В нём щели странноглубоки. 8 страница

окружающих такими, какими они являются в действительнос­ти. Им безразличны эталоны истины других людей и их пове­дение до тех пор, пока действия окружающих не угрожают жизни и безопасности членов клана. Воины жизни всеми до­ступнымиим способами избегают конфликтов с другими людь­ми, и отвечают агрессией только на непосредственную агрес­сию. Но это не борьба за правду или справедливость, это про­сто борьба за выживание. Постоянно развивающийся и внут­ренне гармоничный, не нуждающийся в том, чтобы лгать са­мому себе, человек становится счастливым и делает более сча­стливой и радостной жизнь своих близких и своего окруже­ния.

Обычные люди, жизнь которых оказывается неблагополуч­ной, которые не могут ладить со своей семьёй и имеют конф­ликты с окружающими, защищают своё хлипкое внутреннее равновесие, обманывая самого себя, но именно они являются наиболее рьяными защитниками правды и поборниками спра­ведливости. Они уверены, что правда—это то, что для них хорошо, или то, что является хорошим с точки зрения людей, которые по каким-то причинам в определённые периоды их жизни являлись для них авторитетами. Если же какие-то внут­ренние побуждения заставляют их желать того, что на подсоз­нательном уровне для них является “плохим”, они лгут себе, выдумывая “хорошие” мотивы для оправдания “плохих” жела­ний, и ведут себя таким образом, что до некоторой степени, в реальной жизни или только в фантазиях эти “плохие” желания удовлетворяются. Один из способов реализации “плохих” же­ланий — это приписывание этих желаний другим людям с пос­ледующей борьбой с этими “опасными” и “злонамеренными” людьми во имя “добрых” целей. Так, фашизм, чтобы оправдать удовлетворение своей жажды мирового господства, приписал то же самое желание коммунистам и “низшим” расам — евре­ям, цветным и цыганам, а затем ради самозащиты начал унич­тожать опасных врагов, уже руководствуясь самыми справед­ливыми, добрыми и благородными намерениями.

Человеческие конфликты, столкновения и даже войны по большей части происходят от того, что человек, считающий себя в глубине души эталоном истины и справедливости, про­ецирует свои дурные помыслы на других, а затем начинает бороться за восстановление истины и справедливости. Есть люди, которые действительно делают зло во имя зла, но подав­ляющее большинство людей совершает зло во имя добра. Мно­гие убийцы и психопаты, причинившие огромный ущерб дру­гим людям, если их расспросить, объяснят своё поведение, как совершенно оправданное с точки зрения морали и справедли­вости.

Воины жизни не делят свои побуждения и желания на “пло­хие” и “хорошие”. Для них существуют только естественные потребности, которые они учатся распознавать, осознавать и удовлетворять. В этом случае потребности не перерастают в жажды, нарушающие психическое равновесие человека, и удов­летворение потребностей не вызывает внутренних конфлик­тов и не заставляет их искать удовлетворения в конфликтных отношениях с внешним миром.

Когда все основные потребности человека удовлетворены, когда он здоров, сыт и доволен собой и другими, на первое место естественным образом выходит потребность в личност­ном росте и саморазвитии, в том, чтобы сделать и без того прекрасную и интересную жизнь ещё более прекрасной, насы­щенной и бесконечной. Таким образом можно сказать, что в некотором роде воины жизни подходят к самосовершенствова­нию с другого конца, чем большинство эзотерических учений. Там, ученик должен иметь сильную жажду саморазвития, ко­торая обычно основывается на неудовлетворяющей его жизни в обществе, на личных проблемах и неразрешимых конфлик­тах. Идея о том, чтобы стать “святым” или совершенным сверх­человеком привлекает его тем, что даёт возможность достичь самоуважения и уйти в блаженную “нирвану из мира, кото­рый его не признаёт и не доставляет ему нужного удовлетво­рения. Люди с подобно жаждой способны идти на жертвы, вклю­чающие умерщвление плоти, сексуальное воздержание и дол­гие мучительные тренировки, которые в конце концов действи­тельно могут дать свой результат и привести к просветлению.

“Спокойные” выбрали другой путь. Они вначале учатся быть счастливыми, успешными и гармоничными в том мире, где они живут, и на этом фоне естественным образом на первый фланг выходит потребность в дальнейшем совершенствовании и духовном развитии. Поэтому “Спокойные” никому не навя­зывают свою идеологию и своё учение. Понять голодного луч­ше всего может только голодный, а понять счастливого по-настоящему может только счастливый. Люди, чье стремление к самосовершенствованию основано на внутренних противо­речиях и недовольстве своей жизнью, окружающим миром и другими людьми не поймут и не примут дух Шоу-Дао.

Учения разделяются на авторитарные и демократические. Те, кто хочет удовлетворить свою жажду самосовершенствова­ния, обычно предпочитают школы авторитарные, где автори­тет и слово Учителя—это закон, где Учитель является Богом и предметом культа.

В демократических учениях, к которым относится и Шоу-Дао, учитель является старшим братом и другом, а не предме­том культа, и в первую очередь “Спокойные” дают своим уче­никам не то. что они считают Истинным знанием, поскольку психика человека, терзаемого жаждами и внутренними проти­воречиями не может правильно воспринять и осознать Истин­ное знание, а проводят их по кругам ложных знаний до тех пор, пока жажды ученика не насытятся и не перейдут на уров­ни естественно удовлетворяющихся потребностей. Только тог­да пришедшая в гармонию личность ученика сможет правиль­но и равномерно развиваться.

Практически все европейцы, посвятившие себя изучению и следованию восточным эзотерическим учениям делают это не от хорошей жизни. Обращаясь к мудрости востока, которую они в силу своих собственных культурных традиций и воспи­тания никогда не смогут осознать и воспринять так, как это делает воспитанный в рамках соответствующей культуры ази­ат, они уходят от своих личных проблем и от не удовлетворя­ющей их действительности в мир сказок и фантазий, где они в своих иллюзиях, галлюцинациях и мечтах, достигают “свобо­ды”, “мудрости”, “осознания”, где они приобретают “мистичес­кий опыт” и где они погружаются в водоворот восхитительных приключений, пережитых в прошлых жизнях, которых им так недостаёт в унылой и скучной повседневности. Двигаясь через свои воображаемые реинкарнации, они сражаются и побежда­ют, овладевают прекрасными женщинами, любят и ненави­дят, грешат и раскаиваются, переживая все возможные оттен­ки чувств, которых жаждет их душа.

Изучив несколько асан и медитаций и обогатившись об­ширным “мистическим опытом”, они обретают самоуважение, которого им так не хватало в дрязгах и мелких проблемах уны­лого быта. Они больше не винтики, выполняющие, подобно простым смертным, свою роль в семье и на работе. Они при­общились к тайнам мироздания и вечности, они приобрели способность преодолевать пространство и время в своих снах и фантазиях о реинкарнациях. Теперь можно вступить в клуб таких же, как они, последователей эзотерических учений и Ис­кателей Истины, плодотворно проводя время в обсуждениях своего собственного мистического опыта, знаменательных со­бытий из прошлых жизней, и пускаться в бесконечные интел­лектуальные рассуждения о божественной сущности мирозда­ния, предназначении человека и прочих высоких материях.

Люди, проведшие за этими занятиями достаточное время и научившиеся выполнять некоторые элементарные экстра­сенсорные трюки, становятся Учителями, и обретают не толь­ко самоуважение, но ещё и уважение и почитание начинаю­щих эзотериков и экстрасенсов, и с удовольствием делятся с ними мистическим опытом и историями из своей жизни, пове­ствующими о том, как они преодолевали препятствия на пути к Истине. Особенно это характерно для жителей Советского Союза, которые из-за своей изоляции от остального мира и из-за бессилия перед обезличивающей и лишающей их свободы мысли и слова государственной системой, могут только фанта­зировать и мечтать, надеясь, что занятия духовными практи­ками Востока дадут им ту свободу, которой их лишает государ­ство. Европейцы или американцы в случае, если их действи­тельно заинтересуют восточные учения, могут поехать в Ин­дию, Японию или Китай и там, в настоящих восточных шко­лах и у восточных Учителей получать знания, которые им не­обходимы. Поэтому у них фантазии о восточных техниках обыч­но не принимают таких крайних форм, как у твоих соотече­ственников, и они либо занимаются реальными исследовани­ями в их западном понимании, либо просто зарабатывают на этом деньги, точно так же, как делали бы это, занимаясь архе­ологией или генетикой.

Наблюдая за советскими экстрасенсами и “учителями”, я постепенно убедился, что Ли, как всегда, оказался прав.

Так получилось, что от людей, очень близко знавших Шалашина я узнал много деталей его личной жизни, и смог со­ставить представление о том, как сформировались жажды, на­столько деформировавшие его картину мира, что он начал иг­рать в шпионов и проецировать на меня болезненные фанта­зии, по своей устойчивости и интенсивности близкие к психи­ческому расстройству. Не могу ручаться за абсолютную полно­ту составленной мной картины, но, тем не менее, попытаюсь в общих чертах представить точку зрения “Спокойных” на то. как деформация отдельных потребностей в жажды, удовлетво­рение которых компенсирует хроническую неудовлетворённость других потребностей в сочетании с неумением осознать и удов-

летворить свои естественные потребности приводит к общей дисгармонии, наносящей вред как самому человеку, так и его ближайшему окружению.

Интерес к упражнениям Хатха-йоги и философии йоги, а также эксперименты в области парапсихологии служили удов­летворению естественных потребностей Антона—заботы о соб­ственном здоровье и любопытству к новым и интересным об­ластям знания. К сожалению, увлечение восточными учения­ми незаметно для Антона дало свой первый отрицательный результат— создало устойчивое подсознательное представле­ние о том, что сексуальные контакты с женщиной отнимают энергию и приближают смерть. Это подсознательное представ­ление вошло в конфликт с нормальным сексуальным влечени­ем к женщинам, создав первую проблему: половое воздержа­ние для физически здорового мужчины было мучительным, а сексуальные контакты вызывали подсознательное чувство вины из-за предательства идеи самосовершенствования и, кроме того, создавали чувство тревожности, связанное с подсознательной боязнью смерти, как результата половых сношений.

Однако потребность в сексе оказалась сильнее, и Шалашин женился на женщине, абсолютно равнодушной к восточ­ной философии, у которой секс не связывался с чувством вины или страхом, и которая, обладая твёрдой и сильной натурой ясно представляла, чего она хочет—прочную семью, матери­альный достаток, хорошую квартиру и мужа, который уделял бы внимание своей семейной жизни, а не рассуждал о заоб­лачных материях.

Естественно, что при таком раскладе сил семейная жизнь Антона превратилась в ад, из которого он не мог выбраться, поскольку уже появились дети. Таким образом, отсутствие яс­ного понимания им своих потребностей и неумение их пра­вильно удовлетворить превратило всех членов его семьи в жер­твы. Дисгармония в семье лишила Шалашина возможности удовлетворять другие естественные потребности—потребность в человеческой близости, в уважении, любви, понимании, по­кое и т. д. Отсутствие уважения в семье и работа в рядовом научно-исследовательском институте с маленькой зарплатой и отсутствием дальнейших перспектив трансформировало по­требность в самоутверждении через мнимое самосовершенство­вание в жажду, удовлетворение которой теми или иными спо­собами компенсировало неудачи на всех остальных фронтах.

Второй внутренний конфликт возник в связи с денежным вопросом. Согласно философии йоги думать о материальных благах и стремиться к ним было грешно, но подсознательно Шалашин разделял стремление своей жены к жизни в достат­ке, и поэтому он создал себе иллюзию, что деньги необходимы ему для того, чтобы стать свободным и независимым от рабо­ты и семьи и всецело посвятить себя занятиям йогой в уеди­нённом месте с тёплым климатом.

Поскольку зарабатывать деньги тяжким трудом было слиш­ком неприятной задачей. Антон совместил свою жажду само­совершенствования с попыткой безболезненно разрешить фи­нансовый вопрос и с азартом проводил эксперименты с ясно­видением, играя в спортлото и на скачках, к сожалению, без видимого успеха. Общение с другими людьми, интересующи­мися восточной философией, позволяло ему удовлетворять свою потребность в уважении, обратившуюся в жажду в связи с от­сутствием уважения в семье и недостаточными проявлениями уважения на работе.

Общение с Василием Морозовым дало новый толчок к мо­дификации Шалашиньгм своего мировоззрения в соответствии с учением Гурджиева. которое и раньше интересовало Антона. Следование его учению и взятие в качестве модели поведения образа жизни Георгия Ивановича могло с лёгкостью разрешить, по крайней мере на сознательном уровне, все внутренние про­тиворечия, которые так испортили жизнь Шалашину.

Георгий Иванович имел разнообразные сексуальные кон­такты,не терзаясь страхами и угрызениями совести, он, опять-таки без малейших колебаний, зарабатывал большие деньги и не гнушался брать высокую плату со своих учеников, посколь­ку, как вполне справедливо заметил Гурджиев, если человек не способен заработать тысячу рублей, чтобы заплатить Учите­лю, значит, ему нет смысла и учиться. Люди не ценят то. что им достаётся даром. Кроме того. Гурджиев был авторитарным Учителем, то есть ученики оказывали ему уважение, гранича­щее с почитанием божества, воплотившегося в человеческом облике.

Когда Шалашин перебрался жить в Ялту и получил, нако­нец, желанную свободу' и материальную независимость, ситу­ация с удовлетворением естественных потребностей резко ухуд­шилась. Жажда самоутверждения через самосовершенствова­ние. которую он раньше удовлетворял, ставя эксперименты по ясновидению и играя в спортлото, разговаривая с друзьями о

своем мистическом опыте и поучая новичков, больше не нахо­дила удовлетворения из-за отсутствия в Ялте знакомых, а удов­летворять её, занимаясь в одиночестве йогой или медитируя, он не мог. Кроме того, потребность в уважении, которую он реализовывал в беседах с единомышленниками и учениками, также перестала удовлетворяться. С сексом по-прежнему были проблемы—с одной стороны хотелось, но ощущение греховно­сти и боязнь смерти, несмотря на героический пример велико­го Гурджиева, всё же не позволяли получать полное удовлетво­рение.

Психическое напряжение от духовной изоляции стало столь сильным, что для поддержания душевного равновесия подсоз­нание Шалашина стало проецировать его внутреннее конф­ликтное состояние на внешний мир, отыскивая врагов, с кото­рыми можно было бы бороться, потому что борьба против ре­ального или воображаемого противника — лучший способ вре­менного избавления от внутренних конфликтов, так же, как объявление войны другому государству выгодно правительству, неспособному погасить недовольство народа и навести поря­док в собственной стране. Я, будучи в Симферополе достаточ­но яркой и заметной фигурой, оказался идеальной мишенью для проекции его болезненных фантазий. Навязчивые идеи Ша­лашина о том, что я зомби, который в любой момент может по специальному знаку превратиться в неуправляемого убийцу-разрушителя или о том, что я хочу его отравить, чтобы завла­деть его деньгами, объясняются именно временной и резкой потерей привычных для него способов удовлетворения его по­требностей в “психической” пище.

ГЛАВА 5

Воспоминания увели меня слишком далеко от основной нити повествования, так что вернёмся к тому моменту когда мы с Учителем сидели на скамейке в сквере около девятой школы, и я с трудом осваивал ощущение жажды слуги.

—Твоя ошибка заключается в том, — сказал Ли, — что для тебя слово “жажда” ассоциируется с всепоглощающим силь­ным чувством, и ты пытаешься с помощью мыслеобраза мгно­венно воспроизвести у себя это чувство, но поскольку жажда слуги тебе внутренне неприятна, естественно, что у тебя это не получается. Твои затруднения напоминают проблемы муж­чин, которые становятся импотентами как раз в тот момент, когда они больше всего на свете желают продемонстрировать мощь и силу своих чувств. Чрезмерное стремление к результа­ту разрушает и прерывает процесс, в то время, как мягкое, но стабильно нарастающее наслаждение процессом без концент­рации на результате приводит именно к тому самому резуль­тату, которого ты хотел бы добиться. Начни с самого простого. Вспомни, когда потребность в подчинении, из которой вырас­тает жажда слуги, доставляла тебе искреннее удовольствие.

—Мне приятно подчиняться тебе, потому что я уважаю и люблю тебя, и твои требования всегда оправданы, —сказал я. — Мне нравится подчиняться родителям, когда их желания обо­снованы и разумны, я с удовольствием подчиняюсь людям, ко­торые учат меня чему-то новому и интересному, и естествен­но, что для меня особым очарованием обладает подчинение капризам любимой женщины.

— Хорошо. А теперь вспомни моменты, когда подчинение доставляло тебе радость и вызови в себе приятный тонкий аро­мат удовольствия от подчинения.

Я вспомнил упражнение по обмену энергиями с Лин, когда моё тело, расслабленное и блаженствующее, реагировало на все её команды и манипуляции, всё глубже погружая меня в океан волнообразно накатывающих оргазмических ощущений. Воспоминание оказалось настолько ярким, что я забыл обо всём,

выделяя из множества нюансов эйфорического состояния ту его составляющую, которая доставляла мне наслаждение от подчинения, единения и растворения в возлюбленной. Потреб­ность в подчинении, увеличиваясь и разрастаясь за счёт моей концентрации на ней, постепенно охватывала меня целиком, действительно превращаясь в жажду, неутолимую и всепогло­щающую жажду слуги.

— Интуитивно ты выбрал сексуальную окраску потребнос­ти в подчинении, — откуда-то издалека услышал я голос Учи­теля.—Придать любой потребности сексуальную окраску—са­мый простой способ насладиться ею и развить её. Я уже гово­рил. что все жажды являются результатом неправильного рас­пределения сексуальной энергии. Манипулируя своей сексу­альной энергией, ты можешь как вызвать жажду, так и изба­виться от неё. А теперь посмотри на меня и снова представь себе, что я—рассерженный на тебя декан твоего факультета. Продемонстрируй мне такую жажду слуги, чтобы наслажде­ние. которое получает питаемая ею моя жажда господина ока­залось так велико, что я не стал бы тебя ругать.

Я снова взглянул на ставшее высокомерным и злобным лицо Учителя. Черты Ли слегка расплывались, и мне показалось, что я действительно вижу перед собой сердитое лицо декана. Но на этот раз я смотрел на него без всякого внутреннего со­противления или напряжения. Как ни странно, даже его воз­мущенный взгляд был мне приятен, вызывая своей суровос­тью нарастающее чувство уважения и восхищения. Я прекло­нялся перед жизненным опытом, научными достижениями и человеческими качествами декана. Если он решил меня нака­зать, то это должно было быть абсолютно справедливое реше­ние, и я был готов принять его с полным смирением, даже не понимая, в чём и как я провинился. Мыслеобраз, возникший где-то в глубинах сознания, заполнил всё тело и стал расши­ряться за его пределы, объединяясь с физически ощутимым для меня мыслеобразом господина, исходящим из тела Учителя.

Наши мыслеобразы слились, утоляя и насыщая жажды друг друга. Я скорее почувствовал, чем заметил, как смягчается вы­ражение лица Ли, и как проходит его гнев, сменяясь покоем и удовлетворением. Сила объединившего нас чувства в какой-то момент ужаснула меня, потому что подобное ощущение едине­ния, слияния и взаимного поглощения я ощущал только со своей возлюбленной кореянкой. То, что я смог пережить это в пусть даже только энергетическом контакте с мужчиной на миг показалось мне противоестественным и постыдным, но это ощущение тут же пропало, сменившись расслаблением и покоем. Ли резким движением поднялся со скамейки и встряхнул­ся с ног до головы, так, как это делают собаки. Его улыбка была издевательской и ехидной.

—Так ты начнёшь с пониманием относиться к извращен­цам,-прокомментировал он.—Давай, пройдёмся. Ты добился даже большего, чем я ожидал.

Быстрая ходьба вернула меня к привычному эмоциональ­ному состоянию, в котором смешались любопытство, восхище­ние и нетерпеливое желание узнать, что ещё ожидает меня впереди.

— Это было удивительно. —с энтузиазмом сказал я. —Я дей­ствительно чувствовал, как сила, исходящая из меня, взаимо­действовала с тобой, ублажая и успокаивая тебя. Мне кажет­ся, что если бы на твоём месте был настоящий декан, я смог бы подстроиться под него и избежать его гнева.

—Думаю, что смог бы,—сказал Ли.—Теперь ты понял, как можно с помощью мыслеобразов жажд управлять челове­ком. Пары жажд, взаимно удовлетворяющие друг друга, такие, как например, жажды слуги и господина, жажды мессии и ученика или жажды заступника и жертвы называются допол­нительными жаждами. Если ты хочешь понравиться другому человеку, представь ему жажду дополнительную к его жажде. а если ты хочешь довести его до белого каления, противопос­тавь его жажде такую же жажду, как у него или близкую к ней. Представь себе, как могут развиваться отношения при столк­новении господина с господином или мессии с мессией.

Жажды также классифицируются в соответствии с пятью первоэлементами, и все внутренние связи между первоэлемен­тами переходят и на взаимоотношение жажд. Так, жажды воды утоляют жажды огня и усиливают жажды дерева. Принципы и методы управления противником в рукопашном поединке, ос­нованные на связях между пятью первоэлементами остаются теми же самыми в психологическом манипулировании другим человеком, но здесь вместо приёмов, связок, технических дей­ствий и рефлекторных ответов на них противника ты изуча­ешь потребности и жажды противника и учишься превращать его жажды в потребности, а его потребности в жажды, удов­летворять их, или, наоборот, лишать удовлетворения.

Искусство психологического манипулирования требует та­ких же долгих и упорных тренировок, как и изучение руко-

пашного боя. Ты должен в совершенстве владеть своей психи­кой, свободно вызывая мыслеобразы любых жажд в любой их комбинации, и, в то же время, ты должен уметь совершенно точно распознавать потребности и жажды других людей, что­бы правильно подобрать необходимый для достижения твоей цели твой собственный мыслеобраз.

Следуя рекомендациям Ли. общаясь с людьми, я вызывал ароматы искомых ими жажд, и эти упражнения доставляли мне особое удовольствие, создавая между мной и человеком, с которым я общался, мимолётные, но очень приятные моменты внутреннего взаимодействия и близкого к интимности контак­та, почти никогда не встречающегося в деловом и формальном общении, при котором соблюдение внутренней дистанции про­изводится автоматически и ощущение эмоциональной близос­ти запрещено неписаным законом, генетически заложенным в человека ещё с тех времён, когда его далёкие предки выясняли друг с другом отношения по поводу границ их территорий и их прав и обязанностей, зависящих от положения в иерархичес­кой лестнице.

Это упражнение раз и навсегда излечило меня от гордос­ти. Гордость с точки зрения “Спокойных” была одним из за­щитных механизмов, в котором внутренняя неуверенность мас­кировалась жёстким и застывшим внешним образом, соткан­ном из фиксированных способов реагирования, идей и пред­ставлений, предназначенных для того, чтобы чётко и ясно про­демонстрировать окружающим место носителя данного образа в обществе и заставить их уважать и признавать этот образ. Для гордого человека проявление покорности к тем, кто, по его мнению, стоял выше него. было естественным, потому что это совпадало с фиксированными идеями, заложенными в его об­разе. В то же самое время проявление покорности перед низ­шим или перед тем, кто, согласно его образу, не имел права требовать от него покорности, шло настолько вразрез с его представлением о себе, что гордый человек или предпочитал смерть унижению, или, если страх пересиливал гордость, не­выносимо страдал от того, что образ, дающий ему уверенность в себе, разрушился и он лишился душевных подпорок, позво­ляющих ему поддерживать самоуважение.

— “Спокойный” отличается от обычного человека тем, — объяснил мне Учитель, —что он не имеет застывшего, фикси­рованного образа внутри себя и не нуждается в том, чтобы защищать этот образ в глазах других людей. Он создаёт те образы, которые ему нужны в данный момент, меняет их по собственному желанию, и разрушение иллюзорных образов не наносит ему душевных травм, потому что истоки уверенности и счастья воина жизни находятся внутри него и не зависят от одобрения или осуждения окружающих.

Упражняясь в создании ароматов, я сумел осознать свои фиксированные образы, которые я привык демонстрировать окружающим и постепенно разрушил фиксацию на них, став гораздо более гибким и непредсказуемым в своих внешних про­явлениях.

Создание жажды слуги особенно пришлось мне по вкусу, и я начал широко применять её слабую форму в общении с пре­подавателями, начальством и лицами, облечёнными властью. С искренним удовольствием я демонстрировал им своё уваже­ние и почтение, и в ответ получал столь же искренний эмоци­ональный отклик.

—Ты должен создать такой мыслеобраз. чтобы даже в тво­ём слове “здравствуйте” звучало желание сделать человеку что-то хорошее уже самим этим словом, чтобы в нём звучало не подобострастие, а уважение, являющееся здоровой составляю­щей потребности в подчинении. Если ты сможешь передать свой положительный мыслеобраз другому человеку, то, скорее всего, в ответ ты получишь такой же положительный подсоз­нательный отклик, и это краткое мгновение взаимного удо­вольствия добавит ещё немного света и радости в ваши жизни.

Воспользовавшись его советом, я открыл для себя источ­ник наслаждения, которое приносила людям жажда слуги.

Таким образом, одна из заповедей Шоу-Дао, которую я при­нял сначала лишь на интеллектуальном уровне, только сейчас стала частью меня на уровне эмоциональном, потому что без умения использовать жажду слуги, я не был способен ассими­лировать её в себя. Эта заповедь звучала так:

“Проявляй уважение к тем, кто достоин его, ибо в этом нет ничего постыдного; проявляй уважение к тем, кто жаждет его, ибо в этом нет ничего трудного; проявляй уважение к тем, кто недостоин его, если это тебе позволят обстоятельства, ибо в каждом есть что-то, достойное уважения.”

Даже если раньше я пытался формально следовать этой заповеди, внешне проявляя уважение к тем, кто был мне не­приятен, внутренне я ощущал сопротивление, и в моей душе оставался неприятный осадок конфликта с самим собой, по­скольку мои стандартные фиксированные образы поведения

были слишком негибкими, чтобы в некоторых случаях прояв­лять уважение без внутренней ломки образа. Когда я научился получать удовольствие от подчинения и произвольно вызывать и гасить жажду слуги, внутреннее проявление уважения к лю­дям, которые были мне неприятны, перестало вызывать у меня затруднения.

В некоторых случаях я даже демонстрировал слегка утри­рованную жажду слуги, создавая образ большого, добродушно­го, мягкого и даже слегка подобострастного человека. Плохо знающим меня людям такой образ внушал доверие, приправ­ленное приятным осознанием собственного превосходства. Ча­сто случается, что высокий, сильный и независимый мужчина источает аромат, который многие на подсознательном уровне воспринимаюткак потенциальную угрозу своему собственно­му образу, и тогда они ведут себя с настороженностью и недо­верчивостью.

Создание образа мягкого и добродушного гиганта вызвало совершенно неожиданный побочный эффект. Мой аромат под­чинения стал привлекать драчунов и хулиганов с такой же неодолимой силой, как запах валерьянки притягивает котов. Мужчины малорослые и хлипкие, хотя и годятся в качестве объектов издевательств и грабежа, но с ними сладить слиш­ком просто, и охота теряет привлекательность и интерес. Пер­спектива же отлупить и ограбить внешне безобидного, но круп­ного парня отличается от борьбы с недомерками примерно так же, как охота на льва отличается от выкапывания суслика из норки.

Неожиданный наплыв хулиганов, желающих продемонст­рировать мне все свои выдающиеся мужские качества, сослу­жил мне прекрасную службу, дав возможность на улице, а не в тренировочном спарринге проверить эффективность боевых техник Шоу-Дао.

Один из случаев нападения был особенно забавным. Я гу­лял поздно вечером в парке, и на одной из безлюдных аллей ко мне подошли трое начинающих уркаганов, наглядно демонст­рирующих свою крутизну презрительным сплёвыванием на ас­фальт, засунутыми в карманы руками и прочими, столь люби­мыми в определённой среде агрессивными жестами.

Предчувствуя удовольствие, я продемонстрировал одну из лучших форм жажды слуги и ответил полной смирения и по­корности фразой на их провоцирующие реплики.

Ребята почувствовали разочарование. Всё оказалось слиш­ком просто. Я был таким тюфяком, что меня даже бить не хотелось.

— Давай кошелёк, — с ленивым презрением скомандовал один из них.

Я вытащил из кармана кошелёк с такой живой радостью и желанием услужить, что это вызвало замешательство даже у видавших виды хулиганов.

— Снимай часы. — приказал тот же парень, по-видимому главарь.

— Пожалуйста, —сказал я. услужливо протягивая ему свои старенькие потёртые часы.

Главарь задумался и долгим оценивающим взглядом оки­нул мою куртку. Куртка из потёртого кожзаменителя цвета “дет­ской неожиданности” была старой и слишком большой для лю­бого из них, и, видимо, он решил экспроприировать её скорее из чувства долга, чем из жадности.

—Отдай куртку,—сказал он. и я почувствовал искреннюю радость, потому что боялся, что в предстоящей драке куртку могут порвать или запачкать, а тяжёлое материальное поло­жение моей семьи не позволяло идти на такие жертвы.