Деконструкция риторики психологических исследований
Размышления об онтологии психологической сферы (т.е. сферы, охватывающей феномены, изучение которых психологи считают своей задачей) порождают определенный скепсис в
отношении тех литературных форм, в которые в настоящее время претенциозно облекаются результаты психологических исследований. Занятия психологией как наукой, включая изложение так называемых "результатов", составляют разновидность человеческой практики, и в этом качестве обладают экспрессивными и риторическими особенностями. В свете моих онтологических предложений весь массив психологической литературы, созданный в XX столетии, нуждается в новой интерпретации. С одной стороны, психологические теории могут оказаться формальными моделями физиологических систем и их функционирования, (как, например, произошло в работе Трисмана, показавшего, как на фоне, казалось бы, бессмысленного разговора выделяется некоторое важное имя) (12). С другой стороны, эти теории могут неявно содействовать пониманию грамматики определенных дискурсов. К этой категории, несомненно, принадлежит теория атрибуции и исследования когнитивного диссонанса. Я полагаю, что результаты многих психологических изысканий - это беспорядочное смешение двух дифференцированных выше видов теорий. Нам следует быть чрезвычайно внимательными к их различию, чтобы использовать его в наших интерпретациях. Так, изучение эмоций, цель которого - показать, в каких условиях можно испытывать чувства определенного рода или каким образом удается выявлять эмоции других, приводит к фрагментарному знанию физиологических систем, туманно изложенному в терминах психологии. Другие же результаты подобных исследований могут пополнить наше знание грамматических систем, показывая, каким образом соединяются в речевой практике понятия, обозначающие эмоции (16).
Отсюда следует, что на самом деле не существует никаких психологических экспериментов, т. е. проводимых в контролируемых условиях манипуляций с независимой сущностью, именуемой разумом. В самом деле, этого и не могло быть. Невозможно проводить какие бы то ни было эмпирические исследования чего-то, что не является сущностью. Сторонники когнитивной науки весьма опрометчиво пренебрегают критикой картезианского дуализма,
имеющей длительную историю. "Информация", т. е. материал, который должен быть подвергнут обработке, кажется мне очень похожим на "вещество" картезианского разума. Все, что мы имеем в трудах по психологии, - это беспорядочно представленные физиологические эксперименты или столь же беспорядочные исследования грамматических систем. Одним словом, не существует никаких когнитивных структур или процессов как дополнения к молекулам физического мира и лингвистически опосредованным социальным взаимодействиям. "Ментальную" сторону реальности составляют навыки, позволяющие регулировать символическое взаимодействие и управлять физиологическими процессами, поскольку последние включаются в языковые игры в соответствии с культурно обусловленными категориями.
И вновь об онтологии
Возвращаясь к основной теме, следует напомнить, что мы были вынуждены признать наличие нового дуализма: индивидуальных организмов с их физиологическими процессами, с одной стороны, и коллективов с их конверсационным взаимодействием - с другой. Индивиды появляются на свет и существуют благодаря физиологическим процессам, различные социальные коллективы - благодаря конверсационным взаимодействиям. В физиологической реальности мы имеем дело с индивидуальными организмами, чьи внутренние процессы и внешние взаимодействия всегда опосредованы реакциями причинного характера. Эти процессы происходят только в физическом пространстве и времени. В конверсационной же реальности придется искать некоторый класс лингвистических сущностей, которые смогут играть роль элементарных частиц. В этом отношении многообещающей представляется идея речевых актов как "атомарных частиц" конверсации. Анализ речевых актов, составляющих конверсацию, позволяет классифицировать высказывания по степени их "идиоматической силы", т.е. в
соответствии с природой социального акта, которую то или иное высказывание обычно представляет (просьба, обещание, угроза и т.д.).
Могут возразить, что таким образом мы в лучшем случае получили онтологический эскиз социальной реальности. Тезис Выготского в его самом крайнем варианте вообще отрицает существование какой-либо иной психологической реальности, помимо индивидуального (приватного) исполнения социальных актов. Поэтому та онтология, которую представляет социальный мир как совокупность речевых актов, т.е. как набор конверсаций, предполагает аналогичное понимание отдельного человеческого "разума".
Как же связаны между собой сети этих двух типов событий? Характер наложения друг на друга конверсационных и физиологических процессов чрезвычайно сложен. Уже давно было установлено, что индивидуальные социальные акты не укладываются в рамки единичных, индивидуальных действий, таких как телесные движения, повышение содержания адреналина в крови и т.д. Конверсационные процессы также происходят в физическом пространстве и времени, поскольку их носители - высказывания и надписи - суть физические объекты. Но индивидуальность конверсаций в большей мере зависит от субъекта высказывания, чем от его места и времени. Мое обещание и ваше обещание - это два разных обещания, даже если произнести их одновременно и в одном и том же месте. А вот мой велосипед и ваш велосипед может оказаться одним и тем же физическим предметом, если мы им владеем совместно или если я его вам продал. Оптимальным способом осмысления социальных актов (включая речевые акты) будет разработка конверсационной онтологии, где говорящий субъект интерпретируется как точка или местоположение в пространстве. Мы рассматриваем каждого индивида как местоположение возможного речевого акта, подобно тому, как точка в физическом пространстве содержит местоположение различных вещей и событий. Чтобы довести до конца это сравнение, на котором
покоится наша онтология, мы должны рассматривать речевые акты не как то, что принадлежит отдельному индивиду, но как нечто связующее людей попарно, по трое и т.д. Всякое оскорбление должно быть дополнено соответствующим восприятием обиды; всякая просьба должна быть кем-то исполнена или отвергнута. Подобно физическому телу, занимающему более чем одну точку в пространстве, речевой акт является социальным феноменом, охватывающим двух или более индивидов. Занимая данную позицию, мы привносим в психологию знаменитое "прозрение" Гофмана: "Не люди и их мгновения, но мгновения и их люди".
Онтологию речевых актов разрабатывали такие исследователи, как Кларк, Крекель и другие (1, 5). В каждом исследовании поднимался вопрос о том, как объяснить последовательный порядок речевых актов. Правильно ли усматривать причинные связи между однородными речевыми актами, например, между вопросом и следующим за ним ответом? В данном случае можно прибегнуть к рассуждениям Витгенштейна о роли правил в социальной жизни. Правила не составляют причину человеческих действий, они определяют, что должно считаться действием определенного рода, к примеру, ответом на вопрос. Ответы следуют за вопросами вовсе не под воздействием причинного механизма, воплощенного в законе, а в соответствии с конвенциональными нормами. Эта не фактическая, а грамматическая регулярность. В своем недавнем исследовании Кроул утверждал, что причинное объяснение человеческого взаимодействия невозможно (2). Хотя результаты, полученные Кроу лом, несомненно, важны, различие, которое проводил Витгенштейн, все же могло бы иметь силу, если бы удалось в принципе доказать возможность причинной обусловленности человеческих действий.
Теперь мы должны вернуться к вопросу о риторике, используемой в трудах по психологии. Если в мире конверсаций нет причинных связей, значит масса исследований, интерпретирующих грамматические конвенции как каузальные законы, находится во власти ошибочной риторики, чреватой радикальным заблуждением.