Катастрофическая психическая травма и трансы
Катастрофическая психическая травма определяется как капитуляция перед тем, что воспринимается как неминуемая опасность внешнего или внутреннего происхождения. Именно психическая реальность этой капитуляции перед тем, что воспринимается человеком в качестве непереносимой ситуации, которой нельзя избежать и из которой нет выхода, заставляет человека капитулировать и отказываться от сохраняющей жизнь активности.
Оценка ситуации как ситуации неминуемой опасности и капитуляция перед ней дает начало травматическому процессу. Аффективным откликом на сигнал о неизбежной опасности является страх, боязнь или тревога. Аффективным откликом на восприятие неизбежной опасности является кататоноидная реакция.
Имеют место, как упоминалось ранее, сходства между травматическими кататоноидными реакциями и различными каталептическими состояниями, включая "животный гипноз". Понимание трансов уместно в терминах покорного поведения и других самолимитирующих состояний. Это часть феномена, в котором мы может понимать травму как трансовое состояние и как команду. Недавно проведенные исследования, например, обнаружили, что у вьетнамских ветеранов с посттравматическим стрессовым расстройством имеет место крайне высокая гипнотическая внушаемость и очень глубокие рубцы памяти (imagery scores) (Struttman and Bliss, 1985). Данное состояние нахождения в трансе и способности повиноваться приказам превосходно и в деталях описано Филиппом Мюлером, уцелевшим узником "зондер команды" Аушвица (Lanzmann, 1985). Он рассказывал, что после того как их привели в камеру для сжигания крематория Аушвица и приказали снять одежду с сотен трупов, лежащих в этой камере, то затем случилось следующее: Когда мы сняли одежду с некоторых из них, затем поступила команда поддерживать огонь в печах. Внезапно ко мне подбежал эсэсовец и закричал: "Убирайся отсюда! Иди ворошить тела!" Что он имел в виду, говоря мне "Вороши тела"? Я вошел в камеру крематория. Там находился еврейский узник Фишель, который позднее стал начальником команды. Он взглянул на меня, и я увидел, как он ворочал длинным прутом внутри печи. Он сказал мне: "Делай как я, или эсэсовец тебя убьет". Я взял стальной прут и стал делать то же, что и он. Я слушался приказаний Фишеля. В тот момент я находился в шоке, как если бы я был загипнотизирован, и был готов выполнять все, что мне говорилось. Я был столь лишен собственного рассудка, столь подавлен ужасом, что делал все, что говорил мне Фишель (р.52).
Кататоноидная реакция на опасность имеет древнее филогенетическое происхождение. Миллер (1951) утверждает, что имеют место два базисных эффекта страха: Первым является тенденция сохранять неподвижность, которая достигает своей крайней формы в прикидывании мертвым у определенных животных, и иногда порождает результаты, напоминающие податливую уступчивость кататоников. Вторым является паттерн испуга, отступления, убегания и вокализации. Оба этих несовместимых паттерна, по-видимому, активируются страхом, и поведение может быстро смещаться от одного к другому, как в случае напуганного животного, которое то замирает на месте, то внезапно стремительно убегает, ища спасения (р.441).
Кататоноидная реакция может быть вызвана экспериментально у большинства, если не у всех животных (Tom Kins, 1962), и у многих из них она становится конечной реакцией хронической порождающей тревогу ситуации, из которой животное не может спастись (Liddel, 1967).
Первая реакция молодых позвоночных животных на опасность - "замереть" и лежать неподвижно, в особенности когда матери нет рядом - может быть интересной преамбулой к исследованию развития аффектов у людей. Человеческий младенец утратил эту фундаментальную, сохраняющую жизнь реакцию. Трагический пример такой утраты наблюдался во время нацистского периода. Когда семьи прятались от преследования, неконтролируемый плач ребенка часто подвергал опасности всю группу. Среди тех разновидностей травматизации, которые приобретают качество ночного кошмара, встречаются травмы некоторых выживших людей, которые, будучи младенцами или маленькими детьми, были почти до смерти задушены своими матерями, чтобы дети не выдали их присутствие.
Продвижение от возбужденной тревоги к пассивной капитуляции и кататоноидной реакции происходит перед лицом неизбежной и угрожающей жизни опасности. Таким образом, влияние нарастания защитной и экспрессивной функции тревоги до точки торможения, с капитуляцией к деструкции, является травматическим и порождает нарушение в овладении аффектом и его перенесением (Greenacre, 1958).
Стерн (1953) утверждал в своей ранней работе, что специфическая опасность автоматической тревоги заключалась в том, что она могла вызвать тяжелое состояние стресса - неврогенный шок и смерть. Позднее Стерн (1968а, b) писал о смысле и физиологическом аспекте такого завершения в тревоге, о котором мы склонны думать как о страхе смерти, но который в действительности является смертельным страхом. Он постулировал, что психическая репрезентация угрозы умирания была основана на инфантильном переживании, названном им "биотравмами". У людей, которые перенесли тяжелую травматизацию в младенчестве и детстве, смертельный страх связан с чувствами беспомощности, неподвижности и удушья, которые считаются причинами подавляющей природы автоматической тревоги, кастрационного страха, страха расчленения и утраты своей психики. Возможно, этот страх также представляет из себя то, что Мелани Кляйн (1946), связывая его с представлением о "распадении на мелкие кусочки", называла "психотической тревогой". Это непереносимое чувство является тем, что вызывает, или, более правильно, само является первой частью травматического процесса. Оно дает начало сериям бессознательных патогенных реакций, которые представляют собой синдром травмы. Смертельный страх взрослого человека - с чувством надвигающегося уничтожения, остановки движения, удушьем - Стерн интерпретировал как повторное переживание младенческой паники и тотальной стрессовой реакции, которая возникла в результате отсутствия незаменимой матери. Чрезмерная травматизация, с переживанием младенцами враждебного отвержения, патологически усиливает обычно встречающиеся биотравмы, происходящие в результате нормальных фрустраций и сепараций (Stern, 1968a, b). При этих условиях реакция на аффект становится постоянно чрезмерной.
Вдобавок к остаточным идущим из детства воздействиям интенсивные аффекты также разрушительны для взрослого функционирования. Арнольд (1950) высказывает характерное утверждение: "Интенсивная тревога препятствует мышлению, а также действию, вследствие ее физиологических (симпатическая нервная система) воздействий. Гнев разрушителен, потому что ведет к интенсивной парасимпатической стимуляции, результатом которой становится нарушение координации" (р.30).
Имеют место удивительные сходства между психическим состоянием в травме и психическим состоянием некоторых суицидальных пациентов (Shneidman, 1976a). Этот факт не должен нас удивлять в свете возможного продвижения психического травматического состояния к психогенной смерти. И действительно, некоторые попытки самоубийства и неоднократные самоповреждения могут представляться средством прекращения травматического состояния (Simpson, 1976). Когда наступает психическое оцепенение и человек осознает наличие у себя чувства "омертвелости" и некоторые сопровождающие реакции сужения, деперсонализации и т.п. - в особенности когда имеет место чувствительность к потенциально возможному летальному исходу травматического состояния, - попытка самоубийства или самоповреждения может (парадоксальным образом) быть спасительной для жизни в том отношении, что посредством этого человек утверждает свою власть над ситуацией, таким образом прерывая состояние беспомощности и капитуляции. Некоторые из внезапных вспышек активности в кататоноидном состоянии представляют собой тот же самый тип протеста в последнюю минуту, так как именно процесс психологической капитуляции является летальным.
Другое поразительное сходство между суицидальными пациентами и пациентами в травматическом состоянии заключается в тяжелом сужении психических функций, которое включает в себя блокировку и диссоциацию от своего прошлого. Неспособность описать психическое состояние в психической травме часто в ретроспективе обусловлено тяжелым торможением психических функций, которое сокращает до минимума самонаблюдение и познавательную способность. Шнейдмэн (1975b) подчеркнул этот момент в отношении суицидальных пациентов, говоря о том, что они не в состоянии написать "полной и проясняющей" записки (р.91). Он даже утверждал, что если бы они могли это сделать, они бы не убили себя.