Глава 3. конструкционистские направления в борьбе за первенство

3.1. Этогеника и дискурсивная психология: преемственность методологии

В Западной Европе процесс конструирования людьми социаль­ной реальности начал активно изучаться с социально-психоло­гических позиций в 80-х годах прошлого века. Примечательно, что два крупных манифеста, повлиявших каждый в своем роде на дальнейшее развитие социальной психологии, появляются с интервалом в два года. В 1985 г. в США опубликована уже упо­минавшаяся статья Гергена «Социально-конструктивистское движение в психологии», а в 1987 г. в Великобритании выходит в свет книга Д. Поттера и М. Уэзерелл «Дискурс и социальная психология: по ту сторону аттитюдов и поведения». Но если первая из названных работ знаменита тем, что вводит в оборот социальной психологии термин «конструкционизм» и обозна­чает его методологические особенности в целом, то вторая пред­лагает конкретный путь развития конструкционистских идей и закладывает основу нового социально-психологического на­правления научных исследований — дискурсивной психологии. При всей несхожести путей последующего развития мысли авторов этих двух работ, нельзя не увидеть близкого родства в происхождении их идей. Это родство обнаруживается, прежде всего, в представлениях о предмете исследования, каковым, в противовес социальному когнитивизму с его традиционными феноменами, оказывается межличностное взаимодействие.

Действительно, от дальнего общего предшественника — символического интеракционизма — оба направления переняли не только базовую идею социальной реальности в форме социального взаимодействия, но и феноменологию будущих наук в виде языковых форм. Идеи Дж. Мида о значении как редуцированном взаимодействии определенно также оказали влияние на обе концепции. В системе Гергена лингвистические образы претендуют на статус феноменов знания в контексте человеческих отношений (Герген, 1995, с. 63), а у Поттера с соавторами центральным понятием, дающим название новой науке, становится дискурс.

Более близкие «родственники» рассматриваемых концеп­ций — это социологические и лингвистические системы. Как уже было показано, просматривается отчетливая связь кон-струкционизма Гергена и социологии знания Бергера и Лукмана (прямых наследников символического интеракционизма), в то время как дискурсивная психология испытала непосредственное влияние этнометодологии Г. Гарфинкеля и И. Гоффмана, унас­ледовав от нее преимущественный интерес к повседневному дискурсу, направленному на решение практических задач. При этом язык рассматривается как рефлексивная и контексту­альная сущность, образующая саму природу предметов. Кроме того, дискурсивные психологи отмечают связь своей позиции с теорией речевого акта Остина и с семиологией.

Обсуждая методологические корни дискурсивной психоло­гии, следует отметить ее непосредственную близость к этогени-ке Р. Харре (Наггё, 1977). Хотя Харре в работах 70-х годов и не ис­пользует термина «конструкционизм», нельзя не согласиться с мнением, что «этогеническую психологию Харре с полным основанием можно считать не только одной из ранних версий социального конструкционизма, но и прообразом современной психологии дискурсивного анализа» (Якимова, 1999, с. 53).

Как известно, в числе авторов «Контекста в социальной психо­логии» Харре был одним из принципиальных борцов за обновле­ние социальной психологии и непримиримым критиком социаль­ного когнитивизма. Так, в 1981 г. он писал: «С моей точки зрения, большинство психологических теорий должны рассматриваться нами не как способствующие развитию науки, а как элементы политической риторики — риторики, в которой люди пред­ставлены как автоматы, их способность рассуждать описывается

Социальный конструкционизм: черты новой парадигмы в социальной психологии

Конструкционистские направления в борьбе за первенство

так, как если бы они были каузальными машинами, а их моральная жизнь сводится к ответам на окружающее, которым их выучили» (Наггё, 1981, р. 219). Подобный акцент на моральной жизни лич­ности заметно выделяет концепцию Харре из ряда современных западноевропейских концепций.

В системе Харре одним из центральных становится понятие «моральной карьеры». Именно для того, чтобы произвести бла­гоприятное впечатление на других, человек использует экспрес­сивные приемы, важнейшим из которых является речевое воз­действие. Человек, по Харре, тем скорее преуспевает в создании своей репутации, чем более он компетентен в правилах социаль­ного взаимодействия, чем точнее он исполняет роли, предписан­ные ему ситуацией.

В этой системе, в отличие от концепции Мида, человек не про­сто играет в написанной кем-то пьесе, а составляет собственные планы организации взаимодействия. И общие правила, и инди­видуальные планы — это шаблоны поведения в ситуации взаи­модействия, которые этогенический метод призван вскрыть и, тем самым, «инвентаризировать» способы социального поведения. Первая группа приемов, созданных в рамках этого метода — анализ эпизодов — предназначена для исследования основных компонентов взаимодействия по типу драматургического анали­за сценического действия. Кстати, само понятие «сценарий» было введено впоследствии Р. Абельсоном как продолжение идеи Харре о «предписании ролевых правил» в ситуации взаи­модействия, о чем напоминает сам Харре (Наггё, 1981, р. 222). Анализ эпизодов, однако, имеет ряд отличий от драматургическо­го анализа, используемого во Франции. Если в драматургическом анализе решается задача «прочтения» ситуации как «текста», который считается непрозрачным, требующим интерпретации, то анализ эпизодов предполагает существование «сценария», который нужно восстановить. «Атрибутировать социальное зна­ние актеру означает предположить, что сценарий, которому он или она следуют, каким-то образом когнитивно представлен в их личных убеждениях... Именно в таких сценариях актеры ищут руководства для постановки своих целей, выполнение которых экспромтом для них лично затруднительно» (ibid.).

Так, в анализе эпизодов используется прием расшифровки аудиозаписей бытовых разговоров или профессиональных дис­курсов, основанный на этнометодологических техниках, в кото-

рых преимущественно реализуется интерактивная метафора актерской игры. В другом же методическом приеме — анализе самоотчетов — используется Оксфордская методика речевого анализа, раскрывающая семантическую систему личности. Само­отчеты испытуемых использовались социальными психологами и раньше, но в этогенике наряду с текстовым анализом, исполь­зуется также техника личностных конструктов Дж. Келли.

Заметим, что эти методические подходы, созданные Харре на основе его теории, только частично решают задачу, которую он ставит перед социальной психологией. Борясь против бихе­виористской метафоры человека, он формулировал свое методо­логическое кредо следующим образом: «Социальная жизнь лю­дей — это не реакции автоматов, стимулируемых окружающей обстановкой, а стратегическое взаимодействие между интеллек­туальными существами, действующими интенционально в рам­ках локальных конвенций для того, чтобы реализовать свои пла­ны и социальные амбиции» (ibid., p. 223). Действительно, сделав шаг вперед по сравнению со стимульно-реактивной парадигмой, он все же остается верным индивидуалистическому варианту социальной психологии, делая акцент на «объяснениях» людь­ми своего социального поведения. Объяснение человеческих интенций и амбиций только*поиском «уважения» со стороны окружения также представляется односторонним. Впрочем, мы не ставим перед собой задачу критики концепции Харре, обобщение критических отзывов на нее во всей полноте содер­жится в работе П.Н. Шихирева (1999, с. 222-224).

Здесь нам хотелось бы, напротив, отметить те стороны данной концепции, которые свидетельствуют о ее принадлежности к па­радигме нового поколения — конструкционистской. Прежде все­го, обращает на себя внимание тот факт, что акцент в ней делает­ся на сфере изменчивого социального взаимодействия вместо традиционных инвариантных феноменов типа аттитюдов, стерео­типов и предрассудков, что дает возможность приблизиться к рассмотрению такой проблемы, как вариативность социаль­но-психологических явлений. Социальное взаимодействие, рассматриваемое как предмет исследования этнометодологами и социологами науки, становится у Харре, а затем и в дискурсив­ной психологии не просто адекватным предметом социально-пси­хологического изучения, но и порождает современные методы исследования, основанные на качественном анализе.

Социальный конструкционизм: черты новой парадигмы в социальной психологии

Конструкционистские направления в борьбе за первенство

Думается, что обращение Харре, даже в ограниченном ва­рианте, к моральным категориям также свидетельствует о новой парадигмальной принадлежности подхода этого автора. Действи­тельно, поиск «социального» в социальной психологии неизбежно выводит на категории общественного сознания, без которых лю­бая исследовательская система была бы выхолощенной и лишен­ной человеческого начала. Нельзя, однако, не заметить, что Харре не учитывает относительности, историчности этого морального начала, таким образом, рассматриваемое им «уважение» во взаи­модействиях остается достаточно абстрактной категорией.

Социально-психологические индикаторы изменений, кото­рых так недоставало традиционной социальной психологии, у Харре предусмотрены: ими становятся индивидуальные планы взаимодействия. Эти планы могут варьироваться у человека по ходу осознания им ситуации взаимодействия. Планы также могут развиваться по мере роста социальной компетентности личности. Метод анализа объяснений призван оценивать сте­пень такой компетентности. Более того, по соотношению исполь­зованных шаблонных правил и индивидуализированных планов также можно оценить характер взаимодействия. В понятии «план» воплощается методологический подход к социальным фе­номенам как к принципиально изменчивым. Обобщение локаль­ных взаимодействий, попытка их универсализации обречена на неудачу. Собственно, такой задачи Харре и не ставил перед герменевтической этогеникой. Именно этот момент отмечают критики, говоря об инвентаризации локальных этнографии как специфике этого подхода.

Интерес к индивидуальной активности в социальных актах, к рефлексивным способностям человека также является знаком перехода к новой парадигме в противовес пассивному и статич­ному положению человека, стремящегося сохранить когнитив­ную стабильность, в традиционном социальном когнитивизме. Человек в системе Харре — это субъект, который поставлен перед необходимостью постоянно решать проблемы, связанные с участием других людей в различных ситуациях взаимодействия. и находить адекватные решения. Это уже не перерабатывающий информацию механизм, а социальный субъект, наделенный автономностью, активностью и рефлексивными способностями.

Язык, речь в концепции Харре занимают особое место: речь трактуется как своего рода событие: «она функционирует как

форма социального действия, и ее смысл состоит не в демон­страции буквального значения, но в выполнении социального действия. Так, фраза "Нынче ужасное лето" должна интерпре­тироваться не как строго метеорологический комментарий, а как открытое движение,... призывающее к ритуальному ответу и та­ким образом создающее на социальной сцене декорации для по­следующих реальных дел» (Наггё, 1981, р. 217). Действительно, в социально-психологическом контексте роль языка и речи в со­циальном взаимодействии впервые была теоретически обос­нована в социально-психологическом плане именно Харре. И не просто обоснована, а воплощена в методической технике анализа объяснений испытуемых. Использование в этой технике методики речевого анализа, разработанной Оксфордской лин­гвистической школой, делает анализ объяснений достаточно на­дежным способом получения данных. В нем удачно сочетаются количественные и качественные процедуры, что повышает его валидность.

Следующим заметным шагом в развитии конструктивист­ской постмодернистской парадигмы стало появление дискурсив­ной психологии. Сам Харре называет дискурсивную психологию «развитой формой прежнего этогенического подхода, пред­ложенного Секордом и мной» (Наггё, 1998, р. 136). Ее родство с подходом Харре проявляется в нескольких аспектах: прежде всего, в рассмотрении речи как феномена, релевантного це­лям социально-психологического анализа (анализ объяснений у Харре и анализ дискурса у Поттера и его единомышленников). При этом нельзя не заметить, что понимание языка в этих под­ходах существенно различается. Если для Харре язык — это, прежде всего, основа социального действия, придающая смысл, как прямой, так и косвенный, социальному взаимодействию, то для дискурсивных психологов основной является идея контек­стуальной обусловленности высказывания, а сам дискурс стано­вится центральным предметом изучения. В соответствии с этим Харре определяет дискурсивный процесс как «структурирован­ную последовательность интенциональных актов, задейст-вующих ту или иную знаковую систему, например, речь... и, в принципе, результат совместной деятельности» (ibid., p. 5), из чего следует, что дискурс должен пониматься шире, чем соб­ственно речевые действия: «Речь... стоит в одном ряду с мно­жеством других дискурсивных активностей» (Харре, 1996, с. 4).

Социальный конструкционизм: черты новой парадигмы в социальной психологии

В этой связи Харре пересматривает и сам предмет психологии: «Она будет изучать активное использование символических си­стем... активными и квалифицированными субъектами в обще­ственном и индивидуальном контексте для совместного решения различных задач» (там же, с. 5). Основанием для такого пере­смотра является новая онтология, в которой нет места централь­ным процессуальным механизмам и обработке информации, а есть, с одной стороны, «нейрофизиологические характери­стики... наших навыков, с другой — межличностное использо­вание этих навыков для выполнения разных дискурсивных актов» (там же, с. 14). Таким образом, Харре, по-видимому, остав­ляет навыки в компетенции бихевиористской науки, упраздняет когнитивную психологию и обосновывает «вторую когнитивную революцию».

Рассмотренные выше теоретические представления о дис­курсе явно перекликаются с постмодернистской литературной теорией, в частности, с критическим методом деконструкции Дерриды, так же, как и он, уходя корнями в философию Виттген-штейна. Этот автор, по праву считающийся отцом постмодер­низма в социальных науках, утверждал, что язык не имеет фик­сированного значения вне того контекста, в котором он исполь­зуется, а наше понимание мира формируется тем языком, кото­рым мы пользуемся для его описания.

С одной стороны, дискурсивная психология, безусловно, является «специфической исследовательской областью в рамках более широкого мультидисциплинарного течения» (Якимова, 1999, с. 52) и стоит в одном ряду с дискурсивными направлениями (структурный анализ последовательностей речевых актов, роль дискурсов в формировании методов науки, социология знания как дискурсной деятельности в контексте культуры, анализ раз­говора Sacks'a и др.), родственными ей по предмету исследова­ния — дискурсу. Более того, Поттер называет дискурсивную психологию «частным случаем дискурсивного анализа» (Potter, 2003, р. 784). С другой стороны, дискурсивная психология нахо­дится в числе новейших ответвлений социальной психологии. Этот двойной статус, по-видимому, обусловлен тем плодотвор­ным взаимодействием, которое обоюдно «подпитывает» и лин­гвистику, и психологию, отвечая запросу постмодернизма. Во всяком случае, думается, что в лице дискурсивного направле­ния социальная психология приобрела один из тех некогни-

Конструкционистские направления в борьбе за первенство

тивных конструктивистских вариантов методологии, которые виделись в качестве альтернативы традиционному магистраль­ному пути ее движения.

Развитие дискурсивной психологии, по словам Поттера, «было спровоцировано "климатом проблематизации", порож­денным так называемым "кризисом в социальной психологии" в 70-х годах и интеллектуальным контекстом работ Гергена, Харре и Секорда, а также Шоттера» (Potter, 1998, р. 235). Когда этот автор говорит о «вовлеченности дискурсивной психологии в схватку на теоретическом, методологическом и концептуаль­ном уровнях как характерной особенности ее развития», в каче­стве оппонента он называет и теорию социальных представле­ний (Potter, 2003, р. 784).

Истоки дискурсивной психологии, так же как и концепции Харре, восходят к трудам этнометодологов, откуда она перени­мает интерес к повседневному дискурсу, имеющему для его уча­стников непосредственный практический смысл. При этом дискурс в таком понимании имеет конструктивную природу, он рефлексивен и контекстуален. Кроме того, дискурсивные психологи, несомненно, испытали влияние семиологии и тео­рии речевого акта. Харре, объясняя смысл «второй когнитив­ной революции», полемизирует сразу и с бихевиоризмом, и с когнитивизмом. Он объединяет их на методологическом уровне: «Бихевиоризм и когнитология... рассматривали чело­века как пассивного очевидца процессов, которыми он не управ­ляет» (Харре, 1996, с. 2) и называет концепциями «психики без психики». Вторая когнитивная революция отмечена имен­но возвращением к изучению активного рефлексирующего человека.

Под огонь критики сторонников дискурсивной психологии попадают такие традиционные понятия, как, например, аттитюд: «Дискурсивная психология не принимает как должное тот факт, что мнения отражают основные аттитюды или диспозиции, и по­тому мы не ожидаем, что дискурс человека будет последователь­ным и связным. В фокусе нашего интереса находится сам дис-^кУРс, то, как он организован и как он функционирует» (Potter, Wetherell, 1987, p. 4). Таким образом, дискурсивными психоло­гами выдвигается тезис о том, что стабильного и непротиворечи­вого внутреннего мира не существует, а люди всегда по-разному Ценивают события в зависимости от контекста ситуации.

Конструкционистские направления в борьбе за первенство

Языку в этом подходе отводится активная роль по созданию контекста, а не функция отражения внутреннего ментального мира. Дискурсивная психология, по словам Поттера, «переходит от рассмотрения языка как абстрактной системы терминов к анализу разговора и текстов как составных частей социаль­ных практик» (Potter, 2003, р. 785). Именно вариативность языка обеспечивает возможность того, что люди по-разному оцени­вают одни и те же вещи в зависимости от контекста. Как форма использования языка или других знаковых систем, дискурс фор­мирует версии реальности. Таким образом, знание становится функцией дискурса. Поскольку изложение разными людьми одного и того же события практически всегда имеет свои нюан­сы, а то и противоречиво для внешнего наблюдателя, исследова­тель должен проникнуть в контекст происходящего.

Выражая сомнение в том, что мнения людей действительно отражают аттитюды как устойчивые диспозиции, Поттер и Уэзе-релл предлагают в качестве альтернативного варианта понятие «интерпретационные репертуары», которое они определяют как «широко понимаемые кластеры терминов, описаний и фигур речи, часто организуемые вокруг метафор или зрительных обра­зов. Их можно воспринимать как строительные блоки, использу­емые для создания версий действий, "Я" и социальных структур в разговоре... Как таковые они представляют собой коллективно доступные ресурсы для оценок, конструирования фактических версий и выполнения конкретных действий» (Potter, Wetherell, 1998, p. 146— 147). Эти «риторически самодостаточные» аргумен­ты используются разными индивидами гибко, а часто и противо­речиво, они различным образом комбинируются для достиже­ния вполне определенных, например политических, целей.

Поясняя понятие интерпретационных репертуаров, авторы проводят аналогию со строительством моста, при конструирова­нии которого используются заранее подготовленные балки — это и есть «интерпретационные репертуары». Они могут под­гоняться друг к другу на месте, но их основа создана заранее. «Понятие интерпретационных репертуаров позволяет обра­щаться к содержанию дискурса и к тому, как это содержание организовано» (ibid., р. 147).

Дискурсивные психологи утверждают, что мнения людей не могут рассматриваться как последовательные и устойчивые элементы, так как они не опираются на аттитюды или какие-ли-

бо Другие стабильные когнитивные образования. Напротив, они рассматривают обратную логику социального мышления — аргументы в качестве ресурсов используются для конструи­рования мнений, служащих достижению определенных целей. В центр этой логики ставится процесс конструирования соци­альной реальности, анализ которого предпринят, например, в ис­следовании Уэзерелл и Поттера (Wetherell, Potter, 1992), прове­денном в Новой Зеландии. В этой работе изучается то, каким образом в дискурсе проявляется стремление людей заявить себя в качестве либералов, отрицающих расистские взгляды по отно­шению к коренному населению Новой Зеландии, по существу поддерживая политику дискриминации на расовой почве. Интересно, что респондентами в исследовании были белые обра­зованные жители Новой Зеландии, представители среднего класса. Такой выбор был обусловлен целью исследования: обна­ружить маскируемые тенденции оправдания расового неравен­ства у влиятельной группы белого населения: «С одной стороны, такие группы не хотят выглядеть расистами, в особенности в гла­зах симпатизирующего им либерально настроенного социаль­ного исследователя. С другой стороны, они, как правило, не хо­тят делать или поддерживать ничего такого, что сделало бы их жизнь более трудной, что подразумевало бы отказ от привиле­гий, существенное изменение власти или потенциально угро­жающие социальные изменения» (Potter, Wetherell, 1998, p. 146). Это своего рода ситуация «идеологической дилеммы» (ibid.). Дополнительно исследовались парламентские документы и пуб­ликации в СМИ по проблеме расового неравенства. В рамках ис­следования авторы различают традиционный «расовый дис­курс», восходящий к таким мыслителям Викторианской эпохи, как Ф. Гальтон, и проповедующий идеи о врожденных особенно­стях, инстинктах, крови, цвете кожи и разовой чистоте. В совре­менных обществах он считается архаичным и поэтому очень ограниченно проявлялся в материалах исследования. На пер­вый план вышел другой тип дискурса: в его основе лежали понятия о народе Маори как о культурной, а не о расовой - ^группе. При этом в ходе анализа документов выделились два ви­да «интерпретационных репертуаров»: «культура как насле-Аие», в котором «центральной является идея о культуре Маори как наборе традиций, ритуалов и ценностей, передаваемых °т предыдущих поколений» (ibid., p. 148). С другой стороны,

Социальный конструкционизм: черты новой парадигмы в социальной психологии

Конструкционистские направления в борьбе за первенство

авторы выявляют вид дискурса «культура как терапия», стро­ящийся вокруг необходимости для молодых туземцев обратиться к своим культурным корням, чтобы снова обрести исконную идентичность.

Соглашаясь с тем, что переход от расового дискурса к куль­турному является симптомом движения к мультикультураль-ному обществу, авторы показывают, что «репертуары культуры продолжают выполнять важную идеологическую работу для белых новозеландцев. Репертуар "культура как наследие" может использоваться, например, для того, чтобы "заморозить" группу в ее прошлом, обесценивая ее нынешнюю реакцию на свое социальное положение и отделяя область чистого "культурного действия" от современного мира политики. Протесты совре­менных Маори, таким образом, часто интерпретируются белыми политиками как "не созвучные" с "истинными" основами куль­туры Маори» (ibid., p. 149). Вид дискурса «культура как наследие» используется для того, чтобы «представлять молодых Маори, городских жителей, как людей, которым чего-то не хватает, но теперь неполноценных не по сравнению с более "цивили­зованным" белым сообществом, а неполноценных как Маори» (ibid.). При большей внешней «дружественности» этого куль­турного дискурса он «совершает ту же идеологическую работу, что и традиционный расистский дискурс: он поддерживает идею различия, которое представляется как естественное, и выдвигает на первый план объяснение этого неравенства со стороны груп­пы большинства» (ibid., p. 150).

Нельзя не заметить, что методология описанного исследо­вания достаточно близка к методам теории социальных пред­ставлений: виды культурных дискурсов и феноменологически, и по способу получения аналогичны социальному представле­нию о безумии, выявленному, Д. Жодле (Jodelet, 1991). Правда, Поттер и Уэзерелл настаивают на том, что их подход принципи­ально отличен от теории социальных представлений. Их аргу­менты мы рассмотрим несколько позже. Однако в чем данное размежевание представляется очевидным, так это в понимании феномена расизма социальным когнитивизмом и дискурсивной психологией.

С точки зрения Поттера и Уэзерелл, социально-когнитивист-ские теории рассматривают расовые предрассудки как «лично­стную патологию», «сбойэмпатии», а не как характеристику об-

щества, «организованного на основе подавления одной группы и доминирования другой» (Wetherell, Potter, 1992, p. 198). Расизм, согласно итогам дискурсивного исследования, должен квалифи­цироваться «как социальная патология, сформированная отно­шениями власти и конфликтами групп» (ibid., p. 208). Такой подход, по сути дела, объявляет и саму социальную структуру производной от дискурса: «...дискурсивный акт создает группы, интересы, эмоции, определяет сходства и различия, социальный пейзаж, антропологию, психологию идентичности и даже гео­графию» (ibid., p. 146).

Категоризирующая функция дискурса здесь выступает меха­низмом конструирования социальной реальности. Полемизируя с теорией социальной категоризации, сторонники дискурсивной психологии, впрочем, не отрицают принципиальной совмести­мости обоих подходов при оперировании с феноменом социаль­ной категории. При этом дискурсивные психологи стремятся отмежеваться от теории социальной идентичности в своем пони­мании самого феномена категории. На взгляд Уэзерелл и Потте­ра, социальные категории рассматриваются в теории социальной идентичности «...как,статичные черты предопределенного мак-росоциологического пейзажа» (ibid., р. 74). Нужно признать, одна­ко, что это обвинение не вполне справедливо, так как уже в ран­них экспериментах Г. Тэжфела с соавторами, проведенных ими в 1971 г. в Бристоле (Tajfel at al., 1971) с так называемыми «мини­мальными группами», авторами было показано, что эффекты межгруппового взаимодействия проявляются даже в «минималь­ной», созданной в целях эксперимента группе и, следователь­но, определяются ментальными феноменами, а не заданными «макросоциологическими чертами».

Таким образом, думается, что именно в вопросе о ментальном (или дискурсном) конструировании категорий оба направления сближаются, обнаруживая единство своей принадлежности к но­вой конструкционистской парадигме. Серьезные расхождение просматриваются, правда, в трактовке ими понятия «реальность» и ее связи с понятием «категория». Если согласно теории социальной категоризации субъекты ментально осваивают со­циальную реальность, выстраивая категории, то по логике дис­курсивной психологии субъекты конструируют категории в дис-^кУрсе, и уже к этим конструкциям люди относятся как к версиям Реальности. Можно заметить, что более последовательной

¹ - 3643

Социальный конструкционизм: черты новой парадигмы в социальной психологии

и радикальной конструкционистская логика оказывается в рас­
суждениях дискурсивных психологов. Правда, остается не сов­
сем ясным вопрос о соотношении социальной реальности в фор­
ме ментальных конструкций и институциональной социальной
реальности. Упреки в философском релятивизме, обращенные
ко всей конструкционистской парадигме, также остаются, по-ви­
димому, справедливыми и в отношении дискурсивной психо­
логии. Этого, впрочем, не отрицает и сам Поттер: «дискурсивная
социальная психология в целом является конструкционистским
направлением и большей частью, хотя и не всегда, представляет
собой скорее релятивистскую мета-теорию, чем реалистическую,
позитивистскую теорию» (Potter, 1998, р. 235). Поттер определяет
дискурсивную психологию как «подход, имеющий ряд особых
мета-теоретических, теоретических и методологических элемен­
тов» (Potter, 2003, р. 787), а не парадигму и не метод, как ее вос­
принимают некоторые критики. . '< . ■

3.2. Отстаивание приоритетов и пункты подобия

Отстаивая новизну и самодостаточность своего подхода, дискур­сивные психологи стремятся отмежеваться не только от теории социальной категоризации, но и от теории социальных представ­лений. Действительно, нельзя не заметить, что точек соприкос­новения между тремя этими направлениями много, и все они обусловлены их парадигмальной общностью, а именно, их при­надлежностью к конструкционистской парадигме. По-видимо­му, именно эта близость позиций и побуждает идеологов дискур­сивной психологии размежеваться с ближайшими «соседями». Справедливости ради надо заметить, что со стороны сторон­ников теории социальных представлений подобных тенденций не наблюдается, напротив, в их высказываниях в адрес коллег скорее звучит покровительственно-примирительная интонация, в общем адекватная для исторически более старого и сложив­шегося направления. Так, У. Флик высказался следующим обра­зом: «дискурсивная психология должна рассматриваться как концепция, углубляющая центральные положения теории со­циальных представлений и уточняющая их» (Flick, 1998, р. 6), а В. Вагнер заметил о дискурсивном подходе: «Такой анализ яв­ляется фундаментальным и важным микросоциальным дополне-

.

Конструкционистские направления в борьбе за первенство

нием для исследования социальных представлений» (Wagner, 1998, р. 316). Даже Харре, создатель предшественницы дискур­сивной психологии, этогеники, признавал методологическую близость этих подходов, и считал, что «психология социальных представлений, развиваемая Московичи и другими, — это форма дискурсивной психологии» (Наггё, 1998, р. 135).

Сами же теоретики дискурсивного подхода, — Поттер и Уэзе-релл, — с одной стороны, отдают дань достижениям концепции социальных представлений, но, с другой стороны, предприни­мают развернутые критические демарши в ее адрес. В коллек­тивной монографии «Психология социального», изданной под ре­дакцией У. Флика, эти авторы отмечают, что «теория социальных представлений обладает многочисленными достоинствами перед более традиционными социально-психологическими теориями. Три из них могут быть выделены как важнейшие: акцент на содер­жании, или смысле человеческой жизни, акцент на коммуника­ции как основе разделяемого социального понимания и акцент на конструктивных процессах, посредством которых вырабаты­ваются версии мира» (Potter, Wetherell, 1998, p. 139). Однако авто­ры уточняют: сделав содержание конкретной культуры фокусом анализа, эта теория, тем не менее, не свободна от когнитивного редукционизма. Другими словами, они задаются вопросом: должно ли культурное содержание рассматриваться как набор ментальных образцов, позволяющих осмыслять конкретные фе­номены? С точки зрения дискурсивных психологов, «оно должно анализироваться как элементы взаимодействия в конкретном контексте: в газетных статьях, в разговорах, в политических ре­чах» (ibid., р. 141). Справедливости ради заметим, что культурные «интерпретационные репертуары» Поттера и Уэзерелл являются теми же ментальными «блоками» в анализе расизма. Едва ли кто-либо сейчас возьмется решить этот спор, если вообще целе­сообразно ставить вопрос о «правильных» или «неправильных» взглядах на природу культурных составляющих в социально-психологическом исследовании. Скорее, думается, имеет смысл искать в существующих подходах здравое зерно: «культурные параметры» в кросскультурной психологии, «интерпретационные репертуары» в дискурсивной психологии, социальные представ­ления, правила и планы в этогенической психологии.

Соглашаясь с продуктивностью акцентирования внима-^ния на коммуникации, с идеей выработки представлений

Социальный конструкционизм: черты новой парадигмы в социальной психологии

в разговорах, текстах СМИ, а также использования в исследова­ниях масштабных открытых интервью, Поттер и Уэзерелл, тем не менее, отмечают, что в теории социальных представлений «не делалось акцента на разговор при взаимодействии; разговор расценивался скорее как путь к скрытым представлениям. Почти не наблюдалось интереса к тому, какова роль разговора во взаи­модействии и как он организован» (ibid., p. 141). В противовес этому дискурсивные психологи позиционируют свой исследова­тельский интерес как направленный на использование дискур­са для оправдания определенных точек зрения или выражения идентичности. Кроме того, Поттер и Эдвордс (Potter, Edwards, 1999, p. 448) подчеркивают, что, в отличие от теории социальных представлений, дискурсивная психология анализирует комму­никацию с точки зрения практических целей, преследуемых людьми (например, оправдание дискриминации в Новой Зелан­дии). В действительности в рамках теории социальных представ­лений есть направление, возглавляемое Ж.-К. Абриком, которое намечает пути методологического синтеза понятий «социальное представление» и «социальная практика» (Abric, 1994), правда, преимущественно в логике влияния представления на поведе­ние. Между тем вопрос о связи представления и действия оста­ется проблемным и на философском уровне. В. Вагнер возра­жает дискурсивным психологам, солидаризируясь с мнением М. Дуглас о том, что действие является интегральной частью представления (Wagner, 1998, р. 313). Говоря о проведенных в рамках этого подхода исследованиях, нельзя не отметить, как удачно Жодле в своем исследовании социальных пред­ставлений о безумии сочетала анализ результатов наблюде­ния за практическими действиями респондентов и анализ интервью.

Одним из центральных пунктов критики теории социальных представлений со стороны дискурсивных психологов стало понимание самого феномена конструирования. Признавая, что теория социальных представлений относится к конструкцио-нистской парадигме, Поттер и Эдвордс, тем не менее, замечают, что теории «сильно различаются по природе и масштабам этого конструирования» (Potter, Edwards, 1999, p. 429). Теория социальных представлений воспринимается дискурсивными психологами лишь как теория когнитивного конструирования, поскольку «она предполагает, что смысл конструируется в

Конструкционистские направления в борьбе за первенство

сознании человека посредством психических процессов» (Potter, Wetherell, 1998, p. 143).

Рассмотрение теории социальных представлений исключи­тельно в качестве когнитивистского подхода, анализирующего процессы обработки информации, вызвало полемический отклик со стороны И. Марковой (Markova, 2000). В своей статье она представляет теорию социальных представлений как одно из перспективных направлений в социальной психологии, бази­рующихся на диалогической эпистемологии, которая «является надежной альтернативой традиционной индивидуалистиче­ской и статической эпистемологии, совершенно неприемлемой, как многократно говорилось, для исследований в социальных на­уках» (ibid., p. 420). По ее мнению, теория социальных пред­ставлений изучает социальное познание, но отнюдь не в духе индивидуалистического социального когнитивизма, а, напротив, в русле диалогизма Бахтина, причем с акцентом на «сообщество, напряженность, гетерогенность и полифонию» (ibid., p. 424). Преимуществом теории социальных представлений, выгодно отличающим ее от других современных социально-психологи­ческих подходов, Маркова считает и ее обостренный интерес к социальным изменениям, обусловленный самой диалогиче­ской приррдой феномена социального представления (ibid., р. 455). При этом Маркова своеобразно и широко понимает диа­лог с «Другим» как диалог между группами, сообществами: бахтинский литературоведческий метод интерпретируется ею для обоснования методологии социально-психологической кон­цепции. Маркова также сближает ее с со-конструктивистским подходом Ж. Вальсинера (ibid., p. 435).

В действительности же в теории социальных представлений конструкционизм заявлен не только процессами якорения и объ­ективации, как полагают Поттер и Биллиг (Potter, Billig, 1992), — такая трактовка действительно позволяла бы отнести это направ­ление к разряду социально-когнитивистских подходов. Нельзя сбрасывать со счетов тот факт, что в рамках рассматриваемой концепции существует неоднозначное толкование конструи­рования, или, как говорит Вагнер, присутствуют его сильные ^и слабые версии. Сам Вагнер определяет эту концепцию как «конструктивистский и базовый дискурсный подход». В силь-°и версии «социальные представления репрезентируют ^еЩи, существующие независимо, и наделяют их атрибутами,

Социальный конструкционизм: черты новой парадигмы в социальной психологии

одновременно связывающими субъектов и объекты» (Wagner, 1998, р. 322).

Между тем, дискурсивные психологи считают свою версию конструкционизма еще более сильной: «согласно дискурсивной психологии, конструкция создается в разговоре и в текстах, поскольку особые версии мира развиваются и риторически разрушаются» (Potter, Edwards, 1999, p. 449). О конструирова­нии версий мира Поттер и Уэзерелл рассуждают следующим образом: «дискурсивный анализ — это теория социального и дискурсивного конструирования. Он изучает то, как люди кол­лективно конструируют версии мира по ходу своего практиче­ского взаимодействия и как эти версии приобретают прочность, становясь реальными и независящими от говорящего» (Potter, Weherell, 1998, p. 143). Сравним это определение дискурсивны­ми психологами своей позиции с тем, как определяет кон-струкционистский смысл теории социальных представлений В. Вагнер в уже упоминавшейся работе: «Представление кон­струируется и является конструктивным. Действие^неотде­лимо от других ментальных выражений, например, разгово­ра. Таким образом, представление не есть причина поведения в смысле причинно-следственных отношений. Сильная вер­сия связывает групповой уровень с индивидуальным не только за счет социальных корней представлений, но также и посред­ством конструирования локальных миров» (Wagner, 1998, р. 322). Думается, что понятия «локальные миры» Вагнера и «версии ми­ра» Поттера и Уэзерелл близки по смыслу между собой и «жиз­ненным мирам» Шюца и Лукмана (Schutz, Luckman, 1973), а их эпистемология восходит к понимающей социологии и социоло­гии знания.

Говоря о принципиальных различиях между дискурсивной психологией и теорией социальных представлений, дискурсив­ные психологи упоминают и о разнице в методах. Значительное место в аппарате дискурсивных психологов занимают этногра­фические методы с анализом документов, видео- и аудиозаписей. Кроме того, они отмечают использование фокус-групп и неструк­турированных интервью (Potter, 2003, р. 787). Нельзя не заметить, что качественные методы широко используются и в исследова­ниях социальных представлений. По-видимому, различие состоит не столько в перечне методов как таковых, а в предмете иссле­дования: у исследователей социальных представлений предметом

Конструкционистские направления в борьбе за первенство

является не дискурс, а содержание, динамика и структура самих представлений.

Уже упоминалось о метафоре, используемой Поттером и Уэзе­релл, которая должна была наглядно продемонстрировать методологическое различие между двумя направлениями: конструирование моста. Эти авторы утверждают, что дискурсив­ная психология, в отличие от теории социальных представлений, изучает не только ресурсы, которые люди используют для кон­струирования версий — «интерпретационные репертуары», т. е. заранее приготовленные балки моста. При конструировании моста «другие материалы придется изготавливать на месте, напри­мер, конкретные опоры, которые должны подходить к контурам ландшафта» (Potter, Wetherell, 1998, p. 143). Дискурсивные психо­логи упрекают теорию социальных представлений в невнимании к этим опорам, обращая внимание на то, что в этой теории фигу­рируют люди, понимающие разделяемые представления, но изо­лированные друг от друга. Этот упрек справедлив только отчасти. Действительно, большая часть исследований в рамках теории социальных представлений проводились на больших социальных группах, и сам феномен социального представления разрабаты­вался Московичи как атрибут социальной группы. Однако это не исключает возможности изучения процесса выработки пред­ставления не только в СМИ (как это делал Московичи), но и в не­посредственной коммуникации (как в работе Жодле о безумии). Данное направление исследований активизировалось в последние годы (Social representations and communicative processes, 2000).

Внимание к «опорам моста» в дискурсивной психологии воплощается в выявлении того, как респонденты комбинируют аргументы из общего «интерпретационного репертуара», и в по­следующем анализе и квалификации полученного дискурса. Опасность релятивизма, субъективного прочтения такого дискурса возрастает пропорционально снижению валидности подобной интерпретации. На примере анализа новозеландского Дискурса хорошо видна относительность возможностей дискур­сивного метода (в полном соответствии с конструктивистским ^видением научного знания), поскольку на полученные резуль-ты влияет либерально-демократическая позиция западной интеллигенции конца XX в.

Думается, у дискурсивной психологии и у теории социаль-

^х представлений гораздо больше сходств, нежели различий.

Социальный конструкционизм: черты новой парадигмы в социальной психологии

Их объединяет, прежде всего, общая методологическая платфор­ма, что проявляется в интересе к обыденному знанию и его изменчивости, к идее выработки разделяемых ментальных объ­ектов, наконец, к принципам конструкционизма как к обнов­ленной программной идее для социальной психологии. Именно эта идея вдохновляла представителей обоих направлений на кро­потливую работу по размежеванию с традиционными направ­лениями в социальной психологии XX в. При этом если теории социальных представлений пришлось вести в 60-х и 70-х годах острую полемику с бихевиоризмом, а в 80-х — с социальным когнитивизмом, то дискурсивной психологии, уже в 90-х годах, настал черед отвоевывать право на самостоятельность в поле­мике с теорией социальных представлений.

Раздел 2

СОЦИАЛЬНОЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЕ