Развитие высших форм внимания в детском возрасте 1 страница

ХРЕСТОМАТИЯ ПО ВНИМАНИЮ

Под редакцией А. Н. ЛЕОНТЬЕВА, А. А. ПУЗЫРЕЯ и В. Я. РОМАНОВА

ИЗДАТЕЛЬСТВО МОСКОВСКОГО УНИВЕРСИТЕТА 1976

Данная хрестоматия представляет собой учебное пособие по курсу общей психологии психологических факультетов университетов. Хрестоматия позволяет составить представление как об истории, так и о современном состоянии проблем и исследований в области психологии внимания. Она может быть полезна также аспирантам и исследователям, работающим в области психологии.

Печатается по постановлению Редакционно-издательского совета Московского университета

Рецензенты:

доктор психологических наук, профессор Н. Ф. ДОБРЫНИН и доктор психологических наук, профессор В. П. ЗИНЧЕНКО

Издательство Московского университета, 1976 г.

Предисловие

Трудно, по-видимому, найти другое понятие, столь же привычное для обыденного сознания и вместе с тем имеющее столь же сложную и драматическую судьбу в психологии, как понятие внимания. Трудно найти другие понятие, история которого изобиловала бы столь резкими <взлетами> и падениями>, столь крутыми поворотами в трактовке его содержания, а также его места и значения в ряду других психологических понятий, когда оно то на время ставилось в самый центр системы психологии, то вдруг, напротив, объявлялось <фикцией> и источником псевдопроблем и полностью устранялось из психологии. Пожалуй, только еще одна проблема имела такую же исключительную судьбу в психологии: проблема сознания. И это, конечно, не случайно. Именно тесная связь с проблемой сознания делала проблему внимания камнем преткновения (но также и <пробным камнем>) почти для каждой новой психологической концепции, и именно она придает истории психологии внимания особый интерес и поучительность. Пожалуй, ни в одной другой области психологических исследований значение истории проблем не оказывается настолько важным для понимания современного ее состояния и перспектив развития. Ни одна другая область современной психологии не обнаруживает с такой беспощадностью всей справедливости мысли о том, что незнание истории вынуждает бесконечно ее повторять (причем, добавим мы, также и в части однажды уже осознанных и доже преодоленных тупиков и ошибок). Получить достаточно связное, представление об истории проблемы внимания, поэтому, - одна из первых задач, встающих перед каждым, кто обращается. к изучению этого раздела психологии. Данная хрестоматия является, конечно, прежде всего учебным пособием; она призвана облегчить студентам-психологам освоение соответствующего раздела университетского курса общей, психологии, восполняя отчасти тот дефицит литературы, по данной теме, который до сих пор существует на русском языке. Это прежде всего учебное назначение хрестоматии, а также сравнительно небольшой ее объем заставляют ограничиться при отборе текстов только теми работами, которые обозначают собой переломные точки в истории психологии вни-

мания или же наиболее выпукло представляют ее основные современные направления. Хрестоматия состоит из четырех крупных разделов. Первый из них отведен работам классиков эксперемен-тальной психологии конца XIX-начала XX в.: В. Вундта, Э. Б. титченера, В. джемса Т. Рибо и Н. Н. Ланге. Предмет психологии внимания формировался в рамках ассоцианистской интроспективной психологии. Прежде всего работы основателя экспериментальной психологии В. Вундта определили общую стратегию исследований внимания о конце прошлого и в первые, два десятилетия нынешнего века. В лице Э. Б. Титченера мы. находим одного из наиболее последовательных и верных сторонника вундтовской психологии. Новым по сравнению с концепцией Вундта является здесь представление об уровнях сознания, а также попытка наметить генетические отношения между отдельными формами. внимания. Влияния вундтовской психологии не избежал и такой, во многом самостоятельный мыслитель, как В. Джемс. Интересным в его учении о внимании является прежде всего попытка последовательно провести функциональную точку зрения на сознание, выделить специфические задачи, решаемые произвольным вниманием, а также своеобразное представление о <развитии> объекта внимания. Идея селективности внимания, высказанная Джемсом, стала одной из отправных точек для ногих современных исследователей, в своих работах прибегающих к теоретико-информационным представлениям. Приспособительный характер внимания, его моторные механизмы. подчеркиваются в учении Т. Рибо. Здесь же впервые высказывается важная мысль о социальной природе высших форм внимания. Как известно, русский психолог Н. Н. Ланге свое исследование внимания выполнил также в лаборатории Вундта. Его работа, однако, знаменует решительный поворот в трактовке внимания, открывая, по сути, целую эпоху в истории этой проблемы в психологии. Не случайна поэтому сразу же после своего появления работа Ланге привлекла пристальное внимание самых крупных психологов того времени. Однако, пожалуй, только сейчас, в перспективе почти столетней истории проблемы внимания, становится возможным оценить подлинное значение этой уникальной работы. Чем дальше мы отстоим от времени ее написания, тем все большее удивление мы испытываем перед поразительной меткостью оценок и характеристик основных направлений психологии внимания. оригинальностью и глубиной высказанных в ней идей, остротой и современностью постановки проблем. Нужно признаться, что во всей последующей истории психологии мы не име-

ем исследования, равного работе Ланге по глубине и фунда ментальности. Хотя, пожалуй, именно в наше время потребность в такой работе является особенно острой и насущной. Второи раздел хрестоматии включает главным образом работы представителей гештальтпсихологии, точка зрения которой на проблему внимания формировалось в опозиции к интроспективной психологии (смотри в этой связи реплику в адрес титченеровской концепции внимания в работе К. Коффки <Восприятие: введение в гештальттерапию>, опубликованной в хрестоматии по ощущению и восприятию под редакцией Ю. Б. Гиппенрейтер и М. Б. Михалевской). Как своеобразный документ истории психологии внимания чрезвычайно интересны публикуемые в хрестоматии тезисы доклада. Э. Рубина на IX психологическом конгрессе (1925). В развернутом виде гештальтистская трактовка внимания впервые была дана в <Принципах гештальтпсихологии> Коффки, подборка отрывков из которых также публикуется в хрестоматии. Работа В. Келера и П. Адамс представляет собой интересную попытку экспериментального исследования внимания в рамках гештальтпсихологии. Наконец, составители хрестоматии, сочли целесообразным включить в нее небольшой отрывок из работы, французского исследователя феноменологического направления М. Мерло-Понти, в проблеме внимания во многом примыкающего к гештальтпсихологии. Следующий раздел хрестоматии открывает работа французского психолога Г. Рево д Аллона, в которой делается попытка указать особую роль схем в организации внимания, что уже вплотную подводит нас к учению о роли схем и, более широко, - знака в организации внимания, т. е. к проблеме, ставшей одной из центральных в работах советских психологов школы Выготского (А. Н. Леонтьев, П. Я. Гальперин.), которые также включены в хрестоматию. Наряду с этим здесь публикуются работы С. Л. Рубинштейна и. Н. Ф. Добрынина, представляющие собой первые попытки разработки проблемы, внимания в рамках марксистского представления об общественно-исторической и деятельностной природе психики. В работе Д. Н. Узнадзе представлена оригинальная концепция внимания, сформулированная в замках теории устоновки. Наконец, последний раздел хрестоматии содержит статью Д. Бродбента, подводящую итог больному циклу исследований внимания в современной психологии. Особое место в ней занимает работа У. Найсера, в которой разрабатывается важная для современной психологии идея двух уровней в организации внимания <так называемого "предвнимания", или процессов бдительности, и внимания "фокального"). Более подробно с многочисленными современными исследованиями внимания читатель может познакомиться, обратив-

шись к обзорным работам Н. Ф. Добрынина (<О новых исследованиях внимания> - <Вопросы психологии>, 1973, # 3, стр. 121-128) и Д. Нормана (<Внимание и память>, в сборнике <Зрительные образы: феноменология и эксперимент>. вып. И. Душанбе, 1973).

В хрестоматии совершенно не представлено психофизиологическое направление в исследованиях внимания. Представляется целесообразным посвятить этому направлению (в последние два десятилетяя чрезвычайно распространенному в психологии) отдельный сборник, который в настоящее время готовится к печати кафедрой медицинской психологии психологического факультета МГУ. К тому же в последние годы на русском языке появился ряд обзоров, специальна посвященных психофизиологии внимания (укажем хотя бы на работы. Е. Д. Хамской (<Мозг и активация>. М., 1973 ) и В. Блока (<Уровни бодрствования и внимание>, н сборнике <Экспериментальная психология> (под ред. П. Фресса и Ж. Пиаже), вып. З. М.. 1970, стр. 97-147). Каждый текст предваряется кратким вступительным очерком жизни и творчества автора, а также соответствующим библиографическим указателем. В заключение мы хотели бы выразить глубокую признательность профессорам П. Я. Гальперину, А. Н. Леон-тьеву, А. Р. Лурии и Н. Ф. Добрынину за ценные советы и консультации, а. также за помощь в подборе литературы. Мы хотим поблагодарить наших переводчиков и редакторов В. Любимова, В. Лучкова и В. Мишина за их добросовестный и трудоемкий труд. Большую помощь в технической подготовке рукописи оказали нам Т. Ерохина, М. Соколова, Т. Федорова и особенно С. Ж игалко.

А. Л. ПУЗЫРЕЙ. В. Я. РОМАНОВ

Вундт (Wundt) Вильгельм (16 августа 1832-31 августа 1920) - немецкий философ и психолог, один из основателей экспериментальной психологии. С 1851 по 1856 г. изучал медицину в университетах Гейдельберга, Тюбингена и Берлина. С 1864 г. - экстраордниарный профессор физиологии ц Гейдельберге, в 1874 г.-профессор философии в Цюрихе, с 1875 г.-профессор философин Б Лейпциге, где в 1879 г. организовал первую в мире лабораторию экспериментальной психологии, преобразованную вскоре в институт, который долгие годы был важнейшим международным центром и единственной в своем роде школой экспериментальной психологии для исследователей из многих стран Европы и Америки. В 1883 г. Вундт основал первый в мире журнал экспериментальной психологии \Philosopilische Studicn> (<Философские исследования>).

Ранние работы Вундта были посвящены анатомии нервной системы, физиологии органов чувств и общей физиологии. Выдвигая задачу превращения психологии в экспериментальную дисциплину, образец научного исследования Вундт усматривал в современном ему естествознании. Соответственно вундтовскому пониманию естественнонаучного метода всякое научное исследование должно удовлетворять ряду основных требований. Во-первых, подлежащее наблюдению явление должно некоторое время находиться в поле ясного и отчетливого восприятия наблюдателя. Поскольку же психические явления сложны и текучи, а время формирования ясного и отчетливого восприятия конечно и часто соизмеримо со временем протекания самого наблюдаемого процесса, то должна существовать. далее, возможность многократного воспроизведения явления при тождественных условиях. Это предполагает выяснение существенных условий возникновения данного явления, что, в свою очередь, может быть достигнуто, только если существует возможность систематического варьирования условий его протекания. Как считал Вундт, реализация этих требований в психологии предполагает прежде всего смену самого объекта изучения. Если со времен Д. Локка в качестве такого объекта признавался исключительно мир <внутреннего опыта> человека (так называемой рефлексии), то Вундт потребовал обратиться к анализу всей сферы переживаний, всего <непосредственного> опыта, безразлично внутреннего или внешнего, противопоставляя его опыту <опосредствованному>, миру предметов и идеальных значений, который хотя и открывается человеку <посредством> его переживаний, но сам уже является объектом изучения не психологии, а других наук (физики, химии, биологии и т. д.). Доступ к сфере непосредственного опыта должно давать, по Вундту, <правильно поставленное> самонаблюдение, которое (в силу приведенных выше соображении) становится научным, только будучи включено в эксперимент. Поскольку интроспек-

тивный эксперимент осуществим лишь в отношении <низших> психологических процессов, Вундт вынужден был признать наряду с экспериментальной (и физиологической) психологией низших психических процессов необходимость существования и совсем иной, описательной и исторической, психологии высших психических процессов и образований (так называемой <психологии народов>). методом которой является анализ проявлений человеческого духа в формах культуры (в языке, обычаях, мифах и т. д.). Объект изучения психологии виделся Вундтом сквозь призму его представлений об основных элементах сознания и их связях, а также его учения о структуре поля сознания, в рамках которого и разрабатывается Вундтом проблема внимания.

Сочинения: <Лекции о душе человека и животных>, 1865-1866, 1894; <Основы физиологической психологии>, вып. 1-2, 1880- 1881: <Этика>, тт. 1 -2, 1887- 1888; <Система философии>, 1902; <Очерк психологии>. М., 1912; <Введение в (философию>; <Введение в психологию>. М., 1912; <Естествознание и психология>. СПб., 1914; <Мировая катастрофа и немецкая философия>. СПб., 1922; <Logib. Berlin 1880-1883; <Volkerpsychologie>, Bd. 1-10. Leipzig, 1900-1920.

Литература: О. Кюльпе. <Современная философия в Германии>. М., 1903; К. А. Рамуль. <Вильгельм Вундт как психолог>. <Вопросы психологии>, 1971, № !.

В хрестоматию включена глава <Сознание и внимание> из книги Вундта <Введение в психологию> (М., 1912).

Вильгельм Вундт

СОЗНАНИЕ И ВНИМАНИЕ

На вопрос о задаче психологии примыкающие к эмпирическому направлению психологи обыкновенно отвечают: эта наука должна изучать состояния сознания, их связь и отношения, чтобы найти в конце концов законы, управляющие этими отношениями. Хотя это определение и кажется неопровержимым, однако оно до известной степени делает круг. Ибо, если спросить вслед за тем, что же такое сознание, состояние которого должна изучать психология, то ответ будет гласить: сознание представляет собою сумму сознаваемых нами состоянии. Однако это не препятствует нам считать вышеприведенное определение наиболее простым, а поэтому пока и наилучшим. Ведь всем предметам, данным нам в опыте, присуще то, что мы, в сущности, можем не определить их, а лишь указать на них: или, если они сложны по природе своей, перечислить их свойства. Такое перечисление свойств мы, как известно, называем описанием, и к вышеприведенному вопросу о сущности психологии мы всего удобнее подойдем, если попытаемся возможно более точно описать во всех его свойствах сознание,

состояния которого являются предметом психологического исследования.

Рис. 1

В этом нам должен помочь небольшой инструмент, который хорошо знаком каждому, сколько-нибудь причастному к музыке человеку, метроном. В сущности, это не что иное, как часовой механизм с вертикально поставленным маятником, по которому может передвигаться небольшой груз для того, чтобы удары следовали друг за другом через равные интервалы с большей или меньшей скоростью. Если груз передвинуть к верхнему концу маятника, то удары следуют друг за другом с интервалом приблизительно в 2 секунды: если переместить его возможно ближе к нижнему концу, то время сокращается приблизительно до 1/3 секунды. Можно установить любую степень скорости между этими двумя пределами. Однако можно еще значительно увеличить число возможных степеней скорости ударов, если совсем снять груз с маятника, причем интервал между двумя ударами сокращается до 1/4 секунды. Точно так же можно с достаточной точностью установить и любой из медленных темпов, если имеется помощник, который вместо того чтобы предоставить маятнику свободно качаться, раскачивает его из стороны в сторону, отсчитывая интервалы по секундным часам. Этот инструмент не только пригоден для обучения пению и музыке, но и представляет собой простейший психологический прибор, который, как мы увидим, допускает такое многостороннее применение, что с его помощью можно демонстрировать все существенное содержание психологии сознания. Но чтобы метроном был пригоден для этой цели, он должен удовлетворять одному требованию, которому отвечает не всякий применяющийся на практике инструмент: именно сила ударов маятника должна быть в достаточной мере одинаковой, так, чтобы, даже внимательно прислушиваясь, нельзя было заметить разницу в силе следующих друг за другом ударов. Чтобы испытать инструмент в этом отношении, самое лучшее изменять произвольно субъективное ударение отдельных ударов такта, как это показано наглядно на следующих двух рядах тактов (см. рис. 1). В этой схеме отдельные удары обозначены нотами, а более сильные удары-ударениями, поставленными над нотами. Ряд А представляет поэтому так называемый восходящий, а ряд В- нисходящий такт. Если окажется, что в ударах маятника мы по произволу можем слушать то восходящий, то нисходящий такт, т. е. можем слышать один и тот же удар то подчеркнутым более сильно, то звучащим более слабо, то такой инструмент будет при-

годным для всех излагающихся ниже психологических экспериментов.

Хотя только что описанный опыт должен был служить лишь для испытания метронома, однако из него можно уже сделать один заслуживающий внимания психологический вывод. Именно при этом опыте замечается, что для нас в высшей степени трудно слышать удары маятника совершенно равными по силе, иначе говоря, слышать их не ритмически. Мы постоянно впадаем вновь в восходящий или нисходящий такт. Мы можем выразить этот вывод в таком положении: наше сознание ритмично по природе своей. Едва ли это обусловливается каким-либо специфическим, лишь сознанию присущим свойством, скорее это явление находится в тесной связи со всей нашей психофизической организацией. Сознание ритмично потому, что вообще наш организм устроен ритмично. Так, движения сердца, дыхание наше, ходьба ритмичны. Правда, в обычном состоянии мы не ощущаем биений сердца. Но уже дыхательные движения воздействуют на нас как слабые раздражения, и прежде всего движения при ходьбе образуют ясно различаемый задний фон нашего сознания. Ноги при ходьбе представляют собой как бы естественные маятники, движения которых, подобно движениям маятника метронома, обыкновенно следуют друг за другом ритмически, через равные интервалы времени. Когда мы воспринимаем в наше сознание впечатления через одинаковые интервалы, мы располагаем их в аналогичной этим нашим собственным внешним движениям ритмической форме, причем особый вид этой ритмической формы в каждом данном случае (хотим ли мы, например, составить ряд из нисходящих или из восходящих тактов) в известных границах остается предоставленным нашему свободному выбору, как это бывает, например, при движениях ходьбы и их видоизменениях – в обычной ходьбе, в беге, в прыганье и, наконец, в различных формах танцев. Наше сознание представляет собою не какое-нибудь отдельное от нашего физического и духовного бытия существо, но совокупность наиболее существенных для духовной стороны этого бытия содержаний.

Из вышеописанных опытов с метрономом можно получить и еще один результат, если мы будем изменять длину восходящих или нисходящих рядов тактов. В приведенной выше схеме каждый из рядов А и В состоит из 16 отдельных ударов или, если считать повышение и понижение за один удар, 8 двойных ударов. Если мы внимательно прослушаем ряд такой длины при средней скорости ударов метронома в 1-1/2 секунды и после короткой паузы повторим ряд точно такой же длины, то мы непосредственно заметим их равенство. Равным образом, тотчас же замечается и различие, если второй ряд будет хотя бы на один удар длиннее или короче. При этом безразлично, будет ли этот ряд состоять из восходящих или нисходящих тактов (по схеме А или В). Ясно, что такое непосредственное воспризнание равенства последующего ряда с пред-

шествующим возможно лишь в том случае, если каждый из них был дан в сознании целиком, причем, однако, отнюдь не требуется, чтобы оба они сознавались вместе. Это станет ясным без дальнейших объяснений, если мы представим себе условия аналогичного воспризнания при сложном зрительном впечатлении. Если посмотреть, например, на правильный шестиугольник и затем во второе мгновение вновь на ту же фигуру, то мы непосредственно познаем оба впечатления как тождественные. Но такое воспризнание становится невозможным, если разделить фигуру на многие части и рассматривать их в отдельности. Совершенно также и ряды тактов должны восприниматься в сознании целиком, если второй из них должен производить то же впечатление, что и первый. Разница лишь в том, что шестиугольник, кроме того, воспринимается во всех своих частях разом, тогда как ряд тактов возникает последовательно. Но именно в силу этого такой ряд тактов как целое имеет ту выгоду, что даст возможность точно определить границу, до которой можно идти в прибавлении отдельных звеньев этого ряда, если желательно воспринять его еще как и целое. При этом из такого рода опытов с метрономом выясняется, что объем в 16 следующих друг за другом в смене повышений и понижении (так называемый 2/8 такт) ударов представляет собою тот maximum, которого может достигать ряд, если он должен еще сознаваться нами во всех своих частях. Поэтому мы можем смотреть на такой ряд как на меру объема сознания при данных условиях. Вместе с тем выясняется, что эта мера в известных пределах независима от скорости, с которой следуют друг за другом удары маятника, так как связь их нарушается лишь в том случае, если или вообще ритм становится невозможным вследствие слишком медленного следования ударов друг за другом, или же в силу слишком большой скорости нельзя удержать более простой ритм такта, и стремление к связному восприятию порождает более сложные сочетания. Первая граница лежит приблизительно около 2"/2, последняя - около 1 секунды. Само собою разумеется, что, называя наибольший, еще целиком удерживаемый при данных условиях в сознании ряд тактов <объемом сознания>, мы разумеем под этим названием не совокупность всех состояний сознания в данный момент, но лишь составное целое, воспринимаемое в сознании, как единое. Образно выражаясь, мы измеряем при этом, если сравнить сознание с плоскостью ограниченного объема, не саму плоскость во всем ее протяжении, но лишь ее поперечник. Этим, конечно, не исключается возможность многих других разбросанных содержаний, кроме измеряемого. Но, в общем, их тем более можно оставить без внимания, что в этом случае благодаря сосредоточению сознания на измеряемом содержании все лежащие вне его части образуют неопределенные, изменчивые и по большей части легко изолируемые содержания. Если объем сознания в указанном смысле и представляет собою при соблюдении определенного такта, например 2/8, относи-

тельно определенную величину, которая в указанных границах остаются неизменной при различной скорости ударов маятника, зато изменение самого такта оказывает тем большее влияние на объем сознания. Такие изменение отчасти зависит от нашего произвола. В равномерно протекающем ряде тактов мы можем с одинаковым успехом слышать как 2/8 такта, так и более сложный, например, такой ритм получается, когда мы вводим различные степени повышения, например ставим самое сильное из них в начале ряда, среднее по силе - в середине и каждое из слабых - посредине обеих половин всего такта, как это показано на только что приведенной схеме (рис. 2), в которой самое сильное повышение обозначено тремя ударениями, среднее-двумя и самое слабое-одним. Помимо произвольного удара, однако, и этот переход к более сложным тактам в высокой степени зависит от скорости в последовательности ударов. Тогда как именно при больших интервалах лишь с трудом возможно выйти за пределы простого 2/8 такта, при коротких интервалах, наоборот, необходимо известное напряжение для того, чтобы противостоять стремлению к переходу к более сложным ритмам. Когда мы слушаем непосредственно, то при интервале в 1/2 секунды и менее очень легко возникает такт вроде вышеприведенного 4/4 такта, который объединяет восемь ударов в один такт, тогда как простой 2/8 такт содержит в себе лишь два удара. Если теперь измерить по вышеуказанному способу объем сознания для такого, более богато расчлененного ряда тактов, то окажется, что еще пять 4/4 такта, построенных по приведенной выше схеме, схватываются как одно целое, и если их повторить после известной паузы, они воспризнаются как тождественные. Таким образом, объем сознания при этом более сложном ритмическом делении составляет не менее 40 ударов такта вместо 16 при наиболее простой группировке. Можно, правда, произвольно составить еще более сложные расчленения такта, например 6/4 такта. Но так как это усложнение ритма со своей стороны требует известного напряжения, длина ряда, воспринимаемого еще как отдельное целое, не увеличивается, но скорее уменьшается. При этих опытах обнаруживается еще дальнейшее замечательное свойство сознания, тесно связанное с его ритмической природой. Три степени повышения, которые мы видели в вышеприведенной схеме \/4 такта, образуют именно maximum различия, который нельзя перейти. Если мы причтем сюда еще понижения такта, то четыре степени интенсивности исчерпают все возможные градации в силе впечатлений. Очевидно, что это количество степеней определяет также и ритмическое расчленение целого ряда, а вместе с тем и его объединение в сознании, и, наоборот, ритм движений такта обусловливает то число градаций интенсивности, кото-

рое в расчленении рядов необходимо в качестве опорных пунктов для объединения в сознании. Таким образом, оба момента находятся в тесной связи друг с другом: ритмическая природа нашего сознания требует определенных границ для количества градаций в ударении, а это количество, в свою очередь, обусловливает специфическую ритмическую природу человеческого сознания. Чем обширнее ряды тактов, объединяемых в целое при описанных опытах, тем яснее обнаруживается еще другое весьма важное для сущности сознания явление. Если обратить внимание на отношение воспринятого в данный момент удара такта к непосредственно предшествовавшим и, далее, сравнить эти непосредственно предшествовавшие удары с ударами объединенного в целое ряда, воспринятыми еще раньше, то между всеми этими впечатлениями обнаружатся различия особого рода, существенно отличные от различий в интенсивности и равнозначных с ними различий в ударении. Для обозначения их всего целесообразнее воспользоваться выражениями, сложившимися в языке для обозначения зрительных впечатлений, в которых эти различия равным образом относительно независимы от интенсивности света. Эти обозначения-ясность и отчетливость, значения которых почти совпадают друг с другом, но все-таки указывают различные стороны процесса, поскольку ясность более относится к собственному свойству впечатления, а отчетливость к его ограничению от других впечатлений. Если мы перенесем теперь эти понятия в обобщенном смысле на содержания сознания, то заметим, что ряд тактов дает нам самые различные степени ясности и отчетливости, в которых мы ориентируемся по их отношению к удару такта, воспринимаемому в данный момент. Этот удар воспринимается всего яснее и отчетливее; ближе всего стоят к нему только что минувшие удары, а затем чем далее отстоят от него удары, тем более они теряют в ясности. Если удар минул уже настолько давно, что впечатление от него вообще исчезает то, выражаясь образно, говорят, что оно погрузилось под порог сознания. При обратном процессе образно говорят, что впечатление поднимается над порогом. В подобном же смысле для обозначения постепенного приближения к порогу сознания, как это мы наблюдаем в отношении давно минувших ударов в опытах с маятником метронома, пользуются образным выражением потемнения, а для противоположного изменения-прояснения содержаний сознания. Пользуясь такого рода выражениями, можно поэтому следующим образом формулировать условия объединения состоящего из разнообразных частей целого, например ряда тактов: объединение возможно до тех пор, пока ни одна составная часть не погрузилась под порог сознания. Для обозначения наиболее бросающихся в глаза различий ясности и отчетливости содержаний сознания обыкновенно пользуются в соответствии с образами потемнения и прояснения еще двумя наглядными выражениями: о наиболее от-

четливо воспринимаемом содержании говорят, что оно находится в фиксационной точке (Blickpunkt) сознания, о всех же остальных-что они лежат в зрительном поле (Blickfeld) сознания. В опытах с метрономом, таким образом, воздействующий на нас в данный момент удар маятника каждый раз находится в этой внутренней точке фиксации, тогда как предшествующие удары тем более переходят во внутреннее зрительное поле, чем далее они отстоят от данного удара. Поэтому зрительное поле можно наглядно представить себе как окружающую фиксационную точку область, которая непрерывно тускнеет по направлению к периферии, пока, наконец, не соприкоснется с порогом сознания. Из последнего образного выражения уже ясно, что так называемая точка фиксации сознания, в общем, обозначает лишь идеальное сосредоточие центральной области, внутри которой могут ясно и отчетливо восприниматься многие впечатления. Так, например, воздействующий на нас в данный момент удар при опытах с метрономом, конечно, находится в фиксационной точке сознания, но только что перед ним воспринятые удары сохраняют еще достаточную степень ясности и отчетливости, чтобы объединяться с ним в более ограниченной, отличающейся от остального зрительного поля своею большею ясностью области. И в этом отношении психические процессы соответствуют заимствованному из сферы зрительных восприятий образу, где также один из пунктов так называемого зрительного поля является точкой фиксации, кругом которой может быть ясно воспринято еще значительное количестао впечатлений. Именно этому обстоятельству обязаны мы тем, что вообще можем в одно мгновение схватить какой-либо цельный образ например прочесть слово. Для центральной части зрительного поля нашего сознания, непосредственно прилегающей к внутренней фиксационной точке, давно уже создано под давлением практических потребностей слово, которое принято и в психологии. Именно мы называем психический процесс, происходящий при более ясном восприятии ограниченной сравнительно со всем полем сознания области содержаний, вниманием. Поэтому о тех впечатлениях или иных содержаниях, которые в данное мгновение отличаются от остальных содержаний сознания особенной ясностью, мы говорим, что они находятся в фокусе внимания. Сохраняя прежний образ мы можем поэтому мыслить их как центральную, расположенную вокруг внутренней фиксационной точки область, которая отделена от остального, все более тускнеющего по направлению к периферии зрительного поля более или менее резкой пограничной линией Отсюда сейчас же возникает новая экспериментальная задача дающая важное добавление к вышеизложенному измерению всего объема сознания. Она заключается в ответе на возникающий теперь вопрос: как велик этот более тесный объем внимания?