Подчинение как атрибут общества

Человек — существо общественное. Род, племя, община, нация — это сообщества, принадлежность к которым помогала выжить в борьбе с силами природы, а затем и в борьбе с конку­рирующими сообществами.

[49]

Только та община была сильной, где интересы каждого были подчинены единой воле. Общины, не обладающие подобной централизацией, или распадались, или погибали в борьбе с бо­лее сильными. Таким образом, у членов сообщества на генети­ческом уровне вырабатывался инстинкт подчинения.

«Человек — это животное, которое с момента, когда оно на­чинает жить среди других индивидуумов своего вида, нуждается в хозяине», — утверждал Кант.

Итак, каждый из нас, в принципе, готов подчиняться. И подсознательно ищет того, кто даст нам уверенность в безопас­ности — подобно вождю-племени или отцу семейства.

Для каждого из нас колыбелью подчинения является семья. Наша мать, а еще чаще — отец, добиваясь послушания, гото­вили нас к подчинению в жизни. Но на этом воспитание спо­собности к подчинению вовсе не заканчивается. Подчинение и семья идут рука об руку всю жизнь. Создав свою семью, мо­лодые узнают на собственном (нередко — печальном) опыте, что только умение уступать друг другу является залогом сохра­нения семьи. Об этом постоянно твердят им родители и все те, кто прожил много лет в браке. Не умеющим уступать (то есть в нужный момент подчиниться), как правило, грозит распад се­мьи. Человек, не умеющий в нужный момент подчиниться, не сделает карьеры, и т. д.

Таким образом, подчинение заложено в нас как на бессозна­тельном уровне, так и воспитано семьей, школой, производст­венными отношениями, в конечном счете — всем обществом. Иными словами, сама принадлежность к обществу невозмож­на без подчинения.

Приказ

Подчинение — это реакция на приказ, явный или скрытый. Мы привыкаем к приказам с детства, из них состоит значи­тельная часть того, что именуется воспитанием. Приказами пронизана и вся взрослая жизнь человека.

Приказ старше, чем язык, иначе его не понимали бы живот­ные. Дрессировка животных как раз в том и заключается, что­бы они, не зная языка, научились понимать, чего от них хочет человек. В коротких ясных приказах, которые в принципе ни­чем не отличаются от приказов, адресуемых людям, животным

[58]

объявляется воля дрессировщика. Они ее исполняют, соблю­дая также запреты как одну из форм приказа.

Поэтому корни приказа с полным основанием можно ис­кать в древности: по крайней мере ясно, что в каких-то формах он существует и вне человеческого общества.

Видимо, первая по времени реакция на воздействие при­каза — бегство. «Бежать!» — диктует одному животному другое, более сильное. Бегство лишь по видимости спонтанно; у опасности есть облик, и, не узнав его, животное никогда не ударится в бегство. Приказ «бежать!» силен и прям, как взгляд. С самого начала сущность бегства предполагает различие су­ществ, вступающих таким образом в отношения друг с другом. Одно из них объявляет, что намерено пожрать другое; отсюда смертельная серьезность бегства. Приказ приводит слабейшего в движение, и неважно, разворачивается затем преследование или нет. Дело лишь в мощи угрозы голосом, взглядом или внуша­ющим страх видом.

В первоначальной форме отношение приказа возникало между двумя животными разной породы, одно из которых уг­рожало другому. Большое различие в силе этих двоих, то, что одно, можно сказать, привыкло служить другому добычей, непоколебимость этого отношения, существовавшего как бы изначально, — все это придало явлению характер абсолют­ности и необратимости. Бегство — единственная и последняя инстанция, к которой можно апеллировать против смертного приговора. Рык льва, вышедшего на охоту, — действительно смертный приговор; это единственный звук его языка, понят­ный всем его жертвам, и, может быть, это понимание — единс­твенное общее, что у них есть. Древнейший приказ — тот, что был отдан гораздо раньше, чем на Земле появился человек, — это смертный приговор, побуждавший жертву к бегству. Умес­тно было бы задуматься над этим, когда речь пойдет о приказах среди людей.

Приказ нельзя обсуждать, ставить под сомнение. Он ясен и краток, потому что должен быть понят сразу. Промедление с реакцией на него уменьшает его силу. С каждым повторением, если приказ не исполняется сразу, он как бы теряет часть сво­ей силы и опадает, как спущенный воздушный шар. Действие, запускаемое приказом, связано с мигом, когда он отдан.

[51]

Оно может быть назначено на более поздний срок, но должно сле­довать однозначно.

Приказу подчиняются потому, что сопротивление безна­дежно: приказывает тот, кто все равно победит. Власть приказа не допускает сомнений; стоит лишь раз пробудиться сомне­нию, и власти придется вновь утверждаться в борьбе.

Кого терзают приказами сильнее всего, так это детей. Уди­вительно, как они вообще не ломаются под гнетом приказов и умудряются пережить рвение воспитателей. Потом они воспро­изводят то же самое иене меньшим упорством по отношению к собственным детям. Поражает длительность сохранения в пер­возданном виде приказов, полученных в раннем детстве: стоит только явиться следующему поколению жертв, и приказы уже тут как тут. И ни один нисколько не изменился, как будто они отданы час назад, а не двадцать, тридцать или более лет назад. Можно лишь констатировать детскую восприимчивость по от­ношению к приказам, верность им и упорство в их сохранении.

Когда говорят о тяге к новому, еще не достигнутому, за этим кроется не что иное, как стремление избавиться от когда-то воспринятого приказа.

Плата за подчинение

То, что мы обыкновенно именуем приказом, разыгрывает­ся между людьми: начальник приказывает подчиненному, мать приказывает ребенку. Приказ, каким мы его знаем, далеко ушел от своего биологического прообраза. Он одомашнился. Он применяется как в общесоциальных, так и в интимных контек­стах человеческой жизни, а в государстве играет не меньшую роль, чем в семье.

Как удалось одомашнить приказ? Как удалось обезвредить смертельную угрозу свободе? Объяснение такое: в каждом из случаев практикуется нечто вроде подкупа. Хозяин дает еду слуге или собаке, начальник платит зарплату подчиненному, мать кормит ребенка. Существо, состоящее в подчинении, привыкает получать пищу только из одних рук. Собака или слуга получают пищу только из рук своего господина, никто другой не обязан их кормить, да, собственно, и не имеет права это делать. Отношение собственности состоит отчасти в том, что пища приходит исключительно из рук хозяина. Ребенок же

[52]

вообще не в состоянии сам себя прокормить. С рождения он не может обойтись без материнской груди и впоследствии еще долго без домашней пищи.

Предоставление пищи и приказ тесно связаны. Наиболее ярко это проявляется в практике дрессировки животных. Сделав то, что от него требуется, животное получает лакомство из рук дрессировщика. Одомашнивание приказа превратило приказ в обещание пищи. Вместо того чтобы обращать в бегство, грозя смертью, человек обещает то, что больше всего требуется каж­дому живому существу, и строго держит обещание. Вместо того чтобы служить пищей господину, вместо того чтобы быть съе­денным, тот, кому отдан приказ, сам получает пищу [110].

В отношениях между начальством и подчиненными роль пищи опосредованно играет заработная плата.

Соблюдение порядка

Мы — ученики окружающей нас социальной среды, и с самого рождения учим все новые правила и виды «порядка», которые и формируют наше поведение. Это начинается с дис­циплины принятия пищи, продолжается через дисциплину речи, благодаря которой мы усваиваем готовую систему виде­ния окружающего мира, мышления и чувствования, и до вся­кого рода порядка, социального, познавательного, эстетичес­кого, морального и т. д., с которым мы сталкиваемся в течение нашей жизни и которому подчиняемся.

Если вслед за физиком Шредингером примем, что жизнь есть непрерывное противостояние энтропии или тенденции материи к хаотическому движению частиц, то порядок оказы­вается наиболее существенной чертой жизни как таковой.

При обмене энергией и информацией со средой (метабо­лизм энергетический и информационный) каждый живой организм, от простейшего до самого сложного, стремится со­хранить свой собственный порядок. Утрата этого порядка рав­нозначна смерти, являя собой победу второго закона термоди­намики (закона энтропии).

Усилие жить, которое противостоит энтропии, частично экономится благодаря биологической наследственности, ког­да своеобразный порядок передается от поколения к поколе­нию.

[61]

Помимо биологического наследования человек распола­гает наследованием социальным, благодаря которому может овладевать материальными и духовными ценностями. Резуль­таты усилий тысяч поколений, связанные с развитием речи, формированием знаний о мире, моральных и художествен­ных ценностей, технических устройств и т. д., передаются че­ловеку в процессе обучения и социализации. Если бы он был лишен этого наследства, то вынужден был бы все начинать сначала, и, таким образом, развитие человечества было бы невозможно.

Власть — мать порядка

Осуществление порядка напрямую связано с обладанием властью. Чтобы подчинить окружающую среду своему собст­венному порядку и придать структуру собственной системе, необходимо сначала стать ее хозяином и властителем. Борьба за территорию обитания присуща не только человеку, но и животным и даже растениям. Попытка захвата территории путем вторжения вызывает у животных либо реакцию отпо­ра агрессии, либо бегства. Банальный пример — собака, ры­чащая на того, кто хочет отобрать у нее кость. Социология животных дает много интересных примеров как борьбы за власть, так и формирующейся в группах животных иерар­хии.

Проблема власти присуща даже организмам, стоящим на самых низших уровнях развития (филогенеза). Чтобы жить и размножаться, требуется завоевывать окружающий мир.

И все живое на земле, от микроорганизмов до высшего творе­ния природы — человека, постоянно захватывает все новые про­странства и множит свою численность. Растения выбрасывают такое количество семян, что те способны заполнить своими рос­тками любое количество свободной земли. А некоторые (напри­мер, одуванчики) внедряются и там, где, кажется, все уже заня­то другими растениями.

Люди также всегда боролись за «жизненное пространство» и постоянно увеличивали свою численность. Половой инстинкт и репродуктивные возможности человека обеспечили рост числен­ности популяции homo sapiens. И это подталкивает к захвату все новых территорий. Возникнув в одном месте (видимо, в тро­пической

[62]

Африке), люди постепенно захватили все мало-мальски пригодные для обитания земли нашей планеты.

Если захвату пространства препятствовали другие племена, то побеждал сильнейший. Это проявление власти силы.

Власть над окружением

Власть связана не только с законом сохранения жизни, но и с законом сохранения вида и информационным обменом. В первом случае власть односторонняя, а во втором и треть­ем — двусторонняя. Та часть окружения, которая должна быть уничтожена и поглощена, чтобы доставить организму необхо­димую для жизни пищу и энергию, уже не имеет над ним влас­ти. Напротив, в сексуальных и эротических контактах власть двусторонняя. Индивид становится господином и невольни­ком своего партнера. В обмене сигналами с окружением инди­вид вынужден принимать порядок окружения, одновременно стараясь навязать ему свой собственный порядок.

Три рода власти над окружением определяет местоимение «мой».

— «Моими» являются: пища, жилье, деньги и другие пред­меты, обеспечивающие сохранение жизни.

— «Моими» являются лица, обеспечивающие сохранение вида: в узком значении — сексуальный партнер, в широком — лица, принадлежащие к тем же социальным группам (семейной, национальной, религиозной, профессиональной и т. п.), ибо в основе социальных связей лежит закон сохранения вида. Се­мейная группа — самая простая и самая ранняя их форма — яв­ляется непосредственным результатом этого закона.

— «Моими» являются собственные переживания, впечатления, чувства, мысли, приобретенные знания, решения и действия.

Сигналы, поступающие из окружающего мира, определен­ным образом упорядочиваются, обусловливая специфическую реакцию на них. При этом удовлетворение основных биологи­ческих потребностей связывается с приятными переживания­ми, неудовлетворение — с неприятными. «Мой» мир притяги­вает, а «чужой» отталкивает. Поэтому власть над окружающим миром является источником удовольствия, а ее отсутствие — источником неприятных чувств. «Чужой» мир возбуждает страх и агрессию; от него стремятся бежать или уничтожить его.

[55]

Послушность

Инстинкт подчинения и привитая послушность проявля­ются, в частности, в ролевом поведении, причем даже тогда, когда исполняется роль не настоящая, а по просьбе экспери­ментатора.

Убедительное доказательство силы установки на послу­шание получено в экспериментах С. Хейни с соавторами, из­вестных у нас в основном как эксперименты П. Г. Зимбардо. В этом исследовании студентов попросили принять участие в игре, в которой одним из них была отведена роль заключен­ных, а другим — охранников. Никто не говорил им, как надо вести себя, так что они играли эти роли согласно представле­ниям, полученным из фильмов. Эксперимент был спланиро­ван на две недели и организован с предельным приближением к реальности.

Студенты, игравшие роль заключенных, быстро впали в со­стояние апатии и упадка духа. Студенты же, игравшие охран­ников, стали агрессивными и придирчивыми. Хотя при этом и не применялись прямые физические наказания, испытуемые изобрели немало способов унижения заключенных (например, помногу раз заставляли их строиться и пересчитываться). Когда один из за­ключенных возмутился и отказался подчиняться, то в качестве наказания был помещен в тесный клозет. Заключенным была дана возможность освободить его за символическую жертву (отдать одеяло), но они отказались и вообще не захотели ничего сделать для своего собрата, так как сочли его «нарушителем спокойс­твия». Эксперимент пришлось прекратить через шесть дней, поскольку студенты, игравшие охранников, стали столь строги­ми и безжалостными, что могли нанести вред «заключенным».

Авторы эксперимента полагают, что «охранники» вели себя описанным образом не в силу личностных особенностей, а в согласии с ситуацией и своей ролью в ней. Многие из испыту­емых («охранников») в жизни были весьма мягкими людьми и оказались сами шокированы тем, как себя повели. Они не мог­ли себе представить, что вообще способны на подобное.

Разумеется, были испытуемые, которые отказались про­должать участие в эксперименте. Они нашли в себе силы спра­виться с ролевым принуждением. Но таких было немного.

[65]

Большинство же продолжало покорно играть роли по сюжетам кино и детективов.

В другом исследовании (Стэнли Милграма) испытуемые бровольно вызывались принять участие в эксперименте с целью изучения (по официальной версии) памяти и процес­сов научения. В действительности целью было определение степени послушания людей, в отношении лиц, наделенных властью. Суровый, непреклонный экспериментатор в рабочем халате объясняет двум испытуемым, что они будут участвовать в исследовании влияния наказания на научение. Один из учас­тников («ученик») должен запомнить некоторые словесные пары, по которым другой участник («учитель») будет его тести­ровать. Затем испытуемый и его партнер тянут жребий — спе­циально заготовленные карточки с записанными на них рас­пределениями ролей. Испытуемого, которому достается роль учителя, подводят к «генератору электрических разрядов», на приборной панели которого находится 30 рубильников, а над каждым — ярлычок с указанием уровня разряда, начиная с минимального, в 15 вольт (легкий разряд) и заканчивая макси­мальным, в 450 вольт (очень сильный разряд). Последователь­но опуская соответствующие рубильники и увеличивая таким образом напряжение, «учитель» должен наказывать «ученика» ударом тока всякий раз, когда тот не дает правильного ответа. После инструктажа «учитель» и «ученик» следуют за экспери­ментатором в соседнюю комнату, где «ученика» привязывают к устройству, напоминающему электрический стул, провода от которого ведут к «генератору электроразрядов». В ответ на вы­сказанное «учеником» беспокойство по поводу его не совсем здорового сердца экспериментатор заверяет: «Хотя сами удары током могут быть очень болезненными, устойчивого пораже­ния тканей они не вызовут».

На самом деле «ученик» прекрасно осведомлен, что у него нет причин для тревоги. В данном случае он является сообщ­ником экспериментатора, и вся процедура жеребьевки специ­ально подстроена таким образом, чтобы в любом варианте ему Досталась роль ученика, а его партнеру'— учителя. Ни с каким Реальным источником тока «ученик» не связан, однако «учи­тель» — реальный испытуемый — абсолютно уверен, что жерт­ва в соседней комнате действительно подсоединена к «генератору ­

[57]

электроразрядов», управление которым находится теперь в его ведении. Он даже предварительно специально испытал пробный удар током (от встроенной в «генератор» батарейки в 45 вольт). Кроме того, он слышит реакцию ученика, который ведет себя так, будто действительно получает удары током, и все больше убеждается, что эти удары чрезвычайно болезнен­ны. Испытуемый не знает, что на самом деле он слышит магни­тофонную запись, а ответы ученика следуют заранее подготов­ленному сценарию.

Как только начинаются упражнения, ученик несколько раз отвечает правильно, но затем в ряде случаев дает ошибочные от­веты. С каждой новой ошибкой испытуемый опускает следующий рубильник, полагая, что сила электрического разряда постоянно растет. На пятом ударе током — якобы в 75 вольт — жертва начинает охать и стонать от боли, а при «150вольтах» умо­ляет остановить эксперимент. Когда напряжение достигает 180 вольт, ученик кричит, что он больше не в состоянии терпеть боль. По мере того как уровень посылаемых разрядов приближа­ется к отметке «очень сильный разряд», испытуемый наблюдает, как ученик бьется головой о стену и умоляет отпустить его. Но это, конечно, никак нельзя признать правильным ответом, и эк­спериментатор приказывает «учителю» увеличить напряжение, опустив следующий рубильник.

В этом эксперименте испытуемые представляли случайную выборку людей из следующих социальных групп: бизнесмены, специалисты, служащие и рабочие.

Милграм обнаружил, что значительное большинство испы­туемых (более 62 %) продолжали посылать электрические раз­ряды до самого конца эксперимента, хотя некоторым из них и потребовались определенные понукания со стороны экспери­ментатора.

Послушные испытуемые продолжали опускать рубильни­ки вовсе не из-за склонности к садизму и жестокости. Более того, когда Милграм и Алан Элмс сравнили поведение ис­пытуемых с данными стандартных личностных тестов, пред­ложенных последним, то они не обнаружили разницы между теми, кто в эксперименте оказался абсолютно послушным, и теми, кто успешно сопротивлялся давлению. Нельзя так­же сказать, что послушные испытуемые отличались бесчувственностью­

[67]

наблюдая за очевидными страданиями жертвы. Некоторые протестовали, у многих отчетливо фиксировались все признаки внутреннего напряжения: испарина, дрожащие руки, заикание и другое, а время от времени их разбирал нервный смех. Но все они одинаково послушно выполняли указания.

Подобное поведение не является прерогативой только американцев, живущих в штате Коннектикут. Где бы ни при­менялась процедура Милграма, результатом всегда был зна­чительный уровень послушания. К примеру, повторения экс­перимента показали, что в Австралии, Иордании, Испании и Германии люди ведут себя во многом так же, как и испытуемые американцы. Аналогичным образом исследователи установи­ли, что женщины так же послушны, как и мужчины.

Итак, оказалось, что большинство людей будет причинять боль другим, просто выражая послушание.

Роковое послушание (в жизни)

Именно так происходит не только в научной лаборатории, но и в реальной жизни. Тип слепого послушания ярко проде­монстрировал Адольф Эйхман, возглавлявший подотдел по де­лам евреев в управлении безопасности нацистской Германии. Свою ответственность за убийство тысяч невинных граждан­ских лиц он перекладывал на руководство нацистского режи­ма, приказы которого Эйхман, как всякий бюрократ, просто аккуратно исполнял.

Значительно позже, уже в наше время, лейтенант американ­ской армии Уильям Келли, признанный виновным в преднаме­ренном и ничем не спровоцированном убийстве вьетнамских женщин и детей в деревне Сонгми, чистосердечно сознался в содеянном, но заявил, что это было просто послушание воен­ного приказу старшего по званию офицера.

Можно привести массу подобных примеров. При этом люди, совершившие тягчайшие преступления, нередко оправдываются тем, что выполняли приказание вышестоящего руководства. Гак, чеченский нелюдь Салман Радуев на суде в Махачкале за­явил, что захват больницы в Кизляре и убийство заложников он осуществил, всего лишь выполняя приказания Джохара Ду­даева.

[59]