Внимание: это была самая искренняя и откровенная работа за всю историю мирового искусства 5 страница

— Какая-то хуёвая мысль.

— Я тебя разочаровала?

— А это заметно?

— Когда ты видишь девушку — любую девушку, то ты уже считаешь, что она может дать тебе всё, чего бы ты не пожелал. Почему так, Давид?

— Почему ты делаешь акцент на моём имени?

— Проблема не в происхождении; проблема в твоих интерпретациях разнообразной информации.

— Ты намекаешь, что у меня возник какой-то глобальный комплекс нерешённых проблем?

— Иначе я бы не появилась. Познакомишь меня со своей сестрой?

— При таком темпе и окраске разговора, я сомневаюсь, что моя сестра сможет тебя вообще когда-либо увидеть…

— Ты мне запретишь общаться с своей сестрой?

— Ты же понимаешь, о чём я говорю! У тебя нет вагины.

— А что ты видишь на лице?

Я взглянул на лицо.

— Просыпайся, придурок!

— Что? — недоуменно произнёс я. Свет бил в лицо, и мне сложно было разглядеть, кто это говорит; что это за голос?

— Что не так? Ты упорот что ли? Откуда ты взял эту дрянь? Фрэнсис? Я оторву ему его блядскую голову!

— Рори?

— Хуёри, блять! Нахуй у тебя вообще глаза есть? Чтобы видеть мир не таким, каким он является?

— Сара?

— Хуяра! Хули ты здесь забыл? А если нас увидят здесь? Им похуй, что ты влюблён в негритоску. Давай потише иди. Сука… Наклонись!

Я упал. Я стоял на коленях. Небо было чёрным; гремел гром.

— Где я?

— В пизде! Тише блять будь, ебанат! Идут… Всё. Молчи.

Какие-то люди что-то кричали; донеслась музыка из проезжающей рядом машины.

— А причём тут негритоска?

— Хуёска! Примолчись, пожалуйста!

— Тут чёрные рядом что ли?

— Хуёрные! Ты сука заткни уже ебало! Нас завалят.

— Кто нас завалит?

— Большой брат и его папочка! Заткнись нахуй, а?

— Кто ты?

— Да тебе не похуй ли? Иди за мной. Как ты вообще здесь оказался?

— Здесь? Где «здесь»?

— На этой ебучей Земле! Ты же блять орангутанг!

— А они не на Земле живут?

— Они живут в пизде твоей мамаши! Заткнись нахуй! Они опять идут.

— Кто идёт?

— Твои будущие ёбари. Помолчи, а?

— Я ничего не понимаю. Куда я попал?

— Пальцем в жопу ты попал! Выключи свой ебальник, а?

— Почему нам нужно быть тихими?

— Потому что иначе ты станешь изрядно популярным в этих местах!

— В каких местах?

— Я пошла вперёд; когда я подойду к тому парню — видишь? он жирный. Так вот… увидишь, что он отвернулся и беги к тому забору. Там ты сможешь всё узнать.

— Узнать? Что узнать?

— Блять, тайны каббалы! Сука! Узнать, как съебаться отсюда! Заебал. Всё. Я иду. Смотри на мою жопу, и когда она окажется рядом с тем жирным петухом, ты побежишь к забору — вон тому. Видишь его?

— Да. Кажется, вижу… Что с твоим лицом?

— Леонардо да Винчи неправильно его нарисовал блять! Тебя ебёт?

— Ладно. Я просто не могу понять, как ты выглядишь…

— Это и ясно. Ты нарик!

— Это видно так? Я курил всего неделю.

— Ты ебанутый или чо? Мне вообще необязательно знать твою историю. Я не собираюсь тебя ебсти. Я иду к тому жиробасу, а ты бежишь к забору. Ок?

— Ладно.

— Всё. И раз, и два, и три… и…

— Ещё раз спародируешь, я тебя уебу! Я пошла.

— Ладно. Жду.

Она пошла.

Она разговаривала с этим парнем. Он постоянно оглядывался. Я посмотрел на забор, а когда повернулся, то увидел, что парень лежит. Девушка пожала плечами и показала в сторону забора. Я поднялся и побежал. У меня было чувство, что я слышу какие-то выстрелы. Я счёл, что мне показалось. Почему она говорила о негритянке? И откуда она вообще это знает?

— Знаете его?

— С тобой всё в порядке, Давид?

Я смотрела на брата — он был грязный весь, от него плохо пахло.

— Я не вижу нихрена!

— Он буйный очень… Лучше вам увести его отсюда…

— Сара, давай я его подниму с левой стороны; ты с правой?

— Рори?

Улыбнулся; меня посетило двоякое чувство: чувство тошноты и радости.

— Сара! — закричала Рори.

Мы подняли его.

— Ты жив? — говорила я.

— Что? Где Рори?

Меня начало это напрягать.

Тащим его. Я вокруг себя ничего не вижу.

— Мне нужно отдохнуть… — говорит тихо Рори.

— Рори? Где мы?

— Успокойся, Давид. Всё будет хорошо!

— Кто это?

— Он не понимает? — тревожно заявляла я.

— Славно. От него травой пахнет…

— Травой?

— Рори? Это ты?

— Не понимаю. Он у Фрэнсиса её взял? — с удивлением сказала Рори.

— Ой, да тебе не похуй? Понесли?..

Я посмотрела ей в глаза. Она кивнула; я озарилась счастьем — меня это напугало, но пришлось переключиться на Давида. Он курил траву?

— Где ты взял косяк?

— Что? Рори? Это ты?

— Меня это уже бесит, Давид! Хватит! Делай это тише!

— Мы сейчас обойдём этот дом. А там, куда?

— Сара, не нужно.

— Что?

— Сара, ты бредишь?! Где Давид?

— Рори?

— Где он, Сара?

Я открыла глаза и увидела напротив себя Рори; там умоляюще смотрела мне в глаза и что-то шептала.

— Что ты шепчешь?

— Да я уже пересралась! Я нашла какой-то сборник молитв или какого-то белокожего рэпа; читаю.

— Это не смешно. Где Давид?

— Я думала, что ты знаешь, где Давид! Ты с кем-то общалась… Сара, что с тобой?

— Кажется, я влюбилась в Давида.

— Да я уже поняла. Ты из-за этого слегла?

— Я не знаю; его нет рядом; где он, я не знаю…

— Что тебе снилось?

— Мы его забирали откуда-то… Какая-то закрытая территория.

— Там что вообще есть? Какие-то символы, знаки?

— Боже… Я не помню. Я помню, что мы его тащили на себе. Он курил траву!

— Ха! Давид курил траву?

— Да. Кажется, мне снова плохо…

— Может быть, я облегчу твою участь, задушив тебя подушкой?

— Бля, Рори — отъебись! Отъебись, прошу!

— Ладно. Куда мне пойти?

— Ищи Давида! Найди его!

— Каким образом?

— Обнюхай его комнату и беги за ним, как сучка!

Рори засмеялась.

Она удалилась в другую комнату, и я сквозь сон слышала её шаги. Мне стало мерещиться что-то; какие-то образы и свет мигающий, меняющий цвет. Я увидела Рори со стороны.

Она стояла в центре комнаты Давида и расправила плечи, вытянув руки в разные стороны. Стопы её задевали друг друга. Левую ногу она легонько повела вперёд, и та потянула за собой тяжесть тела — Рори начала падать; я испугалась; но Рори свои руки потянула вперёд и упала на них; теперь она стояла на коленях и крутила головой, будто разминая её. Внезапно она открыла глаза, в которых я увидела огонь, и моё тело окутало пламенем — я сильно закричала.

— Ты произносил много имён, Давид… И ни разу не произнёс моё. Их были сотни… Ни одного повтора. Все разные. Некоторые я впервые слышала, и сложно сказать, были ли они вообще именами, но ты так их произносил, что мне казалось, будто ты пытаешься обозначить ими человека. Я беспокоилась, Давид. Где ты ночевал? Ты не хочешь спросить, почему я такая спокойная? Если ты думаешь, что мне плевать на тебя, то я могу точно сказать тебе — ты заблуждаешься! И я точно знаю, что тебе не плевать на меня… Но моего имени ты ни разу не произнёс… И ты слушаешь сейчас это, Давид. И я боюсь, что когда ты проснёшься, ты меня вообще не сможешь узнать или вспомнить… Но одновременно меня это делает счастливой, ведь я могу предстать перед тобой в новой вариации… Но город есть город. Рано или поздно ты снова начнёшь слышать голоса вокруг. Я не собираюсь произносить мантры, Давид. Я просто хочу, чтобы ты понял, как сильно ты для меня важен. Я стараюсь быть на твоей волне, потому что не раз уже отпугивала тебя своей личностью. Может быть, я делаю что-то не так? Пока что рано говорить об этом, ведь нет единого способа завоевания сердца дорого для себя мужчины; каждая женщина подходит к этому вопросу в силу своих способностей и… возможно, надеется в тайне ещё и на удачу. Судьба не так проста, как кажется; я так считаю иногда, ведь иначе после встречи с тобой мы оказались бы сразу же на небесах. Я не говорю о банальных вещах, типа свадьбы, помолвки, любви… Это всё ещё не даёт тебе уверенности в том, что через мгновение твой любимый человек резко не исчезнет; причём, ладно бы он сам сбежал; а что, если ты от него сбежишь? И такая пустота внутри, что со временем понимаешь — нечем её заполнить, ведь это что-то ещё и появилось даже; может быть, это ещё не изобрели, а может быть, этого просто мне не видно. Настолько привыкаешь к этой дыре, что с течением времени начинаешь осознавать, что, быть может, и заполнять-то её ничем не надо. Может быть, это новый тренд? Тебя и самого затягивает в эту дыру; и когда ты перестаёшь бояться, что можешь в любой момент исчезнуть и расслабляешься… Это глупо звучит, Давид… Но… Кажется, у нас с тобой что-то есть… Что-то взаимное и такое, что даже другие бы смогли почувствовать… Небеса сами спускаются к нам, Давид, когда мы так это чувствуем, несмотря на то, что можем находится так далеко друг от друга.

— Сара?

Я ощутил сильный удар по щеке. Было непонятно. Боли я не чувствовал. Напротив моих глаз располагался какой-то рисунок: это банан, который раздавила обезьяна — её лапа показывала в мою сторону и угрожающе намекала, что следующим буду я.

— Рори! Я — Рори! Ну?!

Она расставила руки в разные стороны и выпятила губы; глаза её были тоскливы, однако полны надежды.

— Помнишь меня?

— Негритянка…

— Можно было и понежнее!

— Негритяночка…

— Уже не катит! Я злюсь, Давид! Я очень злюсь…

— Почему ты злишься?

— Я просто тут столько говорила… Ты не слышал меня? Или ты думал, что это была Сара?

Я напрягся, чтобы понять и что-то вспомнить.

— О чувствах?

— Так точно!

Она повела руку вверх и ударила ладонью о свою голову; как делают солдаты, когда повинуются приказам. У меня что-то взорвалось в груди; я почувствовал сильное давление. Почему такой жест?

— Так что… Ты что-то слышал? Или ты понял только…

Она задумалась и наклонилась вниз; выглядела растерянной. Она раздула крылья носа и её щёки стали огромными, как два шара. Меня это улыбнуло; макака на её майке была угрожающей и удивительно занимательной для моего зрения.

— Ты обо мне говорила?

Она покатила глаза вверх и ударилась ими о край глаза; замерла и поднесла к носу указательный палец; прищурилась и заявила:

— О нас!

Я поднял шею и подпёр себя локтями.

— Мы?..

— Мы.

Была жуткая тишина после этого. Я смотрел в её глаза; она смотрела в мои. Не было ни улыбки, ни горести, ни хмурого выражения лба; абсолютная нейтральность.

— И что это блять значит?

Это была Сара. Она злая стояла в дверях; я понял, что нахожусь в своей комнате. Как я здесь оказался? Я посмотрел на Рори; она была изрядно измотана.

— Ну и хули вы вылупились и теперь молчите-то, уёбки? Ебать, а что у вас с ёблами? Вы чо, пукнули друг перед другом что ли? Или кто-то пукнул, но это были не вы?

— А у меня что, испуганное лицо? — произнёс я.

— У тебя лицо такое, будто ты готовишься к отлизыванию яиц! Чьи ты будешь лизать яйца, Давид? — зло произнесла сестра.

— Твоего отца! — выкрикнул я и упал на кровать.

— Не трогай котика… — как-то странно заметила Рори.

— Ты намекаешь, что он с лёгкостью может отлизать свои яйца? — с хохотом пробурлыкала Сара. Рори поддержала смех ударами в ладоши.

— Тебе стало легче? — с заботой спросила Рори.

— Пока я через стену слушала твою унылую историю о чувствах, я жутко захотела срать… Когда я поднялась, у меня закрутило живот, и я поняла, что в моих трусах кровь. Я сразу вспомнила о тебе, подумав, что такая шлюха может легко эту кровь слизать…

— Ты перебарщиваешь, Сара… — произнёс тихо я.

Она как-то очень серьёзно посмотрела на меня; даже со страхом.

— Что ты сказал?

— Мне кажется, что… это…

— Ты что, повёлся на её рассказ о чувствах? — с ехидством заметила Сара.

— Я не всё слышал, но я… просто…

— Я! Просто! Тряпка! Ты, Давид — тряпка!

— Стой!.. — осторожно произнесла Рори. Я насторожился и заинтересованно посмотрел на Рори. — Если Давид — тряпка, то, пусть он…

Она замерла. Кажется, она хотела рассмеяться, но вспомнила что-то ужасное и сильно нахмурилась. Она как-то резко сжалась и моментально распрямилась; показалось, что она хочет блевануть.

— Тебе плохо? — произнёс я и оказался рядом с нею, взял её руки и повёл за собою.

— Куда ты её тащишь? А как же мои месячные? — кричала вслед нам Сара.

— Пошла нахуй со своими месячными! — крикнул ей я и продолжал идти.

— Иди нахуй ты со своей ебучей любовью!

— Пошли вы нахуй со своими ебаными криками! — послышался голос отца с первого этажа.

— Пошёл ты нахуй со своим обедом! Я не буду тебе готовить! — послышался голос мамы.

— Пошла ты нахуй с собой! Я найду себе новую жену! — продолжал кричать отец.

Когда я спустилась вниз, отец и мать целовались. Я рыгнула и показала им средний палец; отец вытащил язык из маминого рта и послал мне воздушный поцелуй.

— Ты похож на пидора! — произнесла я и открыла холодильник.

— Разве пидоры не ебут в жопу других мужчин? — произнёс задумчиво папа.

— Отстань, пап! Не время для шуток! Рори не хочет мне отлизывать, потому что у меня месячные! Подумайте лучше над этим! — сказала я и схватила прозрачный пакет с бутербродом; я разорвала пакет и откусила сразу половину.

— Она похожа на кита… — тихо произнесла мама.

Я посмотрела на маму оскорбляюще и подняла левую бровь; скосила губы и помахала головой; я хотела поиграть с ними дальше и плюнуть на пол, но бутерброд был такой вкусный, что я чуть не проглотила язык.

— Такая нямочка! — загорелась я и побежала наверх.

Когда я оказалась в коридоре, то увидела этих двоих глядящих друг в друга; он обхватил её нежно ладонями так, что уши было не видно; хотя у неё и без того волосы длинные; у неё рот открыт, а он туда смотрит. Мой бутерброд упал на пол, а они всё ближе и ближе тянулись друг к другу. У меня открылся рот. Я не знала, что делать: кричать, пердеть или стоять молча. Я стояла и молчала; кажется, я даже выпустила шептуна, но кричать я не могла… Их глаза прыгали то вверх, то вниз; губы дрожали. Рори повела рукой к его подбородку, пальцем начала скользить по челюсти и дошла до шеи, превратилась в ладонь и оказалась на плече; я так застыла на этой ладони, что когда медленно начала возвращаться к их головам, поняла — они целуются. Но как-то странно… Я думала, что они набросятся друг на друга и прямо там займутся сексом; но они были так медлительны, что я не заметила, как оказалась на коленях — мои щёки стали мокрыми.

Сначала они просто касались легко губами друг друга; он прикасался к её верхней губе своей нижней и наклонял голову в разные стороны, аккуратно водил губой до её носа и обратно; потом связь порвалась, и они никоим образом не были в прикосновениях к друг другу, но вновь столкнулись губами и ударились носами, резко раскрыли глаза и оказались чем-то единым; их рты раскрылись и оттуда выстрелили языки, которые накинулись друг на друга; мои глаза наполнились как при потопе; я сглотнула и вспомнила, что на кухне лежит куча ножей; я прищурила глаза, и мои ноздри раздулись; зубы сомкнулись… Я медленно начала подниматься и посмотрела на пол — весь в крови; это ужаснуло меня, ведь в сознании появился образ ножа — я посмотрела в их сторону с надеждой увидеть Рори, но затылок Давида закрыл мне её, и я ужаснулась.

— Что ты тут…

Послышалось сзади; я взялась рукой и со всей силы начала махаться — это был отец; он ничего не понял и полетел вниз с лестницы; я оскалилась и дышала сильно, часто; руки были согнуты в локте, как при беге, но ладони были превращены в пальцы, которые максимально расставлены друг от друга; ладони смотрят в пол, на котором лежит блестящий нож. У меня появляется ухмылка; я наклоняюсь и беру осторожно нож, как вдруг понимаю, что моё плечо резко стало горячим; я поворачиваюсь быстро и не замечаю, что нож что-то останавливает — так туго он туда входит, но во мне столько злости, что я продолжаю сильно давить. В конце концов я исчезаю куда-то, забываюсь, искажаюсь и превращаюсь в пыль; рассыпаюсь и оказываюсь на полу. Кто меня теперь соберёт в совочек?

Я металась взглядом то в одну сторону, то в другую; иногда я находила Давида; иногда появлялась Рори; теперь они оба мне не нравились. Я застыла статуей и оказалась взглядом на стене. Там были наклеены кораблики, и, кажется, я видела, как они плывут. Куда они плыли? Их кто-нибудь ждал на суше? И… была ли вообще суша хоть где-то?

На полу я увидела футболку с обезьяной, которая раздавила банан; она была вся в крови. Я посмотрела в сторону и увидел, что Рори стоит в одном лифчике, который снимает с себя; она тянула Давида к своей груди, и он лизал её соски. Я наблюдала это и чувствовала такую безмятежность, что не сразу и врубилась — Давид тоже был голым. Она языком стекла по его телу и оказалась губами на члене, который скрылся в её рту; он начал вздыхать и схватил её резко за череп; начал им управлять. Я посмотрела на потолок; там была радуга — мои руки оказались на животе, и я ощутила, что они стали мокрыми. Я потянула голову вверх и увидела, что лицо Рори скрывается между моих ног; я ощутила, что внутри моей вагины что-то есть, и мне стало очень приятно. Я начала улыбаться и зарделась от счастья. Напротив своего лица я увидела лицо Давида, который начал стаскивать с меня лифчик и прислонился губами к моим грудям; я с радостью заметила, что грудь у меня намного лучше, чем у Рори, и подумала, что Давиду со мной очень повезло; это меня успокоило и стало так сладко.

— Что случилось? — доносился голос мамы.

— Откуда мы можем знать? А где отец?

Это был голос Давида. Я снова улыбнулась.

— Она… Господи! Она… вся…

Этот голос мне не понравился. Это был голос Рори.

— Это месячные?

— Из живота?! Ты с ума сошёл! Звони в скорую! Быстро!

— С тобой всё нормально?

— Что?

— С тобой всё нормально?

— Не понимаю. Живот… Голова…

— Тебе плохо уже который день.

— Я не знаю… Это из-за тебя?

— Откуда мне это знать?

— Ты — всё, что у меня есть…

— У тебя меня нет.

— Выходит, что у меня ничего нет.

— И как живётся человеку, у которого ничего нет?

— Я выманил у мамы кольцо. Для тебя.

— Для меня? А ты не боишься, что я могу его потерять? Или продать, чтобы купить кокса и вынюхать его в одном из сортиров, где меня отъебут несколько парней?

— Если ты мне расскажешь, где я смогу его выкупить; то тогда не боюсь.

— И как мне тебя называть, после такого?

— А как мне тебя называть, после такого?

— Не любишь, когда я танцую с партнёром?

— Я вообще ненавижу, когда ты что-то делаешь! Ты этим всё портишь, Рианна.

— Ну… нужно же что-то делать…

— Тереться об других парней?

— Ты думаешь, что Дрэйк — другой?

— Я много чего думаю.

— А я мало думаю?

— Меня это не ебёт! Меня это не ебёт! Меня это не ебёт! Ты не так совсем думаешь! Ты меня убиваешь!

— Мне кажется, ты и сам с этим легко справляешься… Зачем тебе нужен кто-то ещё?

— Ты нужна мне!

— Ты видел меня? Я же уродлива…

— Как и эта планета!

— То есть у тебя вроде как и выбора-то нет? Приходится здесь жить.

— А что, это не так приятно звучит, как мурчания твоих котиков?

— О чём ты хотел поговорить, Саша?

— О нас.

— О нас?

— Мы.

— Мы? Нас ещё не было.

— А будет?

— Будет ли нас?

— Да.

— Если это звучит в такой форме, то всё быть может…

— Ты в этом уверена?

— В той же степени, как и считать, что сомнения это что-то нормальное.

— …

— Ты если задумаешься, то даже в простом молчании увидишь вызов! Как это возможно, мы?

— Ты сбиваешь меня с толку.

— Потому что всё безтолку!

— Тупая обезьяна!

— Всегда приятно пообщаться с джентльменом…

— А потом поебаться с ним!

— Если джентльмен достоин этого…

— Тебя никто не достоин!

— Кроме других обезьян?

— Просто ты меня выводишь на такие мысли, которых я бы не хотел слышать…

— А если однажды ты найдёшь порнуху со мной?

— Я буду дрочить и плакать.

— Я удивлена тому, что ты до сих пор это не совмещаешь.

— Разве ты такая?

— А ты и не сможешь узнать пока что какая я.

— Вечно-дающая надежду.

— Кому-то повезёт, и он найдёт во мне не только надежду, но и веру.

— Ты живёшь глупыми интерпретациями!

— А ты живёшь умными!

— Ты такая красивая!

— Про тебя говорят, что ты тоже красавчик…

— Просто я ради тебя сломал не одну гитару…

— А сколько?

— Я ещё не был в будущем.

— А мне говорили, что уже был… Как там?

— Солнечно.

— И девушки, которые рядом — класс?!

— Зрелые… Я бы так сказал.

— А я малолетняя соска?

— Ведёшь себя так. Почему, кстати?

— Наверное, мне не хватает внимания сильного мужчины, который сможет мне показать свою опытность определёнными путями.

— Хочешь впервые достичь оргазма, не соприкасаясь с чужим членом?

— У меня для этого есть игрушки.

— В открытый космос их тоже с собой возьмёшь?

— Я постоянно с ними! Я ребёнок же.

— Я слышал, что ты любишь подымить…

— Нет. Что ты?! Как это возможно? До меня не может коснуться даже сигарета! Вдруг в ней содержится сперма!?

— Всё может быть. Производители сигарет что-то от нас скрывают…

— Так же, как и производители спермы!

— В последнее время я произвожу её так мало…

— Наверное, ты становишься более искренним! Или просто теряешь энергию. Тебя что-то беспокоит?

— Лишь то, что в тебе могут быть члены помимо моего…

— Это ты о своих 15-ти сантиметрах?

— У меня намного меньше!

— Выходит, ты как всегда хотел испортить мне настроение, а теперь снова признаешься в любви?

— Я просто не знаю, есть ли у тебя ко мне чувства…

— А когда узнаешь, то признания закончатся?

— Я не бывал в будущем.

— Но сказал, что там солнечно!

— Там множество и других плюсов.

— Большие сиськи?

— Сиськи приличные…

— Ещё бы… Тут и рядом не стояли мои, отстойные! >_<

— Я их ещё никогда не видел!

— А фото?

— Надо на них посмотреть вживую, мне кажется.

— Ты будешь стоять и смотреть на мои сисечки?

— Если меня будут держать несколько человек, а то я боюсь, что просто накинусь на них!

— То есть там должны присутствовать какие-то люди?

— А что, ты стеснительная?

— Я очень скромная девушка. Я возвращаюсь домой до десяти вечера и сразу ложусь в постельку к своему плюшевому мишке, кладу большой палец в рот и начинаю посапывать!

— Если один палец руки ты кладёшь в рот, то что происходит с пальцами другой руки?

— Они мечтают оказаться на члене моего идеального парня!

— На идеальном члене?

— Если парень идеальный, то и член у него, вероятно, тоже идеален.

— И как понять, идеальный ли парень или нет за тобой ухаживает?

— Парни в это не верят, но это чувствуется интуицией.

— И так всё просто?

— Не так уж просто, но сейчас я пока не знаю, как это ещё можно выразить по-другому.

— И сколько раз тебя подводила интуиция?

— Ты считаешь, что если я проснулась в одной пастели с парнем, то это меня так интуиция подвела?

— Я, может быть, конечно, первобытный человек из каменного века, но думаю, что это, мягко говоря, плохо.

— А что такого плохого в обычном сексе?

— Когда встречаешь того самого человека, то секс с другими не просто обычен — он излишен.

— С этим можно согласиться; однако, что может быть плохого в сексе с парнем, — если ты любишь парней, конечно, — если у тебя на данный момент времени никого нет?

— Ты завела меня в тупик, но я думаю, что секс должен быть только с тем самым человеком.

— То есть нужно его ждать до самой смерти? Того самого человека. И не заниматься ни с кем сексом?

— У каждого человека, вероятно, своя позиция в этом вопросе; но с эстетической точки зрения такая форма любви наиболее привлекательна.

— То есть это будет выглядеть красиво со стороны?

— Не только со стороны… Для тебя самого это будет выглядеть красиво.

— Хм… То есть ты считаешь, что пока ты любишь меня, в твоей жизни не произойдёт момента, когда ты так сильно захочешь кого-то, что сорвёшься и трахнешь её?

— Пока что я ставлю для себя условия; что до какого-то возраста я не буду никого к себе подпускать для занятия сексом.

— В современном мире это выглядит очень смешно, Саша. В этом есть что-то, и я не скрою, что мне это не только льстит, но и нравится. Однако я уверена, что когда ты станешь, — если такое вообще произойдёт, — очень популярным парнем, то тебе будет не так-то и просто отказывать девушкам, которые, прочитав это, будут настаивать на простом общении, а когда вы окажетесь наедине, накинутся на тебя и просто изнасилуют.

— Ты считаешь, что лучше даже не общаться с ними?

— Я думаю, что нужно просто ходить тебе в скафандре. Это выглядит вполне эстетично и со стороны, и с твоего ракурса обзора реальности.

— И можно в любой момент спуститься под воду!

— Так сколько ты решился ждать меня, мой потенциально-идеальный парень?

— До лет 35-ти.

— Если ты до этого возраста останешься неизвестным, то тебе будет проще ни с кем не трахаться.

— Я одного боюсь…

— И чего же?

— Что однажды ты выйдешь замуж за кого-то другого… А ты не часто выходишь замуж… Поэтому, я полагаю, что если ты выйдешь замуж, то это будет, считай, навсегда.

— И что ты предпримешь, когда узнаешь, что я выхожу замуж?

— Вероятно, я сильно расстроюсь и также сильно обрадуюсь, потому что буду в каком-то смысле свободен…

— Сможешь ебаться с кем ни попадя; не правда ли?

— И это верно. Но счастливым за тебя я не смогу быть…

— Почему же это?

— Меня же не будет рядом. Как я узнаю, что ты счастлива?

— Будешь смотреть на мои выступления и клипы; и если повезёт, то увидишь меня с моим мужем. Если я вообще когда-то выйду замуж, конечно!

— Было бы неплохо, если бы я включил твой клип и увидел там тебя с собою…

— А зачем там ты? ^__^

— Просто там ты будешь рядом.

— А рядом ещё и мой муж? ^________^

— Мы вдвоём будем в этом клипе.

— В одном клипе?

— Во всех клипах.

— Это будет ново… Если мы друг другу вообще понравимся…

— А ты переживаешь?

— А как ты сам думаешь?

— А как ты хочешь, чтобы я думал?

— А ты считаешь, что я желаю, чтобы ты как-то думал определённым образом?

— Все друг другом манипулируют. Неужели тебе безразличен поклонник, который хочет посвятить всю свою творческую жизнь одной тебе?

— Рано или поздно тебя кто-то пожалеет и тоже начнёт посвящать что-то для тебя…

— Из жалости?

— Смотря что и как ты пишешь… Для меня это будет так себе; а для другого человека станет шедевром.

— Я хочу, чтобы ты сочла это шедевром!

— От твоего хотения мало что зависит в этих обстоятельствах; я же не буду считать твою прозу шедевром, потому что тебе этого очень уж хочется!

— Ты не останешься равнодушной…

— Ты пытаешься быть мною… Разве я делаю так в песнях, которые пою? Разве я пытаюсь быть каким-то парнем и говорить за него? Питать себя иллюзиями по поводу того, что этот парень может мне сказать… Тебе легче потому, что мне вообще никто не отвечает!

— Разве мне легче от того, что я сам себе отвечаю?

— Рианна, Рианна, Рианна, Рианна, Рианна, Рианна, Рианна, Рианна… Куча соплей! Почему ты делаешь меня такой злой?

— Исходя из твоего поведения.

— Как ты вообще тогда можешь любить такую девушку?

— Вляпался в дерьмо.

— Отмойся!

— Я хотел… Но теперь налюбоваться на себя не могу…

— И что теперь? Я навечно останусь твоими какашками?

— Я не знаю, чьё это дерьмо…

— Пошути! Пошути!

— Просто я пытаюсь достучаться до тебя!

— Да ты вообще беспардонно ввалился в мой мозг и занимаешься в нём какой-то хуетенью!