Б) Особые типы мировоззрения душевнобольных
Возникает вопрос: что же именно представляет собой тот особый фактор, который позволяет выработать философское миропознание на шизофренической основе? С этим вопросом непосредственно связан другой: до какой степени эти философские возможности являются простой карикатурой? Дух имеет исторический и расовый аспекты, он связан с соответствующей культурной традицией и поэтому сам по себе не является предметом психопатологии: он постигается в своей собственной сущности и вечен. Но как реальность, относящаяся к определенному моменту бытия и, таким образом, «привязанная» к эмпирической действительности личности, дух доступен исследовательскому подходу. Мы можем изучать условия, при которых становится возможна производительная деятельность духа, а также ее результаты.
Путешествия души в потусторонний мир, трансцендентная, сверхчувственная география этого мира — все это носит универсальный для всего человечества характер; но только у душевнобольных это выступает в качестве самым наглядным образом подтвержденного, живого переживания. Даже в наше время, исследуя психозы, мы сталкиваемся с подобными содержательными элементами в формах, изобилующих поразительными подробностями и отличающихся интеллектуальной глубиной.
Одним из характерных элементов шизофренического переживания является ((космическое переживание» конца света, «заката богов», грандиозного переворота, в осуществлении которого ведущую роль играет сам больной. Он — центр всего того, чему предстоит произойти. Он должен выполнить гигантскую задачу, он обладает огромным могуществом. В происходящих процессах участвуют взаимодействия на невероятных расстояниях, мощные силы притяжения и отталкивания. В процессы непременно вовлекаются всеобъемлющие «совокупности»: все народы Земли, все человечество, все божества и т. д. Повторно переживается вся история человечества. Жизнь больного вбирает в себя бесчисленные тысячелетия. Мгновение для него — это вечность. С огромной скоростью он преодолевает космическое пространство, чтобы вести грандиозные битвы; он невредимым перешагивает через бездны. Приведем несколько отрывков из автобиографических описаний:
«Я уже говорил, что в связи с моими представлениями о конце света у меня было бесчисленное множество видений. Среди них были ужасающие, но были и неописуемо величественные. Подумаю только о некоторых из них. В одном видении я опускался на лифте в глубины земли; на этом пути я словно прошел в обратном направлении всю историю человечества и Земли. В верхних слоях все еще были зеленые леса; но чем ниже я опускался, тем темнее и чернее становилось окружающее. Покинув лифт, я оказался на огромном кладбище; там я нашел место, где покоятся жители Лейпцига и среди них моя жена. Сев обратно в лифт. я возвратился к пункту 3. Мне страшно было войти в пункт 1, которым было отмечено абсолютное начало человечества. Пока я продвигался обратно, шахта лифта обрушилась за моей спиной, нанеся увечья жившему в ней „Богу Солнца». В этой связи мне показалось, что там было две шахты (не было ли это выражением дуализма Царства Божьего?): потом стало известно, что вторая шахта также обрушилась. Все пропало. В другой раз я пересек всю Землю, от Ладожского озера до Бразилии, и построил там нечто вроде замка с охраняемой стеной: это нужно было для того. чтобы защитить Царство Божье от надвигающегося желтого прилива. Я связал это с угрозой заражения сифилисом. Однажды у меня возникло блаженное чувство, будто я вознесся на небо. Оттуда, из-под голубого купола, я увидел всю Землю: эта картина была исполнена несравненного великолепия и красоты».
Ветцель приводит показательный случай того, как при шизофрении переживается конец света.
Конец света переживается как переход во что-то новое, более обширное; он ощущается как страшное уничтожение. В одном и том же больном безнадежная мука сочетается с блаженным откровением. Поначалу все кажется жутким, неясным, полным значения. Неумолимо надвигается страшная беда, потоп. Приближается единственная в своем роде катастрофа. Страстная Пятница: в мире должно что-то произойти; это Страшный Суд, снятие семи печатей с Книги Откровения. В мир приходит Бог. Наступает эпоха первых христиан. Время течет вспять. Разрешаются последние загадки. Все эти ужасающие и величественные переживания посещают больных в ситуации полного одиночества, невозможности поделиться ими с кем бы то ни было. Чувство одиночества внушает несказанный ужас. Больные умоляют не оставлять их наедине с самими собой в пустыне, на морозе или в снегах (подобное вполне можно услышать и в самый разгар лета).
В противоположность переживаниям, характерным для алкогольного делирия (белой горячки), такие шизофренические переживания имеют место в условиях ясного сознания, нормальной памяти, хорошей способности к пониманию, когда внимание может быть привлечено каким-либо внешним объектом и не полностью захватывается содержанием переживания. Больные оказываются ориентированы, с одной стороны, в направлении психотического переживания, с другой стороны — в направлении окружающей действительности. Впрочем, подобного рода типичные случаи не принадлежат к числу самых распространенных.
Мир шизофреника в состоянии острого психоза, с его двойной ориентировкой, коренным образом отличается от того мира, который характерен для хронических состояний. Этот последний мир может вырасти в целую систему идей, основанную на воспоминании о том незабываемом, что было пережито во время острой фазы психоза, и оказывающую на больного глубокое воздействие. Двойная ориентировка, однако, в конечном счете исчезает.
В итоге, на основе переживания трансформации собственного «Я», сверхчеловеческих сил и эманаций, а также нестерпимого расщепления, скрытых значений и меняющегося расположения духа развивается система бредовых представлений с собственным, типичным мировоззрением. Гильфикер описывает это следующим образом:
«Я» отождествляется со Вселенной. Больной — это уже не просто кто-то иной (Христос. Наполеон и т. п.), а вся Вселенная в целом. Собственное (наличное) бытие переживается им как всемирное; он является вместилищем той сверхличностной силы, которая поддерживает мир и дает миру жизнь. Больные говорят об «автоматической силе», «первичном веществе», «семени», «плодородии», «магнетической силе». Их смерть станет смертью всего мира; вместе с ними умрет все живое. Трое больных независимо друг от друга говорили: «Если вы не будете в контакте со мной, вы погибнете», «Как только я умру, вы все лишитесь духа», «Если вы не найдете для меня замены, все пропадет». Больные ощущают свое магическое воздействие на природу: «Когда мои глаза становятся ясно-голубыми, небо тоже голубеет», «Все часы мира чувствуют мой пульс», «Мои глаза и солнце — это одно и то же».
Один из больных Гильфикера говорил: «Во всей Европе есть только один крестьянин, который может сам себя содержать, и этот крестьянин — я… Стоит мне посмотреть на участок невозделанной земли или пройтись по нему, как он превращается в плодородную ниву. Я — плодоносное тело, тело мира…» Он, его жена и его сын — три человеческие жизни — суть «первые видящие и слышащие». три «интернациональных народа», связанные с землей, водой и солнцем; они соответствуют «солнцу, луне и вечерней звезде…». «Чем мы теплее, тем лучше творит солнце… Ни одно государство не может содержать себя само. Когда мир обеднеет, им придется прийти за мной. Им нужен кто-то, кто сможет поддержать мир. Без моего заступничества миру придет конец».
(в) Мировоззренчески значимые наблюдения, осуществленные больными
Сюда мы относим описания, касающиеся конкретных форм экстериоризации общемировоззренческих содержательных элементов, устанавливающие их модификации и оттенки и даже пытающиеся отождествить их с нормальными установками. Значительную работу в данном направлении проделал Майер-Гросс; его описания свидетельствуют о том, насколько оригинальные формы принимают у больных шизофренией насмешки, шутки, ирония и юмор. Герхард Клоос развил и углубил эти наблюдения. Многие пациенты высказывают удивительные суждения научного и философского свойства; были сделаны попытки «расшифровать» эти суждения. Например, один больной придумал числовую систему для «решения судьбоносных проблем».
Основываясь на газетных сообщениях о смертях, несчастных случаях и т. п., он утверждал, что все эти события были неизбежны. Исходя из имен, обстоятельств и т. п., он выводил комбинации чисел, которые, как он считал, указывали на неизбежность того, что в газетах описывалось в качестве «случаев». Окончательный вывод «исследований» заключался в следующем: все предопределено Троицей. Эта невольная пародия на многие методически сходные научные попытки указывает на механическую природу подобных умствований; нечто аналогичное можно усмотреть и в других экспрессивных феноменах — таких, как педантичное упорядочение материала, доведенная до крайнего совершенства каллиграфия, преувеличенные, заостренные формы букв, постоянные повторения и чрезмерная схематизация.
Кроме того, в основе бреда изобретательства — в частности, постоянно повторяющихся попыток построить «вечный двигатель» — обнаруживается мировоззренчески значимое стремление к подтверждению истины через практические рациональные действия.
Часть II. Понятные психические взаимосвязи
| («понимающая психология» — verstehende Psychologie) В первой части настоящей книги мы рассмотрели отдельные явления психической жизни: доступные нашим представлениям данные субъективного опыта больного (то, что объединяется понятием «феноменология») и доступные непосредственному наблюдению события, которые, принимая форму отдельных случаев реализации тех или иных способностей, а также форму соматических симптомов или психологически значащих фактов, обнаруживаемых в экспрессивной жестикуляции и мимике, проявлениях внутреннего мира или творчестве, могут быть постигнуты объективно (данный круг событий психической жизни охватывается «объективной психопатологией»). В первой части наш основной интерес был сосредоточен на описании фактов; но в каждом отдельном случае неизбежно возникал вопрос о возможном источнике явления и его возможных связях. В последующих частях (второй и третьей) мы попытаемся выйти за рамки простого описания материала и показать, что именно известно нашей науке о взаимосвязях психических феноменов. При этом мы будем продолжать придерживаться теоретического разграничения между субъективной психопатологией (феноменологией) и объективной психопатологией. Суть этого разграничения в данном случае сводится к следующему. 1. Осуществляя проникновение в сферу психического, мы посредством эмпатии (вчувствования), генетически понимаем, каким образом одно событие психической жизни проистекает из другого. 2. На основании многократно повторяющегося опыта мы обнаруживаем, что те или иные факты находятся в регулярной взаимосвязи, и это дает возможность их объяснения в терминах причинности. Понимание того, как одни события психической жизни проистекают из других, называют также психологическим объяснением (psychologisches Erklдren). Этот термин, однако, не пользуется популярностью среди научно мыслящих исследователей, занятых только теми явлениями, которые доступны чувственному восприятию и могут быть объяснены в терминах причинности, и справедливо усматривающих в «психологическом объяснении» не более чем подмену их собственных усилий. Доступные пониманию психические взаимосвязи называют также внутренней причинностью (Kausalitдt von innen), тем самым указывая на наличие непреодолимой пропасти между собственно причинностью («внешней причинностью») и связями, устанавливаемыми в сфере психического и заслуживающими называться «причинными» только на правах аналогии. Понятные взаимосвязи будут рассмотрены здесь, во второй части, тогда как причинные взаимосвязи — в третьей части. Но вначале следует разъяснить основные отличия и отношения между ними с точки зрения нашей методологии. А) Понимание и объяснение В естественных науках мы стремимся постичь только один вид связи — причинную связь. Наблюдая за событиями, осуществляя эксперименты и умножая примеры, мы приходим к формулировке определенных правил. На более высоком уровне мы устанавливаем законы; в физике и химии до известной степени удалось достичь идеала, состоящего в том, чтобы выразить законы причинности в математических уравнениях. Аналогичной цели мы стремимся достичь и в психопатологии Мы сталкиваемся с отдельными причинными связями, хотя все еще не умеем на их основании обобщать (это относится, например, к таким случаям, как связь между глазными болезнями и галлюцинациями). Мы обнаруживаем также общие правила (такие, как правило единообразного наследования: если в семье часто встречаются расстройства, относящиеся к группе маниакально-депрессивных психозов, то расстройства группы dementia praecox должны встречаться редко, и наоборот). Что касается законов, то они в нашей области устанавливаются лишь в порядке исключения (одно из таких исключений — закон, согласно которому не бывает прогрессивного паралича без сифилиса). Мы не умеем выражать отношения причинности в форме уравнений, как это делается в физике и химии: ведь такой подход предполагает обязательное представление наблюдаемого материала в количественных категориях, что противоречит чисто качественной природе предмета нашего исследования — событий психической жизни. В естественных науках мы находим только причинные связи; что касается психологии, то здесь наша склонность к познанию нового удовлетворяется постижением связей совершенно иного типа. То, каким образом события психической жизни «проистекают» друг из друга, доступно нашему пониманию. Если на человека напасть, он сердится и защищается; если человека обмануть, он становится подозрительным. Эта связь нам понятна; наше понимание в данном случае — генетическое. Так мы понимаем реакции на те или иные переживания, развитие страсти, возникновение ошибки, содержание бреда или сна. Мы понимаем, как действует внушение; мы понимаем аномальную личность в ее существенных взаимосвязях; мы понимаем, как в течение жизни человека реализуется его судьба. Наконец, мы понимаем, как больной понимает себя и каким образом этот способ понимания самого себя становится фактором его психического развития. (б) Самоочевидность понимания и конкретная действительность (понимание и истолкование) Генетическое понимание обладает очевидностью, так сказать, в последней инстанции. Когда Ницше показывает, как осознание слабости, убожества и страданий порождает моральные требования и приводит к возникновению религий искупления (ибо воля слабой души к власти может быть вознаграждена только таким косвенным образом), мы всем своим существом чувствуем убедительную силу его аргументации. Она поражает нас как нечто самоочевидное и неопровержимое. Понимающая психология всецело строится на опыте подобного рода — то есть на непосредственно убеждающем переживании внеличностных, изолированных и доступных пониманию связей. Такая убежденность достигается в связи с опытом конфронтации с человеческой личностью, а не на основании индуктивных повторений такого опыта. Наше согласие принять эту очевидность обладает собственной убедительной силой и служит предпосылкой понимающей психологии — подобно тому как, признавая реальность собственных восприятий и причинных связей, мы закладываем предпосылки естественных наук. Самоочевидность психологически понятной взаимосвязи не доказывает, что эта взаимосвязь действительно существует в каждом отдельном случае и, более того, что она существует вообще. Ницше убедительным образом связал друг с другом такие разные вещи, как сознание собственной слабости и нравственность, и применил это к частному случаю возникновения христианства; но это частное применение могло быть ложным, несмотря на корректность общего (в идеале — типичного) понимания данной взаимосвязи. Для каждого данного случая суждение о реальном существовании психологически понятной связи основывается не только на ее самоочевидном характере. Оно опирается прежде всего на объективный фактический материал (то есть на содержание, выражаемое средствами языка, на культурные факторы, на действия людей и характеристики их образа жизни, на их экспрессивную жестикуляцию и мимику), в терминах которого как раз и понимается данная связь. Но все объективные данные такого рода неполны, и наше понимание любого отдельного, частного, реального события в какой-то мере обязательно представляет собой истолкование, которое лишь в немногих случаях бывает относительно полным и убедительным. Мы понимаем лишь в той мере, в какой наше понимание внушается нам объективными данными каждого отдельного случая, то есть экспрессивной жестикуляцией и мимикой больного, его поступками, речевыми проявлениями, описанием собственного состояния и т. д. Правда, мы понимаем и такие психические взаимосвязи, которые абсолютно оторваны от действительности; но об их реальном существовании мы можем говорить лишь постольку, поскольку это позволяют нам объективные данные. Чем меньше объем этих данных, чем меньше они вынуждают нас понимать их в определенном смысле, тем больше мы истолковываем и меньше понимаем. Для того чтобы пояснить сказанное, сравним эти непосредственно понимаемые взаимосвязи с правилами причинности с точки зрения тех различий, которые наблюдаются между первыми и вторыми в их отношении к действительности. Правила причинности выводятся индуктивным путем и высшей точки своего развития достигают в теориях о фундаментальных принципах непосредственно данной действительности; отдельные случаи классифицируются согласно этим общим теориям. Что касается генетически понимаемых связей, то они являются идеальными, типическими связями; они самоочевидны и не выводятся индуктивным путем. Они служат не основой для разработки теоретических положений, а мерой каждого отдельного случая, который мы признаем более или менее понятным с точки зрения психологии. Если понятная связь встречается часто, это само по себе не дает оснований считать ее правилом. Распространенность связи ни в коей мере не пропорциональна ее очевидности. Индуктивным путем устанавливается частота, но не реальность существования связи. Например, связь между дороговизной продуктов питания и воровством понятна и подтверждается статистически. Но частота доступной пониманию связи между осенью и количеством самоубийств не подтверждается кривой динамики самоубийств, которая достигает своего пика весной. Это не означает, что понятная связь является ложной: ведь для того, чтобы установить подобную связь, достаточно бывает даже одного-единственного случая. То обстоятельство, что связь встречается достаточно часто, ничего не добавляет к нашим представлениям об очевидности данной связи; установление частоты служит совершенно иным задачам. К примеру, связи, представленные в поэтическом произведении, могут быть настолько убедительны, что мы понимаем их мгновенно, хотя они никогда прежде нам не встречались. Возможно, связи эти никогда не были реализованы; но, будучи по-своему идеальными и типичными, они характеризуются своей собственной очевидностью. Существует опасность обмануться и воспринять ту или иную понятную взаимосвязь как нечто, неотъемлемо присущее реальности — при том, что на самом деле эта взаимосвязь обладает лишь очевидностью отмеченного нами общего типа. Согласно Юнгу, «хорошо известно, что наличие связи почти невозможно спутать с ее отсутствием»; но мы хорошо знаем, что для реальных людей истинным может быть прямо противоположное. (в) Рациональное понимание и понимание через вчувствование (эмпатическое понимание, einfьhlendes Verstehen) Существует несколько разновидностей генетического понимания. Например, мысли могут быть понятны потому, что они проистекают друг из друга согласно правилам логики; в этом случае связи понимаются рационально (то есть мы понимаем сказанное). Но если мы понимаем, каким образом некоторые мысли происходят из настроений, желаний или страхов, — значит, мы понимаем связи в истинно психологическом смысле, эмпатически (или, иначе, мы понимаем говорящего). Рациональное понимание неизменно ориентирует нас на то, чтобы усматривать в психическом содержании совокупность чисто рациональных связей, понятных без помощи психологии. С другой стороны, эмпатическое понимание всегда ведет прямо к психическим взаимосвязям. РАциональное понимание — это лишь вспомогательное средство для психологии, тогда как эмпатическое понимание приводит нас к самой психологии. Таково наиболее очевидное различие между способами понимания; в дальнейшем мы осуществим и другую необходимую дифференциацию, пока же ограничимся обсуждением психологического понимания в целом. Наши рекомендации |