Когда управление собственной психоэнергетикой превращается в магию*? 2 страница
С самого начала этой книги мне хотелось бы задать верную тональность. Те, кто читал мои преды-дущие работы, знают мое пристрастие к сложным терминам и академической манере изложения. Я даже несколько раз пояснял свою позицию приблизительно так: время романтизма и идеалистиче-ского энтузиазма (которые питали Карлоса Кастанеду) прошло, наступила эпоха исследования, 11 восстановления пробелов, наведения порядка в новом языке описания, уточнения методологиче-ской позиции и иных скучных вещей. Я говорил о насущной, прагматической необходимости от-делить Миф от Пути (Метода) Знания новых областей восприятия, страшные и удивительные “сказки о Силе” от инструкций и последовательных разъяснений. Все это так.
Но жизнь, которая представляет собой энергетический факт — безразличный к нашим интерпре-тациям, к новой и старой мифологии, академическим оборотам речи и вдохновенным камланиям современных шаманов-сновидцев, — протекает своим чередом за нашими окнами и совсем не склонна видоизменяться от того, что мы верно и вдумчиво используем слова тональ, нагуаль, эма-нации и точка сборки.
Жизнь вообще не склонна видоизменяться — как не склонно изменяться наше восприятие, намерт-во вцепившееся в однородные и однообразные ряды впечатлений, выученные с младенчества. От того, что мы знаем некоторые фундаментальные причины такого положения дел, мало что меняет-ся. Какое дело Реальности до того, назовем мы ее средой адекватного реагирования или царством галлюцинирующего тоналя, местом борьбы за выживание или позицией точки сборки? Есть некий порог, за который мы не хотим или не способны шагнуть. Есть некая масса темной инертности, которая прикрепляет нас к избранной однажды модели мира, разрешая интеллекту-альную игру и самую неистовую фантазию. Иначе как объяснить, что специалисты в области се-мантики, психологии восприятия, строители феноменологических теорий, эти отрешенные и бес-страстные агностики, потратившие полжизни на рассмотрение “вещи-в-себе” и на прочие транс-цендентальные словеса, те самые, что со всей глубиной своей интеллектуальной проницательности знают — мир не такой, каким он дан в нашем ограниченном восприятии, — продолжают воспри-нимать Реальность так и только так? Почему мы остаемся здесь и не устремляемся, подобно мол-нии, в темную непостижимость, наличие которой в уме и картине мира мыслителя, после много-летних копаний в теореме Бытия, кажется ему неоспоримым?
Это давление, препятствующее изменениям, последователи Кастанеды чаще всего называют не-хваткой энергии или личной силы. Однако этого объяснения часто не хватает, и новые толтеки го-ворят о “приказе Орла” (“намерении человечества”, силе “тоналя времен”). Профессиональный мыслитель пренебрежительно назовет это метафизической затычкой. Ему легко так говорить про-сто потому, что чистая мысль — единственное приложение его сил. Он существует, генерируя мо-дели и удовлетворяясь игрой своего изощренного ума. Мыслитель не ведет битву воина, но лишь созерцает ее как еще одну условность. Принимает в свою систему исчислений еще одну перемен-ную и вполне доволен тем, что может получить еще один результат. Он может назвать и опреде-лить целую систему ценностей, и в мире своих и чужих мыслей выбрать ее как симпатичную, ис-тинную, вещать о ней с университетской кафедры, пускаться в академические споры, время от времени возвышаясь до пророческих откровений и праведного гнева. Система представлений и умственных конструктов в голове такого мыслителя может быть ради-кальной и впечатляющей. Он следит за непротиворечивостью и последовательностью суждений, с ним могут случаться озарения, в которых природа вещей предстает в истинном свете. Именно в запале озарений, когда он радикален и наиболее строг, всякое чувство, не получившее в его систе-ме интерпретаций “правильного” названия, становится метафизической затычкой. Ибо его тональ знает лучше.
Когда мир опыта вдруг становится шире (что для практика, в отличие от мыслителя, — естествен-ный процесс), а понятийный аппарат за опытом не поспевает, возрождаются мифологические структуры, символы и архетипы (которые в нашем случае — всего лишь результат истощения мысли). Мощное давление, противостоящее нашим усилиям воспринять больше, расширить свои возможности, обретает лицо. Давление персонифицируется и превращается в колонию существ, 12 чья функция — ослабить наше осознание. В мифологии Кастанеды это — воладорес, или флаеры (летуны).
Все эти слова и концепции — от самых утонченных до мифологических и примитивных — ничего не решают. Они не влияют на силу мира восприятия, взявшего нас в плен, более того — они даже ничего не объясняют, вызывая лишь иллюзорное впечатление какого-то объяснения. В данной книге я, следуя введенным в наше описание кастанедовским понятиям и словам, буду на-зывать эту темную инерцию осознания силой тоналя. Потому что, хотя неподвижность и неизмен-ность нашего восприятия (в конечном итоге — нашей человеческой формы) тесно связана со сла-бостью, немощью (нехваткой энергии или отсутствием личной силы, как сказано выше), она, по сути, — определенным образом структурированная и замкнутая на себе энергия. Описывая консти-туцию человеческого существа, Хуан Матус в книгах Карлоса так и назвал эту торжествующую в повседневном мире систему — “первое кольцо Силы”.
Это словосочетание не только метафорически ярко называет то, с чем мы вынуждены иметь дело наяву и практически непрерывно, но и указывает на важные аспекты системы — на нашу зависи-мость от совокупности энергетических каналов, на замкнутость энергообмена и — самое важное — нашу захваченность им.
Кольцо бесконечно повторяет само себя, затягивает и замыкает, но при этом пользуется той же Силой, что дает нам доступ к осознанию областей второго внимания, в сущности являясь ее же во-площением. Первое и второе кольца Силы подобны. Они пользуются разными инструментами и порой далекими друг от друга областями осознания, благодаря чему оставляют совершенно разные ряды впечатлений и дают доступ к принципиально отличным друг от друга способностям, но они “делают нашу форму” (для второго кольца это форма, выходящая за рамки человеческого) и чер-пают из одного Источника.
Имя этому Источнику — нагуаль, и Сила его поистине бесконечна. Возможно, теперь нам станет яснее, почему победить первое кольцо Силы невозможно, а поста-вить под контроль — очень сложно. Сознательное управление первым кольцом — по-настоящему магическое достижение: владея им, мы получаем весь набор “ключей” для того, чтобы пробудить и заставить полноценно работать второе кольцо. И что важно помнить — наоборот выходит намно-го хуже.
Вряд ли человек способен осваивать сновидение и второе внимание, используя в должной мере их магические эффекты, чтобы лишь потом, получив специфический опыт, с новых потусторонних высот обратиться к трансформации обыденного — к контролю над первым кольцом Силы. Тому много причин — некоторые из них лежат на поверхности, связаны с особенностями нашей психо-логии, иные же глубинны и в большей мере касаются энергетических процессов; и есть, наконец, причины сущностные, заключенные в самой конституции нашего единого организма, для которого биология — лишь часть природы, выражение осознания, энергии, информации. Рассуждая трезво, трудно не согласиться с тем обстоятельством, что человек как существо, обла-дающее упорядоченным осознанием, сформировался в мире первого внимания. (Оставим в покое ничем не оправданные спекуляции из области антропософии по поводу древних дочеловеческих рас, чье существование протекало в более тонких и “духовных” пространствах.) Доступ в иные об-ласти восприятия, очевидно, для человеческого вида всегда открывался ненадолго и лишь демон-стрировал существование более широкого Мира, принципиально отличного от мира описания, где все имело значение и смысл для простого физического выживания организма. Десятки тысяч лет мир первого внимания служил для нас той средой, которая привлекая основные силы и, соответственно, формировала наиболее устойчивые и плотные потоки энергообмена между 13 субъектом и внешним полем. “Земля — Его опора”, как сказано в древней Упанишаде. Здесь мы привлекаем весь объем своего психоэнергетического аппарата для решения самых разнообразных задач, здесь наше внимание работает самым стабильным образом. Почти все наши навыки и по-тенциальные возможности поддерживаются средой привычного функционирования. Поэтому, если мы хотим сохранить целостность и воспользоваться возможностями измененных режимов восприятия, первые и решающие шаги Трансформации должны осуществляться здесь, в мире первого внимания. Недаром дон Хуан говорил Кастанеде, что человек, победивший в нашем тональном мире “мелкого тирана”, наверняка справится с атаками Непостижимого в иных мирах. Но не наоборот.
Но вот что любопытно. Стоит практику приступить к работе над трансформацией своего энергети-ческого тела прямо здесь, в привычной среде, он оказывается в двусмысленном положении. Его “опора” начинает бунтовать, психосоциальная паутина колеблется и вызывает к жизни условия и обстоятельства, затрудняющие работу. В этом нет ничего мистического — хотя, конечно, приятно думать, будто ты настолько важен, что привлекаешь к себе специальное внимание масштабных систем.
Изменение характера и интенсивности энергетических связей, процессов энергообмена с “соци-альными” людьми не могут не привести к возмущениям разного рода. Прежние друзья оставляют вас, близкие люди становятся чужими, бессознательное раздражение тех, кто пребывает в эмоцио-нальном контакте с вами (а порой даже совсем посторонних лиц), довольно долго формируют сти-хийный вызов воина для того, чтобы жизнь начинающего трансформанта не казалась простой и безмятежной.
Это неприятное и иррациональное противостояние, впрочем, длится не так уж долго. В конце кон-цов, потеря одной единицы для социального муравейника — событие незначительное. Полноцен-ная реакция наступает, когда преодолевается некий статистический барьер, когда усиленное осоз-нание становится фактом не единичным, а групповым, даже коллективным. Ведь усиленное осоз-нание отрицает либо переиначивает ценности и координаты социума в его нынешнем виде.
- 2 -
Иными словами, провинциальный мир первого внимания индифферентен к расширению и усиле-нию осознания, пока эти попытки не пересекаются с консервативным стремлением социума к не-изменности, постоянству, гомеостазису. Когда декларация становится действием (а это в нашем случае происходит рано или поздно), общество, хранящее в своих институтах все зафиксирован-ные приемы обеспечения человеческой не-свободы, начинает проявлять настороженность и беспо-койство, что сопровождается постепенной активизацией соответствующей иммунной системы. Каждый тип социального устройства обладает собственной системой отторжения и истребления чуждых элементов. Тоталитарный строй реагирует быстро и жестко, различные формы демократии находят тонкие методы информационного манипулирования поведением общественного человека — в любом случае, их устраивает один и тот же результат: осуждение группы свободолюбивых сограждан и ее изоляция. В любом случае, эти неприемлемые искатели Реальности должны исчез-нуть. Их знания, их помыслы и стремления делают социальность и ее механизмы условностью, а это — недопустимо. Общество должно обладать абсолютным значением и распоряжаться списком абсолютных ценностей. Заумные философские труды, написанные единицами для единиц, остают-ся спекуляцией праздного ума.
В условиях современного социума, природа которого становится все более агрессивной на фоне глобальной информатизации и быстро возрастающей способности манипулировать сознанием ин-14 дивида, его мотивацией и поведением, нагуализм как мировоззрение и практика сталкивается с но-выми проблемами и вынуждена прибегать к новым средствам сохранения себя. Мы даже не осознаем, насколько общество, проповедующее индивидуализм и самостоятельность личности, сделало эту личность уязвимой, управляемой, унифицированной — вложенной в общую схему социально-психологических, идеологических и экономических процессов. Во всех смыслах дальнейшее существование нагуализма в том виде, как его описал Кастанеда, ока-залось в ситуации нового цикла. Формально новый цикл отличается от старого следующим:
1. Массовым распространением знания о толтекских методиках и мировоззрении, что исключает “избранность” в любой форме. (Я не знаю, хорошо ли это, но это уже случилось. И сделал это Кас-танеда, который и был зачинателем нового цикла — понимал он это или нет, не имеет значения.)
2. Признанием того, что исполнение “правила Орла” больше не является обязательным.
3. Отсутствием непрерывной линии видящих, которые могли бы наверняка отличить Нагваля от не-Нагваля.
4. Исходя из пункта 3, невозможностью сформировать магический отряд по тем законам, которым следовали толтеки прежде.
5. Исходя из всего вышеперечисленного, насущной необходимостью открытия новых правил и за-кономерностей в групповой магической работе, если таковая становится все же возможной.
6. Необходимостью перевести на новый язык описания старые толтекские формулировки, достав-шиеся нам через книги Кастанеды. Цель — максимальное повышение эффективности дисциплины, что очень важно, учитывая отсутствие катализатора-Нагваля и магического отряда. Пункты 5 и 6 предусматривают проведение длительных, масштабных и кропотливых исследований — силами большого числа практиков, которые неминуемо будут менять язык описания хотя бы тем, что вынуждены использовать достижения западной науки и терминологии. (Точность и полнота информации входит в новый цикл как обязательное условие. Соответственно, возникает необходимость в людях, которые возьмут на себя роль поставщиков такого рода инфор-мации, — ученых, авторов и мыслителей, а когда сформируются новые технологии обучения —инструкторов.)
Как видите, здесь все логически вытекает одно из другого. Новый цикл чреват утратой некоторой
части романтизма и загадочности, которые вдохновляли Кастанеду, — так что, наверное__________, какая-то
часть “кастанедовцев” первой волны отойдет, разочарованная. Тем не менее новый цикл — не прихоть и даже не декларация намерений какого-то мистико-оккультного движения, озабоченного подготовкой “второго пришествия” или “тысячелетнего цар-ства праведных магов”. Это лишь констатация положения, в котором мы оказались. Простое пере-числение условий и расстановка акцентов.
Возможно, такое определение стало действительно насущным в нашу эпоху — эпоху цивилизаци-онного выбора, которую астрологи связывают с наступлением долгожданной эры Водолея, естест-воиспытатели — с исчерпанностью парадигм традиционного познания, а социологи и социальные психологи — с оформлением новой информационной среды и перспективой окончательного тор-жества планетарного постиндустриального общества.
Так или иначе, тональ человечества становится однородным, привлекает новые, более мощные средства для создания универсального и закрытого описания, и общество начинает контролировать все более тонкие процессы психической жизни личности. Он использует не только религиозные институты, он ассимилирует мистицизм и более того — производит все больше отвлекающих син-тетических учений, где воображение становится движущей силой, где поощряются иллюзии и гал-люцинации, закрепляемые заимствованной либо самостоятельно сочиненной ритуалистикой. Возрождаются древние верования, воскресают старые способы отвлечения от энергетической Ре-альности, творятся новые. Некоторые почитатели Кастанеды не могут отделить одно от другого, и их постепенно поглощает еще одна, замаскированная часть всеохватывающего тоналя. Выделить и закрепить принципиальные черты нагуализма в этих условиях необходимо.
- 3 -
В этой книге речь пойдет о следующих аспектах толтекского учения и элементах практики:
1. Что такое осознание?
В дон-хуановской традиции естественно понимать осознание как психоэнергетический процесс, объединяющий в едином ритме энергообмена внутренние эманации субъекта и большие эманации внешнего мира. Я рассматриваю его как специфический объем явлений, объединенных резонанс-ной природой. Безусловно, сведение осознания к резонансу — крайне упрощенный подход, но если мы учтем, что резонирование может быть весьма разнообразным, многоуровневым и основанным на различных комплексах характеристик энергетических процессов, то, возможно, приблизимся хоть к какому-то пониманию реальности, стоящей за этой моделью.
2. Что такое усиление осознания и — главное — какими методами мы можем повысить его интен-сивность?
Учитывая, что осознание (как было сказано выше) — процесс ежесекундный и весьма конкретный, этот процесс можно разложить на большое число составляющих. Осознание не дано нам непосред-ственно как факт, исследуемый посторонним наблюдателем. Мы имеем возможность познакомить-ся с ним, главным образом, изнутри, а это означает, что нам приходится иметь дело не с самим осознанием, а с его эффектами. Это реакции, эмоции, настроения, а дальше — поступки и отреаги-рование на поступки в виде обратной связи. Это, так сказать, психологический аспект проблемы осознания. К управлению им мы приближаемся через безупречность и сталкинг.
3. Что такое безупречность — психологически и энергетически? Каковы принципы и методы при-ближения к безупречности?
4. Что такое сталкинг? Какими путями он реализуется в повседневной психической активности? В чем принципиальное единство сталкинга и перепросмотра и как эти методы влияют друг на друга?
5. Энергетическое обеспечение процесса осознания. Это тонкий момент, поскольку он открывает нам, что методы и упражнения (безупречность и сталкинг) сами по себе лишь создают условия для усиления осознания. Когда и как безупречность и сталкинг превращаются в Силу? Какую роль в этом процессе исполняют внимание и намерение? По сути, это фундаментальный вопрос, который можно сформулировать так:
КОГДА УПРАВЛЕНИЕ СОБСТВЕННОЙ ПСИХОЭНЕРГЕТИКОЙ ПРЕВРАЩАЕТСЯ В МАГИЮ*?
6. Наконец, какие феномены мы находим в результате правильно проведенной работы и что они нам сулят? Как безупречность и сталкинг могут привести наше осознание к возможности сновиде-ния наяву — тому состоянию восприятия, что интегрирует возможности первого и второго внима-ния и вплотную подводит нас к непостижимым эффектам толтекской дисциплины? Здесь мы в полной мере открываем для себя параллельное существование в нашем энергетическом существе двух модусов осознания — условно говоря, тонального и нагуального. Здесь можно найти некото-рые явления, частично проясняющие природу дубля и конкретные пути его достижения. Здесь следует сделать специальную оговорку касательно термина «магия». Автоматически следуя кастанедовским работам и свободному языку дона Хуана, я в этой книге (как и в тех, что были написаны раньше) использую сло-во магия в двух значениях, что терминологически неверно и сбивает с толку. Ниже я отдельно коснусь этой темы и скажу о «магии мнимой» и «магии подлинной». Ибо у этого слова (как и у явления, его обозначающего) своя дол-гая и неоднозначная история. Та «магия», что была известна миру до Каста-неды, как правило включает в себя веру и совокупность метафизических по-нятий, принципов, ритуалов, которые без веры существовать не могут. Ино-гда эта вера приближается к воззрениям языческим, и именно она становит-ся предметом критики и безоговорочного осуждения со стороны как христи-анства, так и других монотеистических религий. Та магия, о которой гово-рится в нагуализме, по сути ничего общего с ней не имеет. Это — психоэнер-гетическая практика, имеющая в своем арсенале ряд ключевых гипотез или теорий, нуждающихся в экспериментальном подтверждении, которые допус-кают как минимум несколько толкований. Единственное, что объединяет эти два явления, — наличие эффекта (результата), противоречащего фундамен-тальным идеям общепринятого описания мира. В первую очередь, такой «ма-гизм» посягает на незыблемые причинно-следственные связи. Обратите ____________вни-мание на двусмысленность данного термина. Как правило, в контексте легко понять, что именно имеется в виду — магия нагуалистская или традицион-ная, подлинная или мнимая.
В основе толтекской Трансформации — той дисциплины, которую в общих чертах описал Карлос Кастанеда и которую я именую нагуализмом, — лежит идея усиления осознания. За всеми инстру-ментами и совокупностями приемов в конечном итоге мы обнаруживаем это не очень понятное и, на первый взгляд, довольно абстрактное словосочетание. Из кастанедовских трудов довольно трудно вынести ясное представление о том, что такое “осознание” и почему говорится не о “рас-ширении” (этот термин нам уже привычен и кажется более-менее понятным), а именно об усиле-нии. Однако правильно понять эту концепцию очень важно. Ибо в ней содержится весьма сущест-венная часть толтекского мировоззрения — то, что отличает нагуализм от большей части мистиче-ских и оккультных концепций и, несмотря на кажущуюся умозрительность самой темы, в немалой степени определяет эффективность всей практики.
Вполне можно допустить, что мировоззрение коренных индейцев — наследников толтекского культурного мира — молчаливо подразумевало свое, специфическое понимание фундаментальных качеств человеческой психики и это понимание настолько глубоко укоренилось в характере тол-текского мышления, что даже не требовало специального оформления в системе понятий. В ре-зультате дон Хуан, рассуждая об осознании, подразумевает одно, Кастанеда — уже немного дру-гое, а читатели, следуя описательным схемам европейского тоналя, автоматически отождествляют осознание и сознание, “усиление” понимают как нечто вроде “углубления” и “расширения”. Такая искажающая трансляция понятий вводит дон-хуановское учение в привычное для нас поле, и вся 17 специфика, вся оригинальность описанного знания просто не учитывается, а раз так — то и его эффективность оказывается недоступной.
Бессознательное искажение интерпретации влияет на представления о цели учения и сущности его методов; а поскольку наши представления определяют характер нашего внимания и сосредоточе-ния, то выходит, что многие кастанедовцы при всей искренности своих устремлений занимаются вовсе не тем, о чем говорил дон Хуан. Когда же их многолетние усилия оказываются безрезультат-ными, наступает разочарование, недоумение и растерянность.
Критики Кастанеды, исходящие из такого же искаженного понимания центральных дон-хуановских понятий, убедительно показывают бесперспективность этого пути, очевидно, не по-дозревая, что анализируют не толтекское учение, а лишь собственную интерпретацию этого уче-ния. Слова обманывают их: они обнаруживают сходства понятий, методов и целей между кастане-довскими описаниями и давно известными восточными школами практического мистицизма. Уси-ление осознания автоматически отождествляется с “расширением сознания”, остановка внутренне-го диалога — с йогическим “безмолвием ума”, безупречность приравнивается к бесстрастию и от-страненности и т. д. Неудивительно, что некоторые из этих критиков заявляют, будто в книгах, на-писанных Кастанедой, содержится лишь повторение давно известных мистико-оккультных идей, замаскированных выдуманными терминами и причудливо соединенных в какое-то подобие систе-мы, которая кажется чем-то новым только наивным и несведущим читателям. Конечно, критики правы, — бессознательно перетолковывая Кастанеду на привычный лад, они могут сделать только такие выводы.
Прежде всего, осознание (в отличие от сознания) — это не сущность и не свойство, это процесс. Можно сколько угодно рассуждать о сущности и природе этого процесса, но всегда следует пом-нить, что он выражает себя в динамике, в движении энергии и существует только как способ сило-вого (полевого) взаимодействия между энергетическим телом, которое здесь является субъектом, и средой, состоящей из энергетических формаций. Можно сказать, что осознание является орудием нашего бытия. А в индоевропейском описании мира осознание привычно рассматривается как са-мо бытие, приравненное к Я либо к какому-то из его качеств. Оно может существовать самостоя-тельно, ибо оно — сущность. Потому индусы полагали, что осознание можно освободить или очи-стить. Это Атман, Пуруша, то, что может созерцать само себя и наслаждаться свободой. Буддист-ская логика, вдохновленная многовековыми интроспекциями йогического толка, не обнаружила такого бытия; поскольку же внутри этой системы мышления у бытия была только одна альтерна-тива — небытие, отсутствие Я, его достижение парадоксальным образом стало целью буддизма в виде Нирваны.
Такие же исходные посылки мы обнаруживаем практически у всех систем духовной мысли внутри индоевропейского мира. Это описание опирается на субстанцию, а не на процесс. Отсюда рожда-ется общая идея души, а иногда (как, например, у египтян) — целого ряда душ. Легко пронаблю-дать, как движение понятий вызывает к жизни вполне определенную метафизику, а метафизика, в свою очередь, формулирует цели. Поскольку душа — это бытие, то есть нечто, она, безусловно, макет носить тело, как “одеяние”. И тогда, сталкиваясь в ходе самоисследования с принципиально разными состояниями души, ей легко приписать различные “тела” — астральное, витальное, мен-тальное, каузальное и пр. И дальнейшие выводы внутри таких систем легко предугадать, даже не обращаясь к источникам. Судите сами: если нам дано два бытия — малое бытие души (субстан-циональное Я) и Бытие мироздания, то какие отношения между ними возможны? Если они при-надлежат к одной природе, то рано или поздно малое бытие сольется с большим, растворится в нем, и это станет либо смертью, либо достижением Абсолюта (в зависимости от того, как описыва-ется большое Бытие). Если есть две Природы, например Творение и Творец, то высшим достиже-нием души становится непосредственное созерцание Творца без помех со стороны бессознатель-ной Материи и всех иных, очевидно, более низких видов Творения.
Если же мы обратимся к процессуальному описанию, то есть осознанию в толтекском смысле, то придем к совершенно иному пониманию вещей. Ведь характер процесса непосредственно связан с полем в котором данный процесс протекает. Иными словами, полноценное осознание возможно лишь между двумя полюсами, создающими поле, — полноценным субъектом и четко отделенным от него Объектом, заключающим в себе бесконечный ряд аспектов и потенций. И тогда оказыва-ется, что цели, описываемые индоевропейской традицией мистицизма и оккультизма, неприемле-мы. В первом случае, когда речь идет о единой Природе Я и Мира, Атмана и Брахмана, их слияние — это, как легко догадаться, прекращение процесса осознания. Это настолько очевидно, что даже не нуждается в разъяснении, и об этом я уже писал в предыдущих книгах. .Но и второй случай —
“созерцание Творца” — лишь замаскированная модификация такого же прекращения. Почему? Да потому что это состояние подразумевает дуализм, наличие второй Природы. Если осознание отвлечено от своей природы и погружено в созерцание принципиально Непостижимой Сущности Бога, оно исчезает, поскольку восприятие Непостижимого сохраняется лишь на фоне постоянного отделения себя от Него. А это отделение (которое можно назвать самоосознанием) удаляет и даже вытесняет Непостижимое из поля внимания. Выражаясь религиозным языком, тварь возвращается в тварный мир, следовательно, перестает созерцать Творца. Если же, вопреки собственной природе, творение продолжает созерцать Творца, его самоосознание исчезает. Если же за декларируемым дуализмом все же стоит некое высшее единство, если душа не принад-лежит к иной от Творца природе, а “плоть от плоти” Его, то осознание следует предыдущему сце-нарию — то есть сливается с Творцом и вновь-таки перестает существовать как процесс. Любо-пытно, что все мистики и оккультисты, вступившие на путь практического богопознания, рано или поздно открывают для себя неустранимое противоречие в теистической системе представлений, там, где провозглашается отдельное и отличное от творения бытие Бога и Божественного. Личный мистический опыт так сильно противоречит религиозной догме, что либо приводит к безусловной ереси, либо порождает запутанные и бесплодные конструкции, пытающиеся примирить неприми-римое. В качестве яркого примера тут можно привести драматические состояния мысли в иудей-ской традиции практического богопознания — в каббале. С одной стороны, догма иудаизма (а вслед за ней и христианства) категорически утверждает Бытие Божие — Иное и Высшее. Это ми-ровоззрение категорически отрицает всякие поползновения пантеизма и тем более экзистенциаль-ного нигилизма. И что же? Вот рассуждение, иллюстрирующее совершенно “темные” попытки мистического иудаизма скрыть за словами противоречия опыта собственного осознания и таким образом примирить его с Писанием: “Из символических описаний раскрытия Бога в Его Открове-нии особое внимание следует обратить на то, которое основывается на понятии мистического Ни-что... Сотворение мира, то есть сотворение чего-то из ничего, само по себе является лишь внешним отражением чего-то, что происходит в самом Боге. Оно также знаменует собой кризис в сокрытом Эйн-Соф [сущность трансцендентного Божества, Бог-в-Себе. — А.К.], переходящем от покоя к творению. Этот кризис можно изобразить как прорыв предвечной воли, но теософская каббала час-то прибегает к более смелой метафоре, говоря о “Ничто”. Первичный сдвиг или толчок, в результа-те которого обращенный в самого Себя Бог объективируется и свет, сияющий в Нем, становится зримым, это совершенное изменение перспективы преобразует Эйн-Соф, неизреченную полноту, в небытие. Именно из этого мистического небытия эманируют все остальные стадии постепенно-го развертывания Бога в сефирот, и каббалисты называют его высочайшей из сефирот, или “выс-шим венцом” Божества. Используя другую метафору, это бездна, проглядывающая в размерах бы-тия...” (Г. Шолем. Основные течения в еврейской мистике) (курсив мой. — А.К.). Не огорчайтесь, если вы мало что поняли из приведенного пассажа. Все это — не для понимания, а только для того, чтобы заполнить словами открывшуюся в непосредственном опыте пропасть ме-жду догмой о Бытии Бога и восприятием его как Ничто. Созерцание Творца приводит к созерца-нию мистического Ничто, потому что никаких иных вариантов осознанию не дано. “Созерцание Ничто” — это просто попытка выразить словами опыт прекращения осознания, которое в данной ситуации неизбежно. Таким образом, мы с удивлением обнаруживаем, что самые разные направ-ления мистико-оккультного поиска (даже такие, казалось бы, полярно противоположные, как иу-19 даизм и буддизм) приводят к одному и тому же. И лишь религиозные предрассудки, освященные тысячелетней историей, не позволяют увидеть все как есть. Ничто — это просто Ничто, а вовсе не высшая эманация Божества, растворение — это просто растворение, а вовсе не постижение Абсо-люта, угасание — это просто постепенное исчезновение, хотя слово нирвана и звучит весьма вдох-новляюще. Все вышеперечисленное — разные способы говорить о прекращении процесса осозна-ния.