Не могли бы Вы сказать что-нибудь об этом процессе - действительно ли можно словами выразить бессловесное?
Да, слово может выразить бессловесное, но только для немногих избранных, только для тех, кто абсолютно безмолвен.
Слово, исходящее из безмолвия, несет вокруг себя бессловесное безмолвие. Все дело в воспринимающем — если ум воспринимающего полон слов и болтовни, тогда безмолвие и бессловесность уничтожаются, и он слышит только слово.
Но если ты безмолвна, ты слышишь слово и слышишь также бессловесное, ты слышишь звук и переживаешь также беззвучное.
О жизни Махавиры рассказывают нечто странное. Трудно сказать, действительно ли все так и было. Особенно во внешнем мире это выглядит абсурдным и иррациональным. Но здесь я могу сказать, что вполне возможно, что все так и было, — ведь если это происходит здесь, то почему это не могло происходить во времена Махавиры. Время не имеет значения, но это можно рассказывать только тем немногим избранным, которые сами переживают нечто подобное.
Рассказывают, что Махавира никогда не говорил. Хотя есть священные писания, — но Махавира никогда не говорил, он просто оставался безмолвным.
У него было одиннадцать учеников, которые пребывали в глубоком безмолвии, — и в этом безмолвии нечто передавалось от Махавиры к ученикам. И эти одиннадцать учеников написали священные писания. Они рассказали людям то, что сообщил им Махавира. Поэтому всякий раз, когда вам говорят, что Махавира сказал то-то и то-то, помните, что это не было прямым утверждением. Махавира никогда не разговаривал, он хранил молчание.
Но нечто происходило между ним и избранной группой учеников, — и эти ученики стали говорить от его имени. Они разошлись по стране, распространяя его откровение.
Какова гарантия, что они правильно его поняли? Какова гарантия, что они все это не вообразили? Какова гарантия, что они не несли отсебятину?
Гарантия есть, и эта гарантия в том, что все одиннадцать учеников услышали одно и то же. Все одиннадцать учеников должны были сразу же записывать все, что они слышали, и поскольку все одиннадцать не могли вообразить одно и то же, то это становится абсолютной гарантией: они слышали, безмолвие говорило с ними. Между его безмолвием и их безмолвием была некая связь.
Последователи Махавиры не могут доказать это.
Я спрашивал многих джайнских монахов: «Вы можете доказать это?»
И они говорили: «То были дни истины, а это — век тьмы. Сейчас это нельзя доказать и нельзя пережить».
Для них это просто верование, и большей частью они предпочитают не говорить об этом, так как это ставит их в неловкое положение. Если кто-то поднимает этот вопрос, они не находят правильного ответа.
Но в нашей мистической школе это происходит, поэтому нет оснований, считать эту историю о Махавире выдумкой.
По мере того, как мои санньясины будут расти в безмолвии — по мере того, как будут отпадать их маски и их невинная связь со мной будет становиться все более тесной — сперва будет получаться так, что они будут слышать мои слова, а вместе с моими словами и бессловесное послание.
А на втором этапе мне даже не надо будет пользоваться словами; я могу просто сидеть здесь, а вы можете слышать бессловесное послание.
Прежде чем я оставлю это тело, я хочу, чтобы это стало экзистенциальным переживанием не только для одиннадцати человек, а для тысяч людей.
Только это может придать достоверность истории о Махавире. За две с половиной тысячи лет ученики Махавиры потерпели неудачу, они не смогли привнести в это никакой рациональности — ибо дело здесь не в разуме, а в медитации. Вы удивитесь, узнав, что вся жизнь Махавиры была жизнью медитации, а в джайнизме о медитации просто забыли. Вся эта традиция стала ритуалом.
Так что это правда: вместе с моими словами ты можешь слышать и бессловесное. И скоро ты сможешь слышать бессловесное даже без слов.
Этот день будет днем великого ликования — когда я смогу говорить с тобой без слов.
Безмолвная встреча, общение без шума, музыка без звуков... ничего не говорится, но все услышано, понято и сразу пережито.
Возлюбленный Бхагаван,