Пикап будущего — загипнотизирую тебя и трахну! 31 страница

Внезапно в Пустыне прогремел невероятно-мощный взрыв, и волна песка накрыла несколько серых безликих домов, стоявших под открытым небом. Это Икс и Зэди вновь практиковались в своих изощрённых способах познать реальность… Нет, вы не подумайте, они не какие-то нарики, хотя и эту дрянь они тоже пробовали; они суперлюди… Только не путайте их со сверхами и другими причиндалами из комиксов. Они не носят этих обтягивающих шмоток, а летают, хм… Правильно, летают они совершенно голыми; почти… есть трусы. Это единственная одежда, которую смогли сотворить из специального материала; этих одежд на всей земле всего пять!.. Причём две из них женские; три… Хм… Лифаков нет!

— Ну и как тебе наш первый раз под Светилом Ночи, Зэди?.. — она потянула связки, поэтому ей пришлось чуть ли не пищать своим звонким голоском. Волосы причудливо рыжие. Подробности фигуры опустим — идеал. Иначе ей бы не доверили эти трусики…

— Оу… я ещё раз хочу тебя трахнуть!

И он тихонько, — хотя силы в нём немерено, — погладил свою бестию и взял её плавно за шею, сильно сжав и резко отпустив; она преспокойно легла на песок, где они продолжили то, что закончили… хм… пять раз в воздухе.

— Жаль, что наши отцы по разные стороны баррикад, оу… постой, сучка!

И движения Зэда стали более быстры. Можно сказать, что она его оседлала теперь.

— Хм, то есть теперь ты берёшь руководство, оу…

— Я сейчас возьму у тебя кое-что, идиотик!

И девушка медленно сняла себя с члена, покатившись по его ногам попкой вниз; «какие гру…» — подумалось Зэду, как его член вдруг накрыл её рот.

— Эй, блять! Нахуй, чо тут… Фу… — это был Лир.

— Кого ты тут… Эй! Икс, какого хуя? Ты же… Фууу… Почему ты не носишь одежду? Я не хочу видеть сестринские сиськи постоянно! Ты же не горишь в воздухе! Какого хуя ты что-нибудь не приоденешь? Почему, блять, вас вообще не арестовали? Кто вам разрешил трахаться посреди пустыни! Какого чёрта… Посреди… Ах вы, суки расчётливые!

Это был Фэлксингтон.

Зэд:

— Эм… Фэл… Знаешь, что?

— Попрошу, Зэд, называй меня Фэлсингтон.

— Да, как раз насчёт этого… Фулсинон, или как тебя там, короче, почему бы тебе не сменить имя, а потом не пойти на хуй? Только не на мой, видишь, — он указал на двигающуюся головы сестры Фэла. Опс… Кажется, Фэл теперь блюёт.

Сверхи — необычные существа; внешне, похожие на людей, но внутри их содержится сложный механизм души и реки крови. Высокое их тело упирается головой в потолок катокомб, где они и обитают, помогая нам, людям, находить пищу и воду; так же они устраивают и наш порядок жизни.

Эти движущиеся во времени и пространстве статуи очень медленны, но, сколько мы их наблюдаем, живя рядом, до сих пор они нас удивляют и часто поражают своими выходками и действиями.

— Так как вы думаете, сколько раз перерождается организм прежде, чем стать сверхом?

— Оу, вы задаёте прямые вопросы, на которые ни один, даже самый яркий ум вроде меня, не даст точного ответа!.. Однако если подумать, как лучше всего подобраться к ответу, к этой тайне, то следует начать с вопроса о том, кто такие сверхи и как они рождаются!..

— Но всем известно, что сверхи — это те же люди, только крупнее их и гораздо больше; мы знаем, что сверхи обладают разумом, памятью и способностью к чувствам, даже к эмоциям.

— Я соглашусь с вами, особенно хочу уточнить по поводу эмоций! Так как сверхи огромны по своим размерам, некоторым людям кажется, что у них напрочь отсутствуют эмоции, которые тесно переплетены с микровыражениями!.. Однако стоит и помнить, что, например, у некоторых насекомых время движется гораздо медленней в их системе восприятия. Надо полагать, что у сверхов время движется в обычном темпе, но мы, люди, видим их со стороны, поэтому нам кажется, что порой эти сверхи, лишь немые статуи.

— На самом деле так и есть, но в этот момент инноваций и развития технологий многие уже выяснили, что если пытаться записывать жизнь сверхов, получается весьма интересный опыт. Вы согласны?

— Я соглашусь, и в Интернете большое количество роликов показывает нам, что если скорость воспроизведения записи увеличить в 1250 раз, их жизнь ничем не будет отличаться от нашей с вами. Их речь станет не пустым гулом или криками, а обычным разговором и даже пением!..

— Это настоящая сенсация, доктор! Но что вы скажете о тех экземплярах, которыми мы сумели завладеть?..

— Ну… это тайна, но некоторую информацию я могу вам поведать... Кстати, Сверхи хоть и были крайне медлительны, обескураженные жители, бывало, попадались им прямо под ноги; другие в такие моменты жутко радовались и орали какие-то свои темы нечленораздельными звуками, куски мелодий и обрывки речей, не походили на нормальный разговор, пение и вообще любой из человеческих звуков; даже умирали они очень странно: хоть и были похожи на людей всё же они страдальчески относились к своей жизни, походам по болотам, где искали хоть какое-то лакомство — они стремились к смерти, впрочем, смерть всегда уважала такой подход и прибирала к своим костлявым рукам всех, кто попадался хотя бы под ноги этим огромным сверхам, которых никто никак не мог понять, их логику, их поведение, даже черты их лиц были очень странны и невменяемы.

Он ощутил сильный удар по лицу, а потом услышал:

— Следи за ним, Чарльз! Я отолью, — после этого нам неизвестный парень поднялся с барной стойки и пошёл в сторону сортира. Чарльз, который только что получил приличную затрещину, медленно повернулся в сторону милого игрушечного слоника и стал за ним следить. Сначала слон, конечно же, не двигался, однако принятое утром вещество подействовало, и слон что-то сказал; Чарльз не расслышал.

— Что?.. Ты хочешь убежать, сучонок? — Чарльз ухмыльнулся и посмотрел на слоника. Бармен ходил тут рядом, но теперь он приостановился, чтоб поглядеть на битву интеллектов.

Чарльз, недолго думая, достал свой револьвер, в котором оставалось всего-то три патрона; остальные пули уже неделю как были рассажены в головах каких-то забияк. Но слон тоже был опасен: он молчаливо оставался неподвижным; именно это Чарльза и бесило.

— Ты, похоже, решил сбить меня с толку, долбаный слонёнок? — сейчас Чарльз явно разозлился и резко выпрыгнул из стула — он упал, как и упал бармен, ожидающий очередной стрельбы в своём унылом баре. Часть посетителей пригнулась, остальная часть сидела, как и всегда, ожидая того, что будет дальше, либо просто продолжала болтать.

— Дьявол, что ты делаешь? — вошёл второй и снова огрел Чарльза, только по уху; он оттащил назад Чарльза и усадил за небольшой столик. — Ты портишь всё веселье, дурачок! Нахрен ты устраиваешь всё это? — он резко замахнулся, видимо для того, чтобы ударить того ещё раз…

— Фрэнк, она подействовала! — и Чарльз вдруг сжал глаза, в ожидании удара, и сам сжался, пытаясь спрятать голову. Удара не последовало. Чарльз медленно разомкнул глаза и увидал широкую улыбку Фрэнка.

— Значит, мы скоро станем королями! — с этими словами Фрэнк хлопнул Чарльза по плечу, и быстро двинулся в сторону бармена. Тот, прижавшись к полу, не смел подымать и взгляда, однако Фрэнк вдруг крикнул: — Шеф, мы уходим! Вот чаевые! — и тут же кинул в сторону бармена несчастного слона. Чарльз тут же потянулся к револьверу и сквозь секунду всеми ощутился выстрел: слон разлетелся на рваные частички, и по полу покатились сотни маленьких монет. Часть посетителей сорвалась с места, остальная часть сидела, как и всегда, ожидая того, что будет дальше, либо просто продолжала болтать.

Мы вышли из бара и быстро сели в тачку. Она уже совсем разваливалась, однако Фрэнк, который любил частенько ударять меня по роже, любил и эту тачку. Мы были с ним лучшими друзьями до этого дня. До вечера этого дня. Потом всё изменилось.

— У меня есть для вас условие… — хромоногий чёрный поц ходил направо и налево, куря шикарную сигару — настолько шикарную, что слюни Фрэнка заляпали весь его пиджак. Чернокожий сильно шлёпнул по столу своей палкой из тисового дерева и влился в белое кожаное кресло, надев круглые очки; теперь он стал похожим на волшебника из каких-то бабских сказок.

Негр явно нас томил, но Фрэнк был недоволен платой, поэтому-то все мы жадно смотрели на его сопли, текущие на новенький пиджак, за который мы выложили пятьсот монет одному барыге, у которого закупались обычно наркотой в этой пустыне. Я огляделся — в кабинете пусто и просторно. «Но вонь здесь жуткая, конечно!» — засвербело в голове; захотелось быстренько свалить отсюда, однако мне были важны и мысли Фрэнка; я остался. Этот пацан, что в чёрной коже, уже разглядывал свои обои — дешёвые, безвкусные, засранные жиром и дерьмом, летающих здесь мух. А Фрэнк, похоже, ждал, когда мне надоест всё это… «Гад! Опять играет в свои игры… Хочет всё решать тут без меня?!» Я разозлился и шёпотом направил свои мысли в его ухо:

— Что за секреты, друг?

Фрэнк резко захрапел. Оказывается, этот безумец спал!..

— Сука! Вставай! Нам дело надо делать, а ты, блять, спишь?! Гондон!..

Пока я двигал Фрэнка в бок, негристый парень как-то жадно и тревожно ковырялся в ухе, а потом решительно засунул палец в рот и облизал. Я тут же заорал:

— Уёбак… Встал!

Фрэнк аж проснулся:

— Чо?.. Где мы?.. Чарльз! Чо за хуйня? — и потянулся к револьверу.

— Спокойно Фрэнк!

— Фрэнк, успокойтесь… — негр неуклюже встал и тыкнул своей палкой в стол. Сразу же вошли его прислуги.

Мне не хотелось быть замешанным в конфликте этих странных для меня людей, поэтому я просто вышел. Бескрайний коридор тихонько успокоил странствующие по мозгу мысли, а вентилятор, вбитый в стенку, усмирил мой беспокойный бурный взгляд, который неустанно бегал — теперь взгляд, словно пыль, осел на лопасти винта; они давно, похоже, не крутились.

Я не услышал криков и стрельбы, но точные и сильные удары каблуков старых ботинок Фрэнка я сразу услыхал, и резво потянул за ручку двери — та распахнулась.

— Удачи, господа и мистер… — Фрэнк резко потянул ладонь к виску, пытаясь вспомнить имя, но, а потом, взглянув в мои глаза и потеряв надежду — я имени не помнил! — он резко заявил: — Да похуй всем, как вас зовут! Мы проведём эксперимент и сразу сообщим вам результаты!

До города нам ехать было долго; и нужно было закопать четыре трупа, которые неделю уже с нами кочевали, воняя в тачке, в этой засранной пустыне. Фрэнк, ведя машину, казался тихим, и я понял — ценный товар здесь теперь я. Мне показалось, Фрэнк затевает что-то — зеркало заднего обзора стало конечной точкой его метаний взгляда, и в зеркало глядел он постоянно; похоже, наблюдал за мной и моим поведением.

Сам же я смотрел на его небритую щетину, которая казалась мне тоже слегка небезопасной; морщины украшали его жёсткий лоб, не раз об который разбивались замашестые головы. В этот раз Фрэнк почему-то не доставал свои излюбленные карты, из-за которых мы блуждали несколько часов по грунтовой дороге — у неё столько разветвлений, что русло любой речки просто охерело бы!..

— Фрэнк, кажется, таблетка странно действует… У меня паранойя! — я не понял, зачем открыл ему правду, но всё-таки он мой друг, несмотря на то, что…

— Кто ты блять? — крикнул я типу, который вёл машину. Он с удивлением обернулся и, быстро сориентировавшись, достал наган и тыкнул мне в башку:

— Сиди тихо, сука! Ты теперь — моя проблема! Зови меня «Фрэнк», — он достал откуда-то из-под сидения толстенную верёвку и киданул мне с криком: — Мразь! Обвязывай вокруг запястий.

Я быстро огляделся: кругом пустыня без конца и края, дороги я не вижу, вверху — небо, переливающееся в красный и зелёный цвет. «Так и должно быть? И что за чучело, держащее меня на мушке?» Однако думать я не стал и взял эту верёвку, конец которой держал придурок с пистолетом. «Он же запросто может выстрелить!»

— Может, не будешь целиться мне в рожу, идиот?

— Заткнись и делай своё дело, умник! Я не могу долго держать наган в руке — вторая, видишь, занята! — он указал на руль, и продолжил крик: — Как только ствол начнёт давить на мышцы — они уже немеют! — я выстрелю! Понятно, пидор? — он, этот Фрэнк, повернулся в мою сторону, будто с желанием поведать мне какую-то историю, и открыл свой рот: — Мы едем…

— Да мне насрать, куда и где мы едем! Ты псих, маньяк или типа того... Я не знаю, блять, как вы, сраные гомики, себя называете! Напугать меня хочешь или убить? Мне похуй! Но не доёбывайся, умоляю, со своим тайнами и откровениями. Я их ебал вместе с тобой и твоим сраным пистолетом! — с этими словами я быстро затянул руки узлом, а потом вдруг вскрикнул: — И тачка у тебя — дерьмо!

Фрэнк явно удивился моей дерзости, однако не разозлился; наоборот, он отвернулся, и в зеркале отразилась его грусть; потом он повернулся и проверил узел. «Добротно!» — кивнул он мне и резко отвернулся, ударив по зеркалу стволом; оно разлетелось на куски.

Теперь цена потерявшего память Чарльза росла каждую потерянную секунду, а вместе с Фрэнком их тела можно продать было за миллионы долларов местной управляющей системе, которая боролась с изменщиками. Так их называли...

— Фрэнк? Ты здесь? Чёрт тебя дери, Фрэнк, мне точно это нужно?..

— Конечно, — по Фрэнку было видно, что пять стаканов виски, залитых ещё и пивом сверху, вредили его логике и мыслям…

— Заебал ты мельтешить! — крикнул я в него, но Фрэнк не унимался и бегал, как заводной солдатик, растрясая затхлый воздух этой комнаты. «Сраная комната, этот сраный мир! Блять, какого хуя я здесь оказался?»

Фрэнк живо подбежал ко мне и заорал:

— Заткнись ты думать! Принимай скорей! Глотай! Я прослежу за тобой, дурень! — после этого он отворил мой рот и запихал две розовые пилюли. Я проглотил их; Фрэнк успокоился.

Мне дико захотелось жрать, однако в местном борделе — мы находились в одной из его комнат, — продавалось лишь адское пойло и отвратительные закуски: от них потом тошнило, ведь сюда, как говорилось, ходили не пожрать, а просто поебаться с шлюхами! Две цыпочки, кстати, вышли из нашего номера секунды две назад, а Фрэнк уже звал новых.

— Ты дай мне отдохнуть, старый увалень! — возмущённо я прогундел Фрэнку. Он даже не посмотрел на меня, а лишь кивнул на выход:

— Иди отсюда нахрен, уебанец!

Я вышел из душной комнатушки в коридор, пропахший пошлостью и низом: Фрэнку это нравилось, однако мне хотелось пощупать красоток моложе сорока пяти. «В них весь опыт!» — кричал однажды Фрэнк.

Картины, на которых изображали игрища, похоть и разврат, а также оргии, манили взгляды местных постояльцев; картины криво были приклеены на каждой двери этих невзрачных комнат, в которых шлюхи ублажали незнакомцев. «Вот вам и искусство», — шепнул я очень тихо, но меня услышали...

— Не нравится? — сказала миленькая девочка лет шестнадцати. Она сидела недалеко от двери — видимо, ждала кого-то. Сияющее после стирки платье обезоружило меня и запутало, смутив сознание; я захотел её, но вовремя вернулся. «В таком-то месте… Такой нетронутый цветок», — возникло в голове.

Я подошёл к ней ближе и, указав на место, где она сидела, лишь взглядом попросил разрешения сесть. Она, улыбнулась и немного отодвинулась; тут же спрятала улыбку. Я, смущаясь, сел рядом. Снизу всё казалось не совсем отвратным: те тётушки, которые бегали здесь голыми, снизу выглядели — как ни странно — менее развратно. Мне вспомнился вдруг отчий дом, в котором бегали бабули и кричали моей маме о правильном и эффективном воспитании. Лишь Фрэнк потом смог вылечить меня и мою душу...

Я окунулся в вязкие свои воспоминания и убежал куда-то вдаль.

 

Зимним вечером, когда уже мескалин отпустил, я очнулся недалеко от проезжающей рядом кареты и понял, что цилиндр, подаренный матушкой прошлой осенью, был потерян.

— Джек, останови здесь, пожалуйста! — прозвучал твёрдый тенор из кареты, которая мчалась по «Набережной улице» района, где всё было засыпано старыми постройками.

— Хорошо, сэр! — прозвучал голос кучера.

Я лежал на снегу и не понимал, каким образом здесь очутился. Помутнённый разумом я собрался с силами и попробовал подняться — ничего не вышло. Из кареты вышел кто-то; знакомый, но неясный силуэт направился ко мне. Я немного испугался, но присмотревшись, разглядел на месте движущегося чёрного силуэта моего друга и коллегу Фрэнка — он гордо шагал с поднятой головой и длинной деревянной тростью в мою сторону. Проведя руками на снегу, я нащупал свой монокль, треснувший ещё на прошлой дуэли, и вместе с другом отправился на поиски цилиндра.

По дороге я пытался вспомнить, как очутился здесь, но память затуманил мескалин, и я решился сдаться, автоматически засунув под язык новый вид марки, созданной недавно местным учёным. Фрэнк был, напротив, серьёзным, и взгляд его был устремлён далеко вперёд. Человеком он был очень высоким — под два метра, поэтому я еле успевал идти за ним: мои ноги постоянно увязали в снегу, который хлопьями валил на мою голову — мне стало холодно. Ветер же был крайне агрессивным, и мне становилось ещё холодней, а мысли о потерянном цилиндре и вовсе надавили на меня, как вдруг… в памяти загорелись воспоминания о встрече Жозефиной.

«Точно! Я был на бале! — меня обрадовал тот факт, что память потихоньку начала подсказывать мне события уикенда. — Кажется… я, наконец-то, пригласил Жозефину на танец», — проскользнуло в памяти, и тут я понял, что произнёс всё это вслух.

— Пригласил? — резко остановившись, вывел Фрэнк, понизив тон. — Молодец. Я уже думал, что ты никогда этого не сделаешь, — произнёс он укоризненно. — Неужели так на тебя мескалин подействовал? И как тебе наше путешествие в пустыню, кстати? Я думал, это натолкнёт тебя на несколько мыслишек, друг.

Мне не хотелось отвечать Фрэнку, и я, решительно обогнав его, двинулся вперед.

— Я ничего не вижу в этом хаосе! Фрэнк, ты его видишь? — крикнул я в сторону моего любезного друга, но тот почему-то молчал, поэтому я крикнул громче: — Фрэнк!

— Да? Что ты хочешь? — спокойно спросил Фрэнк, но, несмотря на ветер, каждое его слово долетело до моего уха.

— Цилиндр, Фрэнк! Где же он? — крикнул я, а потом замолчал, продолжив постукивать зубами от мороза.

— Кажется, он упал в реку, — спокойно сказал Фрэнк, но видимо у него промелькнули странные мысли, поэтому он добавил: — Не вздумай подходить к ней!

Я не слушал: «Цилиндр моей матушки! "Не вздумай подходить к ней!" Он что, с ума сошёл? Это же…»

— Цилиндр моей матушки! — крикнул я, провалившись под лёд, который трещиной сломался пополам до самого обрыва.

Я громко закричал, иль завизжал, а потом вдруг начал захлёбываться, но ЛСД подстегнуло мозг, и я увидел мультик:

«Высокий дяденька бежит и прыгает в холодную воду. Тем временем, мальчишка тонет, кричит и плачет, но смелый дядя всё-таки хватает мальчика за длинные волосы и достаёт из ледяной воды. Он раздевает мальчугана; разводит рядышком костёр и делает похлёбку, чтоб накормить бедного промокшего мальчишку.

А мальчик весь озяб, но понемногу ему становится теплее. Высокий дядя скидывает с себя плащ — носит он его обычно поверх толстого пальто, — он прикрывает дрожащего от холода мальчишку. Тот улыбается ему, но дядя очень твёрд, улыбаться он и не планирует, продолжая молчаливо мешать суп из местных уток. Потом он начинает искать что-то в сумке: она небольшая, но дядя и раньше находил там что-то запредельно огромное, например, складывающуюся палатку или огромную кастрюлю. Сейчас же он достал оттуда соль и сыпанул щепотку прямо в суп. Дяде всегда было приятно общество мальчишки, а мальчик всегда знал, что дядя его сможет защитить».

— Чарльз! Чарльз, проснись!

После этих слов я ощутил тяжёлый удар по щеке, который разбудил моё сознание. Фрэнк смотрел на меня с серьёзным выражением лица, а его помощник, Джек, пытался что-то сделать с моей грудной клеткой. «Кажется, он хочет ударить! Чёрт…» — я закрыл глаза, прощаясь с жизнью.

— Стой, Джек! — твёрдо сказал Фрэнк. — Посмотри, он проснулся. Ты его убьёшь ударом.

После этих слов Джек остановился и виновато посмотрел на Фрэнка, а потом оценил меня взглядом.

— Ты — мой спаситель, Фрэнк, — дрожащим голосом сказал я и понял, что Джек глазами прожигает мою голову: — Спасибо и тебе, Джек. Я благодарен… Правда.

Тяжёлый взгляд Джека ослаб и тот пошёл обратно забираться на карету.

— Беда с тобой, Чарльз. Постоянно что-то происходит, — усмехнулся Фрэнк, но потом смутился и добавил: — А цилиндр-то потерян…

— Чёрт… — шёпотом произнёс я и посмотрел на уплывающий цилиндр. — Фрэнк, это же цилиндр моей матушки.

— Жизнь жестока, — добавил Фрэнк и медленно пошёл в сторону кареты. — Когда-нибудь ты это поймёшь, Чарльз.

Ветер бил мне в глаза, а огромные хлопья снега ударялись о моё лицо, которое потрескалось от холода. Пальцы совсем перестали двигаться, а печаль об утерянном цилиндре нагрузила мой мозг глупыми мыслями. Матушка уже давно погибла, но её подарок был ценным для меня. После войны той мало что осталось от неё, а память моя вцеплена была, казалось, лишь в цилиндр.

«Сегодня состоится подписание договора о мире и равномерном делении завоёванных территорий между странами Европы и Россией. Как сообщают секретные источники, Россия шантажирует Европу подготовкой ядерного оружия для выпуска ракет в сторону Европы, как это было триста лет назад. Как вы все знаете, после запуска этих ракет в мире произошёл серьёзный дисбаланс природного климата. Ядерной зиме исполняется уже двести семьдесят пять лет.

Россия просит передать в её владения территорию всей Великобритании. Пока не сообщается, для чего эта территория нужна России.

Это были вечерние новости канала Зимняя Европа. Мы всегда с вами!»

— Да выключай ты эту муть, Чарльз! — крикнул мне мой пьяный отчим. — Включи лучше что-нибудь детское, тебе же всего десять.

— Но тебе не нравятся детские передачи?! — удивлённо высыпал я.

— Но не эту же муть теперь слушать, а? Чарльз, вырастай уже умом! Господи, прости за ребёнка-урода, — громко изрыгнув из себя запах пива, сказал отец. Его звали Фрэнк. Как и моего друга, который отправился на войну, но до сих пор не вернулся.

Фрэнку было двадцать лет, когда он решился идти на фронт. Он не искал там денег или славы. Он просто хотел помочь своей стране хоть чем-то. Родители и младший брат Фрэнка погибли после обстрела российскими самолётами деревеньки, в которой он жил. От неё практически ничего не осталось; даже трупы были изуродованы так, что Фрэнк не смог никого опознать. Русские не стали трогать церковь почему-то. В ней в тот час и находился Фрэнк. Ему было пятнадцать. Потом он убежал в небольшое независимое государство, которое назвали Инглией — там готовили отличных воинов, коим и хотел стать Фрэнк. Там же работал мой отец, он был майором; он и познакомил нас. Фрэнку было девятнадцать. Кажется, он чувствовал ко мне привязанность, ведь его брату было бы шесть лет, как и мне тогда.

«Прошло уже четыре года, а от Фрэнка нет ни единой весточки. Мой отец считает, что он погиб. А мама… она давно уже свихнулась. Она сидит наверху в запертой комнате часами и что-то напевает… Даже сейчас я слышу её голос надо мной, над моей комнатой. Мой отец ушёл из военной части, чтобы заботиться обо мне, когда её разум растворился в иллюзиях и бреду. Видимо, такая жизнь его не устраивает. Он пьёт, но со мной обращается достаточно бережно. Почему-то он не хочет, чтобы я стал таким же. Часто возникало чувство, что он знает — в ближайшее время война закончится, и всё изменится».

Инглия со временем стала больше, а потом охватила почти всю Европу. Я переехал в Новый Дрезден. Город этот был совсем разрушен, но со временем он стал самым крупным во всей Инглии, а потом и на всём материке. А этот листок из дневника я нашёл случайно. Очень трогательно было читать его когда-то, а теперь я просто его вспомнил.

Жаль, что отец не дожил до момента, когда войны не стало. Однако, может быть, это к лучшему; он был обезумел в этом новом мире…

Я шёл до кареты и думал о том, почему же Фрэнк не рассказывает о войне, на которой побывал. Почему он вообще оказался в Дрездене. И где мне достать ещё один такой элегантный цилиндр?

— Где, Фрэнк? — сорвалось у меня с языка.

— Ты сейчас находишься на Земле, галактика «Млечный путь». Бога нет. Дьявола нет тоже. Россия завоевала половину Земли и превратилась в Россу. А Инглия стала самым технически развитым центром за последние лет 50! — отчеканил Фрэнк, чем ввёл меня в небольшое внутреннее заблуждение.

— 50 лет? И как нам так быстро удалось развиться? — смущённо сказал я. История всегда была далека для меня.

— Как? Ну, может быть, так! — Фрэнк достал пакетик с травкой, которую засыпал в трубку, а потом медленно закурил и втянул в себя дым. Выпустив, он произнёс: — Да, Чарльз... Именно так.

В кармане моего пиджака лежала ещё бутылочка с порошком, который разгонял мою душу, и пять таблеток с экстези. Во внутреннем я вдруг нащупал солонку с пятью разными видами пилюль, которые нежно обходились с моим воображением, даря усладу для ушей и глаз. «А где же марки?» — подумал я про себя.

— Слушай, Чарльз. Я не хочу тебя расстраивать, но ты всё так же прячешь свои бесценные марки в цилиндре? — произнёс Фрэнк, скосившись в мою сторону. Зрачки его были похожи на два больших колодца, в котором всегда хватало воды для соседской деревеньки.

— Чёрт!.. Чёрт, чёрт, чёрт!!!

Я начал пинать колесо кареты, которое уже и так искривилось от тяжести чёрной коробки, на которой сидел Джек; он посмотрел на меня укоризненно, но я знал, что он не станет со мной разбираться. Джек был лишь кучером и нашим верным помощником. Фрэнк уже сидел в карете, тяжело смотря в противоположную от меня сторону. Там возвышались огромные тяжеленые здания, вросшие в рыхлую землю города. Фрэнк редко улыбался, но когда это бывало, он резко переставал походить на себя. В нём что-то изменилось после войны, но меня он не бросал никогда. Я считал его хорошим другом…

Гнев перестал тянуть мышцы моих бровей, а мышцы губ ослабли. Я медленно открыл дверь кареты и сел.

— На дуэль господа? — крикнул Джек.

— На дуэль! — сказал Фрэнк, и мы помчались с огромной скоростью по трассе.

Край города, по которому мы ехали, был окрашен в серые тона: промышленные здания, неблагоприятные районы, бледные и нищие пьянчужки, ноги которых торчали из огромных мусорных мешков. Однако приближаясь к центру, всё приобретало яркость и надежду; казалось, жизнь здесь лучше: дома всё выше и светлее, рекламные огни с сверкающими текстами неправды, которые манили к себе лживыми советами; пьяные люди здесь не валялись, а спокойно шлялись по тонким убранным улочкам в поисках выпивки и девушек, которые гордо стояли, поджав ножки, недалеко от местного борделя для богачей.

— Приехали! — крикнул Джек и остановился. Кричать «брр» ему не приходилось — наша карета была автоматической, без лошадей. Но стоила она, конечно, целое состояние. Как и наш с Фрэнком дом, который стремительно прорывал тонкую плёнку неба. Там мы каждый вечер убивали друг друга.

— Убивали?..

И вдруг я понял, что очнулся в том борделе: рядом стояла милая девчушка. Кажется, я был в трипе и попутно рассказал этой девчушке, что со мной произошло в последние недели.

— И ты ещё пригласил девушку на бал, которую звали так же как меня… Кто она?.. — девчушка улыбнулась, но улыбка сразу же растаяла, девочка Жозефина решила это скрыть: она резко отвернулась и взором окинула картины: — Ты мне расскажешь про неё?..

— Пожалуй, может быть, однажды… — неуклюже произнёс я, забыв про правильный порядок слов и вообще позабыв о том, кто я и как здесь оказался. Казалось, план где-то готовым должен выжидать в уме, но ум не просыпался, а сознание томилось в ожидании того, что следует делать в новую секунду. Опять я неуклюже произнёс: — Жозефина, вы прекрасны, а ваше платье…

— Чарльз!.. — крикнулось из толстой двери серой комнатушки, в которой Фрэнк прощался с новой шлюхой. — Ковбой, иди сюда!

Я разозлился, но вовремя вдруг вспомнил о милой девочке, которая томилась в ожидании моих дальнейших слов. Я произнёс ей тихо:

— Ровно в восемь будьте в Церкви в Инглии. Вы знаете, как туда попасть? — с надеждой я посмотрел в её глаза и на ресницы, которые скрывали всю прелесть её глаз.

— Да, я буду там сегодня, — тихо произнесла она и убежала, растворившись за углом; открылась дверь, из-за которой звук голоса Фрэнка усилился:

— Чааарльз! Сука!..

— Иду, Фрэнк! Боже… — я вымолвить не успел, увидев Фрэнка голым, с болтающимся членом — он играл им в бильярд.

— Поиграем, Чарльз?.. — и он подмигнул мне, а потом потрогал яйца.

— Ты отвратителен, мой друг… — я помолчал и осмотрелся: мне показалось, что я вновь сюда явился после сна — я изменился. Вальяжно прохрустев своими сапогами по корке хлеба, засохшей в точке где-то на временной шкале, я понял вдруг: — Хм… Фрэнк, у меня есть новость. Даже две, — и тут я вспомнил вдруг о Жозефине.

Я проводила взглядом незнакомца; похоже, он был новым моим другом, и теперь мне нужно быть сегодня в Церкви в восемь. «Слава Богу, матушка идёт туда сегодня. Возможно, я уговорю её взять и меня…» — растворилось в мыслях, и Жозефина улыбнулась.

— И что ты лыбишься, дочура? — громыхнула мать, вышедши из соседней комнатки. Она была известной проституткой, которая работала на две ставки — здесь и в городе в борделе для богачей.

Жозефина оглядела мамино платье, которое было заляпано довольно свежей смачной слизью, но, не решившись от неё узнать, что это, вдруг резко побледнела и побежала в спальню, которая была этажом повыше. «Мне плохо стало, мама!» — осталось здесь, недалеко от старой шлюхи, которая устремилась за своей дочуркой.