Воззрения Хакуина на коан и нэмбуцу 4 страница

Представьте множество лучей, исходящих из одного центрального источника света. Лучи бесчисленны, и, стоя на конце одного из них, мы не представляем, как соединить один луч с остальными. Здесь — вздымающаяся высоко гряда гор, там — гладь вод, простирающаяся до горизонта; как можем мы сделать море из гор, горы из моря, когда на конце одного луча видим лишь край моря или же окончание горной гряды? В дзэн существует лишь иррациональность, ею он живет и дышит. И так будет всегда. У рациональности нет путей к нему. Противоречие не даст нам сомкнуть глаз ночь напролет.

Необходимо двигаться вдоль луча абсурдности и своими глазами увидеть его источник. Увидев однажды источник света, мы уже знаем, как идти вдоль другого луча, в конце которого обнаружим совершенно другой ряд вещей. Большинство из нас стоит на периферии, стараясь обозреть целое. Это-то положение и стремится изменить мастер дзэн. Пребывая в средоточии вечной гармонии, он знает, к чему мы привязаны, в то время как мы, находясь на другом конце, остаемся смятенными, запутанными, совершенно не понимающими, как и куда идти. В противном случае — откуда черпает мастер свои бесчисленные абсурдности и нелепости, сохраняя невозмутимое спокойствие и полную удовлетворенность самим собой?

Однако все сказанное выше являет собой лишь попытку нашего пропитанного логикой ума вникнуть в смысл изречений мастера дзэн. Сами же мастера, вероятно, видят все в ином свете. Мастер может сказать, что нет периферии помимо центра, ибо центр есть периферия, а периферия — центр. Думать же, что существуют две отличные друг от друга вещи, рассуждать о странствии вдоль луча к источнику — значит исходить из ложного различения (парикалъ- па). «Когда одна собака лает на тень человека, десять тысяч собак сделают ее человеком», — так гласит китайская поговорка. «Помни о первом лае», — посоветует мастер.

Когда Ло-хань Жэня спросили о смысле прихода патриарха, он ответил вопросом:

— Что называешь ты «смыслом?»

— Разве в его приходе с Запада не было смысла?

— Это рождается на кончике твоего языка, — ответил мастер.

Возможно, все это коренится в нашем субъективном различении, основанном на ложном понятии реальности. Но, наш добрый мастер дзэн, без этой различающей способности — ложная она или истинная, — как можем мы постичь тебя? Мастер же есть мастер, потому что мы есть то, что мы есть. Различение должно где-то начинаться. И золотая пыль, как бы дорога она ни была сама по себе, попадая в глаз, ранит его. Следует держать глаз открытым и чистым, золотую же пыль использовать по ее назначению.

Рассмотрев все эти положения, предположения, выражения мастеров, что отвечу я сам, если придет ко мне некто с вопросом: «В чем смысл прихода Бодхидхармы с Запада?» Не будучи адептом дзэн, я не знаю, как ответить с позиций трансцендентализма дзэн, и ответ мой будет лишь ответом недалекого человека, ибо я скажу: «Неизбежно!» Где начинается это «неизбежно»? Никто не знает, где, как и почему; просто это так, а не иначе. «Обитающее нигде» приходит ниоткуда и возвращается в никуда.

Девять лет он сидел, и никто не знал его;

Унося башмак в руке, тихо домой ушел,

без церемоний.^[115]

Очерк третий

ДВА УЧЕБНИКА ДЗЭН: БИ-ЯНЬ-ЦЗИ И У-МЭНЬ-ГУАНЬ

I

БИ-ЯНЬ-ЦЗИ

Би-янь-цзи, или Би-янь-лу,* — одна из наиболее важных книг в традиции школы риндзай (линьи,зи), особенно в Японии. Она состоит из поэтических комментариев Сюэ-доу на сто «случаев»,^[116] взятых по большей части из истории мастеров дзэн, известной как Передана Светильника, с дополнительными замечаниями Юань-у. Сюэ-доу был великим мастером школы Юнь-мэня, его расцвет приходится на начало династии Сун (980—1052). Он отличался недюжинным литературным дарованием. Когда его поэтические комментарии были обнародованы, они были с восторгом встречены в литературных кругах того времени.

Юань-у (1063—1135) во время своего пребывания в столице Шу, отвечая пожеланиям своих учеников, использовал работу Сюэ-доу в своих беседах и проповедях о дзэн. Когда позднее, в период Чэн-хуа (1111—1118), он пришел к Лин-цзюаню Юаню в Цзяшань, что в Личжоу, его вновь попросили провести несколько бесед об этой книге. Записи, сделанные его учениками, составили отдельную книгу. Каждый случай предварялся вводными пояснениями и сопровождался замечаниями и критикой в духе дзэн. Эту судьбу разделили и стихи Сюэ-доу.

Юань-у был слишком равнодушен к этим записям своих бесед, сделанным его учениками, чтобы тратить время на их сопоставление и пересмотр, что привело к распространению этих заметок среди его последователей в достаточно незаконченном, не всегда внятном виде. Опасаясь, что в конце концов текст непоправимо исказится, Гуань-ю У-дан, один из учеников Юань-у, решил создать авторизованное editio princeps * ограничив таким образом возможные вариации на эту тему, порождаемые беспорядочным копированием. Книга появилась в напечатанном виде весной 1125 г., двадцать лет спустя после третьей лекции мастера о Би- янъ-и,зи. Ни издатель Гуань-ю У-дан, ни Пу-чжао, написавший предисловие, не упоминают о том, просматривал ли сам автор текст перед печатью.

Позднее Да-хуэй — пожалуй, самый блестящий и одаренный ученик Юань-у — сжег Би-янъ-и,зи_у видя, насколько мало помогает она истинному пониманию дзэн. Хотя нам не совсем ясно, что в действительности он предпринял, книга исчезла из обращения. И только двести лет спустя (в 1302 г.) Чжан Мин-юань из Ючжуна нашел удовлетворительный список Би-янь-и,зи в Чжэнду, в Шу. Он сопоставил его с другими копиями, хранящимися на юге, и в результате получился тот вариант, которым мы и располагаем.

Считается, что первым Би-янь-цзи привез из Китая Догэн, основатель секты сото в Японии, и случилось это на третий год периода Кароку (1227 г.), примерно за восемьдесят лет до издания Чжана. Когда последнее попало в Японию, точно неизвестно. Связь между китайскими и японскими мастерами в ту эпоху была довольно активной, и книга, возможно, была привезена одним из японских монахов, изучавшим буддизм в Китае. В начале пятнадцатого же столетия в Японии уже появилось собственное издание Би-янъ-цзи.

Порядок книги следующий: каждый случай предварен вводным замечанием Юань-у; изложение самого случая перемежается критическими комментариями; затем следует пояснение случая; вслед за ним идет поэтическая оценка или критический комментарий Сюэ-доу, также перемежающиеся замечаниями Юань-у; в заключение даны пояснения стихов.

Ниже приводится случай № 55.

II

СЛУЧАЙ № 55. ДАО-У И ЦЗЯНЬ-ЮАНЬ ПОСЕЩАЮТ СЕМЬЮ ДЛЯ ОПЛАКИВАНИЯ УМЕРШЕГО^[117]

Введение

[Совершенный мастер дзэн] безмятежно утверждает в себе всю полноту истины и свидетельствует ее

каждым движением; пробиваясь сквозь встречные потоки, он контролирует обстоятельства и смотрит прямо в тождественность вещей. Как кремень высекает искры, как вспыхивает молния, так и он мгновенно устраняет затруднения и неясности; ухватив тигра за голову, он не выпускает из рук и хвоста; он словно находится на каменистой вершине высотой в тысячу футов. Но не будем распространяться о подобных [достижениях мастера], посмотрим, располагает ли он доступным пониманию способом демонстрации истины ради пользы других. Вот случай, о котором нам следует поразмыслить.

Иллюстрирующий случай

Дао-у и Цзянь-юань пришли в дом, чтобы оплакать умершего. Цзянь-юань постучал по крышке гроба и сказал:

— Жив или мертв? (— Что ты говоришь? — Ну, ты отнюдь не жив. — Этот парень все еще бродит между двух путей.)

— Живой? Я не говорю тебе. Мертвый? Я не говорю тебе. (— Когда поет дракон, сгущается туман; когда раздается рев тигра, поднимается ветер. — Эта шляпа как раз впору этой голове. — О доброта бабушки!)

— Почему бы не сказать? (— Ложный путь! — Сомнений нет — допущен промах!)

— Я сказал, что не говорю тебе. (— Грязная вода льется прямо тебе на голову! — Первая стрела была легка, вторая же проникает глубже.)

По дороге к дому (— Довольно оживленно!) Цзянь-юань сказал:

— О мой мастер! Будьте добры, поведайте мне об этом. Если вы откажете мне, я ударю вас. (— Это уже что-то. — Редко встречаются мудрые, большинство из них глупы. — Тот, кто настолько переполнен бессмыслицей, отправляется в ад стремительней стрелы.)

— Что до ударов — пожалуйста, ударь, если это доставит тебе удовольствие; а что касается рассказов — мне нечего сказать тебе. (— Серьезные дела требуют повторения. — Он даже не догадывается, что его ограбили. — Нежность этого старика безгранична. — Первая идея все еще утверждается.)

Цзянь-юань ударил мастера. (— Отличная работа! — Скажи мне, какой прок бить его? — Иногда приходится страдать от несправедливого обращения.)

Позднее, когда Дао-у умер, Цзянь-юань отправился к Ши-шуану¹ и рассказал ему эту историю. (— Осознанно переступил. — Не знаю, было ли это правильным или нет. — Если же правильно, как чудесно!)

— Живой? Я не говорю тебе. Мертвый? Я не говорю тебе! (— Как освежающе! — Некоторых привлекает и повседневная еда!)

— Почему не сказать мне? (— Те же слова, нет разницы и в смыслах. — Скажи мне, разве это не тот же самый вопрос, что и первый?)

— Я сказал, что не говорю тебе, — сказал Ши- шуан. (— Над нами — небеса, под нами — земля! — Когда волны плещутся вокруг Цаоци, сколько смертных тонет на суше!)

Это мгновенно пробудило Цзянь-юаня к пониманию. (— Ох уж этот недальновидный парень! — Меня-то не обманешь!)

Однажды Цзянь-юань вошел в Зал Дхармы с лопатой и прошелся взад и вперед, с запада на восток, с востока на запад. (— Воскресший мертвец! — Хорошо! Это представление разыгрывается ради прежнего мастера! — Не спрашивай о других. — Смотри, как опозорил себя этот парень!)

— Что ты делаешь? — обратился к нему Ши-шуан. (— Слепо следуя по стопам другого!)

— Ищу святые кости моего прежнего мастера. (— Слишком поздно, это все равно что тащиться с мешком лекарств за катафалком. — Он пропустил первый шаг — это слишком плохо. — Что ты говоришь?)

— Гигантские волны катятся повсюду, вдали и вблизи; вспененные моря затопляют небо; какие же святые кости прежнего мастера должен искать ты здесь? — спросил Ши-шуан. (— Что до этого, пусть посмотрит другой мастер. — Что толку следовать толпе?)

В этом месте Сюэ-доу замечает:

— Какая жалость! Какая жалость! (— Слишком поздно. — Это все равно что натягивать тетиву, когда разбойник уже убежал. Лучше уж похоронить его в той же могиле.)

Цзянь-юань сказал:

— Следует быть благодарным как раз за этот миг. (— Скажи теперь, к чему все это сводится, в конце концов? — Что покойный мастер говорил тебе прежде? — Этот парень никогда — ни в начале, ни в конце — не знал, как освободить себя.)

Монах Фу из Тайюаня замечает:

— Святые кости прежнего мастера все еще здесь. (— О мои ученики, видите ли вы их? — Это как разрыв молнии. — Эти сандалии так сношены! — В общем, это чего-то стоит.)

Комментарии

Дао-у и Цзянь-юань как-то отправились навестить одну семью, чтобы оплакать умершего. Цзянь-юань постучал по гробу и сказал:

— Живой? Или мертвый?

— Живой? Я не говорю тебе. Мертвый? Я не говорю тебе, — ответил Дао-у.

Поняв смысл этого замечания, вы будете знать, куда вам назначено идти. Именно здесь и нигде больше лежит ключ, который избавит вас от уз рождения и смерти. Вы еще не раздобыли его? Тогда можете соскользнуть с пути на каждом повороте. Смотрите, как усердны были эти жившие в старину ученики дзэн! Шли они или стояли, сидели или лежали, мысли их постоянно были сосредоточены на одном предмете. Как только пришли они в дом скорби, Цзянь-юань, не теряя времени, стучит по гробу, обращаясь к Дао-у: «Живой? Или мертвый?» Дао-у не медлит с ответом: «Живой? Я не говорю тебе! Мертвый? Я не говорю тебе!» В тот же миг Цзянь-юань упускает буквальный смысл слов мастера, что вызывает следующий вопрос: «Почему не скажете мне?» — «Я сказал, я не говорю тебе!» Сколько доброты было в его сердце! Одна ошибка следует за другой.

Цзянь-юань еще не пришел «к самому себе». На полпути к дому он снова обращается к мастеру со словами: «О мастер, прошу, расскажите мне об этом. Если вы откажете, я ударю вас». Этот парень не знает сути. Это история доброты, не встретившей благодарности. Но Дао-у, добрый, как родная бабушка, исполненный нежности, отвечает: «Что до битья — бей, если это доставит тебе удовольствие; что же касается слов — мне нечего сказать тебе!»

В ответ Цзянь-юань ударил мастера. Это не было удачным ходом, и все же, можно сказать, что он выиграл у мастера одно очко. Дао-у от всего сердца делал все возможное для просветления своего ученика. И все же в тот момент ученику не удалось ухватить смысл. Получив удар от Цзянь-юаня, Дао-у говорит: «Тебе лучше оставить монастырь на какое-то время. Если старший монах узнает об этой истории, у тебя могут быть неприятности».

Цзянь-юань незаметно покинул монастырь. Сколько доброты было у Дао-у! Позднее, придя в один небольшой храм, Цзянь-юаню довелось слушать, как один из братьев-мирян читал Каннон сутру. Услышав слова: «Тем, кому суждено было спастись в образе бхиккху (монаха), Каннон проповедовал в форме бхиккху», — он мгновенно пришел к реализации.

Тогда он сказал себе: «Я и в самом деле ошибался, я не понимал тогда моего мастера. Это не имеет отношения к словам».

Один древний мастер заметил: «Даже исключительно мудрые спотыкаются о слова». Некоторые пытаются умом постичь смысл позиции Дао-у. Они говорят, что, отказываясь говорить о происшедшем, он уже сказал нечто. Мастер совершает «сальто через спину», чтобы увести в сторону, вызвать чувство смятения. Если таким должно быть толкование, то хочется спросить, когда же насладимся мы покоем сознания? Только ступая по твердой почве реальности, мы знаем, что расстояние, отделяющее нас от истины, не превышает ширины волоса.

Вспомним, что, когда семь мудрых женщин Индии пришли в Лес Смерти, одна из них спросила, указав на труп: «Мертвое тело здесь, но где личность?» Старейшая воскликнула: «Что? Что?» После чего все они, как сказано, пришли к анутпаттикадхармак- шанти — к осознанию истины, заключающейся в том, что все вещи изначально суть нерожденные. Как много подобных им встречаем мы в наши дни? Быть может, одного на тысячу или на десять тысяч.

Цзянь-юань затем отправился к Ши-шуану и просил просветить его в том деле, о котором говорилось выше. Но Ши-шуан лишь повторил слова Дао-у: «Живой? Я не говорю тебе! Мертвый? Я не говорю тебе!» Когда же Цзянь-юань возмутился: «Почему вы не говорите мне?» — Ши-шуан ответил тем же: «Я сказал: я не говорю тебе!» Это-то и открыло сознание Цзянь-юаня.

Однажды Цзянь-юань вошел в Зал Дхармы с лопатой и стал прохаживаться взад-вперед. Его намерением было попасть на глаза мастеру, который, как и ожидалось, потребовал объяснений: «Что это ты делаешь?» Цзянь-юань ответил: «Ищу святые кости моего прежнего мастера!» Ши-шуан, стараясь выбить опору из-под ног Цзинь-юаня, заметил: «Гигантские волны катятся повсюду, вдали и вблизи, белые вспененные моря затопляют небо; что это за святые кости своего мастера ищешь ты здесь?»

Цзянь-юань уже высказал свое намерение искать кости прежнего мастера, так что же имел в виду Ши-шуан, высказывая свои соображения? Если вы понимаете, что заключают в себе слова «Живой? Я не говорю тебе! Мертвый? Я не говорю тебе!» — вы поймете, что с начала и до конца этой истории сердце и душа Ши-шуана открыты вашим взорам. Но как только вы начинаете рассуждать об этом, колебаться, размышлять, суть ускользает от вас.

Ответ Цзянь-юаня — «Это тот самый миг, за который следует быть благодарным» — показывает, насколько его настоящая позиция отлична от прежней, когда он был так невежествен. Череп Дао-у сияет как золото; если же ударить по нему — поет, как медный котел. Замечание Сюэ-доу — «Какая жалость! Какая жалость!» — имеет два значения, в то время как утверждение Тай-юаня — «Священные кости прежнего мастера все еще здесь!» — попадает прямо в цель.

Чтобы собрать все это в единое целое и представить вашим взорам, скажите мне теперь, каково наисущественнейшее место в этой истории? И где то место, в котором вам следует преисполниться благодарности? Не известна ли вам поговорка «Сумеешь пробиться через одно препятствие, пройдешь через тысячу и даже десять тысяч»? Если вы счастливо миновали то место, где Дао-у говорит: «Я сказал: я не говорю тебе!» — вы в состоянии заткнуть рот любому болтуну в этом мире. Если же вы не можете пройти через это и выбраться наружу, уединитесь в своей комнате и напряженно работайте, чтобы проникнуть в истину дзэн. Не теряйте времени в праздности и ничегонеделании.