Перспективные проблемы и общая характеристика мотивации человека 11 страница

номенологию человеческой мотивации. Рассматривае­мый со стороны своего происхождения этот факт ставит вопрос о процессах, придающих мотивацион-goe значение отражаемым явлениям. Признание обычности и универсальности мотивационных «сдви­гов-смещений» частично освещает этот вопрос. Одна­ко такое признание требует уточнения. Так как пищевые вещества, необходимые челове­ку, содержатся и в хлебе, и в муке, и в пшенице, легко согласиться, что эти предметы, а также соль, дрожжи, вода приобретают для него мотивационное значение. Но происходят ли дальнейшие эмоциональ­ные «смещения» от ожидаемого хлеба на спички, которыми нужно разжечь печку, на лавку, в которой их можно купить, на соседа, который обещал завезти дрова, и т. п.? Таким образом, при признании много­ступенчатых мотивационных «смещений» по цепочке условий и предметов, опосредствующих удовлетворе­ние потребности, принципиальным становится вопрос о границах этого процесса. Означает ли возможность опосредствования «сколь угодно высоких порядков» существование потребностей, например, затачивать ка­рандаши, застегивать пальто, поднимать для этого руку и т. п.? Существование таких границ в работе В. С. Ма­гуна явно предполагается и объясняется интенсивно используемым принципом автоматического возникно­вения. эмоций: «Эмоциональные переживания чело­века, которые отражают его потребности и блзга, могут возникать автоматически или же в результате специальных познавательных усилий субъекта» '(1983. С. 26—27); «В процессе повторных восприятии одной и той же последовательности событий ценно­сти более низкого порядка начинают пропускаться сознанием, как бы проговариваться скороговоркой, и в конце концов в сознании остаются только цен­ности более высокого порядка, которые теперь не­посредственно порождают эмоциональное пережива­ние. Это чрезвычайно расширяет круг потребностей и благ, ценность которых отражается субъектом ав­томатически, без специальных познавательных уси­лий» (С. 34). Представляется, что для констатации факта про­исшедшего мотивационного «смещения» критерий «автоматики эмоциональных оценок» терминологи­ чески не самый удачный, вместо него более верно подчеркивать непосредственное возникновение эмо­ ций. Дело в том, что автоматически, именно без специальных усилий субъекта могут возникать как эмоции в отношении непосредственно мотивационно значимых явлений, так и развивающиеся из них си­ туативные эмоции >в отношении связанных с этими явлениями обстоятельств. Благодарность оказавшему помощь лицу, злость, с которой человек отшвырива­ ет поранивший его предмет, возникают столь же ав­ томатически, как и породившие эти переживания не­ посредственные эмоции—радость по поводу разре­ шившегося затруднения, боль. Такие автоматические эмоциональные переключения еще не означают мо- тивационного «сдвига». Серьезно поранивший себя человек может долго помнить опасность предмета, осторожно с ним обращаться, прятать от детей, но может, считая причиной неприятного события исклю­ чительно собственную небрежность, остаться в преж­ нем к нему отношении. Наиболее существенный мо­ мент эмоциональных «смещений» — в обсуждаемом феномене мотивационной фиксации, в том, произо­ шла она или нет, так как именно фиксация обеспе­ чивает непосредственное эмоциональное восприятие предмета в будущем. Подводя итоги, отметим, что рассмотренные пред­ ставления о специфических для человека механизмах онтогенетического развития мотивации скорее кон­ статируют, чем объясняют, такое развитие. Будучи переведенными на применяемые нами термины, как мотивационные «сдвиги», так и эмоциональные «сме­ щения» означают не что иное, как фиксирующиеся эмоциональные переключения, происходящие в усло­ виях собственно человеческого «образа мира». В концепции А. Н. Леонтьева такие переключения, по существу, только обозначены, причем внимание в ней уделяется только переключению на промежуточ­ ные цели. В работе В. С. Магуна, как отмечалось, признаются значительно более многочисленные и многоступенчатые эмоциональные переключения и фиксации не только на активно достигаемые цели, но и на средства и условия деятельности. Данное отличие объясняется тем, что механизм

«сдвига мотива на цель» обеспечивает по предполо­жению возникновение безусловных, «функционально автономных» мотивационных отношений, т. е. пред­назначен для описания особых событий в развитии мотивации человека, тогда как эмоциональные «сме­щения» охватывают также и значительно более обыч­ные и повсеместные случаи формирования условных, производных отношений. Действительно, ситуативное переключение эмоций происходит постоянно как под влиянием воспитательных воздействий, так и в ре­зультате выявления самим человеком новых условий и обстоятельств, имеющих отношение к его потреб­ностям. Каждый раз, когда такое переключение оставляет след, имеет место эмоциональное «смеще­ние». Отметим, что ключевой момент этого процес­са—само образование эмоционального следа, или мотивационная фиксация, условия, при которой она совершается либо не совершается,—в рассмотрен­ных работах нс освещается. Фиксация намерений. Любопытные выводы, пока­зывающие условность противопоставления устойчивых и ситуативных мотивационных отношений, могут быть сделаны из развивавшихся в школе К. Левина представлений о квазипотребностях и тесно с ними связанных феноменах принятия намерений (Lewin, 1951). Квазипотребности в данной концепции пони­мались как производные от «истинных» потребностей динамичные напряжения отдельных областей в си­стеме личности, стремящиеся к разряжению путем побуждения к достижению определенных целей. По­скольку достижением цели или, если цель недости­жима, путем диффузии или совершением замещаю­щих действий напряженная система разряжается, квазипотребности имеют преходящий, ситуативный характер. По существу квазипотребности представ­ляют собой актуализировавшиеся в отношении неко­торой частной цели истинные потребности: «Левин предпочитал говорить о действиях и поступках, по­буждаемых квазипотребностями, так как именно они и являются механизмами нашей повседневной дея­тельности и потому, что они иерархически связаны с истинными (по терминологии Левина, между обоими видами потребностей существует коммуникация)» (Зепгарник,1981.С.19—20). Учение о квазипотр.ебностях и намерениях созда­ валось на начальном этапе разработки концепции К. Левина и не заняло важного места в последую­ щем ее развитии, чем, по-видимому, объясняется не­ которая неопределенность этих понятий и расхожде­ ния в их трактовке разными авторами. Так, Л. И. Бо- жович, рассматривая намерение в виде «качественно новых по своему строению психологических образо­ ваний, выполняющих функцию побудителей поведе­ ния, ...специфичных только для человека» (1972. С. 34), утверждает, что К. Левин «назвал намерения квазипотребностями» (С. 35), т. е. фактически оба понятия не различает. X. Хекхаузен же их различает, утверждая, что квазипотребности «часто возникают из намерения», но «могут, однако, образовываться и без акта намерения» (1986. Т. 1. С. 185). В качестве примера последнему случаю приводится подчинение испытуемого указаниям экспериментатора, которые принимаются без предварительного намерения. Од­ нако Б. В. Зейгарник отмечает, что «само намере­ ние -«быть испытуемым» является механизмом, по­ рождающим квазипотребность» (1981. С. 20). Согласно К. Левину, «динамически намерение оп­ ределяется как формирование квазипотребности» (Lewin, 1951. Р. 152). Очевидно, что эти слова не позволяют отождествлять оба понятия. Они, несом­ ненно, тесно связаны, относятся к одному и тому же феномену, однако описывают разные его аспекты. Различия в понимании квазипотребностей и на­ мерений могут определяться, в частности, тем, как широко трактуются эти явления, какое место им от­ водится в планах, составляемых человеком на буду­ щее. Фактическое использование этих понятий в ис­ следованиях, проводившихся в школе К. Левина, создает впечатление, что принятие намерения пред­ ставляет собой распространенное явление в жизни человека, имеющее место, например, при каждом согласии выполнить чью-то отсроченную во времени просьбу. Однако К. Левин утверждает: «К своему удивлению мы обнаруживаем, что акты принятия на­ мерений не являются очень частыми» (Р. 144).

САЛЬНІЧЕНКО

Это объясняется тем, что те решения, выполнение кото­рых в будущем способно произойти без особых уси­лий субъекта, на основе законов полевого поведения,

К. Левин к намерениям не относит: «Намерение... возникает только при условии некоторого предвиде­ ния... причем когда, предвидимая ситуация не содер­ жит такие валентности, которые могли бы сами вы­ звать желаемое действие в виде собственно полевого поведения. Намерение возникает также в условиях, когда предвидимая ситуация 'способна привести к полевому поведению, противоположному к желаемо­ му» (Р. 149). Таким образом, решения, касающиеся всевозможных непроизвольных, импульсивных, по­ буждаемых непосредственно потребностями или си­ туацией действий, к намерениям отношения не имеют. Однако надо сказать, что различить такие решения и собственно намерения в реальных фактах жизни не всегда легко, поскольку отчетливой границы меж­ ду ними, как мы увидим дальше, не существует. Что касается собственно намерений, то среди них важно различать по крайней мере два вида, которые по принятой терминологии могут быть обозначены как произвольные и волевые: такие, которые возни­ кают спонтанно, естественно, без внутреннего сопро­ тивления (например, сообщить что-то при встрече человеку, купить нечто при случае и т. п.), и такие, которые возникают как следствие борьбы различных побуждений, вытекают из понимания необходимости ^ некоторого поведения (посвятить целый день непри­ влекательному делу). В концепции К. Левина данно­ му различению соответствует выделяемый параметр интенсивности акта намерения: «/< акту принятия намерения вынуждены прибегать лишь тогда, когда нет естественной потребности для данного действия или даже налицо естественная потребность противо­ положного характера. Если акт намерения не выте­ кает из настоящей потребности, то он обещает мало Успеха. Но именно в этом случае, когда нет настоя­ щей потребности, ее обычно пытаются заменить «ин­ тенсивным актом намерения». Несколько заострив, Можно сказать, что либо нет нужды образовывать Особое'намерение, либо же оно обещает-мало успе­ ха» (1979. С. 142—143). Отсутствие необходимости в «особом намерении» не означает, по всей видимо­ сти, отсутствия намерения вообще, а относится к ^учаю спонтанного его возникновения, обычного «функционирования намерения в рамках... естествен­ ных потребностей» (там же). Следует особенно подчеркнуть, что от реально действующих ситуативных побуждений намерения' отличаются прежде всего направленностью на отсут­ ствующие, перспективные цели: «Каждое намерение связано с будущим, это означает, что речь идет о собственно намерении только тогда, когда что-то на­ мечается сделать позднее. ...Между актом принятия намерения и выполнением намерения существует вре­ менный интервал, в течение которого напряженная система существует, но временно не проявляет себя» (Биренбаум, 1979. С. 136). Учитывая это, намерение можно охарактеризовать как сохраняющееся на про­ тяжении определенного времени ситуативное мотива- циоиное побуждение. Именно данной своей особен­ ностью—сохранением во времени мотивационноге значения перспективной цели—намерение примыка­ ет к обсуждаемой проблеме мотив ационной фиксации как особый случай ограниченной во времени, прехо­ дящей фиксации.' В школе К. Левина был разработан ряд методи­ ческих приемов для экспериментального изучения динамики намерений, получивших широкую извест­ ность и применявшихся в многочисленных исследо­ ваниях и за пределами этой школы (см. Зейгарни' 1981; Славина, 1972; Хекхаузен, 1986. Гл. 5). Ниш рения в экспериментах создавались при помоги; обычной инструкции испытуемому сделать нечто,'н не сразу, а через некоторое время. Более специф?; ческий прием экспериментального формирования на­ мерения состоял в неожиданном прерывании нача­ тых испытуемым действий; было обнаружено, что созданная инструкцией квазипотребность достичь не­ которой цели, несмотря на последующую ее «отме­ ну» экспериментатором, некоторое время сохраняет­ ся и проявляется в виде стремления завершить дей­ ствия при появлении возможности (исследования М. Овсянкиной; см. Lewin, 1951; Nowlis, 1941). Пря­ мым показателем сохранения намерений служило их выполнение испытуемым или забывание (Биренбаум, 1979; Левин, 1979). Косвенным—запоминание испы­туемым особенностей прерванного действия (Зейгар-ник, 1979). Большое внимание уделялось выявлению

условий, сказывающихся на сохранении намерений, в частности способности квазипотребностей разря­диться вследствие совершения так называемых за­мещающих действий, направленных на цели, кото­рые в том или ином отношении' сходны с целью изначального намерения. Проведенные экспериментальные исследования вскрыли большое число конкретных фактов и зави­симостей, характеризующих проявление намерений и квазипотребностей. Не вникая в частности, отметим, что в целом они кроме убедительной демонстрации существования этих ситуативных мотив ационных об­разований показали прежде всего их исключитель­ную динамичность, способность взаимодействовать (.ком.муницировать) между собой, терять силу и вос­станавливаться в зависимости от множества условий, часто испытуемым не осознаваемых. В совокупности эти данные свидетельствуют о полевой регуляции поведения человека в конкретной ситуации, о том, что его поступки являются итогом взаимодействия целой системы побуждающих в данный момент сил я что каждая новая деталь, появившаяся в окруже­нии, способна изменить баланс этих сил, придать действию дополнительную привлекательность или ли­шить ее. Один из главных источников, вносящих из­менения во взаимодействие ситуативных побужде­ний,—это, бесспорно', принятые раньше намерения. Так, появление в ситуации знакомого человека мо­жет актуализировать намерение что-то ему расска­зать, которое способно усилить побуждение быстрее освободиться от выполняемой деятельности или пе­ревести его в намерение завершить ее в будущем. В контексте проблемы мотивационной фиксации центральная особенность намерения состоит в его способности сохраняться, причем не в виде дляще­гося состояния сознания, а с переходом из плана актуального субъективного переживания в план па­мяти, мотивационных установок, и обратно. В более подробном описании сохранение намерения означает, что то мотивационное значение, которое приобретает в ситуации некоторая цель, способно фиксироваться и через некоторое время в подходящей или заранее H£меченной ситуации актуализироваться, побуждая человека к ее достижению.

Подчеркнем, что речь идет именно об отсрочен­ном и сохраняющемся побуждении, а не о когнитив­ном припоминания принятого намерения. Последнее имеет место в случае, когда человек, например, с удивлением вспоминает свое вчерашнее намерение с кем-то решительно объясниться, понимая, что был разгорячен и что ни к чему такое объяснение не приведет; если же решительность сохраняется при каждой мьгсли о предстоящем разговоре, если эти мысли возникают очень часто и без видимого пово­да, то это означает наличие напряженной и ищущей разрядки квазипотребностн, необъяснимой, очевидно, припоминанием принятого намерения. Однако в реа­лизации собственно волевых намерений такое припо­минание может использоваться для создания допол­нительного побуждения к недостаточно привлека­тельной цели; человек в таких случаях убеждает себя: «Раз решил—придется сделать», тем переклю­чая на цель желание быть хозяином своего слова, относящееся к «эго» мотивации. Проблема «дальних» намерений. Данные о дина­мике ситуативных намерений и рассмотренные выше представления об онтогенетических мотив ационных «сдвигах» могут быть сближены и даже объединены постановкой вопроса о пределах сохранения намере­ний во времени. В школе К. Левина экспериментально изучались преимущественно намерения ближней перспективы, ограниченные пределами создаваемых ситуаций. Од­нако. согласно концепции этого автора в «жизненном пространстве» представлены не только ближайшие, но и самые отдаленные моменты представляемого бу­дущего, составляющие единую «временную перспек­тиву» (Анцыферова, 1960; Зейгарник, 1981). Правда, К. Левин был склонен к феноменологическому опи­санию этой перспективы, при котором .прошлое и бу­дущее выступают «как части психологического поля в данный момент»: «Важно осознать, что психологи-ческо.е прошлое и психологическое будущее являют­ся одновременными частями психологического пол". существующего в данное время t. ...Согласно теории поля, поведение любого типа зависит от всего поля данного момента, включая временную перспективу, но нс зависит от какого-либо прошлого или будуше-

го поля с его временной перспективой» (1980. С. 139). Такое понимание временной перспективы вполне правомерно. Нельзя не согласиться с тем, что любое событие прошлого и будущего способно влиять на поведение, только являясь в какой-то форме пред­ ставленным в образе настоящего. Однако, это пони­ мание не исчерпывает всей проблемы: при более от­ страненном взгляде, сопоставляющем прошлое поле с полем прошлого в данный момент, нельзя не ви­ деть сохраняющиеся связи, которые, собственно, и обеспечивают представленность прошлого в настоя­ щем. В стремлении не выходить за пределы феноме­ нологического поля в «не психологическую» пробле­ му фиксации и сохранения следов, К. Левин с этим затруднением боролся топологическим растяжением «ситуативных единиц». Однако более простым, по- видимому, является решение, которое наряду с из­ менчивой феноменологической временной перспекти­ вой «в данный момент» выделяет более устойчивую жизненную перспективу как параметр «образа ми­ ра», сохраняющую планы и ожидания человека и тогда, когда он о них не вспоминает, т. е. субъектив­ но переживаемую по мере необходимости. Данный параметр является предметом многочисленных эмпи­ рических исследований (см. Головаха, Кроник, 1984; Van Calster а. о., 1987). Поставленный выше вопрос о пределах сохране­ ния намерений касается весьма ответственной актив­ ности человека по формированию дальних жизнен­ ных планов. С точки зрения обычного, значения слов вполне допустимо утверждать, что такие планы со­ стоят из ряда принятых конкретных намерений, но ^эквивалентны ли они психологически намерениям на ближайшее время? Что отличает, например, намере­ ние заняться вечером иностранным языком и намере­ ние изучить его к определенному сроку вообще, если оба они одинаково действенны и тверды? Отличия количественного порядка очевидны, но являются ли они также качественными, принципиальными? Сравним условия, при которых принимаются на­ мерения ближней и дальней ориентации. Как пред­ стоящий день, так и предстоящий месяц или год су­ ществуют для человека в плане представлений. Чем с психологической точки зрения отличаются пред­ ставления о более и менее отдаленной будущей жизни в «образе мира»? Отличия есть, но многие из них являются относительными, допускающими исключения, перемешивающимися. Так, более близ­ кие события обычно отличаются большей определен­ ностью и могут более точно предвосхищаться, но. это не абсолютное правило; для человека на военной службе ближайший месяц может быть более опреде­ лен, чем завтрашний день для человека, ощущающе­ го себя заболевающим. То же самое можно сказать о большей сложности, многовариантности отдален­ ного будущего; юноша от предстоящего года может ждать многих поворотов судьбы, для пожилого чело­ века этот отрезок времени может означать только очередной шаг в избранном направлении жизни. Ближняя 'и дальняя временная перспектива нахо­ дятся скорее всего в разных областях упоминавше­ гося градиента реальности, что проявляется в боль­ шей эмоциогенности, непосредственной побудитель­ ности ближних событий (Горфункель, 1967), однако из-за неизученности этого градиента утверждать что- либо определенное в его отношений трудно. Более важным представляется сходство условий, определяющих принятие человеком ближних и даль­ них намерений. Действительно, независимо от того, обдумывает л'и человек предстоящий день, неделю ил1и год, он неизбежно воспринимает себя находя­ щимся в определенной жизненной 'ситуации, отража­ емой в «образе мира». Его потребности проецируют­ ся в такую ситуацию в виде многочисленных сложившихся к тому моменту конкретных мот.ивацн- онных отношений, открывающих ценность, желатель­ ность не только наличных предметов и явлений, но и возможных их изменений. Образ будущего пред­ ставляет .собой такое же мотивационное поле со своими валентностями, барьерами, более или менее привлекательными целями, как и образ настоящего. Взаимодействие образующих это поле сил ранжиру­ ет по степени желательности те или иные поступки, события, выборы, решения, возможные на любой точ­ ке жизненной перспективы. Однако само по себе взаимодействие мотивацион-ных отношений решает судьбу человека разве только

в случае сильной, подавляющей разум страсти. К. Левин недооценивал значения активности субъек­та, процессов, названных Ж. Р. Нюттеном когнитив­ной разработкой потребностей (Nuttin, 1964) ²⁴. Меж­ду тем эта активность порой, особенно' перед важ­ными жизненными выборами, бывает весьма интен­сивной и сложной. Принимая решение в отношении некоторой отдаленной цели, человек должен выяс­нить и оценить как объективные возможности и условия ее достижения, так и собственные возмож­ности—способности, умения, трудолюбие и т. п.²⁵ Готовность других людей помочь ил.и возможные препятствия с их стороны, энергетические, времен­ные, финансовые потери, которые повлечет достиже­ние цели, и много других обстоятельств должны быть по мере возможности безошибочно учтены пе­ред принятием решения. Намерение достигать опре­деленную цель, возникающее в результате принятого решения, является, таким образом, следствием не только расклада и соотношения мотивационных сил во временной перспективе «образа мира», но и по­знавательного уточнения и осмысления целостной жизненной ситуации, охватывающей то, что есть, и то, во что оно должно превратиться, наличное и воз­можное. В обобщенном виде деятельность человека по пла­нированию своей жизни можно изобразить как про-сматривание время от времени различных как более, так и менее отдаленных зон жизненной перспективы и многократное решение в разных масштабах, одна­ко одной и той же задачи—каким образом при ми­нимальных усилиях максимально продвинуться в Удовлетворении своих потребностей. Мотивация от­крывает в «образе мира» желательное, интеллект, знания, опыт — возможное. Согласовывая одно с дру- гим, человек может принимать и перепринимать ре­ шения расчетливо или интуитивно, с большим или меньшим риском, самостоятельно или обращаясь за советами, жестко или альтернативно, однако в лю­ бом случае принятие решения означает формирова­ ние намерения, т. е. направленного на будущее побуждения, имеющего производное от целостной жизненной ситуации мотивационпое значение. Как следствие целостной ситуации возникают не только частные намерения — прочитать книгу, нанести кому- то визит, но и фундаментальные—написать книгу, объехать мир, приобрести определенную профессию, иметь много детей. Важно подчеркнуть, что по условиям, движущим силам и механизмам формирования намерения раз­ ной фундаментальности и временной отнесенности возникают сходным образом. Действительно, где в цепочке или иерархии принятых намерений, состав­ ляющих, по сути, план жизни, может быть простав­ лена черта, разделяющая их на разные классы? На какое количество суток вперед от настоящего момен­ та должно быть направлено намерение для того. что­ бы относить его к ближним или дальним? Ни фор­ мальных, ни принципиальных оснований для такого критерия нет, и фактически намерения разной уда­ ленности составляют однородный континуум. Но это значит, что намерение посвятить ребенку, живописи или продвижению некоторой идеи ближайшее вос­ кресенье, летний отпуск или всю оставшуюся жизнь—явления при всей разномасштабности психо­ логически эквивалентные. Исключительную роль сознательно принимаемых намерений в жизни человека подчеркивает К. Обу- ховский, в концепции которого эти психологические образования называются задачами и характеризуют­ ся как «основа теории дальней мотивации»; по сло­ вам этого автора, «одна из важнейших, если только не самая важная детерминанта функционирования человека — это его задачи, то положение вещей, до­стижение которого он принимает как свое, вытекаю­щее из собственных намерений» (Obuchowski, 198o. S. 109). В работах польского психолога разрабаты­ваются вопросы об организации системы задач-наме­рений (в исследованиях взрослый человек обычно

указывает от 8 до 30 таких задач; там же. С. 259), типах связи между ними, роли системы задач в раз­витии личности и др.

СВИРИДЕНКО

Отметим, что К. Обуховский резко противопостав­ляет дальние и ближние задачи как «основанные на совершенно различных механизмах» (С. 251). Одна­ко данная точка зрения не противоречит тому, что угверждалось о сходстве дальних и ближних намере­ний выше, поскольку исходит из представления «...о существовании по крайней мере двух отдельных моти-вационных систем: ближней и дальней мотивации; ближней мотивации, основанной на принципе редук­ции физиологических напряжений, которые вызыва­ются определенными состояниями, навязываемыми индивиду ситуациями, состоянием организма или со­держанием внутреннего опыта, и дальней мотивации, основанной на принципе регуляции активности зада­чами» (С. 257—258). Не может быть сомнений в том, что намерения, возникающие на основе голода, боли, усталости, страха, т. е. относящиеся к органической мотивации, принципиально отличаются от намерений, связанных с дальними жизненными планами. Одна­ко, говоря о сходстве дальних и ближних намерений, под последними мы имели в виду не «задачи», со­здаваемые непосредственным проявлением биологи­ческих потребностей («физиологические напряже­ния»), а намерения, более опосредствованные и явно не физиологического происхождения, такие как на­мерение помочь человеку, навести порядок в кварти­ре, дочитать учебник, несмотря на то что хочется спать и болит голова. Какой бы дальней ни была бы мотивация, в конкретных ситуациях и в реальной деятельности она реализуется через такого рода ближние намерения, производные от нее, но ей прин­ципиально не противопоставимые. Намерения в общей картине мотивации человека. Чем вооружает предположение о родственности даль­них и ближних намерений, что оно добавляет в по­нимание собственно человеческой мотивации? Преж­де всего оно означает, что представления К. Левина о квазипотребностях и намерениях имеют более ши­рокое значение и применение, чем то, которое им традиционно отводится в литературе. Квазипотреб­ность в качестве целенаправленно стремящегося к разрядке и коммуницирующего напряжения является феноменом не только собственно ситуативного раз­ вития мотивации, сохраняющимся как бы по инерции и влияющим на поведение в пределах ближайших дней. Проявляясь в образе будущего, такие напря­ жения, возникающие в результате принятых намере­ ний, способны сохраняться любое намеченное время, побуждая человека к достижению крупномасштаб­ ных целей и, по всей видимости, тоже ком,муницируя сложным образом. По утверждению Б. В. Зейгарник, «если «перевести» терминологию Левина на совре­ менный язык, то с некоторой натяжкой можно ска­ зать, что Левин предвосхитил идею об иерархиче­ ском построении квазипотребностей» (1981. С. 34). Можно 'добавить, что эта иерархия не исчерпывается намерениями на ближайшее время, а охватывает всю жизненную ^ перспективу «образа мира». Согласно К. Обуховскому, индивидуальная система задач-на­ мерений кроме собственно иерархической может иметь еще разрозненную, линейную, неполную и псевдоиерархическую организацию (Obuchowski, 1985. S. 264). Рассматриваемая со стороны механизма фикса­ ции квазипотребность отличается особым, динамич­ ным и преходящим, характером закрепляющегося мотивационного значения. Уловить и описать все тонкости этой специфики трудно, 'поскольку психо­ логическую природу намерения нельзя считать яс­ ной²⁶. Однако различия между устойчиво фиксиро­ ванным мотивационным значением, которое для че­ловека имеют, например, природа, болезнь, любимый человек или даже его фотография, и квазилотреб-ностной фиксацией буквально целевого назначения, часто привязанной не только к 'самой цели, но и к определенному сроку или ситуации, представляются достаточно заметными. Мотивационное значение уче-

²⁶ Левиновское напряжение областей в системе личности представляет собой, по существу, схематизирующую аллегорию: сам К. Левин дал следующую характеристику своему подходу: «Теорию поля, следовательно, нельзя назвать правильной или неправильной как теорию в обычном смысле слова. Возможно, лучше всего теорию поля можно характеризовать как метод, а именно метод анализа причинных, соотношений и построения научных конструкций» (1980. С. 133).

бы, заманчивой поездки или ремонта квартиры мо­жет сохраняться очень долго и резко измениться после достижения этих целей. Своеобразие мотива-ционной фиксации в случае квазипотребности состо­ит в том, что она придает предметам мотивационное значение, промежуточное между собственно устой­чивым и ситуативным: о,но устойчиво, но в течение некоторого времени, готово как разрядиться, исчез­нуть, так и неограниченно сохраняться. Представление о существовании квазипотребностей и намерений любой продолжительности позволяет сделать несколько выводов, уточняющих особенности человеческой мотивации. Во-первых, из него следует, что наряду с обсуж­давшимся выше «сдвигом мотива на цель» для чело­века весьма характерны процессы, которые могут быть по аналогии обозначены как «сдвиг мотивации на щель», что означает переключение на цель значе­ния целой системы мотивирующих факторов. Речь идет о случаях, 'когда намерение принимается на ос­нове осмысления целостной жизненной ситуации, на­пример при выборе профессии. Очевидно, что за ре­шением человека в такого рода выборах стоит не «сдвиг» некоторого единичного мотива, а сопостав­ление и взвешивание множества положительных и от­рицательных мотивационных последствий решения, совокупное значение которых и фиксируется на ква зипотребностной цели. Случаю собственно «сдвига мотива на цель» бо­лее соответствует дальнейшее развитие 'квазапо-требности, возникновение в ее пределах иерархически подчиненных намерений, например, выучить ино­странный язык, необходимый для выбранной про­фессии. Однако нужно отметить, что и в таких слу­чаях «сдвигающийся» мотив является главным, в терминологии А. Н. Леонтьева—смыслообразую-Щвм, ио 'не единственным, поскольку 'принятие наме­рения происходит в конкретных жизненных ситуаци­ях и испытывает уточняющее влияние со стороны внешних для квазипотребности мотивирующих фак­торов; от таких факторов может зависеть, будет ли человек изучать язык самостоятельно или же при­мет намерение воспользоваться специальными кур­сами.