Фрагмент из лекции Е.И. Анненковой, док. филол. н., проф. Санкт-Петербург. ун-та

(материалы для анализа 2 тома «Мертвых душ» и «Выбранных мест из переписки с друзьями»)

Гоголь заканчивает I том «Мертвых душ» к 1841 г. Работа над II томом затягивается. Гоголь постоянно испытывает неудовлетворен­ность сделанным, и это приводит к двукрат­ному сожжению написанных глав (1845 и 1852). С начала 1840-х гг. Гоголь еще строже, чем прежде, смотрит на свое творчество. В опре­деленной мере это вызвано тем переломом в психологическом и творческом состоянии Гоголя, который совершается на грани 1830— 1840-х гг. Он не меняется кардинально, но то, что прежде было не вполне проявле­но, занимает теперь важное место в гого­левском мироощущении. После болезни 1840 г., поставившей его на грань жизни и смерти, Гоголь неоднократно говорил о «чудес­ном исцелении», дарованном ему недаром. Он испытывает глубокое недовольство собой и потребность нравственного совершенствования, начинает как бы заново «строить» себя, свой характер и душу, и поэтому важ­ное место в его письмах, размышлениях занимает мотив уединения и монастырства. «Я чувствую, что разорвались последние узы, связывавшие меня со светом»,— признавался Г. Н. М. Языкову. Гоголь убежден (и эта тема, уже заявленная в I редакции «Портрета», будет усилена во второй), что художник тог­да только создаст истинное и великое про­изведение искусства, когда сам будет нравст­венно совершенен, сбережет или восстановит чистоту своей души. Одновременно с этим Гоголь испытывает желание конкретно, до мелочей узнать современную ему Россию; не и обобщенном ее облике, не в том общена­циональном масштабе, в каком она видится из «прекрасного далека», а со всем «дрязгом» и «сором», в реальных судьбах живых лю­дей, в конкретной индивидуальности их ха­рактеров. «...Для меня все, до последней мелочи, что ни делается в России, теперь стало необыкновенно дорого и близко»,—писал Гоголь А. С. Дани­левскому. С. Т. Аксакова он просил: «Пиши­те мне все, что ни делается с вами и что ни делается вокруг вас. Все, что ни касается жизни, уже жизнь моя». Главы II тома «Мертвых душ» вобрали в себя эти черты творческого мироощущения Гоголя. Сберегаемые писателем «уединение» и «монастырство» пробудили интерес к чело­веческой душе. Главным своим героем Гоголь избирает Андрея Ивановича Тентетникова, молодого человека, проходящего путь внут­реннего духовного изменения: надежды, разочарования, нового нахождения себя. Каждый из героев II тома предстает в развитии, свершающемся или намеченном. Характеры Хлобуева, Костанжогло, Алек­сандра Петровича создаются с известной опорой на реальные характеры. То есть но­вое знание России, которого Гоголь искал и ко­торое накапливал, влияло на новые прин­ципы организации повествования. По за­мыслу Гоголя, во II том должны были перейти, кроме, Чичикова, еще некоторые персонажи, в т. ч. Плюшкин. В основе этого намерения автора — уверенность в том, что человечес­кая душа, сколь бы глубоким ни оказалось падение, способна возродиться. Поэтому Чичикова во II томе потрясают слова от­купщика Муразова: «Назначенье ваше — быть великим человеком, а вы себя запропастили и погубили». Испытанное потрясение не уберегает Чи­чикова от желания воспользоваться любым средством, чтобы вернуть богатство, но важна эта готовность заглянуть в себя, «как бы ни коснел твердо в своей совращенной жизни». Безусловно, од­ним из самых интересных характеров явля­ется Костанжогло. Гоголь поставил перед собой задачу создать образ идеального героя. Идеальность, совершенство для Гоголя— в спо­собности разумно построить жизнь, в прак­тическом, здравом уме, в умении найти свое дело и максимально осуществить свои воз­можности. Костанжогло богат, но богатство нажил умом, трудом и смекалкой. В иссле­довательской литературе отмечались услов­ность, схематизм этого образа; в нем как будто в самом деле мало плоти живой жизни. Но дело, скорее всего, в другом. Быть может, невольно Гоголь нарушил идеаль­ность, совершенство Костанжогло, доведя до максимального выражения его отданность делу и глухоту к чему бы то ни было другому. Костанжогло односторонен, но так односторонен бывает человек, верный лю­бимой и одной идее. Занимаясь «делом самой жизни», Костанжогло не только не замечает, но и сознательно не признает природу, искусство, красоту; он знает неиз­бежность выбора для человека в реальной жизни. Гоголь постоянно подмечает черствость, желчность в выражении его лица и в инто­нациях голоса. И тем самым как бы ставит­ся под сомнение сама возможность «бо­жественности», безупречности человеческой природы в реальном ходе жизни.

В 1840-е гг. Гоголь работает одновременно над II томом «Мертвых душ» и «Выбран­ными местами из переписки с друзьями», вышедшими в свет в нач. 1847 г. Неудов­летворенность художественным словом, ощущение его бессилия Гоголь испытывал уже в конце1830-х гг. Пушкин, благоговейное отношение к которому он всегда подчеркивал, гениальность которого сознавал глубже многих современников, воспринималсяимвместе с тем как художник, который по-своему недостаточен для наступающего исторического момента. «Приспевает время исповеди душевной» — убеждение Гоголя 1840-х гг. Он испытывает потребность обратиться к современникам с прямым, пусть пристрастным, но личным словом. Это представляется ему тем более необхо­димым, что прежние, собственные отноше­ния с Россией, писательское постижение ее из «прекрасного далека», воссоздание природы русского человека в целом кажутся не оправдавшими себя. В новое десятиле­тие испытывается потребность некой кров­ной связи с русской землей. «Я услышал болезненный упрек себе во всем, что ни есть в России» – при­знавался Гоголь. В новой книге он и пытается непосредственно обратиться к современни­ку, кто бы он ни был — «занимающий важное место», «женщина в свете», незна­чительный чиновник, помещик, крестьянин, царь, поэт. Гоголь чередует и как бы перемеши­вает главы, посвященные официальной, государственной, с одной стороны, и част­ной жизни — с другой; светской и церков­ной, культурной и бытовой. Он видит нерас­торжимую взаимосвязь всех сфер жизни и убежден, что на каком бы поприще ни оказался человек, он должен противопоста­вить нестройности жизни собственное «строение», сознательное и подвижническое совершенствование себя; на своем месте приложить максимум усилий, чтобы искоре­нить и предотвратить злоупотребление и неправду, не дожидаясь, когда кто-либо на другом поприще, более высоком, совершит более важное дело. Гоголя занимает не социаль­ный механизм государства и общества, а прежде всего нравственный. Поэтому он до­вольно активно обращается к опыту рели­гии, опыту проповеднической литературы. Гоголь полагает, что литература и религия во многом родственны: обе обращены к чело­веческой душе, обе озабочены ее воскреше­нием. Умное слово духовного пастыря представляется Гоголю чрезвычайно необходи­мым для современного общества. Но духов­ный пастырь, в понимании Гогля,— понятие довольно широкое. Им становится и писа­тель, понявший бездуховность жизни и на­ходящий слово, которое указало бы свет впереди. Книга Гоголя вызвала много отрицательных, довольно резких отзывов. Непри­миримее всех ее встретил Белинский. В своем знаменитом, зальцбруннском письме к Гоголю он обвинил писателя в защите обску­рантизма и мракобесия, в неоправданном восхвалении духовенства, в непонимании русского народа (см.: Белинский В. Г. Собр. соч.— Т. 8.— С. 281—289). Белинский считал, что Гоголь, положив в свое время начало новому этапу в развитии литературы, издав «Выбранные места из переписки с друзья­ми», совершил отступничество. В сложной общественной ситуации, в противостоянии сил Белинский не хотел и, пожалуй, не мог взглянуть на позицию Гоголя изнутри. Меж­ду тем Гоголь не отступал от традиций русской литературы, а продолжал их и закладывал основание для той этической направленнос­ти, которой означится литература после него. Именно в традициях русской литера­туры Гоголь озабочен тем, что «город не знает города, человек человека; люди, живущие только за одной стеной, кажется, живут как бы за морями”; что «нечувствительно облекается он (чело­век) плотью и стал уже весь плоть, и уже почти нет в нем души»; что «черствее и черствее становится жизнь, все мельчает и мелеет...» Тема нравственной ответственности челове­ка и художника («Сила влияния нравст­венного выше всяких сил») — основная в книге. Поэтому важ­ное место в «Выбранных местах из перепис­ки с друзьями» заняли главы о литературе («О том, что такое слово», «Об Одиссее, переводимой Жуковским», «Предметы для лирического поэта в нынешнее время», «В чем же наконец существо русской поэ­зии и в чем ее особенность»). Оценивая свой путь и анализируя последовательное развитие русской литературы, Гоголь ко всем художникам, сколь бы ни были они различ­ны, отнесет требование: «Слово гнило да не исходит из уст ваших!» Каким бы ни было слово и творчество в целом, вымыслом ли или исповедью души, оно, по Гоголю, должно быть чистым.

Беспредельная, даже беспощадная тре­бовательность Гоголя к себе была, вероятно, непосильной для человеческого естества. Но этот завет максимальной требователь­ности художника к себе Гоголь оставил русской литературе.

[1] Купреянова Е.Н. Гоголь. В кн.: История русской литературы. Т. 2. Л. 1981, с. 565-577; Ю. Манн. Поэтика Гоголя. М. 1978; его же. В поисках живой души.. М. 1984; Маркович В.М. О втором сюжете “Мертвых душ”. –В его кн.: Тургенев и русский реалистический роман. Л. 1982, с. 24-33; Лотман Ю.М. Проблема художественного пространства в прозе Гоголя. – В его кн.: Пушкин. Лермонтов. Гоголь. М. 1988.

[2] История русской литературы. Т. 2. Л. 1981. С. 568-569.

[3] Гоголь в воспоминаниях современников. С. 271.

[4] Правда, в 11 главе появляется мысль о роковых страстях неподвластных человеку, но, по мнению исследователей, это свидетельствует лишь о дуализме Гоголя и не снимает первостепенной важности для него проблемы выбора.

[5] История русской литературы. Т. 2. Л. 1981. С. 568.

[6] См. об этом: Маркович В. М. Тургенев и русский реалистический роман, с. 32.