Глава 5 основные ошибки и меры предосторожности 13 страница

Подозреваемый, даже не будучи виновным, эмоционально реагирует на события, связанные с преступлением. Более сильно, чем на контрольный, эмоционально реагируют на релевантный вопрос не обязательно только виновные. Предположим, невиновный человек, подозреваемый в убийстве своего коллеги, завидовал его более быстрому продвижению по службе. И теперь, когда его соперник мертв, подозреваемый может чувствовать угрызения совести, некоторое удовольствие от того, что выиграл соперничество, вину за ощущение этого удовольствия и т. д. Или, предположим, невиновный был очень расстроен, неожиданно наткнувшись на окровавленное, искалеченное тело своего сослуживца. Когда его спрашивают об убийстве, память воскрешает ему эту сцену и эти чувства, а он – мачо и боится открыто сказать об этом. Подозреваемый может не отдавать себе отчета в этих чувствах. А детектор покажет, что он лжет (и это действительно так), но за этим скрывается лишь неоформленное чувство (или демонстрация), а не виновность в убийстве. В следующей главе мы обсудим случай, когда именно невиновный подозреваемый не выдержал испытания на детекторе и был осужден как убийца.

Сторонники использования техники контрольных вопросов в расследовании уголовных преступлений знают некоторые из этих источников ошибок, однако считают, что таковые случаются редко. Противники же доказывают, что большой процент невиновных подозреваемых (наиболее ретивые критики доводят его до 50% выказывают более сильную эмоциональную реакцию на релевантный вопрос, чем на контрольный. Когда это происходит, можно считать, что допущена ошибка Отелло – не поверили честному человеку.

Тест на знания виновного

Этот описанный в предыдущей главе тест снижает возможность приведенных мной только что ошибок. Однако, чтобы использовать эту технику, верификатор должен обладать такой информацией о преступлении, которая имеется только у подлинно виновного. Предположим, то, сколько было похищено денег и в каких именно купюрах, знают только работодатель, вор и оператор детектора. В таком случае при тестировании подозреваемого спросят: «Если вы украли деньги из кассы, то вам известно, сколько было взято. Сколько: 150? 350? 550? 750? 950 и «Украденные деньги были в банкнотах одинакового достоинства. Если вы взяли деньги, то вам известно, какие именно это были банкноты: 5 долларов? 10? 20? 50? 100?

«У невиновного есть один шанс из пяти для более эмоциональной реакции на правильный ответ из первого ряда, и один шанс из двадцати пяти для более эмоциональной реакции в случае предъявления ему двух вопросов, и один шанс из десяти миллионов – в случае десяти подобных вопросов».

«Важное психологическое различие между виновным и невиновным подозреваемыми заключается в том, что первый присутствовал на месте преступления и знает, что там произошло; в его сознании хранятся образы, недоступные невиновному... И благодаря этому знанию виновный узнает предметы и события, связанные с преступлением, а также тех, кто в этом участвовал... Подобное опознание провоцирует и возбуждает его».

Единственным ограничением этого теста является то, что его не всегда можно использовать даже в уголовных расследованиях. Информация о преступлении бывает широко известной благодаря публикациям, и невиновный порой знает все, связанное с преступлением, не хуже, чем виновный. Даже если газеты не раскрывают информацию, то полиция сама частенько делает это в процессе допроса. Кроме того, некоторые преступления сами по себе не позволяют использовать эту технику. Например, было бы трудно оценить искренность человека, который, признавшись в преступлении, ложно утверждает, что совершил его в целях самообороны. Кроме того, порой невиновный мог и сам присутствовать при совершении преступления и знать все не хуже полиции.

Рэскин, сторонник техники контрольных вопросов, утверждает, что тест на знания виновного дает больший процент ошибок веры лжи: «...Считается, что преступник должен знать те детали преступления, которые скрыты в задаваемых ему вопросах. И если он не обратил внимания на эти детали, если у него не было возможности их заметить или он был невменяем в момент преступления, то этот тест к нему неприменим».

Тест на знания виновного также нельзя использовать, если подозреваемый является одним из тех людей, которые не выказывают реакций ВНС, доступных измерениям детектора. Как я уже говорил в предыдущей главе, по отношению к поведенческим признакам обмана существует огромное количество индивидуальных различий в эмоциональном поведении. Не существует признаков эмоционального возбуждения, которые присущи всем и которые все выказывают одинаково. При этом не важно, что именно рассматривается – мимика, жесты, голос, потоотделение, – некоторые люди совершенно никак не выражают своих эмоций. Раньше я уже подчеркивал, что отсутствие любого рода оговорок еще не доказывает правдивости подозреваемого, и точно так же отсутствие изменений в деятельности ВНС, измеряемых детектором, еще не доказывает, что человек не возбужден.

Тест, рассчитанный на знания виновного, по отношению к людям, не выказывающим сильные изменения ВНС, может считаться бесполезным. Правда, Ликкен говорит, что такое случается крайне редко. Однако надо заметить и то, что проводилось слишком мало исследований с целью изучения, насколько часто происходит подобное среди людей, подозреваемых в шпионаже, преступлениях и т. п. Люди, не проявляющие яркой деятельности ВНС, не показывают убедительных результатов и при использовании техники контрольных вопросов, поскольку им все равно, как отвечать и на контрольные и на релевантные вопросы.

Помимо этого, при использовании техники контрольных вопросов и теста на знания виновного большую роль могут играть медикаменты, подавляющие деятельность ВНС и вообще делающие результаты испытаний неубедительными. Это, также вопрос о том, могут ли успешно пройти оба этих испытания психопаты, я рассмотрю позже, когда буду подводить итоги всех за и против.

Заключение БТО, содержащее критический взгляд на детектор лжи, доказал что обе упомянутые техники действительно уязвимы. Тест на знания виновного обычно допускает больше ошибок веры лжи, а тест с применением контрольных вопросов – ошибок неверия правде. Однако даже это заключение оспаривается некоторыми операторами детекторов и исследователями. И неясность здесь продолжает удерживаться отчасти из-за очень малого количества исследований, а отчасти из-за невозможности однозначной оценки точности работы детектора. Ошибки же обнаруживаются постоянно. Основная проблема здесь заключается в установлении истины – в нахождении некоего, не зависящего от детектора способа определения того, лжет человек или нет. И если исследователь не знает, кто из испытуемых лжет, а кто говорит правду, то нет и способа оценить точность работы детектора.

Оценка точности результатов детектора

Исследовательские подходы к изучению точности работы детектора различаются степенью их уверенности в истине. Полевые исследования занимаются реальными, имевшими место происшествиями; в исследованиях по аналогии рассматриваются искусственно созданные ситуации. Оба эти типа исследований словно в зеркале отражают достоинства и недостатки друг друга. В первых исследованиях подозреваемые действительно переживают за исход испытаний и таким образом выказывают сильные эмоции. Другое достоинство этих исследований заключается в том, что в них испытывают подлинных участников событий, а не первокурсников - волонтеров.

Слабость полевых исследований заключается в незнании истины, знание которой как раз и является основным достоинством исследований по аналогии, в которых исследователь сам назначает тех, кто будет лгать, а кто будет говорить правду. А слабость последних исследований состоит в том, что у «подозреваемых» ставки невысоки, а потому соответствующие эмоции редко проявляются. Кроме того, испытуемые здесь обычно совсем не походят на тех, кто обычно проходит испытания на детекторе лжи.

Полевые исследования

Давайте сначала рассмотрим, почему в этих исследованиях так трудно установить истину. Испытания на детекторе лжи обычно проводятся с людьми, реально подозреваемыми в совершении преступления, и являются частью следствия. И постепенно становится известно, признались они или нет, виновны или невиновны или дело будет просто закрыто. Казалось бы, имея такую информацию, легче и установить истину, однако это не так. Вот выдержка из заключения БТО.

«Дела обычно прекращаются не вследствие установления невиновности, а скорее вследствие недостаточности улик. И даже если присяжные оправдывают подсудимого, то все равно невозможно в полной мере определить, убеждены они в его невиновности или им просто не хватило доказательств признать его виновным. Существует множество заявлений подсудимых, фактически являющихся признаниями в совершении менее серьезных преступлений; но, как замечает Рэскин, вряд ли возможно интерпретировать подобные заявления как попытку скрыть более серьезное преступление, по которому было предъявлено обвинение. В результате при использовании показаний детектора в практике уголовного судопроизводства возникает множество ошибок (неверия правде) – в случае осуждения и (веры лжи) – в случае прекращения дела».

И, несмотря на то, что кажется, будто эти проблемы разрешимы простым созывом комиссии, состоящей из квалифицированных специалистов, и вынесением обоснованного решения о вине или невиновности, на самом деле здесь имеются две фундаментальные трудности. Специалисты не всегда приходят к соглашению, а если даже это и происходит, то и у них все равно, как правило, нет полной уверенности в собственной правоте. Даже «чистосердечное» признание обвиняемого не всегда снимает проблему; иногда признаются совершенно невиновные люди. Действительных же, полностью подтвержденных признаний настолько мало, что на их основании никаких серьезных выводов сделать практически невозможно. И почти все полевые исследования страдают от того, что обычно не производится никакой оценки типичности избранных для исследования случаев.

Исследования по аналогии

Не лучше обстоит дело и с исследованиями по аналогии, но там проблема заключается в другом. Там существует полная уверенность в истине, ибо исследовать сам назначает, кому быть «преступником», а кому невиновным. Однако может ли условное преступление так же взволновать человека, как преступление настоящее? Исследователи, ставящие подобные опыты, пытаются заинтересовать участников какой-либо наградой в случае, если те не будут уличены детектором. Иногда происходит и обратное: испытуемым угрожают наказанием в случае обнаружения лжи, но этические основы такого рода наказаний крайне недостойны, а кроме того испытуемый начинает сомневаться в действительной ценности проводимого таким образом эксперимента. Практически все, использующие технику контрольных вопросов, прибегают в исследованиях по аналогии к варианту условного преступления, описанного Рэскиным.

«Половина испытуемых получает извещение о том, что в связи с кражей кольца, произошедшей в соседнем офисе, им предлагается пройти испытание на детекторе, дабы убедиться, что они не участвовали в этой краже. Кроме того, им сообщают, что, если их показания будут признаны детектором лжи правдивыми, они получат материальное вознаграждение. Другой половине в это же время рассказывают о том, как и какое преступление они якобы совершили... (Выманили секретаршу из офиса, зашли туда в ее отсутствие, обшарили стол, нашли кольцо и ушли.) Их просят никому не раскрывать факта участия в эксперименте и иметь наготове алиби Также их просят не раскрывать подробностей преступления перед оператором детектора, ибо если он узнает об их виновности, они не получат обещанного вознаграждения (10 долларов)».

Люди стараются изобразить из себя настоящих преступников, и потому неизбежно встает вопрос о возникающих при таком обмане эмоциях. Поскольку детектор отмечает эмоциональное возбуждение, то совершение условного преступления поможет оценить точность детектора только тогда, когда в человеке бушуют те же эмоции, что и при совершении преступления настоящего. В главе 2 говорится, что в момент произнесения лжи у человека могут проявиться три эмоции, и для каждой из них я дал пояснения по поводу их интенсивности. Давайте рассмотрим, будут ли эмоции, вызываемые условным преступлением, совершенным ради проверки точности детектора лжи, похожи на эмоции, возникающие при реальном преступлении.

Боязнь разоблачения. Сильней всего определяет степень страха перед раскрытием обмана то, что в данный момент поставлено на карту. В главе 2 я выдвинул предположение, что чем больше награда за успех и чем серьезней наказание за неудачу, тем сильней ощущается и страх оказаться разоблаченным. И из этой пары обстоятельств, пожалуй, более основательно действует серьезность наказания. Она будет влиять и на человека, говорящего правду из-за опасения, как бы его слова не истолковали неверно, и на лгущего – из-за боязни разоблачения. Оба пострадают из-за одного и того же чувства. Но при совершении условного преступления награда невелика, а наказание, как правило, и вовсе отсутствует – поэтому ни лжец, ни говорящий правду не испытывают боязни разоблачения. Возможно, участники испытаний и беспокоятся немного о получении вознаграждения, но эта эмоция практически ничто по сравнению со страхом как лгущего, так и невиновного при расследовании настоящих преступлений.

Угрызения совести. Чувство вины безусловно усиливается, когда на карту поставлено много, но при совершении условного преступления оно снижено тем, что ложь разрешена, требуема и даже необходима для проведения конкретной работы. Кроме того, участникам обычно говорят, что они должны солгать ради науки. И в результате участники эксперимента не испытывают вины за свой обман.

Восторг надувательства. Возбуждение от вызова, от возможности перехитрить кого-то лжец испытывает особенно сильно, если обладает репутацией непревзойденного обманщика. Надуть детектор, несомненно, очень заманчиво, и эта эмоция обычно бывает весьма сильной, если, конечно, отсутствуют иные – страх и/или вина, – которые могут распылить ее.

Кроме того, правдивому человеку обычно и вообще несвойствен восторг надувательства.

Из вышеприведенного анализа видно, что условные преступления могут адекватно продуцировать только одну из трех эмоций, ожидаемых при исследовании настоящего преступления, – восторг надувательства. Более того, эмоцию эту испытывают, как правило, только лжецы. Таким образом, поскольку в случае исследования по аналогии сильное эмоциональное возбуждение будет испытывать только лжец, разоблачение окажется весьма легким; во всяком случае, намного более легким, чем при расследовании настоящих преступлений, когда человек, говорящий правду, более склонен испытывать те же эмоции, что и лжец. Поэтому использование условных преступлений способствует завышению оценки точности работы детектора.

Гибридные исследования

Существует и еще один вид исследований, благодаря которым пытаются избежать слабости полевых исследований и исследований по аналогии путем комбинации преимуществ и тех и других. В таких гибридных исследованиях экспериментатор создает ситуацию, в которой возможно совершение настоящего преступления. В такой ситуации, как и в исследованиях по аналогии, сомнений в истине нет, а на карту поставлено и для лгущего и для невиновного так же много, как и при полевых исследованиях. Именно это было положено в основу гибридного исследования, проведенного Нетцером Дайе, членом Союза научных расследований израильской полиции в Иерусалиме. Ложь была «подлинной, действительной, а не симулированной... испытуемые верили, что следователь не знает, кто именно совершил преступление; они (были) сосредоточены на результатах проводимых испытаний; ... а оператор детектора не знал соотношения виновных и невиновных в данном опыте».

Испытывали израильских полицейских (всего 21 человек), уже прошедших тест «представленный им как квалификационный. Испытуемых попросили просмотреть свои ответы на тесты, что обеспечивало возможность жульничества, то есть пересмотра первоначальных ответов. Бумага, однако, была заранее обработана так, что любые исправления легко обнаруживались. Семь из 21 участника эксперимента действительно изменили первоначальные ответы. Затем всем им заявили, что они подозреваются в жульничестве, и предложили пройти испытание на детекторе. Карьера полицейских теперь зависела от результатов этого испытания».

Надо было учитывать и то, что полицейские могут отказаться от испытаний на детекторе (в уголовных расследованиях такие испытания проводятся только с согласия подозреваемых, и требование подобного согласия недопустимо). В результате трое из семи обманщиков признались, один и еще двое невиновных отказались пройти испытание на детекторе, а одного уличить не удалось.

В конечном итоге проходили испытания на детекторе только 15 полицейских из 21 три обманщика и двенадцать несжульничавших. В ходе испытания применялась техника контрольных вопросов, на которой и попались оба обманщика; но были ошибочно уличены во лжи еще и двое говоривших правду.

Однако никаких серьезных выводов из этого исследования сделать все-таки нельзя, ибо в нем было слишком мало участников. Впрочем, подобные гибридные исследования могут оказаться очень полезными, несмотря на возникающие при этом этические проблемы – людей вынуждают лгать и жульничать. Но израильские исследователи полагали свой опыт вполне законным, поскольку не сомневались в важности правильной оценки работы детектора. «Испытания на детекторе лжи ежегодно проходят тысячи людей... и на основании таких испытаний выносятся важнейшие решения. А относительно точности работы этого орудия следствия до сих пор еще существуют сомнения...».

Возможно, подобные исследования действительно лучше всего проводить пока только с полицейскими, поскольку сама их работа уже предполагает некоторый риск, а кроме того, они и вообще имеют гораздо большее отношение к этой технике нежели кто-либо другой. Все достоинство таких гибридных исследований заключается в их подлинности. Некоторые полицейские действительно жульничают на испытаниях. «Засекреченные внутренние расследования высокопоставленных чиновников ФБР показали, что несколько сотен служащих жульничали при испытаниях на получение желаемых должностей».

Гибридный эксперимент, проведенный в Израиле, не был игрой, как не был и желанием преуспеть в одурачивании исследователей. Страх перед разоблачением был силен, и, поскольку на карту была поставлена карьера, некоторые даже испытывали угрызения совести за свой обман.

Выводы

Минимальным научным стандартам соответствовали 10 полевых исследований, 14 исследований по аналогии, использовавших технику контрольных вопросов, и 6 исследований по аналогии, использовавших тест на знания виновного.

Ниже приведены выводы, сделанные на основании этих исследований относительно точности работы детектора лжи, из которых вытекает, что детектор чаще ловит обманщиков, чем пропускает, хотя при этом и совершает ошибки. Какие это ошибки и насколько их много, зависит от того, какие исследования проводят (полевые или по аналогии), какие техники применяют и каковы особенности каждого проводимого опыта. А вот что можно сказать в целом.

Точность показаний при полевых исследованиях значительно выше, чем при исследованиях по аналогии, поскольку при полевых исследованиях может быть вовлечено гораздо больше факторов. К тому же при полевых исследованиях эмоциональное возбуждение гораздо сильнее и подозреваемые менее обучены. Но зато меньше уверенности относительно истины, а часто и относительно типичности избранных для изучения случаев.

В исследованиях по аналогии очень высока степень ошибок неверия правде, за исключением случаев применения теста на знания виновного. Поэтому существует настоятельная потребность более обширных, особенно полевых и гибридных, исследований с применением этого теста.

При использовании теста на знания виновного особенно велики ошибки веры лжи.

Несмотря на то, что Рэскин считает оценку точности работы детектора заниженной, а Ликкен – завышенной, с вышеприведенными тремя выводами согласны оба. Разногласия остаются только относительно степени точности результатов испытаний на детекторе. А легче ли избежать разоблачения на детекторе психопату? Относительно техники контрольных вопросов свидетельства весьма противоречивы. Ликкен же полагает, что психопата легче поймать на обмане, используя тест на знания виновного. Он основывается на том, что, хотя психопаты и не выказывают боязни разоблачения или восторга надувательства (как я это называю), уже само знание правильной реакции на вопросы приводит к изменениям в деятельности ВНС. Впрочем, до сих пор еще не было проведено ни одного исследования, оценивающего то, как работает тест на знания виновного в отношении психопатов. Здесь требуются обширные исследования, изучающие не только психопатов, но и здоровых людей, демонстрирующих весьма слабую эмоциональную реакцию при испытании на детекторе.

Рисунок 15

Точность детектора лжи График дает средние показатели, не всегда точно отражающие уровень результатов исследования. Уровни же таковы: лжецов верно идентифицируют в 71-99% случаев при полевых исследованиях; при исследованиях по аналогии с применением техники контрольных вопросов – 35-100%; при исследованиях по аналогии с применением теста на знания виновного – 61-95%. Говорящих правду верно идентифицируют: при полевых исследованиях – 13-94%; при исследованиях по аналогии с применением техники контрольных вопросов – 32-91%; при исследованиях по аналогии с применением теста на знания виновного – 80-100%. Говорящих правду ошибочно идентифицируют: при полевых исследованиях – 0-75%; при исследованиях по аналогии с применением техники контрольных вопросов – 2-51%; при исследованиях по аналогии с применением теста на знания виновного – 0-12%. Лжецов ошибочно идентифицируют: при полевых исследованиях – 0-29%; при исследованиях по аналогии с применением техники контрольных вопросов – 0-29%; при исследованиях по аналогии с применением теста на знания виновного – 5-39%.

А насколько успешны те контрмеры, которые так осторожно применяют лжецы, пытаясь избежать разоблачения? И снова приходится отвечать, что для этого необходимы еще более и более обширные исследования. Я полагаю справедливым допустить возможность того, что некоторое количество лжецов преуспеет в своих попытках избежать разоблачения, применяя свои контрмеры или пользуясь софистическими приемами. А поскольку никто не знает, хорошо ли натренирован шпион, то, во всяком случае, было бы неразумным предполагать, что он не натренирован вообще. Ходят же слухи о том, что в восточных странах существуют даже специальные школы, в которых агентов учат, как выходить победителями в схватках с детектором лжи. Подтверждается это и недавним признанием агента КГБ, который, вероятно, недостаточно хорошо учился в такой школе.

Итоговый параграф заключения БТО утверждает, что исследования детектора обеспечивают «некоторые свидетельства ценности тестирования на детекторе как дополнения к традиционным методам расследования отдельных уголовных преступлений...». Но я думаю, что можно немного отойти от этого осторожного вывода и сохранить некое подобие консенсуса между основными протагонистами.

Больший вес должен придаваться тем результатам испытаний, которые предполагают, что подозреваемый говорит правду, а не тем, которые предполагают обман с его стороны. Если доказательства сомнительны, следователю лучше снять обвинения в адрес подозреваемого, показавшего на детекторе правдивость. Рэскин и его соавторы считают, что такая установка оправдана только при использовании техники контрольных вопросов, поскольку именно она дает небольшое количество ошибок веры лжи. Ликкен же полагает, что техника контрольных вопросов не должна применяться вообще и в уголовных расследованиях смысл имеет лишь тест на знания виновного.

Когда результаты испытания на детекторе предполагают ложь, то это вовсе не должно рассматриваться как «достаточное основание для обвинения... обман, подтвержденный испытаниями на детекторе, должен считаться лишь основанием для продолжения ведения следствия...». Ликкен согласен с этой цитатой из Рэскина, но опять-таки только в приложении к тесту на знания виновного, а не к технике контрольных вопросов.

В главе 7 я объясню то, что я называю верификацией (lie checking)? а в приложении (табл.4 (Таблица 4 «Полный список вопросов верификатора»)) дам 38 вопросов, которые можно задать относительно любой лжи дабы определить возможность ее обнаружения как на детекторе, так и по поведенческим признакам. Одной из моих иллюстраций к этому контролю над ложью является подробно описанный случай с человеком, которого заподозрили в убийстве по результатам испытаний на детекторе. Этот пример дает еще одну возможность пересмотреть вопрос о том, как можно использовать детектор в ходе уголовных расследовании. А теперь давайте посмотрим, как еще используется детектор лжи и что еще вызывает столь противоречивые мнения.

Испытание на детекторе при приеме на работу

И заключение БТО, и Рэскин, и Ликкен единодушно и категорически протестуют против применения детектора лжи для предварительного испытания при приеме на работу. С другой стороны, это излюбленная метода множества работодателей, профессиональных операторов детектора лжи и даже многих государственных чиновников, особенно работающих в разведывательных управлениях. И несмотря на то, что детектор чаще всего используется именно при приеме на работу, научные исследования о том, насколько точно он выявляет ложь кандидатов, до сих пор не проводили. Понять это нетрудно, ибо определить истину при исследовании на месте не так-то легко. Одним из способов такого определения могло бы стать изучение ситуации, когда принимают всех кандидатов вне зависимости от результатов испытаний, а затем устанавливают за ними рабочий надзор. Другим же способом могло явиться детальнейшее исследование прошлой трудовой деятельности кандидатов с целью определить, что и как они солгали при самопредставлении. Но такие исследования стоили бы очень и очень дорого. Пока же на эту тему были проведены всего два исследования по аналогии, и одно из них показало высокую точность результатов испытаний на детекторе, другое – низкую. Кроме того, между этими двумя исследованиями слишком много несоответствий и слишком много неоднозначного в каждом из них, чтобы на их основании делать какие-либо серьезные выводы.

Судить же о точности результатов испытания на детекторе при приеме на работу, основываясь на исследованиях подобных испытаний в уголовной практике (см. предыдущую подглавку), нельзя. Здесь испытания проходят совсем другие люди, другими являются и сами испытующие, и применяемые ими техники. Для того, чтобы получить работу, кандидаты обязаны пройти тест, в то время как уголовные подозреваемые имеют возможность выбора, проходить этот тест или нет, причем их отказ никак против них не свидетельствует. Рэскин говорит, что предварительное тестирование на детекторе лжи «является принудительным и, вероятно, вызывает чувство возмущения, которое может сильно повлиять на точность результатов».

То, что в обоих случаях поставлено на карту, также весьма различно. Наказание за разоблачение обмана в предварительном тестировании при приеме на работу гораздо меньше, чем в делах уголовных. А поскольку ставки ниже, то и боязнь разоблачения лжецы здесь испытывают в гораздо меньшей степени, и поймать их труднее. Правда, честные и очень желающие получить работу люди могут бояться, то их оценят неправильно, но именно из-за этого страха их и могут неправильно оценить.

Контраргумент, выставляемый в таких случаях защитниками использования детектора лжи при приеме на работу, заключается в том, что эта техника делает свое дело. Множество кандидатов после такого испытания получают допуски к таким вещам, о которых и не подозревали до испытания. И это аргумент практический. И не имеет значения, насколько точно детектор выявляет лжецов, если в результате все равно выявляются те, кого не надо принимать на работу. А значит, детектор полезен. Правда, Ликкен возражает, замечая, что сама эта практичность может оказаться необоснованной.

Количество сделанных в ущерб самим себе признаний может превышать реальное состояние дел; некоторые из этих признаний могут оказаться фальшивыми, сделанными под давлением. К тому же те, кто сделал признание, не дающее возможности быть принятым, могли сделать это и не от испуга перед детектором. Без точных исследований в этой области нет возможности узнать ни того, сколько людей, провалившихся на таких испытаниях, являются в действительности честными, ни того, сколько прошедших это испытание обворовывают затем своих работодателей.

Гордон Барланд, психолог, подготовленный Рэскиным, приводит совершенно другие выводы в пользу применения детектора. Он изучил 400 кандидатов на работу, таких как водители грузовиков, кассиры, кладовщики и т. п., посланных работодателями в частные фирмы для прохождения испытаний на детекторе. Половина из 155 кандидатов, определенных как обманщики, признались в этом сразу же после объявления результатов испытаний. В то же время Барланд обнаружил, что работодатели, даже не дожидаясь результатов, 58% из этих лжецов уже приняли на работу. «Множество работодателей пользуются испытаниями на детекторе не для того, чтобы решить, брать или не брать человека на работу, а скорее для того, какую определить ему должность. Например, если кандидат будет признан алкоголиком то его возьмут докером, а не шофером».