Перспективные проблемы и общая характеристика мотивации человека 13 страница

Систематизирующая ценность учения о намерени­ях зависит от масштаба его распространения на сход­ные явления. Расширение трактовки намерений воз­можно в двух направлениях: в отношении процессов ситуативного целеобразования и в отношении даль­них жизненных планов.

Процесс выбора человеком целей интенсивно изу­чается в контексте проблем принятия решений (Ко-зелецкий, 1979; Проблемы..., 1976), целеобразования (Бибрих, 1987; Тихомиров, 1977), ситуативного раз­вития мотивации (Хекхаузен, 1986), однако из-за спе­цифической направленности этих исследований, со­средоточенных прежде всего на выявлении факторов, которые определяют выбор целей, вопрос о фиксации мотивационного значения выбранных целей в случае отсроченности их достижения, т. е. о сохранении при­нятых решений во времени, в них, как правило, не рассматривается. Постановке такого вопроса препят­ствует также традиция преимущественно когнитив­ной интерпретации процессов разработки и сохране­ния планов (Миллер и др., 1964).

К. Левин показал, что некоторые цели, а именно принимаемые актом намерения, фиксируются и при­обретают черты потребности, что проявляется в их способности автономно, частично независимо от субъ­екта сохраняться и актуализироваться в сложной ди-йамике. Представляется, что подобная мотивацион-

ная фиксация имеет место и в других случаях. Так К- Левин отличал намерения от решений, осущест-' ваяющихся в будущей ситуации на основе законов полевого поведения. Оба явления заметно различа­ются мерой вовлеченности субъекта и, по-видимому, подключения к ним дополнительной мотивации, одна­ко в отношении проблемы мотивационной фиксации резко противопоставляться не могут.

Если понимать целеобразование как переключе­ние под управлением познавательных процессов мо­тивационного значения конечных и более общих целей на более частные, то в случае отсроченных част­ных целей переключившееся значение может фикси­роваться или не фиксироваться независимо от поле­вых условий достижения этих целей в будущем. Та­кие условия определяют степень участия субъекта в закреплении мотивационного значения цели, но не само закрепление, которое может произойти спон­танно.

Действительно, не происходит ли мотивационная фиксация в случае решения человека рассказать зав­тра другу приятную новость при полной уверенности, что встреча с ним сама и сразу об этом решении на­помнит? Человек может остаться настроенным на встречу, предвкушать радость друга, расстроиться, если встреча не состоится, и разрядить свое состоя­ние, вполне отвечающее признакам квазипотребности, рассказом всей этой истории третьему лицу. Таким образом, наряду с обозначенным выше различением волевых (по К. Левину, «интенсивные акты намере­ния») и произвольных намерений, которые объеди­няет необходимость участия субъекта в их образова­нии и будущей реализации, а различает мера этого участия, можно выделить еще одну разновидность намерений — спонтанно фиксирующиеся и непосред­ственно осуществляющиеся, но тем не менее субъ­ектом контролируемые и санкционированные.

Воз'мож.но и дальнейшее выделение различных слу­чаев мотивационной фиксации в процессах целеобра-зования. Так, исследования показали, что закрепле­ние эмоционального значения шахматной фигуры, при помощи которой удалось решить задачу, может происходить неосознанно и проявляться при решении другой задачи (Виноградов и др., 1977). Однако

этот случай выходит за рамки проблемы сознавае­мого целеобразования и произвольно принимаемых намерений,

Общий вывод состоит 'в том, что закрепление и сохранение мотивационного значения целей является необходимым и важным компонентом процессов це­леобразования, разнообразно обнаруживающимся в случаях, когда достижение намеченной цели по тем или иным причинам невозможно и получает отсроч­ку. При перерыве в решении человеком задачи в его памяти сохраняются не только выявленные к тому моменту условия и связи когнитивного характера, но и те мотивационные переключения, которые произо­шли по выявленным связям; при возвращении к за­даче даже после продолжительного перерыва может автоматически восстановиться, например, надежда, связанная с каким-нибудь условием или ходом мыс­ли. Такого рода следы мотивационных переключении в прошлом конечно определяют направление и харак­тер дальнейших поисков решения.

Любопытные выводы следуют из распространения учения о намерениях на процессы формирования дальних жизненных планов человека. В основе дан­ной интерпретации намерений лежит допущение того, что представление человеком отдаленной жизненной перспективы психологически эквивалентно образу ближней перспективы, например предстоящего дня, и что процесс принятия намерений в отношении буду­щего независимо от его удаленности .имеет сходный состав и характер движущих сил и происходит прин­ципиально тем же способом. В любом случае образ, на основе которого принимаются намерения, пред­ставляет собой сложное мотивационное поле с мно­жеством отражаемых ценностей, привлекательных и отталкивающих валентностей. Намерения возникают как итог активности субъекта, взвешивающей эти Ценности и определяющей на основе познавательных процессов возможность и оправданность их дости­жения.

Данное представление приближает к пониманию конкретно-психологического механизма возникнове­ния мотивов человека, традиционной характеристике которых соответствуют дальние намерения. Такое по­нимание происхождения мотивов человека показы-

вает способ их опосредствования интеллектом и подчеркивает их производность от целостной жизнен­ной ситуации, а также связанную с этим относитель­ную устойчивость и «функциональную автономность», потенциальную заменяемость альтернативными жиз­ненными целями. Квазипотребности, образуемые при­нятием дальних намерений, продолжительное сохра­нение соответствующего им «метанапряжения» (Obuchowski, 1985. S. 252), обеспечивающего устой­чивое стремление к мотивам, частично совпадают с тем, что в литературе называется социогенными по­требностями (см. Чхартишвили, 1974; Чхартишвили, Сарджвеладзе, 1974).

В завершение обсуждения проблемы мотивацион-ной фиксации необходимо сделать оговорку, что оно велось здесь в специфическом направлении—с пре­имущественным вниманием к случаям и механизмам, обеспечивающим формирование безусловных, непо­средственно значимых мотивационных отношении. Богатая феноменология фиксации условного, функ­ционально зависимого мотивационного значения, ко­торое приобретают всевозможные сигналы, промежу­точные результаты, средства, способы действия и дру­гие значимые для удовлетворения потребностей мо­менты, была затронута эпизодично и в значительно меньшей степени.

Правда, противопоставление непосредственных и опосредствованных, независимых и зависимых моги-вационных отношений человека, как об этом свиде­тельствуют, в частности, рассмотренные данные о намерениях, не имеет той отчетливости, которую обна­руживает сравнение мотивационного значения безус­ловного и условного раздражителя в элементарном примере обусловливания. Частично это объясняется тем, что явления действительности могут 'иметь отно­шение ко многим потребностям человека и получать от них одновременно различное мотивационное зна­чение, в то'м числе и .по степени опосредство'ванности,

Приобретение одним и тем же предметом различ­ных мотивационных значений весьма характерно для развития мотивации человека. Очевидно, что для по­нимания того, какое предмет приобретает совокупное значение, важно знать, как сочетаются и взаимодей-

ствуют его составляющие. Ниже этот вопрос будет рассмотрен отдельно.

МОТИВДЦИОННАЯ СУММЛЦИЯ

Уже у животных, например в конфликтных си­туациях, отчетливо наблюдается и изучается в спе­циальных исследованиях (Broadhurst, 1964; Elder а. о., 1961; Murray, Berkun, 1955) зависимость пове­дения от нескольких взаимодействующих побуж­дений, ведущих происхождение от разных потребно­стей. У человека одновременное проявление и дей­ствие мотивационных факторов различного происхож­дения представляет собой практически постоянный фон жизни. Поэтому актуальной является не сама по себе констатация полимотивированности человече­ской деятельности, а проблема ее форм и механиз­мов. Литература по этому вопросу содержит доста­точно разнообразный материал.

Феномен полимотивации

Проблема полимотивации только своим названием является современной; примером того, в каких тер­минах она обсуждалась в концепциях прошлого, мо­гут служить следующие слова К. Д. Ушинского:

«...Большинство желаний в человеке—не простые желания, возникшие из одного какого-либо стремле­ния, но желания сложные, возникшие из разных стремлений, которые соединились вместе каким-ни­будь одним обширным представлением или обширною системой представлений именно потому, что разные стороны этого представления, или разные члены этой системы представлений удовлетворяют нескольким, различным стремлением человека» (1950. Т. 9. С. 507).

В современной терминологии эти слова означаю г, что «...поведение чаще всего бывает полимотивиро­ванным. ...Любое поведение обнаруживает тенденцию к детерминированности скорее несколькими или все­ми базовыми потребностями одновременно, чем един­ственной из них» (Maslow, 1943. Р. 390). Согласно Л. И. Божович, «...не только одна и та же потреб-

ность может воплощаться в различных объектах, но и в одном и том же объекте могут воплощаться самые разнообразные взаимодействующие, переплетающие­ся, а иногда и противоречащие друг другу потребно­сти. Например, отметка в качестве мотива учебной деятельности может воплощать в себе и потребность в одобрении учителя, и потребность быть на уровне своей собственной самооценки, и стремление завое­вать авторитет товарищей, и желание облегчить себе поступление в высшее учебное заведение, и многие другие потребности» (1972. С. 27). Сходных представ­лений придерживаются М. М. Филиппов (1968)²⁷, Ш. Н. Чхартишвили (1974), В. И. Ковалев (1981) ²⁸, В. С. Магун (1983), И. В. Имедадзе (19846) ²⁹ и др.

Однако нельзя не согласиться с выводом И. В. Имедадзе, согласно которому «...хотя утвержде­ния о полимотивированности деятельности встре­чаются очень часто, они, как правило, имеют декла­ративный характер» (С. 89). Речь идет о том, что принцип полимотивации, с одной стороны, не оспа­ривается, с другой—последовательно не реализует­ся: «В советской психологии до последнего времени наблюдалась следующая картина: большинство ис­следователей, признавая полимотивированность чело­веческой деятельности (Леонтьев, 1975; Рубинштейн, 1946), изучали эту деятельность так, как если бы имелся один, отдельно взятый, доминирующий в дан­ной ситуации мотив; иными словами, при проведении эмпирических и экспериментальных исследований психологи предпочитали работать с однозначными мотивами» (Калмыкова, Радзиховский, 1988. С. 37).

Действительно, принципу полимотивации более отвечало бы понимание в концепции А. Н. Леонтьева процесса формирования мотива как опредмечиваняя в нем ряда потребностей, а не отдельной потребности, я

²⁷ «...Та или иная потребность образуется не на базе ка­кой-либо нужды, а на базе сложного переплетения уже имею­щихся у человека потребностей» (С. 20).

²⁸ «Множественность мотивов заключается не только в том, что реализация одной и той же потребности связана обычно ( целой совокупностью однородных мотивов, но и в том, что п° ведение и деятельность побуждаются, направляются и рео т' руются обычно разнородными мотивами» (С. 36).

²⁹ «...Многие формы поведения человека имеют сложный. полипотребностный состав» (С. 92).

соответственно определение мотива не как «предме­та потребности»³⁰, а как «предмета потребностей». Это несколько изменило бы изображаемую в данной концепции общую картину мотивации, исключая, в частности, прямолинейность соотнесения потребно­стей и деятельностей (ср. Имедадзе, 1984а), содер­жащуюся, например, в словах: «Реально же мы всег­да имеем дело с особенными деятельностями, каж­дая из которых отвечает определенной потребности субъекта, стремится к предмету этой потребности, уга­сает в результате ее удовлетворения» (Леонтьев, 1975. С. 102).

Впрочем, представление об однозначном соответ­ствии между деятельностью и 'потребностью .возмож­но, но при условии, если признать, что формирование нового полипотребностного мотивационного отноше­ния означает возникновение новой потребности:

«...не потребности находят свой предмет, а возникно­вение предмета потребности и есть происхождение самой потребности» (Имедадзе, 1984а. С. 37). Та­кое признание фактически лежит в основе выделения так называемых социогенных потребностей — в уче­бе, труде, художественном творчестве и т. п.

Однако это значит, что в основе «особенных дея­тельностей» лежат не те же самые потребности, ко­торые опредметились в их мотивах, иными словами, чте опредмечиваются в мотивы одни потребности — исходные, уже существующие, рождаются же в ре­зультате этого «чрезвычайного акта», другие—вто­ричные (или более высоких порядков), производные. В таком понимании тезис А. Н. Леонтьева «развитие потребностей происходит через развитие их объек­тов» (1971. С. 6) характеризует развитие не только отдельных потребностей (усвоение новых видов пищи означает развитие самой пищевой потребности), но и всей их системы: пищевая потребность вместе со многими другими вносит свой вклад в развитие мо­тивационного отношения к труду, так как он являет­ся условием их удовлетворения.

³⁰ «Предмет потребности — материальный или идеальный, Явственно воспринимаемый или данный только в представлении, ^в мысленном плане — мы называем мотивом деятельности» (1971. С. 13).

Недостаточный учет принципа полимотивации ха­рактерен для исследований мотивации в рамках «факторного» (см. Бибрих, Орлов, 1977), «когнитив­ного» (см. Магомед-Эминов, Васильев, 1986) подхо­дов к этой проблеме, и так называемого ситуациониз-ма в исследованиях личности (Bowers, 1973; Michel, 1968, 1973). Одна из типичных экспериментальных схем, используемых в этих исследованиях, состоит в том, что некоторое поведение, побуждаемое специфи­ческим мотивом, регистрируется в различных ситуа­циях, неминуемо вносящих в поведение свои порой существенные коррекции. Результаты таких исследо­ваний излагаются в форме, определяемой схемой эксперимента: наряду с описанием поведения, побуж­даемого некоторым мотивом (достижения, помощи, агрессии и др.), прилагается перечень «ситуационных факторов», влияющих на проявление мотива; в тео­ретическом плане обсуждается вопрос о взаимодей­ствии личностных (мотивы, «диспозиции») и ситуа­тивных факторов (см. Хекхаузен, 1986; Atkinson, Birch, 1978).

Однако поведение побуждают не факторы, а мо-тивационные процессы, и если эксперименты фикси­руют изменение поведения в определенных ситуаци­ях, то это значит, что в них актуализируются специ­фические мотивационные отношения, которые, взаи­модействуя с изучаемым мотивом, вносяг коррекции в поведение.

Способность ситуации активизировать мотивацию не представляет собой 'ничего необычного. Ряд по­требностей по своей сути являются экзогенными, по терминологии Г. А. Меррея (Murray, 1964)—реак­тивными, предполагающими актуализацию именно внешними факторами. К экзогенной относится моти­вация избегания, .возбуждаемая восприятием угрозы, а также не привлекающая к себе внимания исследо­вателей, хотя не менее важная мотивация сохране­ния. С мотивационным «вектором» сохранения (Г. А. Меррей) человек относится к весьма широко­му кругу разнообразных явлений—от общественного строя до освещенности рабочего места, от здоровья до нужного количества пуговиц на одежде, общая особенность которых состоит в том, что активность обычно вызывается констатацией их изменения, от-

кдонения от сохраняемого состояния. На актуализа­цию мотивации влияют также появляющиеся новые возможности действия, изменения ^в вероятности до­стижения целей, в 'восприятии причинности и другие моменты, зависящие от ситуации. Поэтому естествен­но, что любое преобразование ситуации влечет сдви­ги в актуализированной мотивации и способно влиять на поведение. Такого рода влияния и фиксируются в конкретных экспериментальных исследованиях в ка­честве «ситуационных факторов».

Особенно отчетливо феномен полимотивации про­является в многочисленных исследованиях выбора целей, проведенных в рамках проблем «ожидаемой ценности», уровня притязаний, мотивации достиже­ний и др. (см. Хекхаузен, 1986. Гл. 5, 9). Мотиваци-онное взаимодействие, лежащее |b основе такого рода выборов, зафиксировано, например, в таком терми­не, как «результирующая валентность», отражающем тот факт, что итоговое побуждение к цели является суммарным, возникающим на основе ее мотивацион-ного значения, вероятности ожидания успеха и от­дельно неуспеха (Lewin а. о., 1946). Выделено много других моментов, показывающих сложность ситуа­тивного мотивационного взаимодействия. Так, Дж. О. Рейнором (Raynor, 1969) была разработана модель, согласно которой человек при выработке от­ношения к цели учитывает не только непосредствен­ные, но и отдаленные последствия ее достижения, что, впрочем, очевидно и наблюдается, например, в различном отношении студентов к отдельным изу­чаемым предметам.

Однако и эти исследования по мере возможности избегают солимотивационной трактовки получаемых фактов, обнаруживая тенденцию обсуждать их в рлм-ках изолированных тем, в частности такого мотива­ционного конгломерата, какой представляет собой мотив достижений (Atkinson, Raynor, 1974, 1978). Ведь цели, достигаемые человеком, могут иметь са­мое различное мотивационное значение. Конечно, они, особенно успехи-неуспехи в их достижении, значимы Для человека не только сами по себе, но и как затра­гивающие его амбиции, вовлекающие «эго» (Costel-1о, 1964; Ferguson, 1962), поэтому в формировании отношения к целям кроме специфической задейство-

вана и неспецифическая по отношению к ним «я>^ мотивация (как это было показано в пионерских ис­следованиях уровня притязаний Ф. Хоппе). Взаимо­действие обоих видов мотивации — одна из характер­ных причин, делающих реальные акты достижения полимотивированными³¹.

Таким образом, прямо не развивая идею о поли-мотивированности поведения, исследования взаимо­действия внутренних и ситуативных детерминант ак­тивности фактически, притом убедительно, ее поддер­живают и предоставляют факты для ее развития Если представлять мотивационную сферу не как на­бор «гипотетических конструктов», формально взаи­модействующих с ситуативными факторами, а как психологическое образование, предполагающее субъ­ективное отражение и проявляющееся в виде эмо­циональных отношений к явлениям действительно­сти, то психический образ, отражающий и ситуацию, и актуальную мотивацию, получает значение инстан­ции, в которой такое взаимодействие происходит, а эмоции—самих действующих сил этого процесса.

Разумеется, для развития принципа полимотива­ции необходима конкретизация данного обобщенного представления. Но возможна ли такая конкретиза­ция? Упомянутая декларативность признания этого принципа скорее всего не случайна и обусловлена объективной сложностью вопроса. Так, Е. С. Калмы­кова и Л. А. Радзиховский обсуждают проблему «амбивалентности мотивов» на материале произведе­ний Ф. М. Достоевского, утверждая, что «...у совре­менной психологической науки... нет пока аппарата для объяснения (или хотя бы четкого научного опи­сания) соответствующих феноменов» (1988. С. 41). Однако рассмотрим, что в психологии в этом отно­шении есть, а также могло бы быть.

³¹ В определении X. Хекхаузена, согласно которому мотив достижений представляет собой «. стремление повышать свои способности и умения или поддерживать их на возможно более высоком уровне в тех видах деятельности, по отношению к ко­торым достижения считаются обязательными, так что их вы­полнение может либо удаться, либо не удаться» (1986. Т. 1 С. 229), другие мотивы кроются за констатируемым различием отношений субъекта к достижениям в отдельных видах дея' тельности

Виды полимотивации. Взаимодействие и сочета-дце различных побудительных сил в определении по­ведения не происходит однообразно, распадаясь на ряд характерных видов и форм. Так, уже из сделан­ных выше ссылок можно заключить, что указания на полимотивировадность активности охватывают по меньшей мере два различных случая.

Во-первых, онтогенетическую фокусировку потреб­ностей и непосредственно развивающихся на их ос­нове мотивационных отношений в новые мотивацион-ные образования, приобретающие в результате фик­сированное, стабильное полимотивационное, или по­ливалентное (В. С. Магун) ³², значение. Это—случай сложившейся в прошлом опыте и привносимой из него полимотивации, не требующей ситуативных взаимодействий. Ярким примером таких сложивших­ся комплексных мотивационных образований могут служить обсуждавшиеся выше дальние намерения, производные, как подчеркивалось, от целостной жиз­ненной ситуации. Однако надо сказать, что на комп­лексной потребностной основе, конечно более или ме­нее широкой, у человека формируются практически все опосредствованные мотивационные отношения, стало быть онтогенетически они являются полива­лентными, а побуждаемая ими деятельность—поли­мотивированной.

Во-вторых, складывающуюся в конкретной ситуа­ции полимотивацию, создаваемую тем, что человек одновременно испытывает ряд взаимосодействующих или противоречивых побуждений и поэтому вынуж­ден их согласовать, задерживать, найти компромисс и т. п. Данный случай полимотивации от предыду­щего отличает то обстоятельство, что поведение яв­ляется следствием реального 'взаимодействия побуж-

³² «Большинство инструментальных ценностей поливалентны. Если взять в качестве простейшего примера пиджак, то он и согревает, и служит для хранения мелких предметов, и укра­шает человека (Коломийцев, 1975. С. 16). ...Здоровье является благом для человека и само по себе, и как средство для мно-тх видов деятельности»; «Ценности, лидирующие (по данным ^лирических исследований) в сознании респондентов, как пра­вило, имеют поливалентный характер. Таковы «мир», «хорошая обстановка в стране», «дети», «друзья», «работа», «семейная жизнь», «деньги» и т. п.» (1983. С. 46—47).

⁷ В К Вилюнас

дений и активного участия в этом процессе субъекта, сопоставляющего, взвешивающего возможности и ва­рианты поведения и принимающего решения.

Оба случая полимотивации конечно взаимосвяза­ны. С одной стороны, сложившееся в онтогенезе по­ливалентное мотив ационное отношение является след­ствием ситуативного взаимодействия, сложения к фиксации побуждений в прошлом; так, одновремен­ное восприятие человеком некоторой цели как привле­кательной и труднодоступной может быть итогом разочарований при прежних попытках ее достиже­ния. С другой стороны, в ситуации актуализируются уже поливалентные, комплексные мотивационные от­ношения, поэтому случай ситуативного взаимодей­ствия побуждений по существу означает не изна­чальное установление, а дальнейшее развитие поли­мотивации. Из-за взаимосвязанности онтогенетиче­ской и ситуативной суммации и сочетания побуждений классификационные схемы, выделяющие виды и фор­мы полимотивации, могут касаться обоих процессов.

Так, сходное различение проводит И. В. Имедадзе (19846), отдельно обсуждая «случаи взаимодействия потребностей» (С. 90) к полимотивацию в строгом смысле слова, с которой <<-мы имеем дело только тог­да, когда одновременно действуют несколько моти­вов, в состав каждого из которых могут входить мно­жество потребностей» (С. 93). Отнестись к данному различению трудно из-за его привязанности не столь­ко к фактам, сколько к терминам (потребности к мотива), крайне неоднозначно трактуемым в психо­логии (см. Имедадзе, 1984а, 1986; Манукян, 1984; Со-сновский, 1988; Тгасу, 1986; и др.). Однако приводи­мые автором примеры говорят о том, что оба 'вида взаимодействия могут иметь как онтогенетический, так и ситуативный характер. К последнему случаю относится, например, дополнительное присоединение к потребностям, побуждающим некоторое поведение, других потребностей (познавательной, самоутвер­ждения) по ходу его совершения.

С другой стороны, «одновременное действие не­скольких мотивов» может иметь ранее сложившийся и не требующий ситуативного взаимодействия харак­тер. Данный тип полимотивации связан с существо­ванием в мотивационной сфере человека образова-

ний, отличающихся мерой конкретности и общности. Различение конкретных, финально направленных мо­тивов, таких как приобрести определенную профес­сию, научиться играть на скрипке, заботиться о до­машнем животном, и стоящих за ними более общих, например повышать свое образование, побольше в жизни увидеть, помогать слабым, не имеет в психо­логии, за немногочисленными исключениями (Бра-тусь, 1981; Додонов, 1984, Murray, 1964), широкого признания из-за, как можно думать, фактически су­ществующего континуума мотивациовных образова­ний по признаку конкретности-общности. Тем не ме­нее в неявном виде данное различение, как бы вы­деляющее уровни стратегической и тактической мо­тивации, подразумевается в ряде концепций (Патяе-ва, 1983).

Противопоставление мотивов разной общности оп­равдывается теу фактом, что между ними нет пря­мого соответствия, так как в процессе конкретизации более общие мотивы переплетаются, делая деятель­ность, отвечающую конкретным мотивам, полимоти­вированной. Так, забота о своей собаке может отве­чать обобщенному мотиву «любви к животным» и вместе с тем задаче воспитания детей, охраны квар­тиры, необходимости совершать полезные для здо­ровья прогулки и др. Б. И. Додонов, предложивший различать непосредственно побуждающие деятель­ность предельные и стоящие за ними запредельные мотивы, связанные с ее социальным значением, пи­сал: «Запредельные мотивы связывают отдельные, часто очень разные конкретные деятельности в опре­деленные комплексы... В то же время каждая кон­кретная деятельность и со стороны общества, и со •стороны личности мотивируется не одним запредель­ным мотивом, а опять-таки целой их „связкой"» (1984. С. 127).

Таким образом, при конкретизации обобщенных мотивационных отношений происходит как их своего рода дивергенция, рассеивание по разным мотивам, так и обратный процесс их конвергенции, фокусиров­ки. Материал, который обсуждался в рамках проб­лем мотивационного опосредствования и формирова­ния дальних намерений, позволяет утверждать, что такое переплетение представляет собой самый обыч-

7 *

ныи и естественный процесс в развитии мотивацион ной сферы человека.

Одна из классификационных схем, различающая виды полимотивации при конкурирующих мотивах следует из получившей широкую известность класса фикации конфликтных ситуаций К. Левина, выделяю­щей три типа одновременного действия противопо­ложных побуждений (Lewin, 1935. Ch. 4; Miller, 1946). В ситуации типа «приближение—избегание», когда, например, человек решает вопрос, обращаться ли за помощью к неприятному для него лицу, одна и та же цель обладает для субъекта и позитивной, и негативной ценностью, другими словами—имеет ам­бивалентное мотивационное значение. В двух других случаях субъект оказывается перед выбором между несколькими целями, имеющими позитивное (ситуа­ция «приближение—приближение») или негативное (ситуация «избегание—избегание») значение, т. е. когда он должен выбрать одно из альтернативных благ или зол. Важно подчеркнуть, что полимотиви­рованным в этих случаях является не только акт вы­бора, но и последующее поведение, цель которого кроме собственного мотивационного значения приоб­ретает его и от отвергнутой альтернативы. Особенно отчетливо это видно в случае конфликта «избега­ние—избегание», в котором выбранное меньшее зло имеет значение избавления от большего зла.

Выделяется четвертый тип конфликтной ситуации («двойного приближения—избегания»), в которой перед субъектом стоит выбор между амбивалентны­ми, т. е. одновременно и позитивными и негативными, целями, например, приобретать ли хороший, но до­рогой или плохой, зато дешевый товар. Он, очевид­но, является более сложным и сочетающим в себе особенности трех предыдущих типов.

Для понимания взаимодействия конкурирующих или конфликтных побуждений важным является вы­двинутое В. С.'Магуном (1983) положение о цене деятельности—тех потерях и затратах энергии, вре­мени, средств и других ресурсов, которых требует ее выполнение. Речь идет о феномене, с которым «...мы сталкиваемся постоянно: если деньги потрачены на одно из благ, то их не хватает на покупку других;

если время потрачено на одну группу дел, то его не

хватает на другие; если вы недавно обращались к не очень близкому человеку с одной просьбой, то к нему нельзя сразу же снова обращаться за помощью; если много сил и энергии потрачено на работе, то дома уже не удается трудиться с полной отдачей» (С. 63). Таким образом, потребности человека находятся в конкурирующем отношении не только в буквально конфликтных ситуациях, при одновременной актуали­зации противоречащих побуждений, но также из-за того, что «...объем большинства ресурсов, которым располагает человек для деятельности, меньше, чем суммарный объем потребностей в этих ресурсах» (С. 62—63). Из-за этого обстоятельства решение удовлетворить некоторую потребность означает авто­матический отказ от удовлетворения ряда других.

Следует подчеркнуть, что мотивационное значение затрат, которых требует удовлетворение потребности, представляет собой не теоретический конструкт, а реальный психический феномен, активно участвующий как в процессах принятия решений, так и в после­дующей деятельности. Даже ненужная цель может получить побудительное значение при осознании, что она достается практически даром, а радость от нуж­ного приобретения может серьезно омрачаться мыслью о том, во что оно обошлось. Распространен­ность и специфичность взаимодействия мотивацион-ных побуждений по линии фактора цены деятельно­сти позволяет рассматривать его в качестве особой формы полимотивации. В отношении деятельности че­ловека это значит, что она «...в общем случае явля­ется не только поливалентным, но и амбивалентным процессом, сочетающим полезные и вредные аспек­ты,, качества блага и цены за него» (С. 66). Одно из последствий данного представления состоит в разли­чении мотивов-побудителей и мотивов-тормозов дея­тельности (Беляева и др., 1988).