Болееподробно см. работы НаталиЭйниш «Отсутствующая», «Чудовищные»

Между психоанализоми антропологией

Говоря о «комплексе второй», мы сталкиваемся со специфическим явлением из области психоанализа, которое объясняет бессознательные процессы, ставшие доступными благодаря такому окольному пути - ког­да мы прибегли к структурной перестановки позиций между персонажами романа и архаичными семейными образами. Этот прием стал бы невозможен, если бы мы просто описывали позиции, занимаемые членами этой семейной конфигурации.

В чем асе специфика «комплекса второй» по сравне­нию с аналогичным мужским комплексом Эдипа в тео­рии Фрейда? Прежде всего, она заключается в переме­щении от мужской проблематики к женской, которое происходит параллельно со смещением от мифологи­ческого искусства, унаследованного с античных времен, к художественной литературе, появившейся в более позднем времени. Роман - вот прекрасное средство для изображения специфических проявлений женской пси­хики. Вполне объяснимо, что существует специфически женская «эдиповская» литература, которую игнориро­вал Фрейд (он просто спроецировал ситуацию мальчи­ка на ситуацию девочки). Эта проблематика также не вполне адекватно освещена Юнгом (который, говоря о комплексе Электры, ошибочно предположил симмет­рию между историей Эдипа, отличающуюся наличием преступления, и историей Электры, проявляющей доб­ровольное уважением к закону).* Авторы вышеупомя­нутых художественных произведений, помимо прочего, показывают, как происходит переход от инфантильной

* Более подробно о различных этапах развития фрейдовской теории в отношении «женского комплекса Эдипа» см. Мари-Кристин Амон «Почему женщины все-таки любят мужчин, а не собственных матерей?», П., 1992.

ситуации (отец - мать - ребенок), которая для дево­чек воплощена исключительно в волшебных сказках, к ситуации взрослой замужней женщины (муж - первая супруга - вторая супруга). В противоположность Эдипу, который уже во взрослом возрасте оказывается в пря­мой конфронтации по отношению к собственному отцу и матери, «вторая» в результате брака противостоит своему мужу и его первой супруге, то есть ее отношения с собственными родителями воспроизводятся символи­чески.

Говоря более широко, «комплекс второй» означает перемещение от проблематики перехода к сексуально­му акту («иметь» благодаря обладанию другим), вопло­щенной в истории Эдипа, к проблематике идентициональной самореализации («быть» благодаря узнаванию себя), отраженной во всех историях, сюжетно схожих с романом «Ребекка». Анализ подобного перемещения означает психологическое исследование не одного толь­ко сексуального измерения, но и все прочие, в том чис­ле экономические измерения занимаемых позиций.

Все это помогает нам понять, почему замужество яв­ляется в жизни женщины таким важным событием: бла­годаря ему, она не только получает легальный доступ к сексуальному наслаждению (а в прежние времена еще и обретала средства к существованию), но и самореализуется. Чтобы лучше уяснить, почему замужество продол­жает играть столь значительную роль в жизни женщи­ны, необходимо сформулировать психоаналитическую перспективу с учетом других экспериментальных дан­ных, которые предоставляют нам история и социология (как мы это сделали ранее в отношении перехода от «су­ществования как дочери» к «становлению женщиной», разделив традиционный и современный подходы), а также антропологических данных, чем мы и займемся в дальнейшем.

«Речь вполне определенно идет о настоящем смер­тельном поединке, к которому приводит стремление завоевать любой ценой уникальную позицию, так как в ней не существует места для двоих. Выигрывает всегда либо одна, либо другая, либо «в своей шкуре, либо в ее»: вот как решается проблема брака в случае «комплек­са второй». Однако проблема здесь связана не столько с заключением брака, сколько с некой мистикой, кото­рую исследует Жанна Фавре-Саада: «Завораживающее впечатление, которое производят истории о колдовстве, связано, прежде всего, с тем, что они отражают как ре­альный опыт, так и субъективный, который мог бы пере­жить каждый, в частности, в ситуациях, когда нет мес­та для двоих, то есть, в ситуациях, которые обретают в рассказах о колдовстве экстремальные формы дуэли со смертью».*

Это наблюдение прекрасно применимо и к художес­твенным произведениям, раскрывающим суть «комплек­са второй», и к анализу, который мы только что провели. Приведем еще одно замечание из этого исследования: «Чтобы завораживающий эффект правдоподобия и убедительности этих историй по-прежнему сохранялся, необходимо, чтобы их содержание опиралось на субъ­ективный опыт, в каких бы формах он не существовал, но при этом в рамках реального опыта, которого никто не смог бы избежать в жизни. Иначе было бы невоз­можно понять, почему люди, оказавшиеся в подобных ситуациях [...], испытывают настоятельную потребность воссоздать с кем-то другим прежние отношения...»

О чем говорят, с точки зрения антрополога, эти «вол­шебные и невероятные истории? Спустя десять лет пос­ле публикации своей книги Жанна Фавре-Саада снабдит текст в одной из своих статей дополнительным поясне-

нием: «Молодой человек, мелкий служащий, холостой не в состоянии добиться статуса главы семейства и собс­твенника фермы иным способом, кроме как в ущерб всем своим близким родственникам. Если он и стано­вится «частным предпринимателем», то неизбежно на­чинает проявлять как по отношению к своим прямым родственникам, так и ко всему ближайшему окружению и даже к собственной супруге определенную долю жес­токости, расхищая, уничтожая и просто присваивая себе то, что принадлежит им, и эта жестокость реальна, и одновременно легальна и культурно обусловлена в на­шем обществе [...]. Несмотря на то, что он с колыбели получает полное культурное право применить подобную жестокость, далеко не у всех «частных предпринимате­лей» хватает «совести», чтобы с легкостью взять на себя ответственность за последствия обворовывания, исклю­чения из доли и присвоения собственности и результатов труда окружающих: не потому ли существует «такой обычай» — смещать отца с его места, устранять братьев и обездоливать сестер, что это - само собой разумеется, а психические издержки такого способа действия равны нулю».*

Заменим в этой ситуации «частного предпринимате­ля» на «дочь на выданье», «собственность» на «домаш­нее хозяйство», а «ближайшее окружение» на «мать», и тогда сразу становится явным, что обращение к магии, как и прибегание к фантазированию авторами художес­твенной литературы, могут быть прямо истолкованы как способ разрешения чрезмерных психических напряже­ний, вызванных тем же типом ситуаций. Такие ситуации характерны тем, что человек стремится присвоить себе некую привилегию, до сих пор принадлежавшую дру-

* Более подробно см.: Жанна Фавре-Саада, «Слова, смерть и судьба», П., 1977.

* Более подробно см.: Жанна Фавре-Саада «Происхождение и развитие "частного предпринимателя", П., 1989.

тому, очень близкому существу, можно даже сказать, самому близкому человеку, который занимает именно ему и предназначенное место, более того, только он и может занимать это место. Речь идет, понятно, о месте матери рядом с мужчиной, или же в нашей аналогии, о месте родителя и собственника в сельском хозяйстве.

Проблема, которая заключена, главным образом, в занимаемой позиции, обостряется у женщин в момент кризиса - одновременно с вступлением в брак. Ее можно трактовать и более широко, так как она возникает во всех случаях, когда необходимо занять в одно и то же время привилегированное и уникальное место, ранее полностью принадлежавшее кому-то из родственников: вот почему прибегание к колдовству можно истолковать вслед за Жанной Фавре-Саада как вызов на «смертельный поеди­нок, к которому приводит завоевание уникальной пози­ции, прежде занятой другим». В этом и заключается кри­зис идентичности, который вызывает у женщины брак с женатым ранее мужчиной, о чем и повествуют романы о «второй». Такой кризис проявляется аналогично, то есть с теми же составляющими, что и мистическое происшест­вие, которое в своей реальной форме представляет собой не что иное, как замужество, подразумевающее, что мо­лодая жена должна занять место той, кто в ее внутреннем психическом плане предшествовала ей на месте рядом с мужчиной, то есть собственной матери.

Вот, что во всех смыслах означает «комплекс вто­рой», свойственный всем женщинам, не способным проявить жестокость, то есть ограбить — отнять место у «первой», чтобы затем сделать его собственным. По­добный опыт гораздо более характерен для женщин, чем для мужчин, так как последние намного меньше в социальном плане зависят как от родственных, так и от супружеских связей. И этот опыт, как стало понятно в наши дни, одинаково интересует и психоаналитиков, и антропологов.