Трансформация взглядов на проблему неравенства полов

Начиная со второй половины XIX века, вопрос о биологических различиях между полами находился в центре внимания практически всех дискуссий о половом неравенстве в Америке. Эта тема была актуальной как для первых американских феминисток, боровшихся за получение основных гражданских прав для женщин, так и для феминисток второй волны, которые позже вышли на историческую сцену. Ее актуальность сохраняется и по сей день. Интерес к половым различиям в настоящее время настолько глубоко проник в американскую культуру, что доказательства этого можно найти практически в любом журнале, продающемся в местном супермаркете. Всеобщая популярность названной темы подпи-тывается как современной наукой, так и современным феминизмом: в науке особое значение придается проблемам социобиологии и изучению гормонального фона в пренаталь-ной стадии развития плода, а феминизм провозглашает особое женское видение взаимозависимого мира.

При рассмотрении проблемы половых различий особое внимание уделяется тому, насколько оба пола действительно различны. Это вопрос, требующий безотлагательного решения как с научной, так и с политической точек зрения. В конце главы 2 я выразила свое несогласие, утверждая, что с научной точки зрения подобная постановка вопроса неправильна. В данной главе я продвинусь в своих рассуждениях чуть дальше, предположив, что уделять такое большое внимание

242

половым различиям неверно также и с политической точки зрения. В частности, я полагаю, что если люди в нашей андро-центричной, гендерно-поляризующей и биологически-эссен-циалистской культуре когда-нибудь поймут, почему равенство полов с необходимостью требует радикальной перестройки общественных институтов, то культурные дебаты о неравноправии с неизбежностью будут посвящаться другим вопросам. Главной темой будут не различия между мужчинами и женщинами, а то, какими путями андроцентричные общественные институты трансформируют эти различия не в пользу женщин.

К необходимости подобных изменений в культурных дискуссиях нас подводят три следующих предположения, вытекающие из теоретического анализа, проделанного в данной книге. Во-первых, не требует доказательств существование, по крайней мере, подгруппы в спектре половых различий, такой, например, как способность женщин к деторождению. Во-вторых, при рассмотрении проблемы неравенства женщин важен не столько вопрос о половых различиях как таковых, сколько вопрос о том, как социальный контекст и существующие половые различия взаимодействуют друг с другом. Наконец, сам социальный контекст представляется состоящим из двух самостоятельных — хотя и взаимосвязанных — аспектов: андро-центризма, окончательному уничтожению которого должен посвятить себя каждый феминист, и гендерной поляризации, необходимость ликвидации которой представляется более спорной.

Головоломка различий

Вот уже 150 лет в дебатах о женском неравноправии поднимается мучительный вопрос, сформулированный в форме дихотомии: являются женщины и мужчины в принципе одинаковыми или в принципе различными. Этот провоцирующий вопрос о половых различиях не дал возможности достичь согласованного мнения в области социальной политики даже феминистам: помимо того, что он неразрешим по существу, вдобавок он порождает множество таких же явно неразрешимых дихотомий. Эти дихотомии второго порядка прослеживаются в ответах на следующие три вопроса: (1) В чем причина женского неравноправия? (2) Какова наилучшая стратегия, позволяющая покончить с неравноправием женщин? (3) Что подразумевается под женским равноправием, в чем его суть?

243

В настоящее время в культурных дебатах неравноправие женщин обычно рассматривается как результат действия одной из двух причин, которые, как прав!ило, считаются взаимоисключающими, хотя это и не так. В(о-первых, женщины не имеют доступа к экономическим или толитическим ресурсам вследствие преднамеренной политики! и практики дискриминации (даже в тех случаях, когда положение некоторой части женщин приближено к положению мзужчин и тем самым согласие достигнуто). В этом случае правительство должно делать шаги к исправлению ситуации. Во-вторых, биологические, психологические и историчесюие отличия женщин от мужчин (особенно характерный для женщин психологический конфликт между карьерой и семьей) вынуждают их делать выбор не в пользу карьеры, что, в свою очередь, лишает женщин возможности доступа к экономике и политике. В последнем случае некого винить за жещское неравноправие, а отсюда следует и отсутствие единодупция по поводу необходимости защищать женские права¹.

Результаты недавних экономических исследований на первый взгляд могут показаться удивительными: на сегодняшний день в американском обществе женщины как отдельная группа находятся в экономически невыгодном положении, сопоставимым с уровнем 1969 года. Принимая во внимание и единственную подгруппу, достигшую некоторого реального экономического прогресса, в которую входят в основном молодые, белые, незамужние женщины,, имеющие хорошее образование, и подгруппы женщин самшх низкооплачиваемых профессий, а также работающих неполный рабочий день, можно констатировать: в целом заработок женщин как группы по-прежнему составляет примерно 65% от заработка мужчин².

Факт непрекращающегося существования женского неравенства спустя тридцать лет после принятия антидискриминационного закона часто рассматривается как доказательство того, что дискриминация в отношении женщин не является такой уж важной причиной их неравенства: в этом смысле якобы гораздо важнее выб;₀р самой женщины. Я считаю, что это непрекращающееся женское неравенство выступает доказательством неадекватности понимания того, как в действительности работает механизм дискриминации женщин.

Еще со времен решения Верховного суда по делу Мюллер против штата Орегон (1908), согласью которому охранительное законодательство (protective legislation) могло применять-

244

ся в тех случаях, когда была необходима выплата компенсации женщинам ввиду «невыгодных условий в борьбе за существование», в дебатах по гендерной политике преобладали две противоборствующие стратегии, направленные на искоренение неравенства женщин. Стратегия гендерной нейтральности, известная также как гендерная слепота, предписывает не делать никаких различий на основе пола. Стратегия особой защиты для женщин, известная также как чувствительность к половым различиям, предписывает создавать особые условия на рабочих местах, чтобы это служило компенсацией женщинам их биологической и исторической материнской роли.

Принцип гендерной нейтральности в отношении равенства полов был популярен в 1960-е годы и в начале 1970-х годов. Об этом свидетельствует не только готовность Верховного суда в решении по делу Рид против Рид окончательно объявить неконституционной явную дискриминацию женщин, но и готовность почти всех феминистов того времени с энтузиазмом поддержать принятие поправки о равных правах, которая может служить одним из ярких примеров проявления гендерной слепоты. Популярность гендерно-нейтральному подходу обеспечило то обстоятельство, что он соответствовал трем важным аргументам, которые феминистки и феминисты стремились донести до широкого круга общественности: (1) дискриминация на основе пола долгое время не давала женщинам права на равную защиту со стороны закона, гарантированную всем гражданам Четырнадцатой поправкой к Конституции США; (2) законодательство, разработанное в целях защиты и поддержки работающих женщин, принесло им больше экономического вреда, чем помощи; и (3) женщинам присуща врожденная интеллигентность, ответственность, они способны поддерживать себя сами, если им будет предоставлена такая же возможность, как и мужчинам; женщины вовсе не являются от природы ущербными, как их обычно представляют законодатели и судьи.

Однако в конце 1970-х и в 1980-х годах поборники равных прав постепенно начали понимать, что гендерная нейтральность настолько сгладила различия в жизненных ситуациях женщин и мужчин, что в качестве стратегии она полезна только тем немногим женщинам, которые находятся в сходных с мужчинами условиях. При этом множеству женщин, вынужденных в силу гендерно обусловленных обстоятельств — материнству и замужеству — выполнять низкооплачиваемую работу, эта стратегия мало что давала, если вообще не была

245

бесполезной. Но причина заключалась не только в этом. Ген-дерно-нейтральная стратегия бездумно и шаблонно проявила себя в отношении проблем с оформлением разводов: она буквально причиняла вред женщинам, находящимся в неравных условиях с мужчинами, своими ложными постулатами о том, что у женщин такие же возможности зарабатывать деньги, как и у мужчин, и, следовательно, женщины так же мало нуждаются в алиментах, как и их мужья. (Weitzman 1985). Концентрация идеологических усилий на этой очень большой группе женщин, находящейся в неравных условиях с мужчинами, высветила недостатки гендерной нейтральности, и тем самым вернула на авансцену общественной жизни стратегию особой защиты.

Приблизительно в это же время сторонники стратегии особой защиты предложили не особые ограничения для женщин, как это имело место в деле Мюлер против штата Орегон, а, наоборот, особые льготы для женщин. В частности, они провозгласили новую стратегию в отношении условий работы, задуманную так, чтобы женщины получили одновременно возможность и иметь высокооплачиваемую работу, и оставаться ответственными родителями. К числу предложенных мер относились обязательный оплачиваемый отпуск по беременности и гарантированное возвращение на прежнее место работы после рождения ребенка, оплата неотработанного времени в связи с болезнью ребенка и даже выплаты по социальному обеспечению ребенка. Конечно, требование, чтобы подобные схемы были приняты только для определенного пола, не укладывалось в рамки представлений, основанных на полном игнорировании половых различий, а также на «Поправке о равных правах». Тем не менее, оно не выглядело исключительным в эпоху, когда практически все меньшинства решительно отстаивали ценности плюрализма и чувствительность по отношению к различиям (включая людей с ограниченными физическими возможностями, которые, благодаря принятию специальных мер, наконец, стали получать возможность участвовать в основных сферах американской жизни).

В 1990-е годы требование особых льгот для работающих женщин получило большую поддержку в обществе, но и сопротивление этому также было немалым. Поддержка исходила, прежде всего, от тех феминисток, которые убедились в провале стратегии гендерной нейтральности и для которых самым ужасным было то, что в современном мире оплачиваемого труда от женщины фактически требовалось быть похожей

246

на мужчину. Сопротивление исходило от феминисток, придерживающихся других взглядов, а также от тех, кто был далек от феминизма.

Противники стратегии из феминистского лагеря считали, что особая защита делает женщин гомогенной группой и это подкрепляет старый сексистский стереотип восприятия, согласно которому женщины по своей природе не способны успешно конкурировать с мужчинами до тех пор, пока не будут созданы условия, компенсирующие их особые нужды. С другой стороны, противники, далекие от феминизма, не видели смысла в принятии особых мер помощи для группы людей, чье невыгодное экономическое и политическое положение проистекает не из дискриминации, а является результатом их собственного решения вкладывать свое время и энергию в воспитание своих детей, а не в свою профессиональную карьеру. С позиций нефеминистской критики, безусловно, имело смысл не допускать, чтобы работодатели причиняли ущерб женщинам путем открытой дискриминации, однако не было никакого смысла в том, чтобы обязать предпринимателей принимать особые меры для помощи женщинам на рынке труда.

Идея особой защиты женщин ввиду их биологической и исторической роли матери, существовавшая со времени ее поддержки Верховным судом в 1908 году, оказалась столь же противоречивой, как и ее более поздний вариант, выдвинутый в 1960-х годах. Я имею в виду особую защиту против скрытой и косвенной дискриминации, проявляющейся в двойной политике в ситуациях, связанных с проблемами относительной ценности выполненной работы и предпочтительного найма (preferential hiring).

Относительная ценность заключается в том, что вместо соблюдения правила, согласно которому женщина и мужчина, выполняющие одну и ту же работу, должны получать одинаковое жалованье, устанавливается, что мужчина и женщина получают одинаковое жалование за разную работу, в соответствии с ее значимостью. При предпочтительном найме вместо открытого запрета дискриминации женщин устанавливаются правила, в соответствии с которыми при найме на работу конкретной женщине может быть оказано предпочтение перед конкретным мужчиной, имеющим точно такую же квалификацию. При этом устанавливаемые обязанности и графики работы регулируются таким образом, чтобы нанимать установленный процент женщин в установленный период времени. Планирование функциональных обязанностей может, в свою

247

очередь, создавать благоприятную почву для применения квот с целью резервировать рабочие места исключительно для женщин.

С точки зрения сторонников особой защиты, относительная ценность работы и предпочтительный найм являются необходимыми мерами, поскольку дискриминация против женщин часто ставит под удар не только женщин как таковых, но и каждого, в любой профессии и с любым рабочим стажем в силу того, что женщины как группа становятся более предпочтительными на рынке труда, чем мужчины. В то же время противники подобной политики считают, что предпочтения в договоре личного найма несправедливо лишают ни в чем не повинных мужчин равных возможностей; тем самым попирается едва ли не священный принцип гендерной нейтральности. А что касается относительной ценности, то в этом случае попирается еще один священный американский принцип — право работодателей устанавливать размер заработной платы в соответствии с законами свободного рынка³.

Итак, те, кто считают дискриминацию причиной неравенства женщин и предлагают в качестве лекарства гендерную нейтральность, исходят из предполагаемого сходства мужчин и женщин. В то время как другие, усматривающие причину неравенства женщин в их собственном выборе, а в качестве лекарства предлагают особую защиту, исходят из предположения о различиях между мужчинами и женщинами. Эта дихотомия между сходством и различиями снова выявляет два противоположных толкования женского равенства: одна группа предполагает, что женщины и мужчины будут играть совершенно одинаковые роли дома и на работе, а другая группа считает, что женщины выйдут точно на такой же уровень экономического благосостояния, или равенства с мужчинами, продолжая при этом играть свои, традиционно отличные от мужских роли домашних хозяек и матерей.

Неудивительно, что концепция равенства женщин, основанная на представлении об их сходстве с мужчинами, была популярна в те времена, когда дискриминация, гендерная нейтральность и «Поправка о равных правах» преобладали в феминистском дискурсе. Кстати, в это же время была в почете и концепция психологической андрогинии. Тогда феминистам казалось, что единственный эффективный способ покончить с сексистскими стереотипами восприятия женщин и с дискриминацией женщин, как неизбежным следствием стереотипного восприятия — упразднить раз и навсегда гендерные различия. Это значит, что общество наконец-то пере-

248

местится в направлении андрогинного будущего, где мужчины и женщины будут не только находиться на одном уровне экономического и политического влияния, но и будут обладать одинаковыми правами, одинаковыми обязанностями и даже играть одни и те же социальные роли.

Несмотря на то, что вначале только антифеминистки, и среди них Филлис Шлефли

(Phyllis Schlafly), возражали против понимания равенства как сходства, аргументируя это тем, что подобный подход принижает и разрушает роль женщины в семье, со временем многие из феминисток пришли к такому же мнению. Они доказывали, что толкование женского равенства как сходства с мужчинами равносильно утверждению, что историческая роль женщины и сопутствующие ей достоинства не имеют подлинной ценности.

Да, — продолжали они свои доводы, — женщины от рождения так же умны, как и мужчины, и с этим никто не спорит; но все-таки женщины от рождения имеют существенное отличие, связанное с их биологической способностью к деторождению. И в связи с этим отличием, любое достойное внимания определение равенства должно сохранять биологическую и историческую роль женщины как матери и придавать этой роли такое же большое культурное значение, какое традиционно придается мужским ролям. Иначе говоря, цель феминизма не в том, чтобы дать возможность женщинам действовать и зарабатывать, в точности как мужчина, а, скорее, в том, чтобы женщины были в состоянии зарабатывать, как мужчины, сохраняя при этом присущую им заботу о благополучии собственных и других детей.

Более ста лет занял процесс решения дилеммы — похожи женщины по существу на мужчин или совершенно не похожи. Совсем недавно феминистки направили усилия на разработку еще одной альтернативы. Смысл ее лучше всего передает следующий вопрос: похожи ли друг на друга женщины различной расовой и этнической принадлежности, разных классов, религий, сексуальных предпочтений и, возможно, даже разных национальностей с точки зрения их потребностей, целей и опыта настолько, чтобы образовать группу, объединенную политическими интересами и какой-либо единой программой социальных изменений? Или женщины из различных сообществ имеют настолько существенные врожденные отличия друг от друга, что у них совсем или почти совсем нет общих мотивов, а, следовательно, и нет возможности прийти к общему феминистскому разрешению вопроса женского неравенства?⁴

249

Однако, несмотря на различия между самими женщинами, историк Эстель Фридман (Estelle Freedman) весьма красноречиво отстаивает остающуюся в силе значимость феминистской борьбы: «В исторический момент, когда понятие «женщина» продолжает быть внутренне связанным с ограниченным доступом к материальным ресурсам, более сильной уязвимостью в отношении физического и психологического насилия, ограниченной представленностью в политике,...мы должны избегать как тенденции ложного единения обоих полов, так и большей, чем есть на самом деле, разобщенности внутри нашего пола» (1990, р. 261). То есть, с одной стороны, феминисткам не следует втягиваться в обсуждение новых тупиковых дилемм, с другой стороны, они также не должны допускать, чтобы их вновь обретенное понимание различий между женщинами разрушило давнишний феминистский проект создания социального мира, в котором понятие «женщина» больше не является синонимом понятия «неравенство»⁵.

Однако при этом остается вопрос: как смогут феминистки подготовить дискуссию о гендерной политике, которая обеспечит возможность создания подобного социального мира в таком обществе, как Соединенные Штаты, где господствуют мужчины? Иначе говоря, как смогут американцы перешагнуть за пределы всех этих спорных дилемм, которые были сущим бедствием для феминистских дискуссий о неравенстве женщин на протяжении 150 лет? Я считаю, что с этими дилеммами пора расстаться; консенсус в области гендерной политики может быть достигнут, если часть различий между мужчинами и женщинами будет принята за аксиому, и тогда отправной пункт дискуссии сдвинется от различий как таковых — к вопросу о том, почему общественное положение женщин в социальной структуре столь андроцентрично. Эта андроцен-тричнсть не только переводит различия между мужчинами и женщинами в плоскость невыгодного положения женщин, но и маскирует мужской стандарт под гендерную нейтральность⁶.