Тенденция ухода. внешний барьер

Угроза наказания создает для ребенка конфликтную ситуацию. Ребенок находится между двумя отрицательными валентностями и соответствующими взаимодействующими силами поля. В ответ на

Q.1

такое давление с обеих сторон ребёнок всегда предпринимает по­пытку избежать обеих неприятностей. Таким образом здесь суще­ствует неустойчивое равновесие. Ситуация такова, что малейшее смещение ребенка (Р) в психологическом поле в сторону должно вызвать очень сильную результирующую (Вр), перпендикулярную к прямой, соединяющей области задания (3) и наказания (Н). Иначе говоря, ребенок, стараясь избежать и работы и наказания, пытается выйти из поля (в направлении пунктирной стрелки на рис. 3). -

Можно прибавить, что ребенок не всегда попадает в ситуацию с угрозой наказания таким образом, что он находится точно в середине между наказанием и неприятным заданием. Часто он может быть сначала вне всей ситуации. Например, он должен под угрозой наказания закончить непривлекательное школьное задание в те­чение двух недель. В этом случае задание и наказание образуют относительное единство (целостность), которое вдвойне неприятно ребенку. В данной ситуации (рис. 4) обычно сильна тенденция к бегству, проистекающая в большей степени из угрозы наказания, чем из неприятности самого задания. Точнее, она исходит из воз­растающей непривлекательности всего комплекса, обусловленной угрозой наказания.

Наиболее примитивная попытка избежать одновременно и рабо­ты и наказания — это физический выход из поля, уход прочь. Часто выход из поля принимает форму откладывания работы на несколько минут или часов. В случае сурового повторного наказания новая угроза может привести к попытке ребенка убежать из дома. Боязнь наказания обычно играет существенную роль на ранних стадиях детского бродяжничества.

Часто ребенок старается замаскировать свои уход из поля, выбирая занятия, против которых взрослому нечего возразить. Так, ребенок может взяться за другое школьное задание, которое ему более по вкусу, выполнить ранее данное ему поручение и т. д.

Наконец, ребенок может случайно уйти и от наказания и от неприятного задания путем более или менее грубого обмана взрослого. В случаях, когда взрослому трудно это проверить, ребенок может заявить, что он закончил задание, хотя это не так, или он может сказать (несколько более тонкая форма обмана), что какой-то третий челрвек освободил его от неприятного дела, или, что по какой-то другой причине его выполнение стало ненужным.

Конфликтная ситуация, обусловленная угрозой наказания, вы­зывает, таким образом, очень сильное стремление выйти из поля. У ребенка такой у-ход, варьирующий в соответствии с Топологией сил поля в данной ситуации, происходит обязательно, если не при­нять специальных мер. Если взрослый хочет, чтобы ребенок вы­полнил задание, несмотря на отрицательную его валентность, просто угрозы наказания недостаточно. Надо сделать так, чтобы ребенок не мог выйти из поля. Взрослый делжен поставить какой-то барьер, который мешает такому уходу. Он должен так поставить барьер (Б), чтобы ребенок мог получить свободу только либо за­кончив задание, либо подвергнувшись наказанию (рис. 5).

И в самом деле, угрозы наказания, направленные на то, чтобы заставить ребенка закончить некое определенное задание, всегда построены таким образом, Что вместе с полем задания они полностью окружают ребенка. Взрослый вынужден так ставить барьеры, чтобы не осталось ни одной лазейки, через которую ребенок мог бы ускользнуть. От неопытного или недостаточно авторитетного взрослого ребенок ускользнет, если увидит малейшую брешь в барьере. Наиболее примитивные из таких барьеров — физические: ребенка можно запереть в комнате до тех пор, пока он не закончит работы.

Но обычно это барьеры социальные. Подобные барьеры — это средства власти, которыми обладает взрослый в силу своего об­щественного положения и внутренних взаимоотношений, сущест­вующих между ним и ребенком. Такой барьер не менее реален, чем физический.

Барьеры, определяемые социальными факторами, могут огра­ничивать область свободного движения ребенка до узкой простран­ственной зоны. Например, ребенок не заперт, но ему запрещено по­кидать комнату до завершения дела (задания). В других'случаях внешняя свобода передвижения практически не ограничивается, но ребенок находится под постоянным наблюдением взрослого.

Он не выпускается из-под надзора. Когда ребенок не может быть под постоянным наблюдением, взрослый часто использует веру ребенка в существование мира чудес. Способность постоянного контроля за ребенком приписывается в таком случае полицей­скому или привидению. Бог, которому известно все, что делает ре­бенок и которого невозможно обмануть, также нередко привлекается для подобных целей. Например, тайное поедание сладостей может быть предотвращено таким способом. Часто барьеры ставятся жизнью в данной социальной общности, традициями семьи или школьной организацией. Для того чтобы социальный барьер был действенным, существенно, чтобы он обладал достаточной реальной прочностью. Иначе в каком-то месте ребенок прорвет его. Например, если ребенок знает, что угроза наказания только словесная, или надеется добиться расположения взрослого и избежать наказания, то вместо выполнения задания он пытается прорвать барьер. По­добное слабое место образуется, когда мать препоручает наблюде­ние за работающим ребенком няне, учителю или более взрослым детям, которые, в отличие от нее самой, не имеют возможности предотвратить выход ребенка из поля.

Наряду с физическими и социальными существует еще один вид барьеров. Он тесно связан с социальными факторами, но имеет важные отличия от тех, что обсуждались выше. Можно, скажем, апеллировать к тщеславию ребенка («Помни, ты не какой-нибудь уличный сорванец!») или социальным нормам группы («Ведь ты девочка!») В этих случаях обра'щаются к определенной системе идеологии, к целям и ценностям, которые признаются самим ре­бенком. Такое обращение содержит угрозу: опасность исключения из определенной группы. В то же время — и это наиболее важно — эта идеология создает внешние барьеры. Она ограничивает свободу действия индивида. Многие угрозы наказания действенны только до тех пор, пока индивид чувствует себя связанным этими граница­ми. Если он больше не признает данной идеологии, моральных норм определенной группы, то угрозы наказания часто становятся малоэффективными. Индивид отказывается ограничивать свою свободу действий данными принципами.

Сила барьера в каждом конкретном случае всегда зависит от характера ребенка и от силы отрицательных валентностей зада­ния и • наказания. Чем больше отрицательная валентность, тем прочнее должен быть барьер. Ибо чем мощнее барьер, тем сильнее толкающая к уходу из поля результирующая сила. Таким образом, чем большее давление взрослый оказывает на ребенка, чтобы вызывать требуемое поведение, тем менее проницаемым должен быть поставленный барьер.

Хорни(Homey) Карен(1885— 1952) — немецко-американский пси­хоаналитик, ведущий реформатор фрейдизма. Родилась в Германии, в 1932 г. переехала в США. Перво­начально занималась врачебной прак­тикой в духе традиционного психо­анализа. В 1937 г. опубликовала первую книгу «Невротическая лич­ность нашего времени», в которой подвергла критике некоторые аспекты учения Фрейда. Критика эта, однако, не означала для К. Хорни отказа от фрейдистского учения. Она видела свою задачу в «усовершенствовании» фрейдизма путем замены его биологи­ческой ориентации на социальную и освобождения психоанализа от всего «лишнего и устаревшего». К. Хорни, как Э. Фромм, испытала влияние идей К. Маркса. Она пыта­лась указать на классовый характер ортодоксального фрейдизма, а также вскрыть источник постоянно пере­живаемой личностью «изначальной тревоги», чувства одиночества и беспомощности человека во враждебном ему мире, в антигуманной сущности «западной цивилизации», т. е. в ка­питалистических общественных отно­шениях, порождающих определенный тип невротической личности. Вместе с тем К. Хорни, так же как и Э. Фромм, непоследовательна в проведении этой точки зрения. Ее теория к тому же неспособна дать понимание здоровой и полноценно реализующей себя лич­ности.

Соч.: The neurotic personality of our time 1936; New ways in psychoanaly­sis 1939; Self—Analysis, 1942; Our inner conflicts 1945; Neurosis and human growth 1950. Лит.: Современная психология в ка­питалистических странах. М., 1963; Уэллс Г. Крах психоанализа. М., 1968; Божович Л. И. Личность и ее формирование в детском возрасте. М., 1968; Флоренская Т. А. Со-циологизация фрейдизма в теориях личности К- А. Хорни и Г. С. Салли-вена. — Вопр. психологии, 1974, № 3.

К- Хорни КУЛЬТУРА И НЕВРОЗ¹

American sociological review, vol. 1. N. Y., 1936.

В психоаналитической концепции неврозов сейчас происходит определенное смещение акцентов: в то время как первоначально основной интерес вызывала картина симптоматики, теперь все боль­ше и больше признается, что действительная причина этих психи­ческих расстройств лежит в нарушениях характера, что симптомы — это результат конфликтующих черт характера и что без раскрытия и коррекции невротической структуры характера мы не можем лечить невроз. При анализе этих черт характера часто поражает то, что, вопреки значительному расхождению картин симптомати­ки, трудности характера во многих случаях неизменно сосредото­чиваются вокруг одних и тех же базовых конфликтов.

Это сходство в содержании конфликтов составляет особую проб­лему. Для тех, кто понимает значение культуры, в связи с этим интересен вопрос о том, формируются ли неврозы и в какой степе­ни процессами культуры подобно «нормальным» образованиям характера, и если да, то в какой мере такое представление требует видоизменения положения Фрейда о связи между культурой и неврозом.

Ниже я попытаюсь приблизительно очертить некоторые типич­ные характеристики, повторяющиеся во всех случаях неврозов. Здесь мы не имеем возможности представить ни данных, ни мето­да исследования, а только выводы, к которым мы пришли. Я по­пытаюсь выбрать из крайне сложного и разнообразного материала наиболее существенные моменты.

При таком изложении возникают и другие трудности. Я хочу показать, как невротики попадают в своеобразный порочный круг. Ввиду невозможности представить в деталях все факторы, приво­дящие к этому, я вынуждена довольно произвольно начать с одно­го из наиболее значимых моментов, хотя сам этот момент уже яв­ляется сложным продуктом различных взаимосвязанных душевных факторов. Я начну с проблемы соперничества.

Эта проблема, по-видимому, является никогда не исчезающим центром невротических конфликтов. Соперничество доставляет трудности каждому человеку из нашей культурной среды, однако у невротика эти трудности достигают несравнимых размеров. Ос­ложнения, связанные с соперничеством, имеют три аспекта.

1. Постоянно происходит сравнение себя с другими, даже в ситуациях, которые не требуют этого. Стремление превзойти дру­гих характерно для всех ситуаций соперничества, но невротики сравнивают себя даже с людьми, которые не имеют с ними общих целей и которые, следовательно, никак не могут быть их потен­циальными соперниками.

2. Невротик не просто стремится сделать что-то стоящее, до­биться успеха, он стремится быть лучше всех. Эти стремления, од­нако, в основном существуют лишь в воображении, в фантазиях, которые могут быть как осознанными, так и неосознанными. Сте­пень их осознанности у разных людей бывает различна. Такие стрем­ления могут проявляться лишь в виде случайных порывов фанта­зии. В этом случае никогда полностью не осознается та поистине драматическая роль, которую эти стремления играют в жизни не­вротика, степень, в которой они ответственны за его поведение и психические реакции. Эти притязания не находят себе адекват­ных усилий, которые могли бы привести к их реализации. Они на­ходятся в поразительном контрасте с пассивным отношением нев­ротика к труду, с отказом от. принятия на себя лидерства, от всех средств, которые могли бы обеспечить успех. Такие притязания находят различные проявления в эмоциональной жизни невротика: повышенная чувствительность к критике, подавленность или за­торможенность вследствие неуспеха и т. д. Вовсе не обязательно, чтобы неудача была действительной. Любая неудача при осуществ­лении этих несоразмерно больших притязаний переживается как полный провал. Чужой успех также переживается как собственный неуспех.

Установка на соперничество существует не только в отношении внешнего мира, но и в отношении внутреннего. Это проявляется в постоянном сравнении себя с идеальным #. Фантастические при­тязания здесь выступают в виде чрезмерных и жестких требований к себе, их невыполнение вызывает подавленность и раздражение, подобное тому, что возникает при соперничестве с другими.

3. Третьей характеристикой установки на соперничество у не­вротика является степень враждебности, содержащейся в невро­тических притязаниях. Сильное соперничество скрыто содержит некоторую долю враждебности: поражение соперника означает соб­ственную победу. Реакции невротика определяются ненасытным и неразумным ожиданием, что никто во всем мире, кроме него са­мого, не может быть умным, влиятельным, привлекательным, по­пулярным. Они становятся разъяренными или переживают свои старания как тщетные, если кто-нибудь другой напишет хорошую пьесу или научную работу, сыграет выдающуюся роль в общест­венной жизни. Если такая установка сильно выражена, то в си­туации психоанализа, например, можно наблюдать, как любой прогресс в лечении пациент рассматривает как победу аналитика, абсолютно игнорируя тот факт, что он отвечает его собственным жизненным' интересам. В таких ситуациях пациент будет относить­ся к аналитику с пренебрежением, выдавая сильными проявления­ми враждебности, что он чувствует угрозу своей позиции, имеющей для нега первостепенную важность. Пациенты, как правило, совер­шенно не осознают существования у них этой установки «никто, кроме меня», но ее можно всегда вскрыть, как мы только что ви­дели по реакциям пациентов, которые наблюдаются в ситуации психоанализа.

Эта установка легко приводит к страху возмездия. Страх на­чинает вызываться теперь не только неудачей, но и успехом. «Если я желаю уничтожить каждого, кто добился успеха, я автоматиче­ски допускаю такие же реакции и у других. Итак, путь к успеху чреват для меня враждебностью со стороны других людей. Более того, при малейших неудачах в достижении своих целей я буду уничтожен». Успех, таким образом, становится рискованным, а любая возможная неудача — опасностью, которую нужно.избежать любой ценой. В силу всех этих угроз кажется гораздо более без­опасным остаться в уголочке, быть скромным и незаметным. Дру­гими словами, этот страх приводит к отказу от всяких целей, пред­полагающих соперничество. Такой способ достижения безопасности обеспечивается постоянным, четко работающим процессом само­удерживания.

Процесс самоудерживания приводит к заторможенности, осо­бенно по отношению к труду, а также препятствует любым шагам, необходимым для достижения целей, таким, как использование пре­доставившихся возможностей и демонстрация другим своих целей и способностей. Это нередко приводит к полной неспособности бо­роться за осуществление своих желаний. Странный характер этих задержек лучше всего проявляется в том факте, что эти люди в достаточной мере способны бороться за интересы других, вообще добиваться чего-либо, не касающегося их самих. Они могут дей­ствовать, например, следующим образом. .

Играя на каком-либо музыкальном инструменте с плохим парт­нером, они непроизвольно будут играть хуже, чем он, хотя вооб­ще-то они могли бы играть лучше. Обсуждая какую-либо тему с человеком, менее осведомленным в этой области, чем они сами, они тем не менее будут опускаться на уровень ниже его. Они пред­почтут остаться рядовыми членами вместо того, чтобы занять бо­лее выдающееся место, даже ради получения большего заработка. При этом они будут придумывать различные рациональные объяс­нения такому своему отношению. Даже их сновидения будут оп­ределяться этой установкой на перестраховку. Вместо того чтобы использовать свободу, предоставляемую сновидениями для вообра­жения себя преуспевающим, они видят себя в скромных, а иногда даже в унизительных ситуациях.

Этот процесс самоудерживания не исчерпывается ограничением действий по достижению тех или иных целей. Он также стремит­ся поколебать уверенность человека в себе посредством самоуни­жения, а уверенность в себе, как известно, является предпосылкой всякого достижения. Задачей ¦ самоунижения здесь является от­странение человека от всякого соперничества. В большинстве слу­чаев эти люди не осознают, что они сами себя унижают. Они со­знают только результат — чувствуют себя ниже других — и счи­тают доказанной свою собственную неполноценность.

Чувство неполноценности является одним из наиболее распро­страненных психических нарушений нашего времени и культуры. Я позволю себе сказать несколько слов по этому поводу. Чувство неполноценности не всегда порождается невротическим соперни­чеством. Это сложное явление, которое может быть обусловлено различными обстоятельствами. Но оно всегда связано с отказом от соперничества и служит этой цели. Чувство неполноценности в той мере порождено отказом от соперничества, в какой оно яв­ляется выражением несоответствия между высокими идеалами и реальным достижением. На то, что это болезненное чувство выпол­няет важную функцию укрепления установки на отказ от соперни­чества, указывает энергия, с какой такая позиция защищается, если ее пытаются оспаривать. Этих людей не убеждают никакие доказательства их компетентности или привлекательности, более того, они могут действительно испугаться или рассердиться при любой попытке убедить их в наличии у них положительных качеств.

Эта ситуация может принять разнообразные внешние проявле­ния. Некоторые люди полностью убеждены в своей исключительной важности и стараются на каждом шагу демонстрировать свое пре­восходство, однако они выдают свою неуверенность крайней чув­ствительностью к любым критическим замечаниям, к любому не­согласию или к отсутствию восхищения ими. Другие в такой же степени убеждены в отсутствии у себя каких-либо способностей или в своей никчемности, нежелательности для других; тем не менее они выдают свои большие притязания той открытой или скрытой враждебностью, с которой они реагируют на каждое пре­пятствие своим непризнанным притязаниям. Третьи колеблются в своей самооценке между ощущением своей сверхважности и пере­живанием искреннего удивления, что кто-либо вообще обращает на них хоть какое-то внимание.

Теперь я могу приступить к описанию того особого порочного круга, в котором эти люди движутся. Как в любой сложной невро­тической картине, здесь необходимо учитывать наличие этого кру­га, так как игнорируя его и упрощая картину невротических про­цессов приписыванием им простых причинно-следственных отноше­ний, мы не можем понять переживаний, которые здесь имеют место, или мы незаслуженно переоцениваем значимость какой-либо одной причины. В качестве примера такой ошибки я могу привести рас­смотрение эмоционально насыщенной установки на соперничество как непосредственно вытекающей из соперничества с отцом. Порочный круг выглядит примерно следующим образом. Неудачи в сочетании с переживанием собственной слабости и поражения приводят к чувству зависти ко всем, кто оказался более удачливым или просто более уверенным в жизни и в боль­шей степени довольным ею. Эта зависть может проявляться откры­то или подавляться под действием той же тревожности, кото­рая подавляет установку на соперничество. Зависть может пол­ностью вытесняться из сознания и выражаться лишь в замещенном виде как слепое восхищение. Она может скрываться от сознания также под видом пренебрежительного отношения к другим людям. Ее влияние, однако, проявляется, например, в неспособности желать другим того, в чем невротик сам вынужден себе отказывать. Не­зависимо от того, в какой мере эта зависть подавляется или про­является, она влечет усиление существующей враждебности по от­ношению к людям и, следовательно, увеличение тревожности, ко­торая теперь принимает форму иррационального страха зависти со стороны других.

Иррациональная природа этого страха проявляется двояко: 1) он существует безотносительно к тому, есть или нет зависимос­ти в данной ситуации; 2) интенсивность этого страха несоразмер­на той опасности, которая угрожает со стороны завистливых со­перников. Эта иррациональная сторона страха всегда остается не-

осознанной по меньшей мере у лиц, не страдающих психозом, и поэтому этот страх никогда не корректируется процессом обраще­ния к реальности, он все больше подкрепляет существующую уста­новку на отказ от соперничества.

Вследствие этого возрастает чувство своей незначительности, враждебность к другим людям и тревожность. Мы таким образом возвращаемся к исходной точке, так как сейчас появляются фан­тазии примерно такого содержания: «Я хотел бы быть более силь­ным, более привлекательным, более умным, чем все остальные люди. Тогда я мог бы чувствовать себя в безопасности, и больше того, я мог бы разгромить их и наступить им на горло». Таким образом, мы видим все увеличивающееся отклонение притязаний в сторону большей жестокости, фанатичности и враждебности.

Этот рискованный процесс может приостановиться в силу раз­ных причин. Обычно за это платят дорогой ценой утраты действи­тельности и жизненности. Частые отказы от личных притязаний позволяют снизиться тревожности, связанной с соперничеством, но чувство неполноценности и заторможенности при этом сохраняется.

Здесь, однако, следует сделать оговорку. Притязания типа «никто, кроме меня» необязательно должны вызывать тревожность. Встречаются люди, в достаточной мере способные смести с пути или сокрушить любого, кто препятствует осуществлению их целей. Вопрос стоит следующим образом: каковы условия возникновения тревожности у людей с невротическими установками на соперниче­ство?

Ответ заключается в том, что эти люди в то же время хотят, чтобы их любили. Тогда как обычно людей, преследующих в своей жизни асоциальные цели, мало волнует привязанность или мнение других людей, невротик, напротив, имея установку на сопер­ничество такого же рода, вместе с тем обнаруживает безгранич­ную жажду любви и уважения со стороны окружающих. Поэтому как только он делает шаг в сторону самоутверждения, соперни­чества или успеха, он тут же начинает опасаться утраты распо­ложения со стороны других людей и должен непроизвольно сдер­живать свои агрессивные импульсы. Этот конфликт между притя­заниями и желанием любви и привязанности со стороны других людей является одной из наиболее типичных и тяжелых дилемм невротика наших дней.

Почему эти два несовместимых стремления так часто встреча­ются у одного и того же индивида? Они тесно связаны друг с другом. Эту связь кратко можно сформулировать следующим об­разом: оба эти стремления имеют один и тот же источник — тре­вожность и оба они служат средством снятия тревожности. Как власть, так и привязанность могут обеспечить безопасность. Они порождают друг друга. Эти взаимосвязи можно наиболее ярко наблюдать в ситуации психоанализа, но иногда они выявляются лишь при знании фактов истории жизни пациента.

В истории жизни можно найти, например, отсутствие теплоты и безопасности в детстве, хуже того — изобилие пугающих момен­тов: ссоры между родителями, несправедливость, жестокость, сверх­опека, порождающие усиленную потребность в привязанности. По­следняя приводит к разочарованиям, те, в свою очередь, к разви­тию откровенного соперничества, а оно — к заторможенности, что кончается попытками найти привязанность на основе слабости, беспомощности, страданий. Иногда нам приходится слышать о молодых людях, у которых высокие притязания появились после горького разочарования в плане своих желаний привязанности и которые отказываются от этих притязаний, находя любимого чело­века.

Сильная потребность в успокаивающей привязанности играет особую роль в тех случаях, когда экспансивные и агрессивные же­лания в раннем детстве подавляются строгими запретами. В по­ведении это проявляется в уступках желаниям и мнению других людей вместо отстаивания своих собственных желаний и мнений. Это означает переоценку значимости для своей жизни проявлений любви со стороны окружающих, зависимость от этих проявлений. Это означает также переоценку знаков отверженности и реакцию опасения и защитной враждебности.

Здесь опять легко возникает порочный круг, подкрепляющий свои отдельные элементы. Схематично это можно представить так:

Эти реакции объясняют, почему эмоциональный контакт с другими, достигаемый на основе тревожности, в лучшем случае может быть лишь шатким мостом между индивидами, почему этот контакт ни­когда не выводит их из эмоциональной изоляции. Тем не менее он может служить для борьбы с тревожностью и даже помочь пройти через жизнь довольно гладко, однако ценой отказа от развития личности и лишь при условии благополучности всех об¹ стоятельств.

Возникает вопрос о том, какие особые свойства нашей культуры ответственны за частое появление описанных невротических струк­тур.

Мы живем в культуре соперничества и индивидуалистичности. Основаны ли грандиозные экономические и технические достижения нашей культуры на принципе соперничества, возможны ли они только на этой основе — ,этот вопрос должны решать экономисты или социологи. Психолог же может оценить ту личную цену, ко­торую мы вынуждены за это платить.

Следует помнить, что соперничество не только является движу­щей силой экономики, но пронизывает также всю нашу личную жизнь. Характер всех наших человеческих отношений формируется более или менее открытым соперничеством. Оно проявляется в

семье, в отношениях между родственниками, в школе, в социаль­ных отношениях (не отставать от Джонсов), в любви.

В любви оно может проявляться двумя способами: подлинное эротическое желание часто затемняется или замещается целями соперничества — быть наиболее популярным, иметь больше всего свиданий, любовных писем, любовниц (или любовников), выступать в качестве наиболее желаемого мужчины или женщины. С другой стороны, оно может пронизывать сами любовные отношения. Су­пруги, например, могут жить в бесконечной борьбе за лидерство, осознавая или не осознавая природы или даже существования этой борьбы.

Влияние соперничества на человеческие отношения заключает­ся в том факте, что оно порождает зависть к сильным, презрение к слабым, недоверие ко всем. Вследствие всех этих потенциально враждебных установок ограничивается возможность получать удов­летворение и уверенность,- которые обычно даются человеческими взаимоотношениями, и индивид становится более или менее эмо­ционально изолированным. Здесь также происходят взаимно под­крепляющие взаимодействия — неуверенность и неудовлетворен­ность в отношениях, в свою очередь, вынуждают людей искать удовлетворение и безопасность в высоких притязаниях.

Другой культурный фактор, релевантный структуре невроза, содержится в нашем отношении к успеху и неудаче. Мы склонны связывать успех с положительными личностными качествами и способностями, такими, как умелость, смелость, предприимчивость. В религии эта установка выражается в утверждении, что успех — это божья милость. Несмотря на то что эти качества могут быть решающими, а в определенные периоды, например во времена первооткрывателей, были даже единственно необходимыми условия­ми, ведущими к успеху, такая идеология игнорирует два сущест­венных факта: 1) возможность достижения успеха строго ограни­чена: даже если внешние условия и личные качества у людей оди­наковы, лишь немногие из них могут добиться успеха; 2) решающую роль могут сыграть не упомянутые выше факторы, а другие, такие, как, например, недобросовестность или случайные обстоятельства. Поскольку эти факторы игнорируются в общей оценке успеха, не­успех, помимо того, что ставит потерпевшего неудачу человека в фактически невыгодную позицию, отражается также на его само­оценке.

Запутанность этой ситуации увеличивается своего рода двой­ственной моралью. Действительно, успехом восхищаются почти независимо от того, какими средствами он достигнут, и в то же время мы рассматриваем скромность и бескорыстие как социальные или религиозные добродетели и вознаграждаем за эти качества хвалой и признанием. Особые трудности, с которыми сталкивается индивид в нашей культуре, можно резюмировать следующим обра­зом: для соперничества он должен иметь в своем распоряжении изрядную долю агрессивности и вместе с тем от него требуется скромность, бескорыстие и даже самопожертвование. В то время как ситуация соперничества со своими враждебными тенденциями создает и увеличивает потребность в безопасности, возможности достижения этой безопасности в человеческих отношениях — в люб­ви, дружбе, социальных контактах — уменьшаются. Оценка личной ценности индивида слишком зависит от достигнутого им успеха, хотя возможности достижения успеха ограничены и сам успех в большой мере зависит от случайных обстоятельств или от социаль­ных личностных качеств.

Возможно, эти краткие замечания укажут вам направление изучения действительной связи между нашей культурой, личностью и ее невротическими отклонениями.

Олпорт (Allport) Гордон Вилларт. (11 ноября 1897 — 9 октября 1967) — американский психолог, один из виднейших представителей так называемого персонологического на­правления в психологии личности. С 1942 г. — профессор психологии в Гарварде. Личность, по Г. Олпор-ту, — это динамическая организация внутри индивида особых мотивацион-ных систем привычек, установок и личностных черт, которые определя­ют уникальность его приспособления к среде. Эти системы складываются и развиваются в непрерывном взаимо­действии индивида со средой, прежде всего социальной. Новые мотивы вы­растают из старых, но в своем функ­ционировании независимы от них. В отличие от психоанализа, усматри­вающего причины поведения человека в его прошлом, Г. Олпорт ищет их в настоящем и будущем личности, в поздних и высших осознаваемых мо­тивах человека, которые подчиняют себе более примитивные побуждения и образуют ядро личности, средото­чие движущих сил ее развития: ее

жизненных целей, ценностей, идеалов. Каждое наличное состояние личности рассматривается Олпортом в пер­спективе ее будущих возможностей, борьба за реализацию которых ха­рактеризует активность личности... Вместе с тем Г. Олпорт представляет развитие мотивационной сферы лич­ности как процесс автономный, без учета определяющей роли тех кон­кретных систем социальных отноше­ний, в которые вступает человек в своей деятельности. К тому же в тео­рии личностных черт Г. Олпорта нет учета их взаимной зависимости, их интеграции в структуре личности, что отмечается и некоторыми ведущими зарубежными теоретиками личности (например, А. Маслоу). Соч: Personality. A. Psychological Interpretation.'N. Y., 1937; Becoming: Basic Considerations for a Psychology of Personality. N. Y., 1961. Лит: Анциферова А. И. Психо­логия личности как «открытой систе­мы».— Вопросы психологии, 1970, № 5.

Г. Олпорт ПРИНЦИП «РЕДУКЦИИ НАПРЯЖЕНИЯ»¹

¹ А 1 1 р о г t G. The trends in motivational theory. — Amer. Journal of Atnopsvchiatrv 1953, vol. 23. Существует распространенная догма в теории мотивации, которая требует пересмотра. Я говорю о часто встречающемся утвержде­нии, что все мотивы направлены к «редукции напряжения». Эта доктрина, которую мы встречаем в инстинктивизме, психоанализе и в бихевиоризме, удерживает нас на примитивном уровне теорети­зирования.

Мы не можем, конечно, отрицать, что основные побуждения, по-видимому, стремятся к «редукции напряжения». Недостаток кислорода, голод, жажда, позывы к выделениям являются тому примерами, однако эти побуждения не являются достоверной мо­делью для всех нормальных мотивов взрослого человека. К. Гольд-штейн замечает, что пациенты, жаждущие лишь уменьшения на­пряжения, явно патологичны. В их интересах нет ничего созида­тельного. Они не могут принять страдание, отсрочку, расстройство как случайный инцидент в своих поисках ценностей. Нормальные люди по контрасту с этим заняты своими «предпочтительными мо­делями» самоутверждения. Их психогенные интересы — скорее форма поддерживания и направления напряжения, нежели избега­ния его.

Я думаю, мы должны согласиться с К. Гольдштейном, что «ре­дукция напряжения» — малоудовлетворительное объяснение функ­ционирования зрелых психогенных мотивов. Во время своего утверж­дения в качестве ректора Гарвардского университета Дж. Конант заметил, что он принимает свои обязанности «с тяжелым сердцем, но с радостью». Он знал, что не уменьшит напряжения, взявшись за новую работу. Напряжение будет возрастать и возрастать и не раз будет становиться почти невыносимым. В ходе ежедневной ра­боты он будет решать многие задачи и чувствовать поэтому облег­чение, однако все же его общая задача, его общий баланс ни­когда не выразятся в каком-то равновесии. Подлинные психоген­ные интересы всегда таковы — они заставляют нас неограниченно усложнять и напрягать нашу жизнь. «Стремление к равновесию», «редукция напряжения», «влечение к смерти» кажутся поэтому тривиальными и ошибочными представлениями о мотивации нор­мального взрослого человека.

Маслоу(Maslow) Абрахам(1 апре-,ля 1908 — 17 февраля 1968) — аме­риканский психолог, профессор пси­хологии Брэндонского университета (Массачусетс) (с 1962), один из ве­дущих представителей так называемой гуманистической психологии. Основ­ные работы А. Маслоу посвящены ис­следованию психологически здоровой и духовно полноценной личности. Мо-тивационную сферу личности, по А Маслоу, образует ряд иерархиче­ски соподчиненных групп потребно­стей: физиологические потребности, потребность в безопасности, любви, уважении и, наконец, потребность в самоактуализации: человек стремится быть тем, чем он может стать. Вве-дение понятия «самоактуализация» призвано перенести центр анализа в психологии личности на рассмотре-

ние психически здоровой и полноцен­но себя реализующей творческой лич­ности, подчеркнуть активный и продуктивный характер ее развития. Вместе с тем самоактуализация по­нимается А. Маслоу преимущественно » как «рост изнутри» без учета опре­деляющей роли социальных и исто­рических факторов развития лично­сти.

Соч.: New Knowledge in Values (1959); Religions, Values and Peak Ex­periences (1964); Toward a Psycholo­gy of Being (1962); Enpsychian Mana­gement (1965); Psychology of Scien­ce (1966).

Лит.: Анциферова А. И. Концеп­ция самоактуализирующейся лично­сти А: Маслоу.— Вопросы психоло­гии, 1970, № 3.

А. Маслоу САМОАКТУАЛИЗАЦИЯ'

Maslow A. Self-actualizing and Beyond. — In: Challenges of Humanistic Psychology. N. Y., 1967. '

Я хочу обсудить идеи, еще далекие от своего завершения. Я об­наружил, что для моих учеников и других людей, с которыми я поделился этими идеями, понятие самоактуализации оказалось очень похожим на чернильные пятна. Роршаха. Чаще всего упо­требление этого понятия больше говорило мне о человеке, который им пользуется, чем о самой реальности, стоящей за этим понятием. Поэтому здесь я хотел бы рассмотреть некоторые аспекты природы самоактуализации не на абстрактном уровне, а в терминах, имею­щих операциональное .значение. Что означает самоактуализация в данный конкретный момент? Что она означает во вторник, в четы­ре часа?