Власов Ю. Белый омут.€

Его герой, курсант военного училища, мечтает о большой, всеобъемлющей любви и в то же время страдает от своей чувственности и влюбчивости: «Я человек без воли. У меня нет твердости в характере. Женщины — это позорная слабость. Настоящий мужчина должен знать свое дело, служить ему. Женщины не способны отвлечь его: Это у слабых, дряблых людей все интересы в женщинах. И вообще, что значит женщина? Это развратно, гадко говорить сразу о многих женщинах. Должно быть имя, ^которое я стану боготворить. Я встречу одну, полюблю одну и никогда не увижу никого, кроме нее. А я? Я?.. Мысль о том, что я смею думать о поцелуях, огорчает. Почему я так испорчен? Почему прикосновения к Наденьке были столь желанны? Почему брежу ими?..» '

Извечные темы школьных диспутов — как отличить любовь от увлечения, можно ли любить одновременно троих и т. п.— на самом деле вовсе не смешны. Они волнуют не только юношей, но и девушек. Передо мной дневник ленинградской школьницы (сейчас уже взрослой). Его центральная тема — безответная, тянущаяся с 6 класса любовь к однокласснику. В 8 классе рядом с этим чувством на короткий срок возникает совсем иное: «Витька — самый сильный мальчишка из нашего класса и самый лучший физкультурник. И вот у меня появилось теперь вдруг сильное желание обнять его, прислониться к нему... Такого чувства я к Сашке не испытывала. Мне хотелось быть с ним всегда рядом, но не это. Конечно, я много мечтала о ласках, но я всегда мечтала об этом, когда была одна. Когда я была с ним рядом, я совершенно забывала об этом. С Витькой — наоборот. Это чувство возникает тогда, когда мы садимся близко друг к другу или когда я прикасаюсь к его руке. Дома я о нем никогда не думаю. Сегодня, кажется, в первый раз... Что делать? Ведь это просто гадость, когда чувствуешь такое к человеку, которого нисколько не любишь».

Педагогика традиционно заботилась о подавлении в подростках чувственности путем табуирования телесных переживаний, «грязных разговоров» и т. п. Однако обсуждение запретных тем со сверстниками не только помогает подростку получить информацию, в которой ему отказывают взрослые, но и осознать естественность своих переживаний и отчасти разрядить их напряженность, ослабить страх смехом. Как ни отвратительна подростковая похабщина, в известном смысле она выполняет те же функции, что и «смеховая сексуальность» взрослой культуры. Мальчики-подростки, которых неудержимо тянет говорить на эти темы, вовсе не обязательно вырастают эмоционально ущербными. Трудности психосексуального порядка, пожалуй, чаще встречаются у тех, кто стоит в стороне, чьи эротические переживания не находят вербализации и поэтому уходят вглубь и закрепляются. •

Не в силах принять собственную формирующуюся сексуальность такие подростки бессознательно стараются отгородиться, спрятаться от «фактов жизни» с помощью психологических защитных механизмов. Один из них, детально описанный Анной Фрейд,— аскетизм, подчеркнуто презрительное и враждебное отношение ко всякой чувственности, которая кажется такому подростку низменной и грязной. Его идеалом становится не просто контроль над своими чувствами, а полное их подавление. Другая типичная подростковая защитная установка — интеллектуализм. Если «аскет» хочет избавиться от чувственности, так как она «грязна», то «интеллектуал» находит ее «неинтересной». Хотя требования моральной чистоты и самодисциплины сами по себе вполне положительны, их гипертрофия влечет за собой искусственную самоизоля-цию от окружащих, высокомерие и нетерпимость, за которыми кроется страх перед жизнью.

Ни один морально ответственный взрослый не станет специально дразнить и разжигать подростковую сексуальность, но и слишком жестко табуировать ее естественные проявления не следует. Это может вызвать обратный эффект — тайную и в силу этого болезненную одержимость запретным «сексом» либо иррациональный страх, который отрицательно скажется на половой жизни взрослого. Очень многие психосексуальные нарушения коренятся именно в ошибках полового воспитания.

Однако здоровая сексуальность предполагает не только принятие собственной чувственности и телесного Я, но и выработку целой системы нравственно-коммуникативных качеств и навыков, которые можно приобрести только в практическом общении с другими людьми. А. С. Макаренко был глубоко прав, когда писал, что человеческая любовь «не может быть выращена просто из недр простого зоологического полового влечения. Силы "любовной" любви могут быть найдены только в опыте неполовой человеческой симпатии. Молодой человек никогда не будет любить свою невесту и жену, если он не любил ~своих родителей, товарищей, друзей. И чем шире область этой неполовой любви, тем благороднее будет и любовь половая» [56].

По данным К. Штарке и В. Фридриха [330], сексуальная удовлетворенность и психическое благополучие взрослого человека во многом зависят от морально-психологической атмосферы, в которой протекало его детство. Доверительные отношения с родителями, особенно с матерью, общая эмоциональная раскованность и открытость семейных отношений, терпимое, светское отношение родителей к телу и наготе, отсутствие жестких вербальных запретов, готовность родителей откровенно обсуждать с детьми волнующие их деликатные проблемы — все эти факторы облегчают ребенку формирование здорового отношения к сексуальности. Однако они в свою очередь зависят от множества социокультурных условий: образовательного уровня родителей, моральных принципов, усвоенных ими в детстве, и их собственного сексуального опыта, а также от общих ценностных ориентации культуры, на которые осознанно или неосознанно равняются индивидуальные семейно-бытовые отношения, вербальные запреты, телесный канон и т. п. Игнорировать эти исторические, прежде всего национальные, различия и пытаться насильственно ломать их — бессмысленно и опасно.

Помимо семейных условий, важным фактором психосексуального развития человека является опыт разностороннего, с раннего детства, общения между мальчиками и девочками. И эксперименты с животными, и многочисленные наблюдения за детьми показывают, что коммуникативные свойства личности, ее способность к эмоциональному сопереживанию и душевной открытости во многом зависят от дружеских отношений с лицами противоположного пола в детстве. Не нужно бояться детских и подростковых влюбленностей. Хотя они подчас представляют взрослым много хлопот, в долгосрочной перспективе отсутствие таких контактов гораздо опаснее.

Несмотря на всю демократизацию взаимоотношений между юношами и девушками, психологически они совсем не так элементарны, как подчас кажется взрослым. Современный ритуал ухаживания проще традиционного, зато он нигде не кодифицирован, что создает нормативную неопределенность. Характерно, что большая часть вопросов, задаваемых подростками и юношами, касается не столько психофизиологии половой жизни, всей сложности которой они еще не осознают, сколько ее нормативной стороны: как надо себя вести в' ситуации ухаживания, например во время свидания, когда можно (и нужно) целоваться и т. д.

Озабоченность ритуальной стороной дела иногда настолько сильна, что молодые люди остаются глухи к переживаниям друг друга, даже собственные чувства отступают перед вопросом, «правильно» ли они поступают с точки зрения норм своей половозрастной группы. Ухаживание — это игра по правилам, которые, с одной стороны, весьма жестки, а с другой — довольно неопределенны. Не заботиться об этих правилах может лишь тот, кто уже овладел ими или кто целиком поглощен любовью. Первое дается опытом, второе — глубиной и зрелостью чувства.

Это касается не только ритуала знакомств, свиданий, поцелуев, но и самой интимной близости. Хронологическое расстояние от знакомства и влюбленности до половой близости у современной молодежи значительно короче, чем раньше. Например, среди немецких (ГДР) юношей и девушек, опрошенных К. Штарке, одновременное начало любовных и сексуальных отношений с будущим супругом зафиксировано у 5%, с интервалом в 1 мес. — у 13%, до четверти года — у 29%, до полугода — у 22%, до года—у 19%, более года — у 12% [329]. У 40% опрошенных К. Штарке молодых людей уже первая любовь завершилась интимной близостью (у 50% первая любовь осталась целомудренной, а 10% начало половую жизнь еще до настоящей влюбленности) [329].

Однако независимо от мотивации и нравственной стороны дела сексуальная инициация, т. е. первая половая близость, часто напоминает экзамен. Хотя это событие предвосхищается в мечтах и ему, как правило, предшествует определенная подготовка (петтинг и т. п.), оно нередко сопряжено с психологическими трудностями. Неопытный юноша иногда боится неудачи (отсутствия эрекции или преждевременной эякуляции), девушка не уверена в своей сексуальной привлекательности, обоих могут шокировать непривычные телесные запахи, семенная жидкость и увлажнение влагалища иногда воспринимаются как «грязь» и т. п. Обилие незнакомых ощущений и сама ситуация «проверки», «испытания» заставляют молодых людей прислушиваться больше к своим собственным переживаниям, чем к чувствам партнера, что отнюдь не способствует самозабвению.

Согласно традиционным нормам, ведущая роль в сексуальной инициации принадлежит мужчине, который «учит» женщину сексу, заставляя женское тело «звучать». В прошлом веке, когда мужчины, во всяком случае из господствующих классов, приобретали первый сексуальный опыт в публичных домах или со старшими женщинами, а затем передавали его своим молодым и несведущим женам, большей частью так оно и было. Сегодня сексуальная инициация чаще происходит среди сверстников, которые одинаково неопытны. В дальнейшем юноши стараются преувеличивать, а девушки — скрывать свою искушенность. Однако опыт мастурбации или краткосрочный сексуальный контакт еще не делает мальчика мужчиной. Не зная особенностей женской психофизиологии, он ждет реакций, похожих на его собственные. В таком же положении находится и девушка, которая должна в придачу скрывать свои желания, чтобы не поставить партнера в обидное для его мужского достоинства положение «ученика». Отсюда следует большая, чем в прошлом, необходимость систематической, в том числе сексологической, подготовки молодежи к браку.

Переживание первого полового акта, как и все прочие человеческие переживания, в высшей степени индивидуально, обобщать их весьма рискованно. Например, многие убеждены, что дефлорация всегда очень болезненна; у некоторых девушек ожидание боли вызывает панический страх. Между тем опрос 130 американских студенток [346] показал, что сильную боль при первом сношении испытали 32,3%, умеренную — 40, никакой боли не ощутили 27,7%. У одних (39,2%) боль длилась несколько минут, у других (13,1%) — меньше часа, у третьих (10%) — несколько дней. При этом, вопреки распространенному мнению, эти болевые ощущения гораздо меньше зависят от возраста, сексуальной искушенности и нежности мужчины, нежели от собственных психологических установок и, возможно, анатомо-физиологических особенностей женщины. Для каких-либо практических выводов этих данных недостаточно; ожидание боли в одних случаях может усиливать, а в других — уменьшать боль, но сама проблема заслуживает серьезного внимания гинекологов.

Очень различны и субъективные оценки первого коитального опыта. По данным Штарке и Фридриха, 81% мужчин и 51% женщин оценили свой первый половой акт вполне положительно, 11% мужчин и 18% женщин нашли его не особенно удачным, а треть женщин — даже неприятным [330]. Это может объясняться как устойчивыми личностными, так и случайными ситуативными причинами _ уровнем ожиданий, эмоциональным настроем, характером отношений и поведением партнера, морально-эстетической оценкой происходящего, внешней обстановкой и т. д.

Поскольку подростковая и юношеская сексуальность доставляет родителям и учителям много забот, раннее (по каким нормам — обычно не уточняется) начало половой жизни ассоциируется в обыденном сознании с различными отрицательными явлениями — плохой успеваемостью, преступностью, алкоголизмом, нервно-психическими расстройствами и т. д., Такая связь действительно существует. Например, по данным А. Венера и К. Стюарта, общий уровень сексуальной активности у американских подростков статистически значимо коррелирует с такими действиями, как кражи, угон автомашин, вандализм и насилие, а в меньшей степени — также с употреблением слабых наркотиков, курением, употреблением алкоголя и сильных наркотиков (девиантные действия называются в порядке тесноты их связи с сексуальной активностью) [343]. Связь между коитальным опытом подростков и их участием в делинквентных действиях обнаружили также П. Миллер и У. Саймон [258]. Ранняя половая жизнь и добрачное сожительство значимо коррелируют у американской молодежи с употреблением наркотиков, в частности марихуаны [365]. Однако универсальны ли такие зависимости, и какова их причинно-следственная связь?

Высокая сексуальная активность сама по себе не является причиной антисоциального поведения. За указанными выше корреляциями прослеживаются прежде всего контуры определенной молодежной субкультуры, где ранняя или экстенсивная половая жизнь, курение, выпивка и наркотики служат своего рода знаками самостоятельности и взрослости и противопоставляются родительским влияниям. Недаром, по данным П. Миллер и У. Саймона, сексуальный опыт юношей (у девушек картина неопределенная) положительно коррелирует с вовлеченностью в групповую активность сверстников и с отчуждением от родителей.

Там, где юношеская сексуальность как таковая особо не табуируется, ее связь с девиантным поведением ослабевает и даже вовсе исчезает. Начало половой жизни везде означает рост автономии молодых людей от старших, особенно от родителей, иначе и не может быть, так как это — один из универсальных признаков взрослости. Однако начало половой жизни не обязательно имеет отрицательные социальные последствия. Например, в ГДР сексуальная активность юношей и девушек положительно коррелирует с трудовой и общественной активностью, спортивными достижениями, культурными и эстетическими интересами [330]. Вот как выглядит эта зависимость в сфере общения (табл. 7).

Таблица 7

Сравнение сексуальной активности и социальной контактности молодежи ГДР (в процентах) [330]

В сексуальной области	Социальная контактность
очень активны	активны	малоактивны или пассивны
очень активны
активны
малоактивны
пассивны

Хотя прямой зависимости между разными сферами общественного и личного бытия нет, тем более нет и обратной их зависимости. Особенно поучительно приведенное немецкими учеными сравнение сроков начала половой жизни со школьной успеваемостью подростков. Здесь выявились следующие тенденции [330].

1. Юноши, начинающие половую жизнь между 17-м и 18-м годом, имеют в среднем лучшую успеваемость, чем те, кто делает это раньше или позже.

2. Девушки, начинающие половую жизнь до 16 лет, учатся хуже тех, кто делает это между 17-м и 19-м годом.

3. Студенты, окончившие школу на «отлично» и «очень хорошо», начинают половую жизнь в среднем в 17,6 года, окончившие на «хорошо» — в 17,3 года и на «удовлетворительно» — в 16,9 года. У студенток такой статистической связи не обнаружено.

4. Юноши и девушки, часто меняющие сексуальных партнеров, учатся в среднем несколько хуже тех, чьи сексуальные отношения стабильны.

Это значит, что социально неблагоприятным (с точки зрения учебной успеваемости) фактором для юношей является слишком раннее или слишком позднее (по сравнению со статистической нормой для данного поколения и субкультуры), для девушек — слишком раннее начало половой жизни и для обоих полов — экстенсивные и поверхностные сексуальные контакты. Что же касается более старших юношей и молодых взрослых, то для них половая жизнь, если она принимает социально и культурно приемлемые формы, имеет положительное значение; считать ее несовместимой с общественно-трудовой, культурной и прочей социальной активностью нет никаких оснований. О взаимосвязи сексуального поведения и типа личности речь пойдет позже. Однако уже у подростков эта связь неоднозначна.

Распространенная трудность подросткового и юношеского возраста, сильно влияющая на сексуальное поведение,— застенчивость, тесно связанная с интровер-сией, а у мужчин нередко также и с невротизмом [282]. Знакомство и сближение с лицами противоположного пола даются застенчивым людям гораздо труднее. Сравнение 100 застенчивых и 100 незастенчивых студентов американских колледжей показало, что первые обладают значительно меньшим сексуальным опытом, причем чем больше сексуальная интимность, тем рельефнее разница между группами. Первый половой акт (его пережили 37% застенчивых и 62% незастенчивых) у застенчивых людей чаще вызывает отрицательные эмоции, чувство стыда или вины. Это имеет двойственные психологические последствия. С одной стороны, застенчивые чаще стремятся к более интимным, нежным, индивидуализированным любовным отношениям. С другой стороны, некоторые мужчины этого типа ищут выхода из психологических труд-ностей в обезличенных, анонимных связях, которые не требуют от них подлинного самораскрытия, но и не дают психологического удовлетворения.

Либерализация половой морали ставит таких людей, особенно юношей, в трудное положение. Застенчивый интроверт (Вертер) никогда не считался маскулинным характером. Однако культура ориентированная на романтический идеал любви, давала ему определенную компенсацию. Теперь положение изменилось. Юноша (отчасти это верно и для девушек), который по свойствам своего характера не может или не хочет воспользоваться либерализацией норм сексуального поведения, подчас чувствует себя белой вороной среди сверстников.

Это особенно заметно в молодежной субкультуре США, где девиантным состоянием стали считать не добрачные связи, а сохранение девственности. Как показало углубленное психологическое исследование группы американских студентов-старшекурсников [224], либерализация половой морали вовсе не избавляет молодых людей от трудностей. Многих юношей (32%) смущает потенциальное интеллектуальное соперничество с девушкой. По признанию одного из них, он никогда не ухаживает за однокурсницей, которая учится лучше, чем он сам. Страх вызывает и возможная большая сексуальная опытность женщины. «Заниматься любовью с кем-то более опытным, чем я, для меня - ужас... Я хочу жениться на девственнице не потому, что она чиста, а потому, что она имеет меньше опыта».

Особенно сложно положение девственников (таковых оказалось 26% выборки). Почти все они чувствуют себя весьма неуютно, а их образ Я значительно менее благоприятен, чем у сексуально искушенных мужчин. Они гораздо более тревожны, склонны к самокритике, менее уверены в себе, считают себя слабыми и неудачливыми. Желание скрыть свою девственность вносит настороженность и в их отношения с друзьями собственного пола. Подростки и младшие юноши свободнее и полнее раскрываются перед друзьями своего пола, чем перед женщинами, которых они еще стесняются. У молодых мужчин (около 20 лет) главным «конфидентом» (доверенным лицом), уже становится женщина, чему благоприятствует и сексуальная близость. Поскольку у девственников этого канала коммуникации нет, у них самый низкий уровень самораскрытия.

Снова я должен призвать читателя к осторожности. Психологи, социологи и психиатры невольно следуют стилю мышления и ценностным ориентациям своей эпохи. В начале XIX века много писали об опасностях и отрицательных последствиях раннего начала и экстенсивных форм половой жизни и мало кто обращал внимание на явно невротические черты так называемой романтической личности с ее экзальтацией, мистицизмом и неспособностью к простым человеческим отношениям, включая сексуальные. Во второй половине XX века, наоборот, подчеркиваются патогенные аспекты некоммуникабельности, сексуальной заторможенности и т. д. На самом деле плохи любые крайности. В то же время нельзя — это и жестоко, и бессмысленно — подгонять всех людей под один ранжир. «Величайшая возможная ошибка в этой области...— представление, что все остальные люди в точности такие же, как мы, а если нет, то они должны стать такими... Никакие сексуальные правила, законы или идеалы не охватывают в равной степени интроверта и экстраверта, невротика и устойчивого индивида; пища одного человека может быть ядом для другого. С понимания этого начинается психическое здоровье» [157]. Индивидуальные вариации и типы человеческой сексуальности тесно связаны с половыми различиями. Что же мы знаем об этом предмете?

МУЖСКАЯ И ЖЕНСКАЯ СЕКСУАЛЬНОСТЬ

Стать взрослым — значит стать мужчиной или женщиной, но что это, собственно, значит? Общая логика психологии половых различий как особого раздела дифференциальной психологии принципиально та же, что и в биологических, и общественных науках. Психологические половые различия (иногда их называют половым дипсихизмом) признаются существенными, но вместе с тем относительными, зависящими от конкретного содержания деятельности и социальных половых ролей [42, 235]. С изменением системы половых ролей многие традиционные психологические различия между полами, на которых основывались стереотипы маскулинности и фемининности, исчезают или резко уменьшаются, а сами эти образы становятся менее полярными и однозначными, чем раньше, тем не менее, определенные существенные различия в характере деятельности, направленности интересов и протекании психических процессов у мужчин и женщин сохраняются.

Соответственно изменяется и содержание категорий маскулинности (М) и фемининности (Ф) в теоретической психологии. Раньше они считались строго дихотомическими, взаимоисключающими, причем всякое отступление от норматива воспринималось как патология или шаг в направлении к ней (ученая женщина — «синий чулок» и т.п.). Затем жесткий нормативизм уступил место идее континуума маскулинно- фемининных свойств. На этой основе западные психологи в 30—60-х годах сконструировали несколько специальных шкал для измерения М/Ф умственных способностей, эмоций, интересов и т. д. (тест Термана-Майлс, шкала М/Ф MMPI, шкала маскулинности Гилфорда и др.). Все эти шкалы предполагают, что индивиды могут в пределах какой-то нормы различаться по степени М и Ф. Однако сами свойства М/Ф представлялись все же альтернативными, взаимоисключающими: высокая М должна коррелировать с низкой Ф и обратно, причем для мужчины нормативна, желательна высокая М, а для женщин — Ф. Вскоре, однако, выяснилось, что далеко не все психические качества поляризуются на «мужские» и «женские». Кроме того, разные шкалы (интеллекта, эмоций, интересов и т. д.) в принципе не совпадают друг с другом: индивид, высокомаскулинный по одним показателям, может быть весьма фемининным по другим.

Например,, соревновательные виды спорта издавна считались мужскими. Женщины-спортсменки обычно обнаруживали низкие показатели по традиционным измерениям Ф, так что ученые были склонны считать их характер скорее маскулинным. В ряде случаев это подтверждалось и" эндокринологически. Однако недавнее исследование группы канадских теннисисток и гандболисток и сравнение их со спортсменами-мужчинами показали, что эти девушки сочетают в себе ряд «маскулинных» качеств (соревновательность, упорство, бескомпромиссность в борьбе и т. п.) с высоким уровнем Ф [274]. В другом исследовании сравнение группы студенток — членов университетских сборных команд и контрольной группы студенток того же университета показало, что спортсменки менее фемининны, но не более маскулинны, чем неспортсменки, независимо от вида спорта [128].

Новые, более совершенные, тесты [103, 327] рассматривают М и Ф уже не как альтернативы, полюсы одного и того же континуума, а как независимые измерения. Сравнение показателей одного и того же индивида по шкалам М и Ф позволяет вычислить степень его психологической андрогинии; андрогинными считаются индивиды, имеющие высокие показатели и по Ф, и по М, что позволяет им менее жестко придерживаться поло-ролевых норм, свободнее переходить от традиционно женских занятий к мужским и т. д.

Понятие психологической андрогинии касается не соматических качеств, а только поведения и установок; речь идет о независимости, заботливости и способности выполнять специфические мужские, специфические женские и не дифференцируемые по полу функции. В результате вместо простой дихотомии «мужского» и «женского» появилось 4 психологических типа: маскулинные мужчины (высокие показатели по маскулинным и низкие — по фемининным чертам); фемининные мужчины (много фемининных и мало маскулинных черт); андрогинные мужчины (высокие показатели по обеим шкалам); психологически недифференцированные мужчины (низкие показатели по обеим шкалам) и такие же 4 категории женщин.

Сравнение этих типов показало, что максимальное соответствие индивида полоролевому стереотипу, т. е. высокая М у мужчин и высокая Ф у женщин, отнюдь не гарантия психического и социального благополучия [354]. Фемининные женщины часто отличаются повышенной тревожностью и пониженным самоуважением; эти черты даже входят в набор Ф. Маскулинные мальчики-подростки чувствовали большую уверенность в себе и удовлетворенность своим положением среди сверстников, но после 30 лет эти мужчины оказались более тревожными, менее уверенными в себе и менее способными к лидерству. Фемининные женщины и маскулинные мужчины хуже справляются с деятельностью, не совпадающей с традиционными нормами полоролевой дифференцировки. Дети, поведение которых более всего соответствует требованиям их половой роли, часто отличаются более низким интеллектом и меньшими творческими способностями. Напротив, индивиды, относительно свободные от жесткой половой типизации, обладают более богатым поведенческим репертуаром и психологически более благополучны. Андрогинные мужчины и женщины лучше и свободнее чувствуют себя в сексуальной сфере и т. д.

Эти данные, конечно, не следует абсолютизировать. Не говоря уже о неудачности понятия «андрогиния», невольно ассоциирующегося с сексуальной патологией или отсутствием всякой половой дифференцировки, сами шкалы М/Ф неоднозначны. Одни исследователи измеряют интересы, другие — эмоциональные реакции, третьи — отношение к тем или иным аспектам мужских или женских социальных ролей. Проблематичны и их критерии. Шкалы М и Ф соотносятся, с одной стороны, с индивидуальными свойствами, а с другой — с социальными определениями пола и полоролевыми предписаниями, принятыми в определенной социальной среде. Однако это совершенно разные явления. Между тем расхождения в определении набора маскулинных и фемининных черт или их желательности (нормативности) в значительной мере предопределяют результаты экспериментов.

Похоже на то, что и тест Сандры Бем, и «Вопросник личностных свойств» Джанет Спенс и Роберта Хельмрайха удовлетворительно измеряют и предсказывают такие аспекты М и Ф, как инструментальность и экспрессивность, но неясно, как эти свойства сочетаются с другими чертами маскулинного и фемининного поведения. Серьезные споры возникают и при интерпретации данных. Жесткость, ригидность полоролевых установок и поведения может быть как индивидуально-типологическим свойством (в этом случае она будет коррелировать с общей ригидностью установок и поведения), так и функцией системы полоролевых предписаний (в этом случае она будет более жесткой в тех ситуациях и видах деятельности, где половые роли сильнее поляризованы, независимо от индивидуальных свойств).

Многое зависит и от системы половой стратификации. Ряд исследований показывает, что женщины предпочитают андрогинные свойства фемининным, мужчины же ориентируются на более традиционные нормы полоролевой дифференцировки. Например, сопоставление самооценок и самоуважения двух групп американских студентов с их полоролевыми ориентациями выявило, что андрогинные установки более желательны и благоприятны только для женщин, но не для мужчин. Это явно связано с социальными факторами, дающими мужской роли определенные преимущества перед женской. Кроме того, ориентация на андрогинию, т. е. выход за пределы жесткой половой дихотомизации, чаще встречается среди более старших людей, в конце юности или у взрослых, тогда как подростки ориентируются преимущественно на полярные образы «мужского» и «женского». В связи с этим, считают Д. Спенс и Р. Хельмрайх, поиск глобальных измерений М и Ф или полоролевой идентичности — задача явно иллюзорная. «Классы психологических свойств и поведенческих структур, различающих мужчин и женщин в данное время и в данной культуре, не только множественны, но и могут иметь разные корни и относительно независимо варьировать у разных индивидов» [327].

Какое отношение все это имеет к нашей теме? Не только обыватели, но и многие профессиональные психологи привыкли считать «половые особенности» однозначными, намертво связанными с половой принадлежностью индивида. Если женщина пассивна и нежна, то она должна быть таковой в любых ситуациях. Однако это совсем не обязательно, и не только из-за индивидуальных различий. Мужчины и женщины взаимодействуют друг с другом не в вакууме, а в конкретных социальных ролях, и характер этого взаимодействия в одной сфере деятельности (например, в труде) не обязательно такой же, как в другой (например, в семье, воспитании детей).

Из множества свойств, различающих мужчин и женщин, для сексологии важнее всего коммуникативные и эмоциональные качества. При всех индивидуальных и культурно-исторических вариациях мужской стиль жизни большей частью бывает предметно-инструментальным, а женский — эмоционально-экспрессивным. Не будем гадать, является ли это следствием изначальной разницы в физической силе и энергетическом балансе мужского и женского организмов, особых биологических функций женщины-матери и законов полового диморфизма или результатом тысячелетнего исторического опыта, когда мужчина занимался общественно-трудовой деятельностью, а женщина вела хозяйство и воспитывала детей, что также могло выработать у обоих полов устойчивые предрасположения, облегчающие усвоение соответствующих навыков, или тем и другим вместе. Достаточно того, что эти различия в большей или меньшей степени характерны и для современных людей.