Вопреки мнению ряда российских экспертов, ослабление гендерных различий не означает их исчезновения, просто они становятся тоньше.
Не исключено, что повышенная мужская склонность к употреблению наркотических веществ, подобно жажде острых ощущений, имеет биологические истоки. Но за «простой» поведенческой статистикой часто стоят сложные зависимости. Чтобы оценить силу воздействия генетических и средовых факторов табакокурения на возраст начала курения и на его интенсивность, психологи опросили 32 359 пар калифорнийских близнецов и обнаружили, что возраст начала курения у девочек больше, чем у мальчиков, зависит от среды (влияние друзей, семьи и социальных условий), тогда как продолжение курения лучше коррелирует с другими факторами (Hamilton et al., 2006).
Чтобы понять социальную динамику разных форм зависимости, нужно учитывать тонкие мотивационные различия (Drinking patterns, Europe 2006; 2007 Annual report), за которыми скрываются культурно‑исторические процессы.
У мальчиков курение, алкоголь и наркотики издавна входят в число желанных признаков взросления и обретения независимости от старших, для них это нормальное социально‑групповое поведение. Напротив, у девочек поведенческие сдвиги связаны с долгосрочной переоценкой культурных ценностей. Курение всегда маркировало определенную социальную позицию. В начале XIX в. завзятым курильщиком мог быть только мужчина, особенно военный или моряк. Респектабельная дама заниматься этим не могла и не хотела. Постепенно оценочные критерии менялись. Для первых феминисток курение стало одной из форм демонстрации своей социальной независимости, нежелания признавать мужские привилегии, символом эмансипации и факелом свободы (Greaves, 1996). Эти установки, не без помощи табачной рекламы, продержались до середины XX в.
А что сейчас? Считать ли женское табакокурение знаком гендерного равноправия, или женщины просто подражают мужчинам? Статистическое сравнение гендерных различий курения по 16 европейским странам (Pampel, 2001) и по 106 странам мира (Pampel, 2006) показало, что женское курение сильнее распространено не в тех странах, где достигнуто большее гендерное равенство, а там, где табакокурение раньше стало нормативным компонентом мужской культуры. Иными словами, курящие женщины по инерции продолжают равняться на мужские стандарты.
Еще острее стоят эти проблемы в молодежной культуре. Многим девочкам курение облегчает общение с мальчиками и более старшими юношами, позволяет им выглядеть современными, раскованными, «своими в доску». На самом деле это не всегда воспринимается именно так. Много лет назад старшеклассники одной советской школы, не помню уже где и какой, самостоятельно открыли метод отучения своих девочек от курения. В самодельной анкете мальчиков спрашивали, нравятся ли им курящие женщины, но по нескольким градациям: просто девушка, твоя девушка, твоя сестра, твоя мать, твоя жена. Оказалось, что просто «курящая девушка» вызывала у парней положительные эмоции: она своя, с ней проще. Но чем ближе вопрос подходил к их личной жизни, тем отрицательнее становились оценки. После оглашения этих данных многие девочки в той школе от сигарет отказались.
Исследования показывают, что отношение подростка к курению сильно зависит от его положения в групповой иерархии и специфических ценностей этой иерархии. В каждом школьном классе есть свои «главные» девочки, «главные» мальчики, середняки обоего пола, низкостатусные ученики, возмутители спокойствия и одиночки. Так вот, отношение отдельно взятого ученика к курению зависит от того, а) какой смысл оно имеет для каждой из первых трех групп и б) как именно данный мальчик хочет себя маркировать, к какой группе он стремится принадлежать (Kirkland, Greaves, Devichaud, 2004). Без учета этих и многих других конкретных обстоятельств антиникотиновая пропаганда – пустая трата времени и денег.
Обсуждая особенности мужского и женского пьянства,чаще всего говорят о биологических различиях и о том, что алкоголь приносит женскому организму больше вреда (более быстрое привыкание и т. д.), чем мужскому. Это верно, но многие социокультурные и мотивационные различия остаются при этом необъясненными (Holmila, Raitasalo, 2005; Brown, McGue, Maggs etal., 2008).
Интересное исследование было проведено на базе репрезентативной национальной выборки швейцарских подростков (7 088 школьников с 8‑го по 10‑й класс, средний возраст 14,6 лет). Исследователей интересовала связь между участием подростка в одноразовых рискованных выпивках (то, что мы называем «попойкой» или «пьянкой») и его полом, возрастом и относительным возрастным статусом (старшинство) в классе (Kuntscheetal., 2006). Выяснилось, что чаще всего в пьянках участвуют: а) мальчики, которые старше своих одноклассников (их иногда называют «переростками») или б) учащиеся старших классов. Чем выше средний возраст учеников данного класса, тем больше различий в частоте попоек между мальчикам и девочками (мальчики устраивают их чаще, чем девочки) и тем меньше сказывается влияние индивидуального старшинства в классе. Казалось бы, мелочь? Между тем из нее вытекают социально‑педагогические рекомендации: в младшем и среднем подростковом возрасте профилактика пьянства должна быть нацелена на то, чтобы воспрепятствовать подражанию старшим одноклассникам, а у старших подростков на первый план выходят специфически‑гендерные мотивы.
О своеобразной «проекции и трансляции полоролевых моделей поведения взрослых в подростковую субкультуру» московских старшеклассников пишет и В. С. Собкин (Собкин и др., 2005).
Много тонких гендерных различий существует и в употреблении наркотиков. Мальчиков привлекает прежде всего новый рискованный опыт, позволяющий проверить себя и войти в контакт с «крутыми» ребятами, тогда как у девочек один из самых распространенных мотивов начала токсикомании – стремление сбросить лишний вес. Юные американки употребляют в четыре раза больше диетических пилюль и таблеток, чем мальчики, а потом привыкают к ним. Кроме того, девочки гораздо чаще злоупотребляют лекарствами, отпускаемыми по рецепту. Они курят и пьют, чтобы восстановить уверенность в себе, снять стресс, улучшить настроение и т. д. Эти мотивы есть и у мальчиков, тем не менее структура мальчишеской мотивации иная.
Отвечая на вопрос о возможных мотивах приобщения к наркотикам, 14‑16‑летние питерские подростки указали, в числе прочих, любопытство (76 % мальчиков и 12,8 % девочек), подражание кумирам (56 и 5,1 %), подражание сверстникам (60,9 и 25,7 %). Заметная разница существует и по другим мотивам (Шабалина, 2004).
При всем гендерном сближении мальчики не только употребляют наркотики чаще девочек, но и значительно чаще пользуются тяжелыми, наиболее опасными наркотиками. Так что уменьшение гендерной разницы не освобождает от обязанности изучать и учитывать ее.
Важный гендерный аспект имеет и самоубийство(см. Психология подростка, 2003. Гл. 17). Суицид и суицидальное воображение, мысли и настроения – одна из серьезнейших проблем подросткового и юношеского возраста. Согласно мировой статистике, мужчины совершают втрое меньше суицидных попыток, чем женщины, но втрое чаще реально кончают с собой. В этом есть и возрастные закономерности. Например, в США 15‑24‑летние мужчины кончают с собой в 4 раза чаще женщин, но суицидное поведение меняется с возрастом: до 9 лет суицидальные показатели у мальчиков и девочек одинаковы, в 10–14 лет мальчики убивают себя в два раза, в 15–19 лет в четыре, а в 20–24 года в шесть раз чаще девочек (WHO, 2000). По американским данным, в группе 15‑19‑летних соотношение мужских и женских самоубийств выглядит как 12,6 и 3,5 на 100 000 (National Center for Injury Prevention, 2007).
Новейшие лонгитюдные и популяционные исследования высвечивают, в том числе, гендерно‑специфические риски суицида. Особенно важны указания на связь повышенной ранимости мужчин с традиционной маскулинной идеологией, обязывающей мужчину всегда и везде быть первым (Moller‑Leimkuhler, 2003). Для России, где соотношение мужских и женских самоубийств выглядит как 38,8 % к 8 %, эта тема крайне актуальна.
Поучительны и подростковые суициды. Российские СМИ часто однозначно связывают подростковую «моду» на суициды с материальными трудностями или влиянием каких‑то молодежных субкультур вроде эмо. На самом деле вопрос значительно сложнее. Изучение, казалось бы, немотивированных или недостаточно мотивированных подростковых самоубийств не только проливает свет на природу мальчишеской импульсивности, но и помогает понять изменчивую систему юношеских ценностей.
В одном из исследований, входящих в состав финского национального лонгитюда, из 550 16‑летних подростков, которых обследовали с 8 лет, наличие суицидных мыслей или забот признали 14 % девочек и 7 % мальчиков (Souranderetal., 2001). Это коррелирует с сообщениями родителей и учителей о наличии у этих детей уже в 8‑летнем возрасте эмоциональных и поведенческих проблем, особенно антисоциального характера, и с депрессивными симптомами, о которых поведал сам 8‑летний ребенок. Хотя суицидные проявления 16‑летних связаны с проблемами интернализации и экстернализации эмоций и с низкой социальной (коммуникативной) компетентностью, лишь пятая часть этих детей обращалась за психотерапевтической помощью. В ходе десятилетнего исследования 2 348 18‑летних мальчиков (опрашивали не только самих мальчиков, но и их родителей и учителей) фиксировалась частота мыслей и действий по сознательному нанесению себе вреда. Выяснилось, что многие саморазрушительные мысли и действия 18‑летних можно предугадать уже по их самоотчетам о депрессивных настроениях в 8‑летнем возрасте. Но взрослые об этом не знали или не обращали внимания (Haavisto, Souranderetal., 2004).
Один из главнейших факторов мальчишеского (нездоровья, тесно связанный с традиционной маскулинной идеологией, – нежелание обращаться к врачу.Это большая проблема во всем мире.
Уже в конце 1990‑х годов американские ученые признали важнейшим фактором высокой заболеваемости 11‑18‑летних мальчиков их нежелание рассказывать кому‑то о своих проблемах, особенно сексуального характера. Среди переживших стресс подростков никому не сказали об этом 21 % мальчиков и 13 % девочек. Отсутствие социальной и эмоциональной поддержки способствует развитию более серьезных депрессивных расстройств. Соотношение диагностированного эмоционального расстройства в США у мальчиков и девочек выглядит как 4:1. Ретроспективное исследование 1 677 15‑19‑летних юношей в рамках National Survey of Adolescent Males подтвердило, что мальчики избегают показываться врачу, считая это «немужским» занятием и признаком слабости (Marcell et al., 2007). Особенно не любят они признаваться в наличии психологических и сексуальных трудностей. Это существенно повышает риск заражения ВИЧ и другими инфекциями, передаваемыми половым путем. С психологическими трудностями, даже если дело доходит до грани самоубийства, ситуация не лучше. «Настоящий мужчина» никому не жалуется, в слабостях не признается, у него все проходит и решается само собой…
По России подробной информации нет, специально здоровьем мальчиков никто особо не занимается, а о сексуальности открыто говорят только «развратные» СМИ, которые некоторые деятели рады были бы запретить, да не знают, как это сделать. Между тем, по словам главного психиатра РФ Т. Е. Дмитриевой, почти 40 % негодных к службе в армии по состоянию здоровья российских призывников отбраковываются по психиатрическим показателям, а 30 % солдат‑срочников, увольняемых из армии в течение первого‑второго года службы из‑за проблем со здоровьем, имеют психические заболевания (РИА Новости, 4 июня 2008).
Ни заботиться о своем здоровье, ни говорить о нем мальчиков не учат. Немногочисленные и нерепрезентативные исследования свидетельствуют, что девочки охотнее мальчиков рассказывают врачу о своих болезнях и недомоганиях, это не только облегчает им душу, но и способствует ранней диагностике. Например, при обследовании 50 подростков от 13 до 18 лет девочки жаловались на боли в сердце в 2,6 раза, мышечную слабость в 2 раза, повышенную утомляемость в 1,7 раза, сонливость в 2 раза чаще мальчиков (Булыгина, Гуляева, 2005). Может быть, у девочек и правда здоровье хуже, кто знает? Но когда юноши‑старшеклассники, солдаты‑новобранцы и даже юные хоккеисты то и дело неожиданно умирают во время совсем не экстремальных тренировок – сколько уже было таких трагедий! – только ли спортивные тренеры и офицеры в этом виноваты? Не скрывается ли за этим низкий уровень национальной культуры мужского здоровья, невинными жертвами которого становятся мальчики?
Подведем итоги.
1. Психофизиологические и социальные особенности мальчиков сказываются на состоянии их физического и психического здоровья. Мальчики и девочки не имеют в этом отношении абсолютных преимуществ друг перед другом, но у них есть свои специфические трудности и факторы риска.
2. Наиболее значительные трудности мальчиков отражены в таких психиатрических диагнозах, как синдром дефицита внимания и гиперактивности, дислексия, алекситимия и расстройства поведения. Выраженную гендерную специфику имеют также эмоциональные расстройства, тревожность, депрессия и суицидальное поведение.
3. Мальчики образуют группу повышенного риска по табакокурению, алкоголизму и наркозависимости.
4. Все типичные формы мальчишеского (не)здоровья имеют под собой какие‑то природные, биологические основы, но они также тесно связаны с особенностями мальчишеской культуры. Поэтому их профилактика и лечение могут быть только комплексными.
5. Резко отрицательное воздействие на состояние психического здоровья и благополучие современных мальчиков оказывает гегемонная маскулинность (традиционная маскулинная идеология), которая абсолютизирует различия мужского и женского, игнорирует индивидуальные особенности мальчиков и девочек, предписывает мальчикам заведомо нереалистические нормы поведения и препятствует осознанию и вербализации чувств и переживаний, от которых во многом зависит их здоровье и субъективное благополучие.
Глава 3. Сексуальность