Лекция II. Ассоцианистское направление в психолингвистике 50-х годов.

Психологический подход к языку очень четко обрисовался уже в исследованиях лингвистов второй половины XIX века, в так называемом психологическом языкознании (Г. Штейнталь, младограмматики во главе с Г. Паулем и др.)1, как мы бы сейчас сказали—в индивидуально-психогическом языкознании. Кризис младограмматического направления привел уже в начале XX в. к формированию негативного отношения к психологизму в языкознании вообще. Но традиции в ориентации на «фактор говорящего человека» в отечественной науке о языке, восходящие к И.А. Бодуэну де Куртенэ и Л.В. Щербе, по существу, никогда не прерывались, хотя их популярность вплоть до последних десятилетий была ограничена прежде всего рамками ленинградской фонологической школы. Таким образом, мы можем говорить, что в известном смысле психолингвистические основы в отечественном языкознании были заложены еще И. А. Бодуэном де Куртенэ и Л. В. Щербой. Однако официальное рождение психолингвистики как науки относится к гораздо более позднему периоду. После второй мировой войны в 1953 году, удалось собрать семинар по психолингвистике в Блумингтоне (США). Результаты этого семинара, опубликованные в книге под редакцией Ч. Осгуда и Т. Сибеока2 (далее — Психолингвистика-54), дали мощный, импульс к активизации психолингвистических исследований во всем мире. Поэтому рассмотрение истории психолингвистики «нового времени» целесообразно начать именно с американской психолингвистики 50-х годов.
Один из первых разделов Психолингвистики-54 называется «Три подхода к языковому поведению». Раздел предваряется общими рассуждениями о человеческой коммуникации как таковой, опирающимися на модели, взятые из техники, точнее – из общей теории связи, и рядом схем, иллюстрирующих эти рассуждения (Психолингвистика-54, С. 1-7). В обобщенном виде это может быть представлено так (рис.1):

Рис.1. Схема коммуникации

Имеется некий отправитель. У отправителя есть некоторое сообщение-1. Отправитель, чтобы передать это сообщение, использует передатчик, который преобразует (кодирует) сообщение в сигнал и передает его по каналу связи. Причем это преобразование в сигнал происходит с использованием определенного кода. В качестве примера можно привести работу радиотелеграфиста, который отстукивает точки-тире азбуки Морзе телеграфным ключом. Пройдя по каналу связи, сигнал поступает в приемник, около которого находится получатель. Получатель с помощью того же самого кода преобразует (декодирует) сигнал в сообщение-2. Наконец, в канале связи могут возникнуть помехи (шум), искажающие сообщение. Это значит, что сообщение-1 и сообщение-2 могут отличаться друг от друга иногда настолько, что становится непонятно, о чем идет речь.
Откуда взялся такой, чисто технический подход? Я хочу обратить внимание на то, что начало 50-х годов – время, когда создавалась Психолингвистика-54, -- это весьма знаменательный этап в истории научно-технического прогресса. После второй мировой войны начинает активно развиваться вычеслительная техника, публикуются работы Н. Винера, У. Эшби и других столпов кибернетики, появляются первые счетновычислительные машины, обсуждаются проблемы мыслящих роботов, машинного перевода. Именно в эти годы возникает своеобразная «кибернетическая эйфория», когда кажется, что до решения всех этих проблем – рукой подать. Влияние кибернетики чувствуется и в Психолингвистике-54. Показателен уже сам перечень трех подходов к языковому поведению: с точки зрения лингвистики, психологии и теории информатики.
1.Подход к человеческой коммуникации от лингвистики.
В Психолингвистике-54 под лингвистикой понимается прежде всего дескриптивная лингвистика. По- видимому, американская психолингвистика Ч. Осгуда нашла отклик у лингвистов именно потому, что к 50-м годам в классической дескриптивной лингвистике сложилась явно кризисная ситуация. С одной стороны – виртуозность методики дистрибутивного анализа в изучении фонемного и морфемного уровней, с другой – из поля зрения дескриптивной лингвистике выпали огромные области исследования. Так, хорошо известен знаменитый тезис Л. Блумфилда о том, что лингвистика не должна заниматься значением. Расцвет дескриптивной лингвистики, который пришелся на предвоенные годы, сменился исчерпанностью возможностей собственно дескриптивистских методов. В этом контексте целесообразно оценивать и появление теории Н. Хомского (см. лекцию 3), и ту огромную популярность, которую она приобрела, в частности, в американской лингвистике. Эта теория, так же как и психолингвистика Ч. Осгуда, -- попытка выйти за пределы формальной процедуры анализа текста, т. е. Попытка вырваться за рамки канонических принципов дескриптивной лингвистики. Показательно, что первый вариант трансформационной грамматики Н. Хомского появляется примерно в то же время, что и Психолингвистика-54.
Итак, с одной стороны – явное стремление оттолкнуться от дескриптивной лингвистики, а с другой – мы видим, как «давят» дескриптивистские традиции. Например, встает вопрос о двух рядах единиц. Что эта за два ряда единиц и откуда эта проблема взялась? Одна из самых острых дискуссий между дескриптивистами и недискриптивистами развернулась по поводу «слова»: что такое слово и существует ли слово как единица языка? Процедуры анализа, разработанные в дескриптивистике, привели к тому, что дескриптивисты отказались от понятия «слово» и говорили о достаточности понятия «морфема». Между тем носители языка чувствуют, что слово есть объективная реальность. В итоге психология предпочитала обходиться понятием «слово», дескриптивная же лингвистика – понятием «морфема». Единицей более низкого уровня в дескриптивной лингвистике считается фонема. Между тем в реальной ситуации «естественной» единицей сегментированного потока речи выступает слог. Так, слово мама «наивный носитель языка» будет членить на слоги (ма-ма), а не фонемы (м-а-м-а). Выйдя на синтаксический уровень, дескриптивная лингвистика ввела понятие конструкции. Психологи работают с более «осязаемой» единицей—предложением. Итак, получается два ряда единиц— лингвистические (фонема, морфема, конструкция) и психологические (слог, слово, предложение). И Психолингвистике –54 неизбежным оказалось столкновение этих, двух рядов понятий.
Сегодня вряд ли целесообразно так жестко распределять по уровням — где, в каком механизме «работает» морфема, а где — слово, как это делалось в работах Ч. Остуда. Но уже сама постановка этой проблемы интересна тем, что постулирует реальность обоих рядов единиц (и лингвистических, и психологических). Это новая ситуация для науки.
2. Подход к человеческой коммуникации от психологии.
Американская осгудовская традиция—это традиция психологии бихевиоризма (от behavior — ’поведение’)4. Бихевиоризм возник как своеобразная реакция на классическую европейскую психологию. Поэтому на самом деле оценка бихевиоризма оказывается неоднозначной. При безусловно негативном отношении к философским, теоретическим и прагматическим основаниям бихевиоризма мы должны в то же время отметить, что при всей своей механистичности бихевиоризм все-таки базируется на материалистическом подходе к изучению процессов поведения высших существ. Дело в том, что в европейской психологической традиции на рубеже XIX—XX вв. создалась кризисная ситуация. Бурное развитие естественных наук, в частности физики, физиологии, в изучении структуры мозга привело к тому, что нейрофизиологические представления о структуре мозга, о механизмах его работы были уже достаточно серьезно разработаны. Проводились экспериментальные исследования, и многие принципиальные, фундаментальные материалистические положения о работе мозга были сформулированы уже в конце XIX в. И рядом с этим—совершенно непонятная по своей природе область психической деятельности. Что такое психика? Как мы думаем? Какова основа нашего мышления, наших представлений, наших эмоций? Что это—чистая физиология? Как будто не совсем… Так что же? В науке появилась новая трактовка «психофизической проблемы»5, суть которой в следующем. Имеются физиологические и психические явления, физиологию можно изучать с помощью довольно тонких и точных экспериментальных методов. Это — «природа», «материя». А рядом — какие-то неуловимые психические процессы. У людей одинаковый мозг и биохимические процессы, казалось бы, одинаковые. А сами люди по своим психическим характеристи- кам—разные. То, что мозг—субстрат нашей психической деятельности, это более или менее ясно. Но каков механизм переxoдa этого физиологического субстрата в нечто психическое— непонятно. И тогда исследователь должен либо свести все к физиологии (что, кстати сказать, иногда и делается) и, объявив психологию несуществующей наукой, все психические явления объяснять только на базе физиологических механизмов, либо признать, что есть физиологические процессы, которые понятны, и психические процессы, которые непонятны. Иными словами, непонятно, где и как материальное переходит в идеальное. Вот где заложена возможность для появления если не идеализма, то, во всяком случае, дуализма. Для объяснения работы мозга остается верной материалистическая теория, для психики—свои особые законы духа, не вытекающие из принципа материальности мира. Но из этого следует, что психика живет и развивается по своим собственным законам. Это и есть дуализм. Для материи—одно, для сознания— другое. Вот где заложены предпосылки того, что западноевропейская психология на рубеже XIX—XX в. становится, в основных своих направлениях, школах, психологией идеалистической.
В отличие от европейской психологии, американская психология (бихевиоризм), поставленная на службу нарождающимся монополиям, имела четкую, прагматическую направленность на то, чтобы, изучив человека, максимально использовать его психофизиологические возможности. Родившись как реакция на идеалистические или дуалистические направления в европейской психологической традиции, бихевиоризм, на рубеже XIX— XX вв. вышел на вполне жесткий, операциональный прагматический уровень исследования. Имеется. Некоторый стимул (S), который воздействует на данное существо (это может быть человек, а может быть крыса — бихевиористам это все равно) и некоторая реакция (R) на этот стимул. В самом простом, классическом случае можно вообще не интересоваться, что происходит внутри этого существа, так сказать, «черного ящика». Но можно замерять характер стимулов, их длительность, частоту и т. д. и смотреть, насколько стандартны, предсказуемые реакции на эти стимулы. Именно так и строились самые ранние бихевиористские работы.
Перед второй мировой войной в бихевиоризме наблюдаются новые веяния. Возникает необходимость все-таки проникнуть в «черный ящик». При общем сохранении принципиальной схемы бихевиоризма (S-R) в необихевиористских работах эта схема существенно усложняется. Появляется понятие «промежуточная переменная», т. е. речь идет уже не просто о внешних стимуле и реакции, а, скажем, о стимуле, который вызовет внутри организма какую-то промежуточную реакцию, причем возможна целая цепочка таких промежуточных стимулов и реакций. И, наконец, на выходе возникает внешняя реакция, опосредованная воздействием промежуточных переменных: S1-r1 …sn-Rn. Итак, психологической основой Психолингвистики-54 является бихевиоризм, точнее, необихевиопизм. А отсюда прямой выход на ассоциативные структуры (которые и реализуются в дарах стимул-реакция). Приведу пример самой простой ассоциативной структуры (подробнее см. лекцию XI): если попросить русского человека быстро назвать в ответ на слово поэт любое слово, он почти наверняка скажет Пушкин. По существу, дан стимул, а в ответ получена реакция на этот стимул (известно, что на стимул поэт реакцию Пушкин в русской аудитории дают примерно 90 человек из 100). У Ч. Осгуда рассматриваются и более сложные ассоциативные структуры — с выходами в проблемы значения, в проблемы организации высказываний и т. д. Экспериментальное исследование ведется с помощью методики семантического дифференциала (см. лекцию XII). Разумеется, изучение ассоциаций началось задолго до возникновения бихевиоризма и может проводиться на базе иных психологических концепций. Я хотел здесь лишь показать, насколько органично концепция бихевиоризма может опираться на механизм ассоциаций.
3. Подход к человеческой коммуникации от теории информации.
Этот подход связан с попытками перенести технические закономерности на человеческие коммуникации. Мы уже рассматривали схему коммуникации, взятую из общей теории связи (см. рис. 1). Общая схема человеческой коммуникации (рис. 2) хорошо соотносится с этой технической схемой.

Рис.2 Cхема человеческой коммуникации

У говорящего (кодирующего) появляется некоторое сообщение-1. С помощью органов речи (передатчика) говорящий кодирует это сообщение, преобразует его в сигнал. Сигнал (колебания воздуха) передается по каналу связи. Он достигает органов слуха (приемника) слушающего (декодирующего). Проис- ходит декодирование, т. е. преобразование сигнала в сообщение-2. Чтобы коммуникация состоялась, и кодирование, и декодирование должны проводиться на основе единого кода (языка). И «шум» тоже возникает при коммуникации, поэтому люди часто друг друга недопонимают или даже вообще не понимают. Так или иначе, все основные моменты, «узлы», в технической и человеческой коммуникации хорошо коррелируют.
Для исследования закономерностей построения цепи сигналов в Психолингвистике-54 был использован математический аппарат — вероятностные цепи нашего известного математика, академика А.А. Маркова. Были выявлены некоторые обстоятельства, до этого мало интересовавшие лингвистов. Например, при таком подходе оказывается, что появление того или иного элемента в цепочке так или иначе обусловлено предшествующими элементами. В простейшем случае — последним из предшествующих элементов, в более сложим случае — эти вероятности накапливаются и получается достаточно сложная структура условных вероятностей. Каждая последующая единица, каждый последуюший элемент как бы предсказывается предыдущим (точнее — предыдущими). И чем элемент дальше от начала, тем он в большей степени предсказуем. Так, вероятность появления той или иной буквы в конце изолированного слова, как правило, значительно выше, чем в начале, поскольку почти все буквы русского алфавита могут встретиться в начале слова. А раз вероятность появления последних букв увеличивается, значит, информативность этой буквы и, следовательно, ценность ее для процесса коммуникации уменьшается по сравнению с начальными буквами. Не случайно, в конспектах при сокращениях обычно оставляют начальные сочетания букв, а не наоборот. Эта закономерность проявляется не только на буквах, но и на словах, и на сочетаниях слов. И часто начало фразы (Мой дядя…) подсказывает ее продолжение (…самых честных правил).
Подход к коммуникации от теорий информации приводит к интересному и важному выводу: когда стали всерьез исследовать тракты связи, то обнаружили закономерности, по-видимому, универсального характера. Любой, канал связи имеет определенную пропускную способность, и. пропускать больше, чем-то количество информации, на которое рассчитан, он не может. Поэтому очень важно повышать эффективность его использования. Эффективность — это количество информации, которое передается по каналу связи в единицу времени. Одно и то же сообщение можно передать по каналу связи, скажем, в два раза быстрее или сократить вдвое размеры сообщения, сохранив ту же информацию. Тогда, прочих равных условиях, эффективность речи возрастет вдвое. Естественно, что, чем больше эффективность, тем лучше используется канал связи, тем меньше затрачивается времени и сил на передачу сообщения. Поэтому люди стремятся к тому, чтобы их сообщения были как можно более краткими, компактными. Эта закономерность и есть то, что в лингвистике называется принципом экономии. Лингвисты обычно и ограничиваются рассмотрением этого принципа.
Но в процессах коммуникации важен не только принцип экономии, эффективности использования канала связи. Из-за разного рода помех сообщение-2 не всегда соответствует сообщению-1. В нормальной ситуации говорящий входит в контакт со слушающим вовсе не для того, чтобы как можно скорее проговорить какой-то текст, а для того, чтобы слушающий адекватно воспринял то, что хочет ему сказать говорящий. Поэтому задача любой коммуникации — добиться того, чтобы сообщение-2 максимально соответствовало сообщению-1. Степень соответствия сообщеиия-2 сообщению-1 носит название надежности. Это — второй параметр, который принципиально важен для процессов коммуникации. Именно для того, чтобы слушающий лучше понял говорящего, чтобы речь говорящего была надежнее, последний должен стремиться передавать сообщение медленнее, повторять его, увеличивать его размеры и т. п. Эффективность и надежность по своим свойствам — антагонистические параметры. Чем выше эффективность, тем ниже надежность, и наоборот, чем выше надежность, тем ниже эффективность. Наиболее эффективны компактные сообщения типа междометий, реплик (нормально! и т. п.). Однако зачастую именно такие сообщения очень ненадежны и требуют дополнительных разъяснений. Напротив, наиболее надежны, избыточны многократно повторяемые (иногда — с вариациями) развернутые сообщения об одном и том же. Участники коммуникации должны как-то «балансировать» между Сциллой и Харибдой, добиваясь того, чтобы их сообщения были одновременно и достаточно эф- фективными, и достаточно надежными.
Антагонизм этих двух тенденций, их взаимоограничивающая направленность неизбежно приводят к тому, что соотношение эффективности и надежности колеблется около единицы. Иными словами, всякая нормальная речь должна быть примерно наполовину эффективной и наполовину надежной. Если речь будет чересчур эффективной, то возможны серьезные сбои в понимании. Примеры тому — известные истории (анекдотические или реальные) с телеграммами, когда максимальное устранение избыточности сообщения приводит к полному непониманию всего сообщения при малейшем искажении сигнала. Превышение же каких-то стандартов надежности приводит к многословию. Такого человека становится неинтересно и тяжело слушать, так как наступает перенасыщение сигналами, не несущими новой информации. Итак, взаимодействие факторов эффективности и надежности проявляется не только в технических системах связи, но имеет универсальный смысл для речевой деятельности людей. Непостоянная конкуренция, борьба этих факторов определяет очень многое в реальных процессах речевой деятельности, в реальном устройстве языка.
Еще один вопрос, на котором необходимо остановиться, — это вопрос об уровнях порождения речи. В Психолингвистике-54 выделяется четыре основных уровня:

1. На мотивационном уровне принимаются решения общего характера: говорить или не говорить, использовать активную или пассивную конструкцию, какие выбрать модели интонации и т. д. Рассматриваются явления весьма разнородные с точки зрения общелингвистических понятий. Но главное в том, что выбираются фундаментальные особенности будущего сообщения (или его фрагмента), строится его общий стратегический замысел.

2. На семантическом уровне проводится разграничение возможных значений. Причем здесь речь идет не о конкретных словах, а о функциональных семантических классах. Так, представление о молодом человеке с рюкзаком за плечами — одна единица с точки зрения семантического уровня. Она может расчленяться, она может заполняться разными словами, но это — одна единица функционального класса.

3. На рядоустанавливающем уровне появляются слова. В них воплощается реализация того замысла, который сформировался на предыдущих уровнях. Внутри слова развертывается цепочка морфем.

4. На последнем, интегрирующем уровне происходит звуковое оформление проработанного высказывания. При кодировании это, как считают психолингвисты осгудовской школы, слог, при декодировании — фонема.

Предложенная в Психолингвистике-54 модель интересна уже тем, что это — первая попытка глобально представить себе процессы кодирования.
Одна из глав книги называется «Синхроническая психолингвистика — микроструктура». Микроструктура — «отрезок» коммуникации, так сказать, «от рта кодирующего до уха декодирующего», т. е. то, что и раньше исследовалось в дескриптивной лингвистике как текст. При рассмотрении этого отрезка с точки зрения психолингвистики оказывается, что лингвистика проходила здесь мимо очень важных вещей: во-первых, далеко не все то, что идет по звуковому каналу, связано с собственно лингвистической и семантической информацией, a, во-вторых, сама информация идет, не только по звуковому каналу.
В Психолингвистике-54 рассматриваются три канала связи, которые действуют одновременно в условиях устного общения: вокально-аудиторный (один участник коммуникации говорит, другой – слушает); жестикулярно-визуальный (один участник коммуникации делает жесты, другой их воспринимает); манипуляционно-ситуативный (выбор средств при построении высказывания зависит от особенностей ситуации, в которой происходит общение). Рассмотрение всех трех каналов в комплексе, их взаимодействия показывает, насколько реальные процессы коммуникации сложнее традиционных лингвистических представлений о них.
Психолингвистика-54 начинает очень значительный период развития науки о речевой деятельности людей. Не случайно она получила такой резонанс в мире и послужила серьезным толчком к развитию психолингвистических исследований. В книге явно чувствуется цельность концепции, устремленность вперед и, я бы даже сказал, известная доля романтики в формировании перспектив развития новой науки. Попытка «стыковки» психологии и лингвистики, попытка глобального построения будущей науки не могла не заинтересовать лингвистов, которые искали новые пути развития науки о языке. В то же время многое в осгудовской психолингвистике вызывает серьезные возражения.
Во-первых, эта опора Психолингвистики-54 на необихевиоризм, когда поведение человека рассматривается просто как организованная система реакций на стимулы, поступающие из внешней среды. Разумеется, никто не отрицает реальности механизма S- R, никто не отрицает ассоцианизма как такового. Но когда ассоцианизм объявляется главной фундаментальной закономерностью речевого доведения людей, то такой ассоцианизм приобретает явно односторонний, в чем-то механистический характер. Как говорит А.А. Леонтьев, принцип реактивности, по существу принцип пассивной реакции, очень многого не объясняет в речевой деятельности. Советская психолингвистика принципу реактивности противопоставляет принцип активности (см. лекцию V).
Во-вторых, теория Психолингвистики-54—это индивидуалистическая теория (в том смысле, что коммуницирующие люди рассматриваются прежде всего как биологические индивиды). В ней нет подлинного понимания человека как социального существа. Индивид у Ч. Осгуда (как у многих авторов в XIX в.) действует вне общества. Это Робинзон или, в лучшем случае, Робинзон, беседующий с Пятницей, и не более того. Сложные социокультурные проблемы в Психолингвистике-54 хотя и рассматриваются, но лишь как один из возможных аспектов анализа, а не как фундаментальное, неизбежное основание для понимания действительной природы человека. В-третьих, ассоцианизм, изучение последовательностей операции на основе
вероятностных механизмов воспроизведения тех или иных связей между элементами в цепочке приводит к известному атомизму Психолингвистики-54, к представлению о сообщении лишь как о цепочке ассоциатов. Но как, откуда появляются сами эти связи? В частности, как ребенок овладевает речью? Ведь если ребенок только воспроизводит то, что он слышал раньше (а именно так и получается из осгудовских посылок), то непонятно, как он ухитряется создавать более или менее творческие сообщения. Механизм формирования языка у детей оказался едва ли не самым уязвимым местом в концепции Ч. Осгуда. Поэтому решение вопроса о формировании детской речи уже в начале 60-х годов вызвало активную критическую реакцию со стороны ряда американских психолингвистов.
Кроме того, как отмечает А.А. Леонтьев, в осгудовской психолингвистике нет прямой функциональной связи процессов кодирования и декодирования, процессов речепроизводства и речевосприятия. Мозг наш, в общем, един, и все эти процессы в нем взаимосвязаны, а в осгудовской психолингвистике они представлены так, как будто идут достаточно автономно, сами по себе.
Вот те основные моменты, которые объясняют, почему ассоцианистская осгудовская психолингвистика вскоре подверглась очень активной критике со стороны других психолингвиcтов. И уже в 60-е годы лидирующие позиции в зарубежной психолингвистике переходят к трансформационистскому направлению.
Вопросы для самопроверки

1. В чем суть трех подходов к языковому поведению в Понхолингвистике-54?