Конструирование гендерной идентичности 4 страница

И наконец, как мужчины, так и женщины рассматривают женщину в целом и женское тело — в частности, скорее, как объект мужского сексуального влечения, чем как испытывающий сексуальное желание субъект (или активный фактор). Подобная объективизация, проявляющаяся в необычайно сильном подчеркивании женской привлекательности в

226

американской культуре, наряду с почти беспрерывной демонстрацией обнаженного или полуобнаженного женского тела в искусстве, рекламе и средствах массовой информации является по сути эротизацией неравенства полов и лишь противодействует воспеванию женской сексуальности, потому что подразумевает мужскую позицию в восприятии сексуальности женщины. Женщины воспринимаются с позиции андроцентризма, и при этом сами они склонны воспринимать себя подобным образом, а именно не в контексте своих собственных сексуальных желаний, но в границах своей способности стимулировать и удовлетворять сексуальные желания мужчин.

Не беда, что в американской культуре нет похожей традиции демонстрировать обнаженное или полуобнаженное мужское тело. Эта культура настолько основательно утвердила женщин и женскую наготу как объекты сексуального влечения мужчин, что, когда американцы видят изображение обнаженного или полуобнаженного мужского тела, они сразу же реагируют вполне определенно: это объект желания не гетеросексуальной женщины, а мужчины-гомосексуалиста. Подобное восприятие, в свою очередь, до такой степени усиливает их отвращение к гомосексуальности, что все завершается признанием демонстрации обнаженного мужского тела как истинной порнографии.

Как видно из вышесказанного, мужское господство и «овеществление» женщины настолько тщательно встроены даже в эти три «нормальных» и, по идее, вознаграждающихся аспекта гетеросексуального желания, что из этого следует: изнасилования во время свидания — достаточно частое явление, и не случайно. В конце концов, когда мужчина воспринимает реальность через линзы андроцентризма и гендерной поляризации, он считает нормальным и естественным добиваться секса, даже если женщина немного сопротивляется. При этом женщина считает невозможным и проблематичным для себя утвердить свое нежелание секса настолько мощно и убедительно, чтобы у мужчины не было иного выхода как остановиться, когда он собирается применить или уже использует силу. Впрочем, теперь напористое сексуальное поведение стало преимущественно нормой для мужчин, а нормой женского сексуального поведения стало сопротивление мужскому напору; причем, она не должна устраивать сцен или вести себя невежливо. В свете этого, многие мужчины, совершающие сексуальное насилие во время свидания, вовсе не считают совершенный ими половой акт изнасилованием²³.

227

Распространенность изнасилования на свиданиях не удивляет, учитывая, сколько мужчин и женщин носят гендерные линзы. Тогда не должно быть удивительным и то, как много мужчин находят насилие против женщин таким сексуально возбуждающим и до такой степени утверждающим их маскулинность (или то и другое одновременно), что они сами обращаются с женщинами грубо или наблюдают за другими в жестоких сценах порнографической продукции.

Отвращение к гомосексуальности

Следующая тема для рассмотрения — два взаимосвязанных феномена: почему американцы в большинстве своем склонны считать гомосексуальное влечение отвратительным и почему эта неприязнь к гомосексуальности, видимо, более распространена среди мужчин, чем среди женщин²⁴. Мои собственные размышления об этом явлении фрагментарно разбросаны в этой и предыдущей главах. Поэтому позвольте собрать вместе все детали анализа, относящиеся к восприятию реальности сквозь андроцентричные и гендерно-поля-ризующие линзы.

На протяжении почти всего XX века, в основном, в психиатрии и культуре, гомосексуальность и гетеросексуаль-ность характеризовались как взаимно исключающие сексуальные ориентации; гетеросексуальность определялась как обязательное условие психологической нормальности, а гомосексуальность — как доказательство наличия психопатологии. До XX века гомосексуальность истолковывалась преимущественно в смысле полового акта, не направленного на продолжение рода, а не в контексте постоянной, неизменной индивидуальной особенности. Это отнюдь не значило, что общество, заботящееся о потомстве, сердечно приветствовало гомосексуализм, однако эта тема никогда не была главной для самовосприятия мужчины или женщины.

Однако, в наше время гомосексуальность рассматривается как центральный фактор самоопределения мужчины или женщины. Гендерно-поляризованная личность предрасположена полное соответствие культурным гендерным сценариям считать нормальным и естественным, а все отклонения от культурных гендерных сценариев склонна считать чуждыми и сомнительными. В частности, гендерно-поляризованная личность склонна считать гомосексуальные девиации особенно сомнительными, независимо от того, о ком идет речь — о себе или о других. Беспокойство по поводу гомосексуальности

228

обостряется под влиянием гендерно-поляризующего понятия «настоящий мужчина» и «настоящая женщина», в противоположность понятию «биологический мужчина» и «биологическая женщина». Идея о настоящих женщинах и мужчинах вынуждает мужчин и женщин чувствовать себя так, словно они находятся в разреженной атмосфере, требующей особой осторожности из-за опасности риска выглядеть ненастоящими мужчинами и женщинами.

Взаимодействие этих различных граней гендерной поляризации в психике индивидуума приводит в результате к тому, что гомосексуальность приобретает характер основной угрозы статусу мужчины или женщины. Более конкретно, гендерно-поляризующие представления о настоящем мужчине и настоящей женщине взаимодействуют с гендерно-поляризую-щим толкованием гомосексуальности как неизменной индивидуальной патологии. В результате, даже единичный гомосексуальный импульс превращается в необратимую угрозу нормальности. Не удивительно, что гендерно-поляризован-ные мужчины и женщины склонны подавлять в себе любые импульсы, напоминающие о гомосексуальности и относиться к любым подобным импульсам, наблюдаемым у других, как к отвратительно неестественным.

Неприязнь к гомосексуальности захватывает мужчин в большей степени, чем женщин. В общем, женская сексуальность в андроцентричном обществе определяется с мужских позиций, поэтому лесбиянство само по себе оказывается практически невидимым явлением. Кроме того, культурное представление о «настоящем» мужчине заставляет мужчин чувствовать себя более небезопасно (по сравнению с женщинами). Они стараются соответствовать своему полу, поскольку данное культурное представление возлагает на мужчин нереалистичные требования: не только подавлять в себе любой человеческий импульс, содержащий хотя бы малейший намек на женственность, но также достичь такого влияния и власти в своем сообществе, которые обеспечат ему значительные отличия от женщин и других — «ненастоящих» мужчин.

Более высокий уровень гендерной небезопасности (gender insecurity) (сомнений в своем гендерном соответствии. — Прим. ред.) у мужчин способствует тому, что им приходится утверждать свою мужественность с гораздо большими эмоциональными затратами, чем женщинам утверждать свою женственность. Кроме того, сомнение в своем гендерном соответствие предрасполагает мужчин прибегать к двум деструктивным видам формирования маскулинности, напрямую

229

связанным с гомосексуальностью. Во-первых, им приходится подавлять в себе фактически все несвойственные для гендер-но-конвенциальных (cross-gender) мужчин побуждения, включая желание физического контакта со своими отцами или своими сыновьями. Единственное исключение из набора табуированного поведения составляют действия в контекстах, четко определенных культурой как бесспорно маскулинные (корректно или некорректно определенные — другой вопрос). Самый простой пример — тесный физический контакт между мужчинами на футбольном поле. Во-вторых, сомнение в своем гендерном соответствие побуждает мужчин воспринимать себя в рамках своих «природных» отличий как от женщин, так и от гомосексуальных мужчин. В некоторых случаях это психологическое отмежевание от всего женственного как от «другого» смягчает тревогу мужчин по поводу адекватности своей маскулинности. Однако, в крайних случаях требуются более деструктивные формы выстраивания защитной маскулинности, например, в случаях женского превосходства и покушений со стороны гомосексуалиста.

В целом, для американских мужчин отвращение к гомосексуальности, как к собственной, так и чужой, является следствием их гендерно-поляризующего представления о нормальности гетеросексуальное™ и патологичное™ гомосексуальности. Оно также обусловлено психологически-защитной потребностью использовать свои осознаваемые отличия от мужчин-гомосексуалов, чтобы противостоять собственной уязвимости в отношении того, достаточно ли они маскулин-ны. Из сказанного не следует, тем не менее, что отвращение к гомосексуальности лучше толковать как психологическую проблему, чем как проблему культурную. Совсем наоборот. Даже преступники, повинные в насилии на почве ненависти к гомосексуалистам, вымещают свою агрессию и фрустрацию на гомосексуалистах и лесбиянках именно потому, что в американской культуре эти группы людей изначально принадлежат к «другим». Это очень похоже на то, как евреи в нацистской Германии были определены как «другие».

Формирование гендерного нонконформиста (gender nonconformist)

Давайте вернемся от формирования индивидуальности гендерных конформистов к формированию индивидуальности гендерных нонконформистов. В последнюю категорию

230

входят все те люди, кто в своей жизни всерьез отвергают анд-роцентричное, гендерно-поляризующее и биологически эс-сенциалистское представления о настоящем мужчине и настоящей женщине. Иными словами, все те люди, которым в конце девятнадцатого века и в начале двадцатого приписали бы наличие сексуальной инверсии: гомосексуалисты, лесбиянки, бисексуалы (испытывающие сексуальное влечение к лицам обоих полов. — Прим. пер.), транссексуалы (лица, стремящиеся изменить свой пол. — Прим. пер.) и дети с «нарушениями гендерного поведения» (gender-disordered) к которым продолжают относиться как к случаям патологии даже после того, как концепция сексуальной инверсии вышла из моды. В эту категорию также входят феминисты обоих полов, активно конфронтирующие с предлагаемыми культурой гендерными жизненными сценариями. Сюда же входят и относительные традиционалисты —женщины и мужчины, ставшие гендерными нонконформистами только потому, что пересмотрели некоторый важный аспект мужского или женского жизненного сценария. Например, это женщины, жертвующие браком и детьми ради карьеры, или мужчины, предпочитающие семью карьерному росту.

И хотя все эти различные группы нонконформистов вроде бы и не образуют однородную категорию, тем не менее, их сближают две взаимосвязанные особенности, намного более важные для обсуждения, чем любое из отличий. Всем своим существованием эти гендерные нонкорформисты бросают вызов предполагаемой в культуре естественной связи между полом тела и гендером психики. А так как они не оправдывают культурных ожиданий в отношении гендерно — соответствующих жизненных сценариев, они должны найти свой путь создания конкурентоспособной индивидуальности в обществе, которое упорно отказывает им к какой бы то ни было легитимности.

Начиная с конца девятнадцатого века, большинство дискуссий о нездоровой группе гендерных нонконформистов сводилось к двум вопросам о причинах и методах лечения болезни. Основное предположение о причине болезни всегда было неизменным: что-то не сработало на уровне биологии или в жизненном опыте этих людей, и это что ^— то надо исправить.

Кроме того, что гендерных нонконформистов считали больными, сам вопрос: «Что же не сработало?» — несет в себе еще более глубокое допущение: гомогенность в границах каждого пола естественна, а разнообразие неестественно. Это

231

более глубокое допущение легко выявляется даже в дискуссиях, в ходе которых гендерный нонконформизм не называется патологическим проявлением, а лишь предполагается, что психические последствия у немаскулинных мужчин, у нефемининных женщин и у негетеросексуальных мужчин или женщин требует причинно-следственных объяснений. И снова здесь допускается, что все «согласования» между полом тела и гендером психики являются естественными, а любое «рассогласование» ^— неестественным.

Однако, как мне представляется, слишком уж много этих «рассогласований» просматривается всегда и повсюду, чтобы можно было помышлять о полной естественности. Все эти так называемые рассогласования лишь показывают, что сущность человеческого гендера и сексуальности не является заранее предрешенной на уровне индивидуума или культуры, благодаря только природе или только воспитанию; скорее, и на уровне индивидуума, и на уровне культуры они представляют собой последствия взаимодействия между биологией и историей. И благодаря этому взаимодействию, потенциальный разброс многообразия огромен в разных культурах и у разных мужчин и женщин в одной и той же культуре²⁵.

Лучшая аналогия — пищевые предпочтения. Люди рождаются с основной потребностью — потребностью в еде, а также со всеобщей способностью есть какую-то характерную пищу, считающуюся пригодной для употребления, в определенное время и в определенном месте. На уровне культуры этот естественный навык вступает во взаимодействие со многими вариантами: что пригодно для еды, а что — нет; что имеется в наличии, а что отсутствует; также — с большим разнообразием прочих исторических факторов. В итоге мы имеем дело с огромным разбросом пищевых предпочтений, характерных для разных культур. На индивидуальном уровне тот же самый навык взаимодействует с индивидуальными различиями личного опыта человека, а также с рядом возможных индивидуальных различий в биологии вкуса. В результате, получается огромное разнообразие пищевых предпочтений у разных людей в пределах одной и той же культуры.

Эта биоисторическая модель человеческих пищевых предпочтений имеет много общего со сферой гендера и сексуальности. Однако решающее значение в данном случае имеет то, что данная модель переворачивает обычное представление о том, каковы ожидаемые соотношения между полом тела и гендером психики. В частности, она наводит на мысль не о гендерной поляризации между мужчинами и женщинами, а о

232

богатстве и разнообразии как среди разных культур, так и среди мужчин и женщин внутри одной и той же культуры.

Данная мысль меняет столь многие представления, что исчезает необходимость в психологическом вопросе, спровоцированном фактом существования гендерных нонконформистов в американском обществе: «Что не сработало?», или даже «Почему они существуют?». Все сработало так, как надо, и они существуют, в том варианте или в ином, потому что гендерное разнообразие — естественное явление.

К психологическим вопросам в связи с существованием гендерных нонконформистов вернее отнести следующее. Во-первых, если гендерное разнообразие является нормой для человечества, тогда почему так много людей в Соединенных Штатах считают своей обязанностью формировать себя не только в духе исключительной гетеросексуальное™, но также и маскулинности (в случае мужчин) или фемининности (в случае женщин)? И, во-вторых, каким образом гендерным нонконформистам удается формировать жизнеспособные индивидуальности в обществе, которое так настойчиво отказывает им даже в требовании считаться психологически нормальными?

Первый вопрос звучал раньше в этой же главе. Для рассмотрения второго вопроса будет полезным обратиться к истории развития мужской гомосексуальной идентичности и женской лесбийской идентичности на протяжении XX столетия. Я выделяю именно эту группу по той причине, что недавний опыт жизни этих людей в гомофобном и гетеросексист-ском мире — подобно евреям, живущим в антисемитском мире — выдвигает на первый план необходимость для каждой группы «других» смотреть преимущественно на линзы преобладающей культуры, а не сквозь них, и тем самым развивать у себя противоположное сознание. Иначе говоря, существование в качестве «других» выдвигает для них на первый план необходимость четко сформулировать позицию, в которой будет оспариваться мнение о них со стороны преобладающей культуры. Более того, эта позиция будет подвергать сомнению саму объективность преобладающей точки зрения.

В отличие от евреев, имеющих давнюю историю и свод традиций, которым они могут следовать и сегодня, защищая своих детей от влияния антисемитских линз доминирующей культуры, лесбиянки и геи в целом вынуждены развивать свое чувство инаковости, не имея подобной психологической защиты против культурной стигматизации гомосексуальности. Возможно, ничего нельзя сделать в плане изоляции в детстве

233

геев и лесбиянок, которые почти неизбежно вырастают в семьях, не принадлежащих к стигматизированному меньшинству и не разделяющих их положения в качестве членов данной группы. Но кое-что можно сделать, и уже делается для поддержки будущих поколений лесбиянок и геев: формулируется традиция утверждения ценности и достоинства их отличий от доминирующих групп²⁶.

До Второй мировой войны даже большие города в Соединенных Штатах все еще не имели стабильных и открытых для доступа гомосексуальных сообществ. Отсюда следовало, что большинство геев и лесбиянок открывали свои гомосексуальные побуждения в обстановке секретности, не имея возможности поделиться с себе подобными. И хотя в их случае особое взаимодействие биологии и личного опыта оказывалось явно недостаточным для формирования у них традиционной гендерной психики, интернализация гендерных линз была, безусловно, достаточной, чтобы их пробуждающаяся гендерная неконформность казалась им самим нездоровой.

Их состояние обострялось, когда они обращались в местную библиотеку или психотерапевту за разъяснениями или помощью. В библиотеке они могли отыскать романы такого сорта, как Родник одиночества (1928) Рэдклиффа Холла, где лесбиянка описывалась как несчастная «причуда творения... отвратительно увечная и отталкивающая... порочная в своих побуждениях», «наказанье Божье» (цит. по: Faderman 1981, р. 321) — следовательно, достойная скорее жалости, чем презрения. У психотерапевта они могли получить все мыслимые виды лечения, нацеленные на спасение от гомосексуального влечения, включая психоанализ, гипноз, «коррекционную терапию», гормональную терапию, лекарственную шоковую терапию, электрошоковую терапию, аверсивную терапию (от лат. Aversio — отвращение. — Прим. пер.), кастрацию, гистерэктомию (удаление матки — Прим. пер.) и даже лоботомию (операция на мозге. — Прим. пер.)²¹.

Почти каждому гомосексуалисту и лесбиянке в Соединенных Штатах приходилось в обстановке социальной изоляции и на фоне постоянных мыслей о болезни в одиночку справляться с огромной проблемой формирования своей жизнеспособной идентичности во враждебной культуре; им приходилось изощряться, чтобы избегать навешивания ярлыков; без чьей-либо помощи со стороны, без социальной или идеологической поддержки своей гендерной неконформности. Некоторым из них, безусловно, удалось создать удовлетворяющую

234

идентичность и удовлетворяющую жизнь, невзирая на особенность ситуации. Например, «выкинуть из головы» свою гомосексуальность и организовать свою жизнь в соответствии с другими личными приоритетами; найти (или образовать), как это делают некоторые лесбиянки, группы поддержки для незамужних женщин-профессионалок, где есть возможность выяснять и обсуждать многие аспекты их отличий от превалирующей культуры. Тем не менее, большинство тогдашних геев и лесбиянок в ситуации самоизоляции или патологизации гомосексуальности со стороны большей части общества попадали в ситуацию серьезного риска, связанную с самооценкой себя как человека с врожденной патологией; это было куда серьезнее, чем восприятие окружающих. В самых тяжелых случаях подобное самовосприятие приводило к самоубийствам; во многих случаях предпринимались тщетные попытки снова и снова прилагать усилия для изменений себя при помощи лекарств или психотерапии.

Опасность, связанная с созданием идентичности в условиях отсутствия социальной и идеологической поддержки, заметно снизилась не только благодаря накопленному до Второй мировой войны опыту лесбиянок и геев, но также благодаря тем, кого мы сегодня называем транссексуалами. Смотря на мир сквозь линзы доминирующей культуры, эти гендерные нонконформисты — мужчины и женщины — испытывают такие страдания из-за несоответствия между своим телесным полом и гендером своей психики, что убеждают себя в том, что они являются совершенно «нормальными» мужчинами и женщинами, но только случайно оказались в ловушке тела другого пола. Поэтому транссексуалы добиваются смены своего физического пола, которая проводится поэтапно через серии хирургических операций.

Хотя мои убеждения могут показаться в современном научном сообществе невразумительными, моя гипотеза состоит в следующем. В случае транссексуализма мы имеем дело с относительно редким явлением, когда люди доносят до зрелого возраста ошибочный и неверный с позиции биологии урок, который американские родители преподают своим детям в раннем возрасте — урок о том, кто такие мужчины и женщины. Причина, по которой одни только транссексуалисты упорно придерживаются этого «небиоло-гичного» урока, состоит в том, что он обеспечивает им жизнеспособный и эффективный путь формирования идентичности, согласующейся с культурным определением мужчин и женщин.

235

Каковы бы ни были причины, фактически транссексуал входит в жизнь с крайне нонконформистскими предпочтениями в выборе рода занятий, товарищей по играм, одежды, и т.д. Но затем получает ошибочное родительское научение, которое проходят почти все дети о том, что определенному полу соответствуют определенные культурные признаки (поведение, черты характера, определенные эмоции, профессиональные преференции. — Прим.ред). Вырастая, транссексуалы приписывают себе «неверные» индикаторы пола и уже не расстаются с ними до самой зрелости. И как иронично это ни звучит, такая линия поведения обеспечивает транссексуалу жизнеспособную идентичность «настоящей» женщины или «настоящего» мужчины.

Общественная изоляция гомосексуалистов и лесбиянок в американском обществе закончилась в ходе Второй мировой войны, когда огромное количество молодых людей уходили из семей и начинали жить вместе в однополом сообществе в вооруженных силах или в городских пансионах (до тех пор, пока семьи могли оплачивать их проживание). Знакомясь друг с другом, гомосексуалисты и лесбиянки начали организовывать нечто вроде своих общественных организаций (бары, газеты, команды для игры в софтбол, церкви, стиль одежды), обеспечивающих активную общественную жизнь отдельно от доминирующей культуры. Действуя так, они превращались из скопления отдельных лесбиянок и геев в динамичную и взаимосвязанную субкультуру, или сообщество лесбиянок и геев.

Хотя этго сообщество не сразу стало оспаривать отношение доминирующей культуры к гомосексуальности как болезни (несмотря на нанесение тем самым урона и сообществу в целюм, и отдельным индивидам), эти гендерные нонконформисты не были вынуждены справляться со своей инаковост-ью в полной изоляции. Теперь у них было нечто вроде «до!ма» или «семьи», где они могли чувствовать себя среди других совершенно естественно и где могли развить психологическую идентичность скорее как члена группы с сексуальными отклонениями, чем изолированного и патологического индивидуума.

Такая 1идентификация с группой лиц с сексуальными отклонениями приобрела новое звучание в 1970-х и 1980-х гг., когда гомюсексуальная субкультура стремительно стартовала как движение за права гомосексуалистов, конституциональная база юоторого стремительно возрастала не просто благодаря общестгвенной поддержке их гендерной неконформности,

236

_но в равной степени благодаря политической и идеологической поддержке. Тому способствовало множество исторических факторов, включая ранее сформированное движение негров и женщин за свои права и движение против войны во Вьетнаме. Один исторический момент чаще всего отмечается как дата рождения движения гомосексуалистов за права человека — 27 июня 1969 года, пятница. В этот день полицейские совершили налет на бар для геев в Гринвич Виллидже (район Нью-Йорка), затем ставший центром многодневного бунта, в связи с чем эта дата стала рассматриваться как начало политического сопротивления гомосексуалистов против гетеросек-сизма доминирующей культуры.

Бар назывался Stonewall Inn. После Стоунволла лесбиянки и гомосексуалисты очень быстро смогли сформировать тот тип оппозиционного сознания, который необходим группе «других», если она когда-нибудь захочет выработать жизнестойкую идентичность. Для лесбиянок и геев было характерно то, что они конструировали свою политизированную сексуальную идентичность, в чем просматривался не только их протест против смысла, вкладываемого доминируюшей культурой в понятия «гомосексуалист» и «лесбиянка», но также отрицание самой нейтральности данной культуры. В моем представлении эти два аспекта протеста гомосексуалистов и лесбиянок соответствуют двум более или менее хронологически последовательным ступеням внутри самого движения за права геев: сначала акцентируется чувство собственного достоинства геев, а затем придается особое значение перспективам гомосексуальности. Использование родового понятия man (в перев. с англ. — человек), включающего и мужчину, и женщину, так же как родового понятия gay (в перев. с англ. — веселый или «такой же хороший (достойный) как ты» good as you), включающего лесбиянок, бисексуалов, гомосексуалистов, носит андроцентричный характер. По этой причине я, по возможности, избегаю употреблять слово «гей», за исключением тех случаев, когда не найти подходящей альтернативы. Термин квир {queer — в переводе с англ. — странный, чудаковатый, сомнительный, подозрительный, гомосексуальный. — Прим. пер.), предложенный недавно некоторыми активистами движения (как свободный от андроцен-тричного контекста — Прим. пер.), не получил широкого распространения. К тому же он не вписывается во фразы, связанные с историей и содержащие термин «гей» — gay rights (права гомосексуалистов) и gay pride (чувство собственного достоинства гомосексуалистов).

237

При том, что движение за права гомосексуалистов всегда включало сопротивление формально установленной политике дискриминации гомосексуалистов и лесбиянок, это сопротивление вначале было в большей степени связано с идеей чувства собственного достоинства гомосексуалистов. В то время гомосексуалисты и лесбиянки боролись не только за гражданские права, как притесняемое меньшинство, но также и против клейма патологии, из-за которого им так долго не удавалось формирование позитивной самооценки. Поэтому они сочли необходимым выйти из тени (совершить coming out — открыть свою сексуальную ориентацию, выйти из клозета — употребляемые специфические термины. — Прим. ред.) и открыто идентифицировать себя как геев или лесбиянок. В частности, в лесбийско-феминистском сообществе это гордое самоопределение имело несколько больший вес в связи с заявлением о том, что только лесбиянки — феминистки, полностью посвятившие себя делу освобождения женщин, на все сто процентов будут отдавать свои силы проблемам женщин. Гетеросексуальные феминистки заявили, что будут распределять свои усилия между проблемами мужчин и проблемами женщин.

В движении за права гомосексуалистов случались серьезные политические конфликты, и это вызывало столкновения между гомосексуалистами и лесбиянками, а также размежевание между гомосексуалистами и лесбиянками, с одной стороны, и бисексуалами — с другой. Эти конфликты настолько сгладились на фоне консерватизма администрации Рейгана, эпидемии СПИДа и подъема уровня жестокости и насилия против гомосексуалистов в Соединенных Штатах, что к началу 1990-х гг. упомянутые группы снова уверенно продекларировали свою идентичность и единство. Появились новые группы и ассоциации, а также новая область академических исследований, посвященных лесбиянкам, гомосексуалистам и бисексуалам. Ученые этого направления стремятся приоткрыть скрытую предысторию формирования лесбийского, гомосексуального и бисексуального прошлого; анализировать конструирование всех форм человеческой сексуальности, включая традиционно неизучаемую форму исключительной гетеросексуальности. Эти исследователи стремятся также представить культурное требование исключительной гетеросексуальности как идеологическую и институционализированную конструкцию, а не изначальную по природе человеческую сексуальность. В основе этого нового академического направления лежит следующая исходная предпосылка: будучи

238

в течение длительного времени вытесненными на периферию доминирующей культурой, сексуальные меньшинства выработали особый путь, позволяющий им смотреть на линзы превалирующей культуры, чем сквозь них²⁸.

Подъем научного интереса к лесбиянкам, гомосексуалистам и бисексуалам — не единственный вызов со стороны гомосексуалистов по отношению к доминирующей культуре. В последние два десятилетия и по сей день данная тема находит свое отражение в многочисленных эссе, романах, поэзии, музыке, искусстве и других формах художественного творчества. Развивающаяся культурная традиция утверждения гомосексуальной идентичности важна для формирования индивидуальной идентичности в том смысле, что будущим поколениям лесбиянок, геев и бисексуалов больше не потребуется создавать свою гомосексуальную идентичность заново или в условиях гетеросексистской концептуальной схемы. В реальности большинству лесбиянок, геев и бисексуалов все еще придется взрослеть в семьях, где они с самого рождения будут получать метапослания гомофобического и гетеросексистского содержания. Но когда они захотят получить информацию об альтернативных видах гендерного поведения и сексуальности, богатая традиция самоутверждения окажется им весьма кстати. Может быть, когда-нибудь она составит конкуренцию еврейской традиции, необходимой еврейским детям, вырастающим в антисемитской культуре.