Откуда берутся родительские чувства?

Часто приходится слышать такую точку зрения: «Материнская любовь – это инстинкт, она любит своего ребенка просто потому, что это ее ребенок. А у отца такого инстинкта нет. Поэтому отцы меньше любят своих детей, их любовь поверхностная, наносная и вообще ненастоящая». Это глубокое заблуждение. Никаких инстинктов у человека нет. Ни одного. Никакого. И отцовского или материнского инстинкта тоже не существует. Это метафора обыденного сознания. Фигура речи, не более того.

Родительство – приобретаемое явление, а не врожденное. Формируется оно на базе двух главных институтов: семья и социокультурные отношения. К социокультурным отношениям относятся и религиозные, определяющие ценностные установки человека, его правила и нормы поведения.

Родительство – это фундаментальная личностная структура, формирующаяся в течение всего детства, отрочества, юности. У ребенка от рождения нет никакого родительского инстинкта. Это хорошо видно на примере детей, которые выросли в интернатах, в детских домах и в прочих учреждениях подобного типа: у них никакой родительской модели поведения нет. Она может потом возникнуть, ее можно сформировать, ее можно воспитать, но она не заложена изначально. Это относится как к материнству, так и к отцовству. Отцовство – это продолжение сыновства. Тот, кто осознает себя сыном, внуком, имеет ресурс стать отцом. Сыновство – вот главный источник отцовской любви.

Мужское родительство начинается позже, чем женское. И это понятно. Непосредственного, физиологического ощущения своего ребенка у мужчины поначалу просто нет, ведь он не вынашивал, не рожал. В первые месяцы жизни младенца отец может быть помощником матери, но он не самостоятельная фигура. По большей части он ребенку напрямую и не нужен. Но ребенку нужна счастливая мать, нужно ощущение безопасности. И его должен обеспечить отец. Ранний период отцовства – это время, когда мужчина заботится не столько о ребенке, сколько о жене. Он создает для нее среду защищенности и любви, а жена передает эти чувства ребенку. Это не метафора. Мы знаем, что состояние счастья имеет определенную гормональную формулу, и эти гормоны передаются младенцу с молоком матери. Но главное – родившийся ребенок чувствует мать тактильно, на слух, через запах, через интонации. Ребенок эмоционально воспринимает мать, отлично распознавая все ее состояния. Если женщина – в счастье, в радости, в усердии, несмотря на все физические трудности, недосып, усталость и прочее, тогда и ребенок хорошо растет и развивается. Счастье матери – это деятельность и ответственность мужчины. Поэтому, как это ни парадоксально, раннее отцовство – это супружество. Именно супружеская любовь и есть форма заботы отца о младенце.

Новорожденный ребенок отцу непонятен, потому что он еще не имеет своего образа. Но по мере того, как проходит послеродовая краснота и отчетливее проступают черты лица, мужчина все более пристально вглядывается в свое чадо. Для отцов внешность новорожденного очень часто имеет значение, в первую очередь, с точки зрения семейно‑родовых ожиданий: на кого похож? Мужчина всматривается в детское личико, пытаясь увидеть в нем себя, свою жену, своего отца или деда… И в этот момент в его душе зарождается, начинает искать свое место семейно‑родовая привязанность. Для возникновения отцовского чувства очень важно ощущение себя как продолжателя рода: мой дед родил отца, мой отец родил меня, и вот я родил своего ребенка, и он (мой ребенок) будет дальше продолжать наш род. Это, конечно, не чувства, а мысли, но они дают возможность мужчине почувствовать себя созидателем, активным проводником семейно‑родовой силы.

Для многих мужчин именно родовое чувство становится тем самым каналом, через который формируется отцовская любовь. Для многих, но не для всех. Некоторым молодым отцам намного важнее принимать участие в повседневных заботах о младенце – пеленать, купать, гулять, а позже водить на прием к врачу, в детский сад, на занятия в кружки и секции, вместе заниматься чем‑то интересным в выходные.

Третий путь пробуждения отцовской привязанности – через игру, поведение, общение. Ведь ребенок очень рано начинает откликаться на обращение взрослых, и уже через несколько месяцев отец может достаточно эмоционально с ним общаться.

И последнее. Мужчина не может почувствовать физиологически своего ребенка. Но он может почувствовать связь своего семени и своего ребенка. Это связь не очевидная, не прямая, она покрыта тайной. Мужчина отдает свое семя в лоно своей женщины, но дальше не контролирует, что с ним происходит. Никаких способов управлять зачатием ни у мужчины, ни у женщины нет. Но у них есть сила любви. Она таинственна, она духовна. Это не пробирка, в которую лаборант пипеткой переносит семя для того, чтобы произошло экстракорпоральное зачатие. Это естественный телесный процесс. Но для мужчины это очень важно – соединить соитие и рождение ребенка. Юноша не умеет ценить свое семя. И когда мальчики или юноши слышат слова из Псалтири или Ветхого Завета, где говорится о семени, это воспринимается ими как абстрактность, как метафора. А вот в отцовстве для мужчины открывается возможность отнестись к этому уже не как к метафоре, а как к реальности, как к величайшему Божьему дару. Отсюда возникает и ответственное отношение к этому акту, ответственность по отношению к женщине, к себе.

Притча об отцовской любви

Самый трепетный текст об отцовской любви – притча «О блудном сыне» из Евангелия от Луки. И когда он был еще далеко, увидел его отец его и сжалился; и, побежав, пал ему на шею и целовал его (Лк. 15:20). Это известная притча, которой Христос открывает любовь Божью к грешникам, которым желает спасения, а в буквальном прочтении это вечный сюжет о детско‑родительских отношениях, об отношениях сына с отцом. Обычно центральной фигурой в этой притче видят сына, который совершил тяжкие грехи и против нравственности, и против отца, растратив свою долю отцовского наследства. Поэтому притчу и назвали «О блудном сыне». Но на самом деле она не столько о сыне, сколько об отце, о превосходящей всё любви отца к сыну.

Отец в притче совершает три акта любви. Первый – когда отдает долю наследства младшему сыну, собравшемуся в дальние страны. Возможно, отец предполагал, что сын растратит полученные деньги в разврате и блуде. Но он, не останавливая сына, со смирением отдает ему его долю. Отец доверяет сыну, доверяет его взрослению, его будущему опыту. Такая не охраняющая, не сберегающая, а наоборот, рискующая любовь отличает отца от матери. Любви отца дороже развитие и опыт, любви отца дороже будущее покаяние, которого может и не быть. Отец рискует падением сына, и все‑таки свободы отнять не желает. Свобода любви – вот о чём в этой притче свидетельствует отец!

Второй акт отцовской любви – великая радость, которая охватывает отца, когда он видит сына. Томимый тоской, быть может, терзаемый сомнениями, правильно ли он поступил, отец выглядывает сына на склоне холма, где проходит дорога. Как долго он смотрел на эту дорогу? Неизвестно. Но он увидел сына издалека. Увидел и узнал! Любовь свидетельствует на расстоянии! Увидел и побежал навстречу! Побежал, чтобы обнять, а не пенять ему! Побежал, чтобы целовать, а не судить! Побежал не суд творить, но чтобы благословить и принять!

В этом акте любви нет никакой справедливости, никакой целесообразности, никакой строгости и педагогики, есть только любовь, которая «все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит» (1Кор. 13‑7)!

И третий акт любви: отец награждает падшего сына! Награждает как своего наследника, как вождя! А отец сказал рабам своим: принесите лучшую одежду и оденьте его, и дайте перстень на руку его и обувь на ноги, и приведите откормленного теленка, и заколите; станем есть и веселиться, ибо этот сын мой был мертв и ожил, пропадал и нашелся. И начали веселиться! (Лк. 15:22–24). Какая же это справедливость? Это же сверх всякой меры? Ну хорошо, отец простил блудного сына – это еще можно понять. Но за что же его награждать?! А секрет прост: отец возвеличивает своего сына, потому что сын должен жить как хозяин, а не как наемник. Любовь дарует величество сыну, величество наследства и родства. Так Бог дает человеку достоинство образа и подобия Своего!

Чем такая любовь отличается от материнской? Возможно ли, чтобы мать повела себя точно так же? Возможно. Но скорее всего, ее любовь проявится иначе. Давайте пофантазируем:

Мать встречает сына, возвращающегося из «страны далече» ни «с чем». Мать радуется, что сын жив и здоров. Готовит ему умыться и поесть, утешает его, успокаивает, укладывает, и… потом плачет. Плачет о грехах сына, о несбывшихся мечтах. Едва ли ей придет в голову награждать сына и возвращать его на место вождя.

Не таков отец! Ведь его задача не утешение, а наследие. Отцу важен вождь, которому он передаст власть и традицию.

Такова любовь отцовская в совершенстве, но не такова она бывает в начале. Любовь отцовская – подвиг и путь.

Неидеальный отец

Мой опыт священника и психолога, а также мой личный опыт показывает, что отцовские чувства не менее сильны, не менее нежны, чем чувства матери. Проблема в том, что согласно сложившемуся стереотипу, мужчина чувствовать не должен, иначе он «не мужик». Поэтому мужчины прячут свою любовь и нежность, боль и заботу. Прячут, но чрезвычайно страдают, если им не удается реализовать свое отцовство.

Одна женщина рассказывала, что после развода она вместе с детьми в течение нескольких лет пряталась от мужа. Когда же страсти улеглись и она, наконец, смогла «выйти из подполья» и спокойно обсудить с бывшим мужем их совместное прошлое, он рассказал ей, что чуть не сошел с ума оттого, что не мог видеться с детьми, разговаривать с ними по телефону. Он страдал так, что в прямом смысле бился головой об стену, потому что эта боль разлуки с детьми, боль утраты, боль потери, боль вины, боль неразделенной любви была невыносимой. А поделиться ему было не с кем.

Чувство своей отцовской несостоятельности, своей нереализованной любви к детям порой настолько невыносимо, что мужчина запрещает себе его испытывать, не признается в нем никому, даже самому себе.

Что же делать «неидеальному» отцу, чтобы не впадать в отчаяние? Во‑первых, отказаться от идеалов, которые недосягаемы. Во‑вторых, понять, что изменения возможны, и эти изменения чаще всего вполне достаточны для реализации той жизненной цели, которую человек в себе чувствует, может быть, только интуитивно. Ведь люди очень часто отказываются от сценария своей жизни, потому что им кажется, что они не смогут его реализовать, – у них не хватит сил, способностей, талантов. Это ошибка. Большинство мужчин способны быть отцами. Не идеальными, конечно. Идеальных отцов вообще не существует. Не «хорошими» и не «плохими», потому что эти определения слишком абстрактны. Большинство мужчин может осуществить свое отцовство, личностно вырасти в нем и передать своим детям желание родительствовать, продолжать род.

В‑третьих, мужчине нужно понимать, что его время наступает не сразу. Ему нет надобности специально выстраивать какие‑то особые отношения с младенцем, они выстроятся сами, но позже и на другой основе. Мать занимается маленькими детьми. До поры, до времени ребенок должен насытиться любовью, заботой, комфортом – всем тем, что может дать ему мама. Но чем старше становятся дети, тем интереснее им быть в области влияния отца, ведь общение с ним – это развитие, игры, дела, совместная деятельность. У отца и ребенка постепенно открывается все больше возможностей для общения. Их отношения могут становиться более богатыми, более интересными, более многофункциональными и, стало быть, более близкими.

В‑четвертых, не стоит забывать, что мужчина созревает позже, чем женщина, поэтому и желание отцовства приходит к нему позже. Женщина уже в 16–17 лет мечтает стать женой, матерью.

Мужчина в норме созревает годам к тридцати. Не случайно по Номоканону (византийскому сборнику церковных правил VI–VII вв.) именно с тридцати лет можно рукополагать в священники. В этом правиле очень точно зафиксирована реальная, природно‑социальная картина созревания мужчины.

Если мужчина вступает в брак до 28–30 лет, то мужественность и отцовство будут «дорастать» в нем уже внутри брака, параллельно семейным отношениям. И первые дети могут настоящего отцовства недополучить. Это не трагично, потому что по мере взросления отец будет меняться. И, может быть, дети проникнутся еще большей любовью к отцу, если увидят, что он меняется не в сторону деспотизма, а в сторону осмысленности своей власти.

На формирование отцовства влияет и модель отношений в родительской семье. Ничего не поделаешь, опыт собственного детства доминирует в личности. Мужчине трудно стать ответственным супругом и отцом, если в его жизни такого отца не было. Что же делать? Прежде всего, со смирением признать этот факт. Любой взрослый мужчина, недополучивший отцовского воспитания, может восполнить его в себе. Да, это непросто. Но ведь у нас есть возможность черпать отцовство не только из рук отца, деда, но и из рук учителя (если довелось встретить хорошего учителя), духовного отца. Кому‑то мужественность открывается через тренера, врача, начальника на работе. У мужчины много источников «доотцовствования» себе самому. Плюс, конечно, собственное личностное развитие, культура, религия, традиции – все это тоже помогает восполнить недостаток отцовства.

Это «доотцовствование» нельзя назвать полной, глобальной перестройкой своей личности. Такого не бывает. Человек способен изменить себя на 5–7%, не больше. Конечно, личность невозможно измерить в процентах, и цифры эти весьма условны. Они просто показывают ограниченность наших возможностей. Тем не менее, и эти пять процентов могут преобразить человека, его жизнь, его отношения с другими до неузнаваемости.

Каким образом человек может изменить сам себя? Я убежден, что начинать надо с выстраивания отношений со своим родным отцом. Это очень трудно, особенно для тех, кто своего отца совсем не знал. Таких мужчин, к сожалению, много. И задача, которую мы сейчас определили как главную, может натыкаться для них на чисто физическое препятствие – отсутствие ощущений от отца. Препятствие серьезное, но преодолимое.

О выстраивании отношений с отцом говорится в пятой заповеди: Почитай отца твоего и мать твою, чтобы продлились дни твои на земле. (Быт. 20:12). Что такое «почитание»? Это признание, принятие, уважение и благодарность. Следовательно, прежде всего человеку необходимо признать своего отца: «NN, такого‑то года рождения, который живет там‑то (или жил там‑то, похоронен там‑то). Я знаю – это мой отец». Мужчины, которые отказываются от своего отца, не только согрешают против Бога, но и поразительным образом теряют свою мужественность и свое отцовство. Таким образом, мы видим, что связь с отцом – это доминирующая черта мужчины, очень важная и крайне необходимая для гармоничного развития его личности.

Признав отца, необходимо его принять: «Я плоть от его плоти. Во мне его генетика. Во мне его семья. Я принимаю его как часть, как половину себя».

Далее – взрастить в себе уважение к отцу. Часто приходится слышать: «А за что мне его уважать?» Дело не в каких‑то человеческих достоинствах. Отца уважают не потому, что он хороший человек, а просто по факту: «Он меня родил, он мой отец по своему сущностному, онтологическому статусу». Все. Больше тут никаких отступлений быть не может. Даже если он не воспитывал, даже если он отказался жить с матерью и навсегда ушел из семьи, это ничего не меняет.

И, наконец, благодарность – за то, что родил, за то, что дал свое имя, дал свою родословную.

Вот эти четыре составляющие почитания достаточны для того, чтобы мужчина дальше «дородительствовал» себе самому, «доотцовствовал», то есть стал себе самому отцом и воспитателем. Это начальный этап, это фундамент, на котором можно строить и воспитывать свою личность.

IV. Мужское воспитание

Все лучшее – детям?

Современную семью часто называют детоцентристской, то есть ставящей детей в центр своих интересов. Это семья, где взрослые придают слишком большое значение детям, где дети главная ценность, сверхценность. Иерархия ценностей в такой семье начинается и заканчивается детьми, их интересами, их желаниями. «Все лучшее детям» – такой лозунг не вызывает удивления.

Как правило, детство оказывается на вершине ценностной пирамиды, когда обществу грозит вымирание, демографическая катастрофа. Тогда рождение и воспитание детей, здоровых и активных, становится доблестью и всячески поощряется. Однако в России лозунг «Все лучшее детям» не соответствовал эпохе демографической «ямы».

Детоцентристские семьи не бывают многодетными. Для них на первом месте стоит качество жизни и развития ребенка. Взрослые усиленно занимаются его образованием, развитием, здоровьем. Интересы ребенка могут пониматься по‑разному, но они в любом случае – главная ценность. Интересы других членов семьи в расчет, как правило, не принимаются.

Кто же в семье ближе всех к ребенку? Конечно, мать. А потому мать оказывается в центре всей семейной структуры как главный хранитель семейных ценностей. Мать оказывается союзником и партнером ребенка, складывается своеобразный альянс мать‑дитя. Мать находится рядом, когда ребенок ест, делает уроки, засыпает… Детоцентристкая семья на поверку оказывается семьей женоцентристской. Это функциональный сдвиг, а по сути – дисфункция семьи, вызванная искажением иерархии ценностей.

Детоцентризм – это миф, иллюзия. Разве можно назвать детоцентристской семью, где отказываются иметь больше детей ради «качества жизни» единственного чада?

Да и истинные ценности детоцентристских семей иногда имеют мало общего с ценностями самого ребенка, его здоровья, его развития. Вместо этого семья часто обслуживает семейные мифы, сложившиеся в эпоху тяжелых испытаний. Например, детство – сверхценность для поколений, переживших войну, голод, гонения, переселения, когда могли погибнуть дети. В этих условиях естественно возникает страх за беззащитных детей, и семья принимает на себя негласное обязательство делать всё, чтобы этого ужаса впредь не повторилось. Бывает и так, что семья, пережив в одном или двух поколениях бедность и унижения, ставит своей целью компенсировать это благоденствием и удовлетворением всех возможных желаний молодого поколения. Так могут возникать мифологии детоцентризма, за которыми стоят страх и непережитые травмы, а не подлинная любовь к детям и не подлинная забота о них.

Подлинные интересы детства реализуются только в семье, где центральным ценностным звеном являются родители, которые работают, чтобы кормить и обеспечивать детей, и счастьем своим учат детей быть счастливыми в своей жизни. В центре ценностей нормативной семьи стоят супруги, а в центре супружества – Бог. Так выглядит Малая Церковь (ср. Кол. 4:15). Какова роль отца (супруга) в такой семье? Это роль лидера, ведущего, патриарха. Роль, по сути, не от мира сего. Как ни парадоксально это звучит, но это так. Роль матери – природа, роль отца – сверх природы. Функция матери – родить дитя в мир, функция отца – привести дитя в мир и научить в нем жить.

Чего не может дать мать

Итак, отец – это тот, через кого ребенок вошел раз и навсегда в мужскую линию рода. Это мужчина, который родил ребенка[5]. Разумеется, в норме функция отца этим не ограничивается. Но в наше время значительная часть семей – неполные, а там, где дети воспитываются и отцом, и матерью, отношения с отцом часто складываются вроде бы нормально, но без особенного чувства супружеского единства, солидарности. Тем не менее само по себе физическое присутствие отца в жизни ребенка – это фундамент, на котором вырастает его собственное родительство, его отцовство. Важно, чтобы у ребенка был этот опыт. Базис опыта закладывается в психофизиологическом родстве, когда мальчик растет рядом с отцом и в ощущении присутствия, со‑бытия с отцом. Не просто с мужчиной, а с отцом. При этом отец может даже ничего особенного не делать. Так называемая «отцовская педагогика», разумеется, очень важна, особенно для мальчика. Но даже если отец не очень одарен педагогически, дети на него смотрят и учатся просто на его примере. Педагог Франко Нембрини[6]вспоминает о таком эпизоде. Он сидел, проверял школьные тетради, проставлял отметки и вдруг заметил, что младший сын стоит и пристально за ним наблюдает. По глазам мальчика было видно, какое значение он придает тому, чем занимается отец. В них читалось: если отец так долго проверяет тетради, значит, это нужно, значит, это имеет смысл.

Жизнь отца – целенаправленная, честная, ценностная, нравственная – сама по себе для детей уже имеет огромное значение. Отец – это носитель смысла. Поэтому я хочу сказать молодым мужчинам: даже если вы просто будете присутствовать в семье как отцы, просто будете жить перед детьми целостно, открыто, осмысленно, это уже много.

Можно сказать, что самый минимальный уровень отцовства – это присутствие, со‑бытие. Минимальный и нормативный. Норма – это когда отец открыт ребенку и ребенок может перенимать качества, которые находятся в зоне ответственности отца. Нормативный уровень предполагает возможность отцу и ребенку быть вместе, даже если никакого «воспитания» нет. Чтобы ребенок мог находиться в поле влияния отца, отец у него должен быть. Просто быть. Он должен быть живым, открытым и, желательно, счастливым. А счастливым он может быть рядом с любимой женщиной.

Только отец может научить сына быть мужчиной. Мать этого не может не потому, что ей не хватает умения, хитрости и знания психологии, а просто потому, что она не мужчина. Мать не может быть мужчиной, как бы ей этого не хотелось. Она не может узнать, перечувствовать, пережить, перестрадать тех процессов и состояний, через которые проходит мальчик, вырастая в мужчину.

Для взрослеющего сына очень важен опыт освоения правил и норм, которые действуют в мужской среде. Женщина их не знает, а следовательно, и научить им мальчика не может. Например, мать не знает, как здороваются мужчины, как спорят, как рассказывают о своих чувствах, и рассказывают ли вообще. Мать не может научить сына, как держать в руках нож или лопату по‑мужски, а не по‑женски. И ещё великое множество деталей чисто мужского поведения мать не знает и знать не может.

Мать учит ребенка чувствовать себя, знать себя, заботиться о себе. Мать помогает мальчику построить отношения с отцом, с братьями и сестрами, с учителем. Но развитие отношений с другими людьми строятся не на заботе о себе, а на правилах и нормах. Их открывает ребенку отец. Мать учит быть эгоцентристом, отец – социоцентристом. Усвоив оба эти навыка, человек может подняться на уровень альтруизма.

Если ребенок не научится заботиться о себе, он может оказаться в зоне риска, в зоне угрозы жизни и здоровья (алкоголизм, наркомания, экстремальный образ жизни, бессмысленный риск, пренебрежение здоровьем). Забота о себе – необходимый, но не последний этап развития личности. Мать ведет ребенка на этом отрезке жизни, одновременно показывая, что, кроме его интересов, есть ещё интересы её самой. Ребенок видит, что маме нужно поесть, выспаться, отдохнуть. Так он открывает мир потребностей других людей.

Для дальнейшего развития человеку необходимо, с одной стороны, обладать смелостью, уметь пренебрегать личным комфортом и, с другой стороны, освоить правила и нормы поведения. Для мальчика личный комфорт (тепло, сытно, уютно, сухо) связан с материнской заботой. Но вот развитие вступает в зоны некомфортные: дикая природа, мастерская отца или гараж деда, уличная компания или командные соревнования. Эти зоны регулируются не заботой о себе, а заботой об отношениях и о других, о команде, порой в ущерб себе. Это зона риска, опасности. Ребенок испытывает тревогу и страх, ему требуется поддержка. Эту функцию выполняет отец. Он защищает, подстраховывает, когда ребенок должен сделать смелый шаг, рывок в неизвестное. Мать в этой ситуации скорее просто не даст сыну рисковать.

Впрочем, некоторые матери могут и здесь заменить отцов. Став «мужчинами», они с немужской смелостью и твердостью крепкой рукой ведут сыновей по трудной тропе открытий и испытаний. Но вот испытания окончены, сын возвращается домой. Но дома его не ждет теплая, эмоциональная встреча, не ждут пироги и теплая постель, сухая одежда и уют дома. Мать возвращается вместе с сыном, столь же уставшая и нуждающаяся в заботе. Человек не может быть сразу в двух ролях. Если женщина – «отец», то материнские функции выполняются ею не полно, или просто не выполняются. Да и отцовские выполняются плохо. Иными словами, если мать пытается воспитать в детях и мужские, и женские качества, она, как правило, не дает ни того, ни другого.