Перспективные проблемы и общая характеристика мотивации человека 2 страница

рый при этом осознается с особенной ясностью и от­ четливостью» (1946. С. 442). Таким образом, хотя отражение многократно и разносторонне обыгранного и в результате этого прочно освоенного материала в значительной мере автоматизировано и не требует выраженных усилий субъекта, некоторую минимальную активность (в ви­ де направления внимания) он при этом должен об­ наружить. Естественно, что в тех случаях, когда степень ос­ военности знаний недостаточно высока, субъект для их актуализации должен приложить специальные усилия: выяснение того, что профессионалом отра­ жается сразу (например, возможность устранения не­поладок в технической системе), от начинающего мо-жет потребовать многих часов интенсивной умствен­ной работы. Вследствие разной степени освоенности опыт социального происхождения в индивидуальной психике представлен неоднородно и наряду со зна­ниями, актуализирующимися при направлении вни­мания на некоторое содержание автоматически, су­ществуют менее освоенные знания, извлекаемые в ре­зультате произвольных попыток субъекта нечто «вспомнить», проверить, тот ли перед ним случай, и т. п. Это значит, что содержание, реально отражае­мое в некоторый момент человеком, зависит не толь­ко от освоенного им опыта, касающегося данного со­держания, но и от специфики стоящей перед ним за­ дачи, которая определяет, какой именно аспект этого опыта будет им активно извлекаться и отражаться. Способность человека произвольно управлять про­ цессами отражения, актуализировать и просматри­ вать те аспекты «образа мира», которые необходимы с точки зрения стоящих перед ним задач, представ­ ляет собой важнейшую особенность социально раз­ витой психики, благодаря которой он получает воз­ можность полного отвлечения от реально восприни­ маемой ситуации и отражения любых необходимых элементов и составляющих присвоенного опыта. Про­ являясь во внутренней деятельности, способность произвольной регуляции существенно изменяет про­ текание «натуральных» психических процессов, со­ ставляя одну из самых характерных особенностей так называемых высших психических функций (Вытотский, 1983а). Мышление как своего рода сводный продукт развития этих функций, как «интегратор ин­ теллекта» (Веккер, 1976) осуществляется при помо­ щи, в частности, высших (произвольных) форм вни­ мания, памяти, воображения и состоит в процессе произвольного поиска, актуализации и проигрывания во внутреннем плане опыта, необходимого для реше­ ния стоящих перед человеком задач (см. Брушлин- ский, 1970; Рубинштейн, 1958; Тихомиров, 1984 и др.). Возникновение способности к произвольной регу­ ляции связано с тем обстоятельством, что не только содержание, но и форма деятельности человека опре­ деляется ее социальным происхождением—тем, что она осуществляется либо под прямым или опосред­ ствованным (например, письменным текстом) руко­ водством других людей, либо в сотрудничестве с ни­ ми с неизбежным учетом их интересов и возможно­ стей, результатов их труда и т. п. Общение как одна из наиболее характерных форм активности человека пронизывает практически всякий род его деятельности, служа не только удов­ летворению соответствующей потребности, но и уни­ версальным средством-катализатором формирования психических новообразований (Бодалев, 1983; Ле- онтьев, 1974; Лисина, 1986; Ломов, 1979). Поэтому взрослый передает свой опыт ребенку не по типу одностороннего перекачивания через деятельность в его «образ мира» все новой информации, а скорее в режиме диалога с этим образом с постоянной эксте- риоризацией из него в деятельность уже усвоенных знаний и их использованием для формирования бо­ лее сложных новообразований. Понятно, что необходимые для этого системность и преемственность между отдельными актами фор­ мирующей деятельности, вся ее организация могут быть заданы только в общении с другими людьми, предлагающими ребенку на доступном ему языке и в определенном порядке нечто сделать, сопоставить, повторить, «подумать» и т. д. В результате взаимо­ связанность и системность приобретает и формирую­ щийся в деятельности «образ мира». Внешние, заложенные другими людьми способы организации деятельности постепенно осваиваются са-

мим человеком и, став в результате интериоризации внутренними средствами ее регуляции, наделяют новыми качествами формирующееся в ней психическое отражение. Особенно в этом отношении важны по­ следствия того разрыва между мотивацией и дей­ ствием, который образуется при выполнении деятель­ ности под руководством взрослого вследствие того, что действия направляются не возникающими в си- туации побуждениями, а взрослым, которому моти­ вация (сотрудничества с ним, игровая, познаватель­ ная) как бы передает эту функцию. Освоение навы­ ков, позволяющих действовать независимо от непо­ средственных побуждений, становится основой для способности человека произвольно регулировать внутреннюю и внешнюю деятельность. Об этом сви- детельствуют специальные исследования, показав­ шие, что способность к произвольной регуляции ак- тивности в онтогенезе формируется постепенно: сна­ чала как умение ребенка действовать, подчиняясь речевым командам взрослого, затем—выполняя соб­ ственные развернутые команды, и, наконец—соглас­ но свернутым распоряжениям самому себе на уровне внутренней речи'. Отметим, что формирование этой особенности психики человека тоже опосредствовано языком—имен­но речь служит универсальным средством, при по-мощи которого человек овладевает собственными психическими процессами и поведением. Вооружение человеческой психики «образом ми­ ра» и особенно способность к произвольной актуали­ зации отражаемого в нем содержания способствова­ ли видоизменению и развитию особого внутреннего структурного образования—субъекта. Это образова­ ние представляет собой онтологически трудноулови­ мую (см. Кон, 1978, 1981), но функционально отчет­ ливо проявляющуюся регулирующую инстанцию, ко­ торой в образе открываются, с одной стороны, моти­ вация в виде побуждений к целям, с другой—усло-

' «. Корни произвольного действия следует искать в тех формах общения ребенка со взрослым, в которых он сначала выполняет инструкцию взрослого, постепенно формируя способ­ность выполнять в дальнейшем и свои собственные речевые инструкции» (Лурия 1957. С. 3; см. также Запорожец, 1960. С. 266—338, Лурия, 1979. С. 116—134; Тихомиров, 1958).

Условия достижения этих целей, в том числе собственные возможности действия, и самое общее назначена которой состоит в организации их достижения. Речь идет об инстанции, которая У. Джемсом называлась «Я» как «познающим элементом в личности» (1911 С. 164), 3. Фрейдом—«Я», или «это» (1924; Hart- mann, 1959). Развитие субъекта в условиях человеческой пси­ хики определяется прежде всего тем, что расширен­ ные возможности отражения крайне усложняют со­ став и характер одновременно действующих и часто взаимоисключающих побуждений. В результате субъ­ ект оказывается в ситуации хронического, так ска­ зать, выбора не только способа достижения целей, но и самих целей, а это значит, что он становится «хозяином» не только инструментальных психиче­ ских функций и аппарата решения задач, но частич­ но и мотивации, которая распадается на принятую им и непринятую, желательную или нет. Поле активности субъекта при наличии «образа мира»—не отдельная ситуация, а вся предстоящая жизнь, и подобно тому как дочеловеческий субъект пытается учесть все возможности конкретной ситуа­ ции для того, чтобы максимально экономным спосо­ бом обеспечить удовлетворение актуализировавшей­ ся потребности, так и человеческий субъект пытает­ ся сориентироваться в «ситуации» своей жизни, что­ бы выбрать такой ее способ, который удовлетворял бы, тоже оптимально, всю совокупность потребно­ стей. В данном аспекте личность человека является продуктом развития субъекта. В заключение этих вводных замечаний о специ­ фике социально развитой психики следует подчерк­ нуть, что в них речь шла только о познавательном отражении, к тому же только о наиболее общих его особенностях. Среди них можно отметить способ­ ность к расширенному отражению в контексте «об­ раза мира», в своем высшем проявлении обнаружи­ вающуюся в качестве феноменов осознавания, и возможность отражения любого содержания незави­ симо от конкретно воспринимаемой ситуации, при­ чем с произвольной регуляцией этого процесса субъ­ ектом. В последующем обсуждении мотивации чело­века при ссылках на специфику отражения им дей-

ствительности будут иметься в виду прежде всего эти особенности. В начале этого обсуждения ознако­мимся с основными феноменологическими проявле­ниями мотивации в человеческой жизни. Это должно способствовать конкретизации обсуждаемых вопро­сов и предварительному обозначению терминов.

ГЛАЗОВСЬКА

РАЗНООБРАЗИЕ МОТИВАЦИОННЫХ ОТНОШЕНИЙ ЧЕЛОВЕКА

Существующие концепции мотивации различают­ся не только теоретическими и терминологическими установками, но и тем, что в них служит объектом исследования, поэтому в мнениях о том, что состав­ляет мотивационную сферу человека и что должна объяснять психология мотивации, желательного един­ства нет². Правда, эти мнения обнаруживают также некоторую зону согласия и расходятся в основном бо­лее или менее расширенным пониманием этой сферы помимо центрального, общепризнаваемого феномена. Обычно и прежде всего к мотивации относят все то, что побуждает реально совершаемую активность: обобщенные и более конкретные жизненные цели, ра­ди которых человек учится, работает, воспитывает детей, увлекается путешествиями—словом, достиже­нию которых он посвящает свою жизнь³. Полагается, что все, совершаемое человеком — как различные ви­ды систематической деятельности, так и множество заранее не планируемых и зависящих от обстоя­тельств ежедневных действий — имеет свои мотива-ционные основания; когда он, скажем, по дороге останавливается, чтобы на что-то посмотреть, отве­тить на вопрос прохожего или привести в порядок

² См. Москвичев, 1975; Хекхаузен, 1986; Якобсон, 1969; Arkes, Garske, 1982; Atkinson, Birch, 1978; Bindra, Stewart, 1966; Buck, 1976; Haber, 1966; Madsen, 1968, 1974; Reykowski, 1970; Vernon, 1969; Young, 1944, 1961; и др. ³ К. Обуховский, например, определяет мотив как «верба­лизацию цели и программы, дающую возможность данному ли­цу начать определенную деятельность» (1971. С. 19); X. Хек­хаузен предлагает «понимать мотив как желаемое целевое со-стояния в рамкаx отношения "индивид—среда"», а мотивацию как то, что «объясняет целенаправленность действия» (l986. Т. 1. С. 34). одежду, эти ситуативные действия определяются лю­ бопытством, вежливостью, желанием выглядеть оп­ рятным и другими подобными мотивами. Потенциальная мотивация. Значительно реже ут­ верждается (напр., Асеев, 1971), что мотивационное значение имеет также обширный круг явлений, кото­ рые актуально деятельности не побуждают, но могут ее побуждать, т. е. представляют собой потенциаль­ ные мотивы (Ковалев, Дружинин, 1982). Отметим основные разновидности таких явлений, а также ар­ гументы в пользу отнесения их к мотивационным, поскольку наделение этим качеством явлений, не по­ буждающих к деятельности, может показаться спорным. Если человек не заготавливает себе на зиму топ­ ливо, это не значит, что ему не важно, в каких тем­ пературных условиях предстоит жить. Одна из ха­ рактерных особенностей социальной жизни состоит в том, что многие необходимые для человека условия и блага, например обогрев квартиры, обучение детей, правовая защита, создаются организацией общества и другими людьми при частичном его участии или вовсе без него (Миллер и др., 1964. Гл. 7). Очевид­ но, что было бы неверно отказать такого рода бла­ гам в мотивационном значении на том основании, что из-за общественного разделения труда сам человек их не создает, особенно если учесть, что в их отно­ шении он не совсем бездеятелен. Не принимая пря­ мого участия в их создании, он обычно следит за этим процессом и обнаруживает готовность при по­ явлении необходимости активно в него включиться: при болезни ребенка он садится с ним за школьные учебники, услышав о нарушении законности — присое­ диняется к требованиям ее восстановления и т. п. Не требовать активности человека может не толь­ ко то, что создается другими, но также и то, что уже создано им самим. Такие продукты его деятельности в прошлом, как профессиональные достижения, соб­ ственные качества, взрослые дети, составляют дру­ гой класс мотивационно значимых, но не вызываю­ щих выраженной внешней активности явлений. Жиз­ ненные цели, когда-то активно преследовавшиеся человеком, не могут, по всей видимости, терять мо­тивационное значение по той причине, что они стали

достигнутыми (или оказались лишь частично дости­жимыми) и получили результативное выражение. Во всяком случае такие экс-мотивы часто служат пред­метом интенсивных воспоминаний и внутренних от­ношений (гордости, недовольства), а при определен­ных условиях, как и другие потенциальные мотивы, могут стать актуальными: любое сделанное когда-то дело, например выращенная роща, может вновь по­требовать полной отдачи человека при угрозе ее уничтожения. Кроме обозначенных выше мотивационно значи­мых явлений, которых объединяет то, что в их до­стижении нет необходимости, отдельно можно выде­лить разновидность потенциальных мотивов, для достижения которых человек не имеет возможности. Причины такой невозможности достаточно разнооб­разны. Во-первых, в условиях общества жизнь людей регламентируется целой системой законов, традиций, писаных и неписаных правил, и то, чему человек был бы готов отдать свою энергию и время, с точки зрения этих правил может быть просто недопусти­мым. Во-вторых, сам человек может отказаться от самых заманчивых планов из-за отсутствия уверен­ности в том, что для их достижения у него окажется достаточно способностей, энергии, прилежности, здо­ровья и т. п. Наконец, в-третьих, одно из основных противоречий человеческой жизни состоит в том, что, обладая, как правило, большим числом разнообраз­ных увлечений и интересов, человек как субъект дея­тельности остается в единственном числе, поэтому посвящение себя некоторому делу часто автоматиче­ски исключает возможность занятия другими. В силу этого человек часто оказывается перед необходи­мостью выбора среди нескольких в принципе не от­вергаемых мотивов одного для активного достиже­ния и перевода остальных в ранг потенциальных. Какие причины—объективные или субъектив­ные—ни делали бы невозможным достижение по­тенциальных мотивов, с течением времени они могут исчезнуть или измениться, открывая перед человеком новые перспективы и заставляя решать вопрос: не следует ли направить деятельность на достижение мотивов, ставших возможными в связи с происшед­шими изменениями. Таким образом, потенциальной мотивацией определяются как бы резервные вариан­ ты жизни — то, будет ли и как будет она изменяться в случае появления перед человеком новых возмож­ ностей (например, сменить работу, место жительства, круг общенья и т. п.). В устоявшихся условиях жиз­ ни такая мотивация игрет важную роль в развитии грез и мечтаний, может влиять на художественные вкусы или творчество. Мотивация человека не исчерпываегся пристраст- ным отношением к кругу явлений, непосредственно касающихся его жизни, о которых в основном до сих пор шла речь. На основе сопереживания другим лю дям, понимания сложного комплекса причин, от ко торых зависит их жизнь, мотавационное значение приобретают обобщенные социальные ценности, си­ стема убеждений и нравственных норм, благодаря которым человека могут глубоко волновать события, происходящие, допустим, на другой стороне планегы и прямого отношения к его жизни не имеющие. Об­ ласть спорта предоставляет только наиболее яркие примеры сопереживания человека деятельности дру- гих людей как характерного вида его активности. Столь же страстно он может «болеть», интересуясь политическими событиями, развитием техники, охра­ ной природы—всем тем, о чем ежедневно сообщают газеты. Все сказанное выше позволяет, по-видимому, за­ ключить, что активно достигаемые человеком моти­ вы, связанные с профессиональной и общественной деятельностью, семьей, увлечениями досуга и т. п., составляют хотя и самую важную, однако небольшую часть мотивационно значимых для него предметов. Круг таких предметов практически не имеет преде­ лов, и почти все, что окружает его в природной и социальной среде, отражается им как нечто, что сле­ дует беречь, осуждать, изменять, поддерживать, раз­ вивать и т. п. Важно отметить, что такого рода от­ ношения не обязательно отчетливо осознаются, и че­ ловек, конечно, не думает, чго каждый забор, мимо которого он проходит, тоже для него значим. Однако такая значимость существует, и когда, скажем, он останавливается и пытается объяснить ребенку, по­чему забор, даже если очень хочегся, ломать нельзя, им осуществляется деятельность, мотивируемая, в

частности, этой значимостью и желанием сформиро­вать ее также у ребенка. Всеобщая мотивационная значимость отражае­мых явлений.

Столь широкая трактовка мотивации не является традиционной, требуя, по-видимому, по­яснений и уточнений. Рассмотрим эту проблему сна­чала с терминологической стороны. Как упоминалось, мотивами в психологической литературе обычно называются внутренние факторы, побуждающие реальную деятельность. Образования же, рассматривавшиеся выше в качестве мотивацион-ных, часто обсуждаются не под этим названием, а как ценности, интересы, отношения, смыслы, идеалы, установки, нормы, убеждения и др.⁴ Не может быть сомнений, что эти термины обозначают специфиче­ские явления и их аспекты. Но поскольку они также явно родственны и частично переходят друг в друга, уместно ставить вопрос: что общего между ними? Едва ли нуждается в доказательстве ответ, ут­верждающий, что все они обозначают разновидности неравнодушного, активного, пристрастно-оценочного отношения человека к различным аспектам окружаю­щей действительности. Источником же пристрастно­сти в отражении, как широко признается, являются потребности человека. Именно это оценочное отноше­ние потребностного происхождения, общее для раз­личных выделяемых в литературе пристрастных обра­зований, мы обсуждали выше под названием моти-вационного. Аргументы в пользу такого объединения (и, сле­довательно, единой интерпретации) всевозможных значимых, в том числе и оценочных, отношений выше уже упоминались: это—принципиальная и постоян­ная готовность оценочных отношений стать побуж­дающими (что позволяет называть их потенциальны­ми мотивами), а также тот факт, что, не побуждая внешней деятельности, они обычно служат влиятель­ной детерминантой таких форм внутренней дея­тельности, как воспоминания, мечты и т. п. Кстати, когда человек те же мечты излагает в дневнике или

⁴ См.: Анисимов, 1970, Асмолов, 1979; Бассин, 1973; Здра-БОМЫСЛОВ, 1986; Леонтьев, 1969; Мясищев, 1957; Непомнящая ^и Др., 1980; Сакварелидзе, 1985; Узнадзе, 1961; и др.

делится ими с близкими людьми, то эти проявления внутренней жизни имеют все признаки внешней дея­ тельности. Таким образом, потенциальные мотивы не только обнаруживают принципиальную готовность стать ак­ туальными, но оплошь и рядом становятся таковыми, побуждая человека чем-то в общении поделиться, с одним — согласиться, похвалить, другое — опротесто­ вать, высказать возмущение. В этом отношении весь­ ма показательным является специфический вид сим­ волической деятельности человека, служащей имен­ но экстериоризации его ценностей и идеалов. Речь идет, например, о различных формах чествования юбилейных дат, организованных и спонтанных демон­ страциях, ритуалах почитания символов, имеющих общепризнанное или индивидуальное значение, и т. п. Такого рода деятельность побуждается, как пра­ вило, не прагматической мотивацией, а пристрастно- оценочными отношениями, что, очевидно, свидетель­ ствует о необходимости их учета при анализе чело­ веческой мотивации. Тезис об исключительном разнообразии круга мо- тивационно значимых явлений нуждается в уточне­ нии еще с одной стороны—в свете факта взаимо­ связанности этих явлений и соответственно их зна­ чений для человека. Даже поверхностное ознакомление с феноменоло­ гией обнаруживает, что мотивационное значение мно­ гих предметов взаимообусловлено или соподчинено: материалы, инструменты, знания, помощь других людей нужны человеку не сами по себе, а для того, например, чтобы построить дом, который в свою оче­ редь нужен для того, чтобы в нем удобно жить, и т. п.⁵ Из такого рода фактов, демонстрирующих иерархическую соподчиненность мотивационных зна­чений, следует естественный вывод о необходимости различения, с одной стороны, абсолютно, независи-

⁵ «Если все известные ценности распределить по степени их значимости для человечества, его существования и прогрес­сивного развития, то получится классификация в виде своеоб­разной иерархии ценностей, подчиненной принципу субордина­ции, где каждая ценность по отношению к вышестоящей цен­ности играет роль средства, или условия, или вытекающего из нее следствия» (Анисимов, 1970. С. 22).

мо, «само по себе» значимых явлений, выступающих в качестве конечных целей деятельности, с другой— таких, которые имеют лишь временное, ситуативное, инструментальное значение и выступают в качестве средств, условий, промежуточных целей деятель­ности. Такое различение отчетливо проводится в концеп­ции А. Н. Леонтьева (1972, 1975), в которой мотива­ми называются только конечные цели деятельности, т. е. только такие результаты и предметы, которые имеют независимое мотивационное значение. То зна­чение, которое временно приобретают самые разно­образные обстоятельства, определяющие возможность достижения мотивов и выступающие, в частности, в качестве промежуточных целей, в данной концепции получило название смысла, а процесс, в результате которого мотивы как бы одалживают свое значение этим обстоятельствам,—процесса смыслообразова-ния. Таким образом, теория А. Н. Леонтьева содер­жит тезис о всеобщей мотивационной значимости яв­лений (поскольку трудно вообразить предмет, не представляющий для человека никакого смысла), бо­лее того, в ней этот тезис получает дальнейшее разви­тие, состоящее в предложении различать абсолютное значение (которое имеют мотивы) и многочисленные производные от него смыслы (см. Вилюнас, 1983).

ГОРОБЧЕНКО

Однако существует ряд причин, вследствие кото­рых при попытке применить данное теоретически важное различение по отношению к реальным фак­там жизни возникают значительные затруднения. Отметим главные из них. Человек может беречь ког­да-то верно ему служившие вещи (инструменты, кни­ги) и не имея определенных планов их прагматиче­ского использования, его благодарность оказавшим помощь людям тоже обычно не исчезает, когда они перестают быть ему полезными. Одно из несомнен­ных отличий человека от животных состоит в том, что он способен усматривать не только сиюминутную инструментальную полезность всевозможных предме­тов, выступающих в качестве средств и промежуточ­ных целей реально совершаемой деятельности, но также и их потенциальную полезность, которая об­наружится если не сегодня, то завтра, если не для него лично, то для других людей. Этим обстоятель- ством обусловлен тот факт, что весьма большой круг самых разнообразных предметов, генетически и функ­ционально являющихся средствами для удовлетворе­ния человеческих потребностей, имеет хотя и инстру­ментальное, производное, но вместе с тем устойчи­вое, постоянное мотивационное значение и часто по­буждает деятельность, не имея за собой «конечных» мотивов. Когда человек прилагает порой значитель­ные усилия, чтобы высвободить себе день — другой, он вовсе не обязательно должен знать, для чего это время впоследствии им будет использовано. Как уни­версальное условие удовлетворения большинства по­требностей, время обладает автономной ценностью— так же, как знания, социальный статус, деньги, ору­дия труда и многое другое, нужда в чем, генетиче­ски обусловленная другими потребностями, впослед­ствии становится «функционально автономной» (Allport, 1937. Ch. 7). В концепции А. Н. Леонтьева феномен приобрете­ния свойств и функций мотива отдельными промежу­точными средствами-целями получил название «сдви­га мотива на цель» (1972. С. 304). В теоретическом плане данный феномен расшифровать сравнительно просто: он означает, что в онтогенезе круг абсолют­но мотивационно значимых предметов расширяется, в частности, за счет того, что такое значение вслед­ствие «сдвигов» приобретают также наиболее важ­ные предметы-средства. Но практически определить границы такого круга очень трудно. Феноменологиче­ские данные (которые мы сейчас обсуждаем), отчет­ливо демонстрирующие, например, заинтересован­ность и активность человека в некоторой области, часто не раскрывают того, является ли эта заинтере­сованность инструментально-деловой, основанной на расчете, или истинной, связанной с абсолютными ценностями. Кстати, возможно и даже весьма харак­терно для человека сочетание того и другого: серь­езное увлечение творчеством или коллекционирова­нием не исключает одновременного преследования в этой деятельности прагматических целей. Непосред­ственное наблюдение часто не дает оснований судить о том, произошел ли некоторый возможный «сдвиг» или еще нет, не говоря уже о более существенных вопросах: как часто такие «сдвиги» происходят во-

обще, возможны ли многоступенчатые «сдвиги», если да, то какие существуют в этом отношении ограни­чения? ⁶ Такого рода факты и неясные вопросы сви­детельствуют о том, что различение отдельных видов мотивационного значения представляет собой доста­точно запутанную проблему, а не легко констатируе­мый феноменологический факт. Отметим, наконец, что ряд важнейших человече­ских мотивов вообще не имеет характера результа­тивной направленности, в связи с чем отвечающие им частные цели могут не обнаруживать инструмен­тальной соподчиненности и зависимости от конечных целей. Мы общаемся или наслаждаемся прекрасным не ради чего-то, а потому, что для нас эти моменты жизни — и предметы действий, и сами действия — представляют ценность сами по себе. Поэтому аб­сурдной кажется мысль о просьбе кому-то сделать это за нас, тогда как в случае мотивации, направ­ленной на результат, когда, скажем, нужно забить гвоздь или выполнить служебное поручение, обраще­ние за помощью кажется вполне возможным. Из-за отсутствия перспективной направленности и впечатления вплетенности мотивирующего момента в сам процесс деятельности обсуждаемая мотивация иногда называется функциональной. Однако в опре­деленном аспекте она является, можно сказать, даже более предметной, чем результативная мотивация. Действительно, что является предметом, скажем, астетической потребности? По-видимому, все, в чем человек усматривает элементы прекрасного или без­образного и что он в этом качестве готов восприни­мать. Но числа таким предметам нет, что объясняет необходимость самоличного участия человека в дея­тельности, открывающей красоту нескончаемого по­тока предметов и их аспектов (музыкальных фраз, поэтических образов и т. п.), каждый из которых, подчеркнем это еще раз, имеет самостоятельное, не выводимое из конечных целей мотивационное зна­чение. Собирательный характер предметного содержания отдельных видов человеческой мотивации создает возможность его отражения на разных уровнях по­ нятийного обобщения (Murray, 1964). Поэтому в стремлении к непременному объяснению всего конеч­ ными причинами поведения (по аналогии с резуль­ тативной мотивацией) мы можем, конечно, сказать, что человек слушает музыку из-за любви к прекрас­ ному или возмущается чьим-то проступком из-за чув­ ства справедливости. Однако такие высказывания утверждают, по существу, одно и то же, только на разных уровнях обобщения, поскольку прекрасное и музыка, справедливость и конкретный поступок со­ относятся как общее и частное, а не как конечные цели и средства их достижения. Существование собирательных мотивов, находя­ щих конкретное воплощение в целом множестве пред­ метов ⁷, подтверждает оправданность тезиса о всеоб­ щей мотивационной значимости явлений. Достаточно, например, любить природу и уважительно относить­ ся к продуктам человеческого труда, т. е. иметь сре­ ди прочих всего два мотива, чтобы практически все, что окружает человека, было бы для него мотива- ционно значимым и побуждающим по мере возмож­ ности все это беречь. В целом данные о разнообразии мотивационных отношений человека требуют представления, соглас­ но которому мотивация открывается в психическом образе не в виде одного или нескольких побуждений, исходящих из конечных мотивов, а скорее в виде сложного поля со множеством взаимодействующих мотивационных отношений к отдельным отражаемым предметам (подобно тому, как это изображал К. Ле­вин, см. Анцыферова, 1960; Heider, 1960; Lewin, 1935, 1951). Конечно, составляющие этого поля не равны по значению, в нем обычно выделяются одна или не­сколько доминант, привлекающих основное внима­ ние субъекта, однако это не значит, что другие со­ставляющие не оказывают влияния на его актив­ность.

Так, человек может заметно изменить характер телефонного разговора или процесс еды при появле­нии рядом другого, даже незнакомого лица именно из-за изменения общего мотивационного фона актив­ности. Исследования показали, например, что чем больше людей сидят за столиком в столовой, тем ре­же и короче каждый из них оглядывается кругом, что, впрочем, во время совместной еды обнаружива­ют многие виды животных (Wirtz, Wawra, 1986). До­минирующие побуждения определяют общее направ­ление активности, ее же способ, конкретное содержа­ние порой весьма сложным образом корригируется мотивационным значением окружающих предметов. Практически постоянное влияние на способ действий человека оказывает, например, этическая мотивация (Божович, Конникова, 1975). Как можно видеть, ознакомление с феноменоло­гией мотивационных отношений человека подтвер­ждает и наглядно иллюстрирует положение С. Л. Ру­бинштейна, согласно которому «мотивационное зна­чение приобретает каждое отраженное человеком яв­ление... Поэтому мотивация заключена не только в чувствах и т. д., но и в каждом звене процесса отра­жения, поскольку оно всегда заключает в себе и по­будительный компонент» (1969. С. 369—370). Данное представление конкретизирует теоретический принцип единства интеллекта и аффекта (Выготский, 1982. С. 22; Рубинштейн, 1957. С. 264), утверждая, что на полюсе аффекта в виде пристрастного отношения ко всему отражаемому в психическом образе получает выражение мотивация. Многочисленность и разнооб­разие человеческих мотивационных отношений, а так­же достаточно очевидный факт, что их развитие не­возможно без понимания всего комплекса причин и отдаленных последствий происходящего, т. е. зави­сит от развития интеллекта, объясняет продолжи­тельность и сложность процесса их онтогенетического формирования. Рассмотрим, тоже с феноменологиче­ской стороны, какие условия и воздействия влияют на этот процесс.