Принципы работы консультанта

1. Вступая в диалог с собеседником, консультант признает в нем потенциальное духовное "Я".
2. Из этого признания следует, что он не может воздействовать на собеседника и управлять им, не нарушая гиппократов-ский принцип "Не навреди!" Глубина личности является тайной для него.
3. Личность собеседника в той или иной степени сама может раскрываться благодаря диалогическому контакту с консультантом.
4. Диалогический контакт возникает по мере принятия личности собеседника; принятие личности каждого основывается на убеждении в духовном достоинстве человека, независимо от его наличного состояния.
5. Другим условием диалогического контакта является сопереживание человеку в его наличных жизненных ситуациях - горестях и радостях: это контакт с наличным "Я" собеседника.
6. Если принятие личности на основе его духовного "Я" безусловно, то принятие наличного "Я" обусловлено оценкой его проявлений (консультант может не принимать такие проявления, как жестокость, лживость, преступность и т.д.). Эта оценка определяется универсальными общечеловеческими духовно-нравственными ценностями.
7. Консультант может высказать в той или иной форме свою оценку или подвести собеседника к самостоятельной оценке своего наличного "Я" и его проявлений. Действенность такой оценки зависит от наличия диалогического контакта.
8. Тактическими условиями диалога являются эмпатичес-кое внимание к собеседнику, говорящему о своих трудностях и проблемах, помощь в преодолении и снятии деструктивных переживаний (гнева, обиды, ревности, отчаяния и т.п.), предоставление возможности собеседнику "выговориться", разделить его трудность и облегчить сочувствием и утешением.
9. Эмпатическое внимание способствует проникновению во внутренний диалог собеседника - диалог наличного "Я" и духовного "Я": их противоречие, борьбу, конфликт или стремление к согласию.
10. Достижение внутреннего мира, целостности личности собеседника возможно лишь благодаря примирению со своим духовным "Я", поэтому консультант в своих суждениях и оценках подтверждает голос духовного "Я", его правоту.
11. Занимая позицию духовного "Я" собеседника, психолог помогает ему осознать причину отрицательных переживаний, связанных с угрызениями совести: не успокаивает, а способствует более полному раскаянию.
12. Эмпатический контакт помогает говорить на языке собеседника, учитывая уровень его культурного и личностного развития, убеждения, мировоззрения и т.п.
13. Консультант должен исходить из конкретного запроса собеседника и, прозревая скрытые за ним мотивы, выявлять глубинные истоки этого обращения: духовные ценности не могут быть усвоены извне, но будучи общечеловеческими, могут пробудиться, актуализироваться в значимой для человека ситуации.
14. В проблемах духовно-нравственного характера консультант стремится помочь осознанию противоречия между духовным "Я" и наличным "Я", оставляя за консультируемым свободу выбора.
15. Сохраняя свою ролевую позицию, консультанту не следует вступать с собеседником в отношения личного контакта и равноправия - это разрушает творческий конструктивный диалог, создает и усугубляет проблемы "переноса". Необходимо вырабатывать позицию "вненаходимости" - отстраненности от пристрастного личностного отношения ради объективности и полноты восприятия собеседника и его ситуации.
16. "Вненаходимость" помогает консультанту "не увязнуть" в наличном "Я" собеседника, а помочь ему приблизиться к духовному "Я".

"Встреча" может совершаться на трех уровнях: эмоциональном, сознательном и духовном. Последний уровень содержит оба предшествующих и является вершиной диалога-"встречи".

Вот основные признаки состоявшегося диалога-"встречи".

1. Собеседники переживают чувство душевного контакта, радость общения, душевный подъем; вместо усталости - "второе дыхание".
2. Между консультантом и консультируемым возникает глубокое взаимопонимание, они находят "общий язык", понимают друг друга с полуслова.
3. Собеседники совместными усилиями находят разрешение проблемы; консультируемый принимает мысль консультанта как свою собственную.
4. В результате диалога с консультантом у собеседника пробуждается осознание своего духовного "Я": происходит "встреча" наличного "Я" и духовного "Я".

Слово в диалоге

Одной из загадок психологического опыта является "нечаянное" обретение нужного слова, тональности, интонации.

Многими испытано влияние аудитории на характер речевых высказываний; чем более лектор склонен к импровизации, тем явственнее и многограннее проявляется зависимость его от слушателей: одна и та же тема раскрывается в различном словесном, интонационном, ритмическом, стилевом и т.д. оформлениях. Аудитория оказывается молчаливым собеседником в диалоге и нередко способствует рождению новых слов, мыслей, примеров, аргументов. Объяснить это сознательной настроенностью лектора на данную аудиторию возможно лишь до некоторой степени и далеко не всегда: нередки случаи, когда причина того или иного настроя выясняется лишь постфактум.

Читая лекцию о воспитании детей в нескольких аудиториях, я заметила в одной из них, что говорю в непривычном для себя замедленном темпе, каким-то убаюкивающе-успокоительным тоном. Лекция казалась мне скучной и вялой. Но, к моему удивлению, слушали ее с глубоким вниманием и по окончании дружно благодарили за то, что лекция эта их "успокоила", "сняла тяжесть с души". Оказалось, что в этот день пришло известие о трагической гибели их заведующей. К своему стыду, я не заметила перед началом лекции тяжелого душевного состояния людей. Сонастроенность произошла помимо моего сознания. Но сонастроенность эта удивительна тем, что она не отражает состояния аудитории, а способствует преодолению отрицательного состояния, гармонизирует души людей.

Консультируя разводящихся в ЗАГСе, я заметила, что, не успевая переключиться, без каких-либо сознательных усилий меняю характер, стиль, интонацию и содержание беседы с каждым приходящим собеседником, хотя многие ситуации на первый взгляд идентичны: "не сошлись характерами". Наиболее удивительным был случай, запомнившийся мне с "доперестро-ечных" времен; он поставил передо мной проблему: как возможно, не зная человека, "с ходу" говорить с ним на его специфическом языке? В консультацию для разводящихся прибыли двое: солидный, уверенный в себе мужчина средних лет и бледная, скромно одетая, понурая женщина. Мужчина сразу же выступил в роли обвинителя. Выслушав его, я вдруг заговорила с ним в бюрократическом " выговорном " тоне секретаря партбюро: "Вы разрушаете советскую семью"... "Семья - ячейка общества"... и т.д. "Отчитывая" таким образом представительного мужчину, обвинявшего во всех своих бедах молчаливую, бледную женщину, я удивлялась своей способности так естественно и легко произносить столь чуждый мне монолог. Но, закончив его, я увидела, что обвинитель явно усовестился. По окончании беседы из журнала анкетных данных я узнала, что он работает директором автобазы и является членом КПСС. Не зная того, я говорила на языке собеседника таким образом, чтобы достучаться до его совести. И в этом случае отметим, что характер моей речи не был результатом сопереживания и сочувствия собеседнику. Он не был также выражением эмоций: я была внутренне спокойна, а говорила в обличительном тоне. Были сказаны именно те слова, которые соответствовали мировоззрению собеседника и получили отклик в его душе.

В психологическом консультировании нередко решающую роль играет слово (или высказывание), выражающее способ разрешения критической ситуации собеседника. Назовем его ключевым словом-высказыванием.

...Женщину в течение нескольких лет глубоко тяготят сложные отношения с человеком, ставшим ее наставником в искусстве. В молодости она относилась к нему как к Учителю, человеку высокодуховному и безупречному; он был идеалом, образцом для подражания и много сделал для ее духовного и творческого развития. Теперь, уже в преклонном возрасте, она все еще относится к нему как к Учителю, но чувствует в глубине души протест и стремление порвать с ним отношения; эти чувства оценивает как постыдные, жестокие, неблагодарные; стремясь "порвать отношения", она не в силах этого сделать. В диалоге выясняется, что чувство протеста связано с чрезмерно авторитарным, подражательным отношением собеседницы к Учителю, тормозящему раскрытие ее творческой индивидуальности, в чем повинна она сама, перенеся на него свои неосознанные личностные ожидания, не получившие удовлетворений. Ей нужно освободиться от иллюзий, стать собой в жизни и творчестве - "отпочковаться". Это слово оказалось ключевым для осознания и разрешения внутреннего конфликта, оно открыло возможность стать собой, не порывая отношений с "крестным отцом", любящим и любимым. Внутренняя свобода, обретение себя, определенная дистанция в отношениях сделают их здоровыми, более глубокими и творческими. С появлением этого слова наступило состояние разрешенности конфликта, радости осознания и взаимного согласия. Существенным моментом в этой ситуации оказалось временное совпадение рождения ключевого слова с осознанием и разрешением конфликта.

Особо отметим чувство радостного согласия, возникающего у собеседников при нахождении ключевого слова-высказывания. Само оно обретается в ходе обоюдных встречных усилий. Создается впечатление, что ключевое слово-высказывание рождается не в сфере "Я" психолога, а в сфере "Мы".

Является ли обретение ключевого слова-высказывания способностью экстраординарного характера? Подлежит ли оно научному объяснению?

Следует заметить, что не во всяком общении происходит речевое "попадание в цель": при поверхностном, формальном, деловом, закрытом манипулятивном и т.п. видах общения этого не наблюдается. Когда собеседник является "объектом воздействия", выступает средством для осуществления каких-либо целей, слово-высказывание не рождается, а вспоминается и употребляется. Рождение слова происходит лишь в субъект-субъектном общении, где собеседник становится центром внимания как неповторимая индивидуальность.

Психологу необходимо высказать и понять индивидуально неповторимое слово, и, как свидетельствует опыт, это возможно в диалоге. Но как это возможно - для науки является проблемой. Идея М.М. Бахтина о двухголосом слове выражает лишь констатацию этого опыта, но не объяснение его.

Проблема понимания была сформулирована в языкознании Вильгельмом Гумбольдтом: "...Всякое разумение между разговаривающими в то же время есть и недоразумение, и согласие в мыслях и чувствах - в то же время и разногласие".

Мы в разговоре стремимся выразить свою мысль в ее индивидуальной неповторимости и хотим быть понятыми на глубине высказанного смысла, но именно в этом остаемся непонятыми: ведь свое высказывается словами общезначимыми. Не следует ли из этого, что "мысль изреченная есть ложь"?

По мысли Гумбольдта, язык - не система условных знаков-слов: он "может принадлежать только существу, одаренному самосознанием и свободой, и происходит в нем из глубины его индивидуальности, для него самого неисследимой, и из деятельности дарованных ему сил... человек, без участия своего самосознания, дает движение всей своей "духовной индивидуальности ".

Великий мыслитель говорит о том, что высказанное слово является творческим актом, порожденным духовной индивидуальностью; процесс этот не поддается сознательному управлению и рефлексии.

Пониманию духовной индивидуальности созвучно наше понятие духовного "Я", также не поддающееся сознательному управлению и рефлексии, "неисследимое" для человека, но реально действующее и проявляющее себя в творческой индивидуальности. Так мы приходим к мысли о рождении слова на глубине духовного "Я". Оно присуще каждому человеку, следовательно, потенциально каждый обладает даром слова, отвечающего уникальности собеседника. Таков ответ на поставленный нами вопрос о норме ключевого слова-высказывания. Но это не статистическая норма-преобладание: напротив, описанные нами явления не столь обычны, скорее исключительны в опыте общения. Тем не менее в них проявляется закономерность - не эмпирическая, а сущностная: ключевое слово-высказывание рождается на глубине духовного "Я" двух собеседников. Оно является двуголо-сым, потому что рождается в той центральной точке круга, где сходятся оси индивидуальностей (вспомним "модель" аввы Дорофея). Понимание уникального смысла высказывания принципиально возможно, но не как данное, а как заданное человеку.

П.А. Флоренский, развивая идеи Гумбольдта, писал о таком понимании: "Мы верим и признаем, что не от разговора мы понимаем друг друга, а силою внутреннего общения, и что слова способствуют обострению сознания, сознанию уже происшедшего духовного обмена, но не сами по себе производят этот объем. Мы признаем взаимное понимание из тончайших, часто вполне неожиданных отрогов смысла: но это понимание устанавливается на общем фоне уже происходящего духовного соприкосновения".

Из всего сказанного следует, что проблема понимания разрешима, но ее разрешение возможно лишь при постулирова-нии первичности духовного единства людей. В этом духовном единстве рождается живое слово.

П.А. Флоренский в своем лингвистическом исследовании пишет о слове как живом субъекте, индивидууме. Строение слова подобно строению человека: "Внешняя форма есть тот неизменный, общеобязательный, твердый состав, которым держатся все слова; ее можно уподобить телу организма... Внутреннюю форму естественно сравнить с душою этого тела... Эта душа слова - его внутренняя форма - происходит от акта духовной жизни". "Чувственность, рассудок и разум" соединены в слове наподобие тела, души и духа. "Усвоение читаемого и слушаемого происходит одновременно на трех различных этапах: и как звук, вместе с соответствующим образом, и как понятие, и, наконец, как трепетная идея..."

Преобразующая сила звучащего слова видна из описания фонемы: "Вникнуть в нее - значит рассмотреть, во-первых, то чувство усилия, которым организуются голосовые органы, и шире - все тело, ибо, в сущности, говорим мы не гортанью и языком, но всем телом". Звуки фонемы психофизиологически связаны с соответствующими состояниями и эмоциями: так, слово "улыбка" заставляет улыбаться, слово "гром" раскатисто громыхает. Исследование фонем при помощи специальной аппаратуры и нотная запись их звучания показывают, что фонема - сложная система звуков, целое музыкальное произведение. "...Весь организм, раз он воспринимает, вибрирует сообразно слушаемому... Эта иррациональность действенности слова, хочется сказать, понятна, т.е. понятна как аналогичная действенность чистой музыки... Чем тоньше "совесть ушей", тем более значительным и потому и ответственным сознается слово как явление звука". Рассмотрение же смысловой наполненности слова не оставляет сомнения в том, что понятие "индивидуум" по отношению к нему не является метафорой и слово действительно является живым субъектом, иначе невозможно и живое понимание в диалоге.

В этом бытийственном понимании слова П.А. Флоренский выступает против "духовного позитивизма", позитивистской "научности", в которых слово - лишь условный знак, лишенный подлинной жизни. Позитивизм лишает познание конкретности, в нем индивидуум лишается своей неповторимости - "этости": "Научное мышление все построено на именах нарицательных, оно равнодушно к самой реальности, мало того - видит помеху своему схематостроительству. Научное мышление "ищет своего". "Так ведет себя познающий, когда познаваемое - не любовь его, а польза". Исследуя полезные для себя свойства и зависимости, позитивист утрачивает цельность индивидуальности. Для психологии этот путь является тупиковым.

Исследование П.А. Флоренского о строении слова приводит нас к выводу о принципиальной неразводимости понятий "вербальное" и "невербальное" общение. Звучание, интонации, ритм, мимика, жест, несущие значение и смысл, являются, по существу, словесными выражениями, поскольку само слово - не только значащее понятие, но и выразительный жест, "музыкальное произведение", поэтому и другие виды искусства являются словесными, логосными.

В интонации, жесте, мимике могут выражаться отроги смысла, его составляющие или дополняющие моменты, но в них же может быть выражена вся его полнота и глубина. Таково и "понимание с полуслова". "Понимание без слов" выступает в нашем контексте не как "невербальное", но как вершина диалога.

Понимание без слов возможно лишь при глубочайшей духовной близости людей. Им открыт внутренний опыт наполненности молчания. Такой опыт отличен от молчаливого взаимопонимания людей, достаточно хорошо знающих друг друга и ситуацию, чтобы без слов понимать происходящее и его последствия. Молчание отличается особым состоянием внутренней тишины, гармонии, наполненности. Это состояние может быть выражено словами "Ты есть"; такова вершина субъект-субъектного общения - вершина диалога. Полнота общения возможна благодаря доминанте на другом, когда у собеседников замолкает их наличное "Я".

В психотерапевтическом диалоге молчанию предшествует внимание, выслушивание собеседника, вслушивание в его внутренний диалог. Внимание изменяет состояние не только психолога, но и его собеседника: негативные эмоции постепенно умиротворяются, переходят в положительные и сменяются радостью общения. Такая смена состояний собеседника может быть понята как следствие освобождения от доминанты наличного "Я" и открывшегося контакта с духовным "Я". Иначе трудно объяснить, почему в результате выслушивания он меняет свои прежние негативные решения ("Я ей отомщу! Она меня будет помнить!" и т.п.) на диаметрально противоположные, идущие от совести; ведь совесть, как мы говорили, является голосом духовного "Я".

Доминанта психолога на собеседнике способствует духовному контакту, благодаря которому собеседник без слов и наставлений способен принять молчаливый совет консультанта, выражающий не его личные, но универсальные ценности, общие им обоим. Таков безмолвный диалог об общем нравственном императиве.

Слово рождается в молчании и уходит в молчание. Заметим, что в словах "молвить" и "молчать" общий корень. Опыт молчания трудно передаваем, он не поддается "объективному описанию" и тем более - доказательству. Можно апеллировать лишь к личному внутреннему опыту читателя или к предчувствию этого состояния, которое возможно благодаря близости к своему духовному "Я": оно существует в той центральной точке, где многоцветие индивидуальностей сливается в единый Свет. Внутренний опыт молчания говорит о реальности Источника, из Которого рождается слово: "В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог" (Иоанн, 1; 1).