Отражательно-оценочная функция эмоция 7 страница

бостью объекта, чтобы заполнить глубину субъекта. Для защиты они выдвигают негативные эмоциональные суждения и проявляют под­черкнутое равнодушие.

Первоначальные образы, как известно, являются настолько же идеями, как и эмоциями. Поэтому и основные идеи, как бог, свобода и бессмертие, являются в такой же мере эмоциональными цен­ностями, насколько они имеют значение как идеи. Поэтому все то, что было сказано об интровертированном мышлении, можно пере­нести и на интровертированное чувствование, только здесь прочувст-вуется все то, что там продумывалось. Но тот факт, что мысли обычно могут быть выражены более понятно, чем эмоции, обусловливает при этом чувствовании необходимость необычной словесной или худо­жественной способности выражения, для того чтобы только прибли­зительно внешне выразить или передать его богатство. Если субъек­тивное мышление вследствие своей безотносительности лишь с тру­дом может вызвать адекватное понимание, то может быть еще в боль­шей мере это имеет значение для субъективного чувствования. Чтобы сообщиться другому, оно должно найти внешнюю форму, которая способна, с одной стороны, соответственно выразить субъек­тивное чувствование, а с другой — так передать его ближнему, чтобы в нем возник параллельный процесс. Вследствие относи­тельно большого внутреннего (как и внешнего) сходства людей этот эффект может быть достигнут, хотя чрезвычайно трудно найти соответствующую эмоциям форму, пока именно чувствование в действительности ориентируется главным образом на сокровищ­ницу первоначальных образов. Если же благодаря эгоцентрич-ности оно становится поддельным, то оно теряет симпатичность, так как в этом случае оно занимается преимущественно сознатель­ной личностью. Тогда оно неизбежно производит впечатление сенти­ментального самолюбия, желания заинтересовать собою и даже бо­лезненного самолюбования. Так же как субъективированное сознание интровертированного мыслителя стремится к абстракции абстрак­ций и этим достигает только высочайшей интенсивности пустого в себе мыслительного процесса, так и эгоцентрическое чувствование углубляется до бессодержательной страстности, которая чувствует только самое себя. Эта ступень является мистически-экстатической и подготовляет переход к подавленным чувствованием экстравертиро-ванным функциям. Так же интровертированному мышлению противо­полагается примитивное чувствование, которому объекты навязы­ваются магической силой, так против интровертированного чувство­вания выступает примитивное мышление, которое находит себе выражение в конкретизме и рабском подчинении факта,м. Чувство­вание все более эмансипируется от отношения к объекту и создает себе только субъективно связанную свободу действия и совести, кото­рая в данном случае расходится со всем обычно принятым. Но тем более бессознательное мышление попадает во власть объективного.

Интровертированный эмоциональный тип. Преобладание интро­вертированного чувствования я нашел главным образом среди жен-

щин. Пословица «Тихая вода — глубока» касается этих женщин. Они по большей части молчаливы, трудно доступны, непонятны, часто скрываются за детской или банальной маской, часто также бывают меланхолического темперамента. Они не блистают и не выдвигаются вперед. Так как они руководятся преимущественно своими субъек­тивно ориентированными эмоциями, то их истинные мотивы остаются по большей части скрытыми. Внешне они гармонически ничем не выделяются, проявляют приятное спокойствие, симпатический парал­лелизм, который не хочет принуждать другого, влиять на него или даже воспитывать и изменить его. Если эта внешняя сторона не­сколько более выражена, jo появляется легкий оттенок индифферент­ности и холодности, который может усилиться до равнодушия к благополучию и несчастию другого. Тогда ясно чувствуется, как эмоции отворачиваются от объекта. У нормального типа этот случай, конечно, бывает только тогда, когда объект каким-нибудь образом слишком сильно воздействует. Гармоническая параллельность эмо­ций поэтому имеет место лишь до тех пор, пока объект при сред­нем состоянии эмоций двигается по своему собственному пути и не старается пересечь путь эмоций. Настоящие эмоции объекта не сопро­вождаются, а смягчаются и сдерживаются, или лучше сказать «охлаждаются» негативным эмоциональным суждением. Хотя всегда имеется готовность к спокойному и гармоничному протеканию рядом друг с другом, но по отношению к чужому объекту проявляется не любезность, не теплая предупредительность, но кажущееся индиффе­рентным, холодное до пренебрежения, отношение. Иногда начинают чувствовать ненужность собственного существования. По отношению к тому, в чем имеется порыв, энтузиазм, этот тип соблюдает сначала благожелательный нейтралитет, иногда с легким оттенком превосходства и критики, которые действуют расхолаживающе на впечатлительный объект. Но агрессивная эмоция может быть резко отражена с убийственной холодностью, если только случайно она не овладевает индивидуумом через бессознательное, т. е., другими сло­вами, оживляет какой-нибудь первоначальный эмоциональный образ и тем захватывает в нем чувствование этого типа. В этом случае такая женщина почувствует просто мгновенный паралич, которому в дальнейшем будет оказано тем более сильное противодействие, поражающее объект в самое уязвимое место. Отношение к объекту по возможности сохраняется в спокойном и безопасном среднем состоянии эмоций, между упорным сдерживанием страсти и ее без­граничностью. Выражение эмоций поэтому остается умеренным, и объект всегда чувствует свою недооценку, если он ее сознает. Это, конечно, случается не всегда, так как недостаточность очень часто остается неосознанной, но зато со временем, вследствие бессозна­тельных притязаний эмоций, развиваются симптомы, которые при­нуждают к усиленному вниманию. Так как этот тип по большей части холоден и сдержан, то поверхностное суждение легко отказывает ему во всякой эмоции. Но это в основе ложно, так как эмоции хотя не экстенсивны, но интенсивны. Они развиваются в глубину. В то время, например, как экстенсивное чувство сострадания выражается в

надлежащем месте словами и поступками и тотчас может снова освободиться от этого впечатления, интенсивное сострадание замы­кается перед всяким выражением и достигает болезненной глубины которая объемлет бедствие мира и потому немеег..Быть может, оно внезапно проявится в избытке и приведет к изумляющему поступку, так сказать, героического характера, к которому,'однако, ни объект, ни субъект не могут найти правильного отношения Внешне слепому глазу экстравертированного это сострадание кажется холодностью, так как оно не совершает ничего ощутимого, а в невидимые силы экстравертированное сознание не может верить. Это недоразумение является характерным событием в жизни этого типа и обычно учиты­вается как важный аргумент против всякого глубокого эмоциональ­ного отношения к объекту. Но о том, что составляет действительный предмет этого чувствования, даже нормальный тип может только догадываться. Перед самим собою он выражает свою цель и свое содержание, быть может, в скрытой и боязливо хранимой от глаз профана религиозности, или в такой же не вызывающей изумления поэтической форме, не без тайного честолюбивого стремления осу­ществить этим превосходство над объектом. Женщины, которые имеют детей, вкладывают в них много от этого, тайно внушая им свою страстность.

Хотя у нормального типа указанная тенденция — явно и открыто поставить скрытую эмоцию выше объекта или насильно навязать ее ему — не играет роли помехи и никогда не ведет к серьезной попытке в этом направлении, но все-таки кое что от этого просачива­ется в личном действии на объект, в форме часто с трудом определяе­мого доминирующего влияния. Оно ощущается как угнетающее или удушающее чувство, которое отдаляет окружающее. Благодаря это­му этот тцп приобретает известную, таинственную силу, которая может в высокой степени очаровать именно экстравертированного человека, потому что она затрагивает его бессознательное. Эта сила проистекает из прочувствованных бессознательных образов, но легко переносится с бессознательного на сознательную личность, благодаря чему влияние искажается в смысле личной тирании. Но когда бессознательный субъект идентифицируется с сознательной личностью, то и таинственная сила интенсивных эмоций превращает­ся в банальное и высокомерное стремление к господству, в суетность и тираническое самодурство. Отсюда происходит тип женщины, ко­торая известна с невыгодной стороны своим мнительным честолюби­ем и своей злобной жестокостью. Но такое направление ведет к неврозу.

Пока сознательная личность чувствует себя ниже высоты бес­сознательного субъекта, и эмоции заключают в себе более высокое и более могущественное, чем сознательная личность, — тип явля­ется нормальным. Бессознательное мышление хотя архаично, но компенсирует, оказывая помощь уменьшением случайных попыток возвысить сознательную личность в субъект.'Но если все-таки, благо­даря полному подавлению смягчающего влияния бессознательного мышления, это случается, то бессознательное мышление становится в

2SO

оппозицию и проецируется в объекты. Благодаря этому ставший эго­центричным субъект начинает чувствовать силу и значение лишенно­го ценности объекта. Сознание начинает чувствовать «что думают другие». Конечно, другие думают всевозможные низости, замышляют зло, тайно травят и интригуют и т. д. Субъект должен это предупре­дить тем, что он сам заранее начинает интриговать и подозревать, выведывать и комбинировать. Над ним приобретают влияние слухи, и нужно употребить судорожные усилия, чтобы угрожающее под­чинение превратить по возможности в превосходство. Появляются бесконечные соперничества и в этих ожесточенных схватках не только не страшатся всякого плохого и низкого средства, но и добродетель употребляется во зло, лишь бы только сыграть козырем. Такое развитие ведет к истощению. Форма невроза менее истерична, чем неврастенична, у женщин часто с сильным участием соматиче­ских состояний, например, анемии с последующими состояниями.

Ганнушкин Петр Борисович (24 фев­раля 1875—23 февраля 1933) — рус­ский, советский психиатр. Окончил ме­дицинский факультет Московского уни­верситета (1898), ученик С. С. Корсако­ва и В. П. Сербского. Профессор кафед­ры психиатрии и директор психиатри­ческой клиники Московского универси­тета (с 1918), 1 Московского медицин­ского института (с 1930). П. Б. Ганнушкин является одним из основоположников советской психиат­рии, создателем оригинальной концеп­ции малой психиатрии — учения о психопатиях. Монография П. Б. Ган-нушкина «Клиника психопатий. Их

статика, динамика и систематика» (М. 1933) содержит яркое и детальное описание существенных особенностей основных типов патологических харак­теров. Утверждая, что клиническое ис­следование и лечение больных психопа­тией должно происходить в единстве с изучением их конкретной социаль­ной среды, П. Б. Ганнушкин уделял большое внимание профилактике пси­хических заболеваний, организации системы внебольничной психиатриче­ской помощи.

Сочинения: Избранные труды. М., 1964.

77. Б. Ганнушкин [особенности эмоцио­нально-волевой сферы ПРИ ПСИХОПАТИЯХ']

группа циклоидов

Конституционально-депрессивные. В чи­стом виде эта группа немногочисленна. Дело идет о лицах с постоянно пониженным настроением. Картина мира как будто покрыта для них траурным флером, жизнь кажется бессмысленной, во всем они отыскивают только мрачные стороны. Это прирожденные пессимисты. Всякое радостное событие сейчас же отравляется для них мыслью о непрочности радости, от будущего они не ждут ничего, кроме не­счастья и трудностей, прошлое же доставляет только угрызения совести по поводу действительных или мнимых ошибок, сделанных ими. Они чрезвычайно чувствительны ко всяким неприятностям, иной раз очень остро реагируют на них, а кроме того, какое-то неопре­деленное чувство тяжести на сердце, сопровождаемое тревожным ожиданием несчастья, преследует постоянно многих из них. Другие

' Ганнушкин П. Б. Клиника психопатий. Их статика, динамика,-систе­матика. М., 1933, с. 15—50.

2S2

никак не могут отделаться от уверенности в своей собственной винов­ности, окрашивающей для них чрезвычайно тяжелым чувством вос­поминания о самых обычных поступках юности. Соответственно этому им часто кажется, что окружающие относятся к ним с презре­нием, смотрят на них свысока. Это заставляет их сторониться других людей, замыкаться в себе. Иной раз они настолько погружаются в свои самобичевания, что совсем перестают интересоваться окружаю­щей действительностью, делаются к ней равнодушными и безраз­личными. Вечно угрюмые, мрачные, недовольные и малоразговор­чивые, они невольно отталкивают от себя даже сочувствующих им лиц. Однако за этой угрюмой оболочкой обычно теплится боль­шая доброта, отзывчивость и способность понимать душевные движе­ния других людей; в тесном кругу близких, окруженные атмосферой сочувствия и любви, они проясняются: делаются веселыми, приветли­выми, разговорчивыми, даже шутниками и юмористами, для того, однако, чтобы, едва проводив своих гостей или оставив веселое общество, снова приняться за мучительное копание в своих душев­ных ранах. Во внешних их проявлениях, в движениях, в мимике боль­шей частью видны следы какого-то заторможения: опущенные черты лица, бессильно повисшие руки, медленная походка, скупые, вялые жесты, — от всего этого так и веет безнадежным унынием. Какая бы то ни была работа, деятельность по большей части им неприятна, и они скоро от нее утомляются. Кроме того, в сделанном они заме­чают преимущественно ошибки, а в том, что предстоит — столько трудностей, что в предвидении их невольно опускаются руки. К то­му же большинство из них обычно неспособно к продолжительному волевому напряжению и легко впадает в отчаяние. Все это делает их крайне нерешительными и неспособными ни к какой действенной инициативе. (...)

У некоторых из описываемых нами людей внутренняя угнетен­ность и заторможение до некоторой степени компенсируются вовне волевым напряжением, чрезвычайно трудно, однако, им дающимся:

нередко можно видеть, как в минуту усталости или ослабления воли у них спадает надетая на их действительное «я» маска, обнажая под­линное их лицо, — и место веселого балагура занимает полный безнадежного внутреннего отчаяния вялый меланхолик.

Часто такого рода лица уже в детстве обращают на себя внима­ние своей задумчивостью, боязливостью, плаксивостью и каприз­ностью. Чаще, однако, периодом, когда выявляются особенно ярко черты конституциональной депрессии, бывает возраст полового со­зревания, когда у казавшихся раньше совершенно нормальными подростков начинается сдвиг в настроении: до того — веселые, общи­тельные, живые, они начинают ощущать тяжелый внутренний раз­лад, появляются мысли о бесцельности существования, тоскливое настроение и все другие перечисленные выше особенности, чтобы с тех пор, то усиливаясь, то ослабевая, сопровождать больного уже до старости, когда они или постепенно смягчаются, или же, наоборот, усиливаются до того, что принимают явно психотические формы. Не­редко жизненный путь этих психопатов преждевременно обрывается

самоубийством, к которому они словно готовы в любую минуту жизни. Наконец, в ряде случаев на описанном основном фоне от времени до времени развиваются психотические вспышки: или мани­акальные или депрессивные. (...)

Конституционально-возбужденные. Эта группа психопатов представляет полярную противоположность толь­ко что описанной. Одной из самых интересных ее особенностей является то обстоятельство, что представители ее в нерезко выражен­ных случаях практически считаются вполне здоровыми и действи­тельно вряд ли могут быть причислены к людям, доставляющим страдания себе или обществу. Крепелин описывает их как блестя­щих, но большей частью неравномерно одаренных субъектов, кото­рые изумляют окружающих гибкостью и многосторонностью своей психики, богатством мыслей, часто художественной одаренностью, душевной добротой и отзывчивостью, а главное, всегда веселым настроением. Это люди, быстро откликающиеся на все новое, энергич­ные и предприимчивые. Однако при более близком знакомстве с ними наряду с перечисленными положительными чертами в их духов­ном облике обращают на себя внимание и особенности другого по­рядка: внешний блеск иной раз соединяется с большой поверх­ностью и неустойчивостью интересов, которые не позволяют внима­нию надолго задерживаться на одном и том же предмете, общи­тельность переходит в чрезмерную болтливость и постоянную потреб­ность в увеселениях, в работе не хватает выдержки, а предприимчи­вость ведет к построению воздушных замков и грандиозных планов, кладущих начало широковещательным, но редко доводимым до конца начинаниям. С такими людьми очень приятно встречаться^ обществе, где они очаровывают своим остроумием, приветливостью и открытым характером, но не всегда легко поддерживать деловые отношения: помимо того, что их обещаниям нельзя верить, многие из них чрезвычайно высокого мнения о себе и поэтому с большим неудовольствием выслушивают возражения против высказываемых ими мыслей или критические замечания по поводу развиваемых ими проектов, позволяя между тем себе насмешки и остроты, иногда чрезвычайно меткие, но очень больно задевающие собеседника. В более резко выраженных случаях мы встречаемся уже с несомнен­ными психопатическими особенностями, кладущими определенный отпечаток на весь жизненный путь таких людей. Уже в школе они обращают на себя внимание тем, что, обладая в общем хорошими способностями, учатся обыкновенно плохо. (...) Кроме того, они легко распускаются и выходят из повиновения, делаясь вожаками товари­щей во всех коллективных шалостях. (...) С большим трудом пере­носят они при своих наклонностях и военную службу, часто нарушая дисциплину и подвергаясь всевозможным взысканиям. Рано пробуж­дающееся интенсивное половое влечение ведет за собой многочислен­ные эротические эксцессы, которые непоправимо калечат их физиче­ское здоровье. Часто подобного рода пациенты оказываются, кроме того, малоустойчивыми по отношению к употреблению алкоголя... . При всем том они вовсе не часто опускаются на дно: предприимчивые

И находчивые, такие субъекты обыкновенно выпутываются из самых затруднительных положений, проявляя при этом поистине изуми­тельную ловкость и изворотливость. И в зрелые годы их жизненный путь не идет прямой линией, а все время совершает большие зигзаги от крутых подъемов до молниеносных падений. Многие из них знают чрезвычайно большие достижения и удачи: остроумные изобрета­тели, удачливые политики, ловкие аферисты, они иногда шутя взбира­ются на самую вершину общественной лестницы, но редко долго на ней удерживаются — для этого у них не хватает серьезности и по­стоянства. Нельзя не отметить, что в своей практической дея­тельности они далеко не всегда отличаются моральной щепе­тильностью: по свойственному им легкомыслию они просто про­глядывают границу между дозволенным и запретным, а, самое главное, их бурный темперамент просто не позволяет им все время удерживаться в узких рамках законности и морали. Мы иногда видим представителей этого типа запутавшимися в крупных мошенничествах, в которые их увлекает не находящая в обыч­ных условиях достаточного применения кипучая.энергия, разви­вающая у них неутомимую жажду приключений и страсть к риско­ванным предприятиям. Чаще, однако, мы встречаемся с более не­винной склонностью ко лжи и хвастовству, связывающейся обыкно­венно с чрезмерно развитым воображением и проявляющейся в фантастических измышлениях о своем высоком положении и о ни­когда в действительности не совершавшихся подвигах, а иной раз — просто в рассчитанных на создание сенсации выдумках о каких-нибудь небывало грандиозных событиях (близость к пато­логическим лгунам).

Группа сравнительно невинных болтунов н-ри наличности более резко выраженного самомнения и некоторой раздражительности об­разует естественный переход к другой, значительно более неприят­ной, разновидности описываемого типа, к так называемым «не­сносным спорщикам». Это люди, которые все знают лучше других, чрезвычайно не любят слушать и особенно не терпят возражений, вызывающих у некоторых из них неудержимые гневные вспышки. Переоценивая свое значение, они склонны предъявлять совершенно неосуществимые притязания, а,-встречая непризнание и противо­действие, легко вступают на путь упорной борьбы за свои мнимые права. В этой борьбе они обыкновенно не останавливаются ни перед чем. Выведенные из себя, они совершенно не считаются с прави­лами общежития, дисциплиной и требованиями закона, ведут себя вызывающе грубо с окружающими, осыпают своих противников все­возможными оскорблениями и бранными словами, искренно не за­мечая всей непозволительности своего поведения. Часто они начина^-ют совершенно неосновательные судебные процессы, которые иной раз чрезвычайно упорно проводят до самых последних инстанций, постоянно подстегиваемые испытываемым ими противодействием. От настоящих паранойяльных сутяг такие «псевдокверулянты» отли­чаются все-таки меньшим постоянством, большей мягкостью харак­тера и способностью под влиянием изменившегося Настроения от

2SS

времени до времени приходить к .пониманию нелепости своих выхо­док, а иногда и склонностью к примирению. (...)

Циклотимики. Гораздо чаще, чем конституционально-депрессивные и конституционально-возбужденные психопаты, встре­чаются личности с многократной волнообразной сменой состояний возбуждения и депрессии. Эти колебания обыкновенно берут начало в возрасте полового созревания, который и в нормальных условиях часто вызывает более или менее значительное нарушение душевного равновесия. Как уже выше было отмечено, часто именно в этом воз­расте веселые, живые и жизнерадостные подростки превращаются в . меланхоличных, угнетенных и пессимистически настроенных юношей и девушек. Бывает и наоборот: половое созревание вызывает неожи­данный расцвет личности, и до того вялый, нелюдимый, неуклюжий и застенчивый ребенок вдруг развертывается в блестящего, энергич­ного, остроумного и находчивого юношу, обнаруживающего массу ранее скрытых талантов, кружащего головы женщинам и полного самых розовых надежд и широких планов. Далее начинается перио­дическая смена одних состояний другими, иногда связанная как буд­то с определенными временами года, чаще всего — с весной или осенью. При этом состоянии возбуждения обыкновенно субъективно воспринимаются как периоды полного здоровья и расцвета сил, тогда как приступы депрессии, даже если они слабо выражены, переживаются тяжело и болезненно: сопровождающие их сомати­ческие расстройства, а также понижение работоспособности, чувство связанности и безотчетно тоскливое настроение нередко заставляют искать облегчения у врачей. В конце концов, однако, и состояния подъёма иной раз теряют свою безоблачно радостную окраску:

частые нарушения душевного равновесия утомляют, вызывая чувство внутреннего напряжения и постоянного ожидания новой противо­положной фазы; веселое, приподнятое настроение в более позднем возрасте сменяется раздражительно-гневливым, предприимчивость приобретает оттенок агрессивности и т. д. (...)

Именно у циклотимиков нередко удается наблюдать одновре­менное сосуществование элементов противоположных настроений;

так, например, во время состояния возбуждения в настроении боль­ного можно открыть несомненную примесь грусти, и, наоборот, у де­прессивных субъектов — налет юмора, — обстоятельство, побудив­шее Кречмера выставить положение о так называемой «диатети-ческой» пропорции настроения, заключающейся в том, что в каждом отдельном случае гипоманиакальная и меланхолическая половины циклоидного темперамента смешаны между собой только в различ­ных пропорциях. Мысль о наличии подобного сосуществования в одной личности полярных противоположностей того или иного рода высказывается как Кречмером,так и другими исследователями и по отношению к другим группам психопатов, именно к шизоидам и эпилептоидам.

Эмотивно-лабильные (реактивно-ла­бильные) психопаты. У некоторых циклотимиков колеба­ния их состояния совершаются чрезвычайно часто, иногда прямо по

дням. Такие субъекты больше всего поражают капризной изменчи­востью их настроения, как бы безо всякой причины переходящего из одной крайности в другую. Близкое к ним положение занимает группа психопатов, у которых эмоциональная неустойчивость, как таковая, имеет более самостоятельное значение и занимает более выдающееся место. Эта неустойчивость часто придает их характеру отпечаток чего-то нежного, хрупкого, отчасти детского и наивного, чему способствует также и их большая внушаемость. По существу это большей частью люди веселые, открытые и даже простодушные, однако на окружающих часто производящие впечатление капризных недотрог: малейшая неприятность омрачает их душевное располо­жение и приводит их в глубокое уныние, хотя обыкновенно ненадолго;

стоит такому субъекту сообщить какую-нибудь интересную новость или немного польстить его самолюбию, как он уже расцветает, де­лается снова жизнерадостным, бодрым, энергичным. Почти никогда их настроение не меняется беспричинно, однако поводы для его изменений обыкновенно настолько незначительны, что со стороны эти изменения кажутся совершенно беспричинными: на эмотивно-лабильных может действовать и дурная погода, и резко сказанное слово, и воспоминание о каком-нибудь печальном событии, и мысль о предстоящем неприятном свидании, и словом, такая масса совершенно неучитываемых мелочей, что иной раз даже сам. больной не в состоянии понять, почему ему стало тоскливо и какая неприят­ность заставила его удалиться из веселого общества, в котором он только что беззаботно смеялся. Надо добавить, что большей частью у них есть все-таки свои хорошие и дурные дни, причем в хорошие они иной раз очень спокойно переносят даже крупные огорчения и неприятности, тогда как в плохие — почти не выходят из тоскливого угнетения или гневной раздражительности; в некоторых случаях эта раздражительность является даже основной чертой характера такого рода психопатов. Несмотря на известный оттенок легкомыслия и поверхностности, это люди, способные к глубоким чувствам и при-вязанностям: они чрезвычайно тяжело — иногда и на долгий срок — переживают всякие сильные душевные потрясения, особенно утрату близких лиц; но и по отношению к другим психическим трав­мам (катастрофам, переживаниям войны, тюремному заключению) порог их выносливости очень невысок — именно они чаще всего дают так называемые патологические реакции и реактивные психозы. Срок, на который меняется настроение у этой группы личностей, может быть очень различен: наряду со случаями, где настроение меняется несколько раз в течение дня от беззаботного веселья до приступов полного отчаяния, у них же наблюдается и длительное состояние и радости, и тоски, развивающееся всегда, конечно, по тому или другому поводу, при этом длительность эффекта до извест­ной степени оказывается адекватной тому фактору, который вызвал и родил изменение настроения. Надо добавить, что кроме описанных есть эмотивно-лабильные личности и несколько иного склада. Мы имеем в виду людей, при обычных условиях ровных и спокойных, может быть, только несколько чересчур мягких, боязливых и тревож-

ных. Они обыкновенно прекрасно уживаются в размеренных рамках хорошо налаженной жизни, но зато чрезвычайно быстро теряются в условиях, требующих находчивости и решительности, очень легко давая патологические реакции на неприятные переживания, хотя сколько-нибудь выводящие их из душевного равновесия.

ГРУППА АСТЕНИКОВ

(...) В наиболее чистом и простом виде симптоматология консти-туциональной астении представлена у так называемых невра­стеников, субъектов, наиболее отличительными чертами кото­рых именно и являются чрезмерная нервно-психическая возбуди­мость, раздражительность, с одной стороны, и истощаемость, утомля­емость — с другой. Помимо того, в симптоматологии этих случаев большую роль играют явления как бы соматического порядка: ощу­щения в различных частях тела, функциональные нарушения дея­тельности сердца, желудочно-кишечного аппарата и пр.; больные жалуются на головные боли, сердцебиение, бессоницу ночью и сонли­вость днем, плохой аппетит, поносы, сменяющиеся запорами, поло­вую слабость. Некоторые из них отличаются, кроме того, общей вялостью, отсутствием инициативы, нерешительностью, мнитель­ностью или апатичным, или чаще, равномерно угнетенным настрое­нием. Подобного рода субъекты неспособны к длительному усилию и усидчивой работе: последняя быстро начинает им надоедать, появ­ляется чувство усталости, слабости, даже сонливости. Часто страх перед чрезмерностью требующегося от них трудового напряжения уже заранее парализует их волю и делает их неспособными даже приняться за дело. При попытке преодолеть неохоту и отвращение развиваются всякие неприятные ощущения: чувство тяжести в голо­ве, тянущие боли в спине, частые позывы на мочеиспускание и пр., а иногда и какое-то особое состояние возбуждения, не позволяющее субъекту долго сидеть на одном месте. (...)

От описанного типа вялого неврастеника-ипохондрика несколько отличаются субъекты, у которых наряду с той же, а, может быть, и еще большей истощаемостью резко выявляется склонность к увле­чению той или иной работой, теми или другими интересами; это свойство проистекает из второй основной, характеризующей их организацию черты — возбудимости, раздражимости. Эти люди лег­ко усваивают все новое, но, как и только что описанные, совер­шенно не выдерживают длительного напряжения. В их работе неред­ко поражает бросающееся в глаза противоречие между удачным началом и очень незначительным объемом общего эффекта — резуль­тат наступающего уже через очень короткое время быстрого падения продуктивности. (...) До полной неработоспособности дело, впрочем, почти никогда не доходит: больные работают неправильно, нерегу­лярно, скачками и вспышками, однако все-таки сохраняют способ­ность давать достаточно полноценные результаты и оставаться полезными членами общества. Такого рода людей часто обви-