Часть вторая. приключения вахид-ибн-рабаха 27 страница

Я наблюдаю за умелыми руками хозяйки. Вооружившись железными щипцами, она делает два-три ловких движения, и из-под серой золы потухшего очага появляются угольки. Она насыпает на них зеленоватый порошок сушёного конского помёта и дует, пока тот не начинает дымиться. Вспыхивает огонёк. Женщина подбрасывает несколько кусков древесины в очаг, и там разгорается яркое ровное пламя. А вскоре в котле закипает чай.

Хан одобрительно говорит:

— Хорошая у тебя хозяйка, князь, — очень расторопная!

Польщённый князь, щурясь, отвечает:

— Да. Я доволен моей Эрдэнэ[140]! Она хорошо выполняет всю домашнюю работу.

Хан интересуется:

— А почему ей не помогают рабыни?

Князь морщится:

— С тех самых пор, как мы разгромили крепости Горного Старца, я не терплю в своей юрте пришлых людей. Ведь оставшиеся в живых ассасины поклялись мстить нам. И уже несколько наших князей, так же как и ильхан Хулагу, лишились жизни от отравленной пищи или кинжалов.

Лицо хана передёргивается от отвращения:

— При упоминании об этих людях, я испытываю чувство гадливости. Когда мы осадили их крепости, они могли бы сдаться нам на милость или сражаться до конца, как положено воинам.

Перебивая его, князь с усмешкою произносит:

— Но тогда эти сорок неприступных крепостей нам пришлось бы завоёвывать ещё не один год.

Однако хан, пропустив мимо ушей это замечание, продолжает свою мысль:

— Но ассасины избрали путь измены и предательских ударов в спину. Горный Старец был убит собственным сыном!

Укоризненно качая головою и погрузившись в воспоминания, князь говорит:

— Хуршах пожелал с нашей помощью завладеть троном отца. Но он не знал, что мы не терпим предателей. Поэтому так и удивился, когда, не став с ним торговаться, мы начали штурм.

Хан заключает:

— И пускай Хуршах сдал нам все свои крепости, но я всё-таки рад тому, что ильхан казнил его. Жаль только, что до конца своей никчёмной жизни Хуршах так и не понял, насколько подлым он был.

Презрительно сморщившись, князь кивком головы поддерживает хана и замечает:

— К сожалению, у ассасинов осталась последняя крепость. Это Гирдкух около Дамгана. Оттуда и лезут к нам эти мерзкие убийцы. Вот поэтому моя Эрдэнэ вынуждена обходиться без помощников.

Хан одобрительно хлопает князя по плечу и, смеясь, говорит:

— Ты очень мудр, князь. И благодаря своей предусмотрительности да верной жене ты всё ещё жив! Мы, монголы, всегда были сильны тем, что владелицами юрт у нас являются женщины. А нам, их мужьям, принадлежит только оружие. Ибо наша судьба — умереть на войне!

Князь улыбается:

— Ты, хан Батар[141], говоришь правильные слова! Я не ошибся в тебе, когда предложил собранию старейшин, чтобы именно ты возглавил воинов нашего племени в этом походе.

Хан благодарно склоняет перед ним голову:

— Спасибо тебе, князь Нугай[142]! Обещаю, ты об этом не пожалеешь! Я, как это заведено, при распределении награбленного получу пятую часть добычи. Так вот, тебе достанется половина моей доли.

Князь он удовольствия щурится:

— Это будет очень кстати! Мне потребуется покрыть убытки. Ведь я обеспечиваю всех воинов моей ветви не только продовольствием, но и необходимым снаряжением.

Озабоченным голосом хан сообщает ему:

— Через неделю ильхан Абака устраивает общий смотр. Исправно ли снаряжение? Достаточно ли его для всех выступающих в поход воинов?

Князь отвечает:

— Всё снаряжение, что было сдано на склад после прошлого похода, находится в полной сохранности. Ещё месяц назад я велел его почистить и подремонтировать. Но мне пришлось закупить часть оружия и доспехов за собственный счёт, поэтому я и говорю о покрытии убытков.

Хан предупреждает:

— Смотр будет проводиться очень основательно. У каждого воина должно быть всё до последней мелочи: три саадака, аркан, боевой нож и лёгкий топор. Я уже не говорю об иглах и нитках, шильях и верёвках, инструментах для заточки наконечников стрел, котелках и мешках с провиантом.

Князь с усмешкою спрашивает:

— А меховые шапки и овчинные тулупы не понадобятся?

Поддержав шутку, хан смеётся:

— Думаю, этот поход закончится до зимы!

Однако князь, придав лицу соответствующее выражение, настраивает разговор на серьёзный лад:

— Когда земли улуса были полностью отданы во владение нам, князьям, мы могли себе позволить содержать всех воинов своих ветвей. Но после того как ильхан поделил все пастбища на участки, чтобы раздать их каждому воину, я боюсь, что скоро уже некому будет заботиться о добротной экипировке.

Пока мужчины за беседою распивают чай с молоком, женщина по имени Эрдэнэ быстро разогревает и готовит разные кушанья. И вот мужчины уже принимаются за баранину, которая у монголов является главным блюдом. Они едят её с соусом в виде наваристого бульона. И заедают это мясо варёными на пару и жареными в кипящем жиру пирожками. Ещё перед ними разложены разнообразные молочные продукты: мягкий сыр, сухой творог и масло. А по завершению трапезы Эрдэнэ обносит мужчин напитком из кобыльего молока, называемого кумысом.

Хан продолжает разговор:

— Так вот, князь Нугай. Наш отряд захватил воина-мамлюка. И я сразу же вспомнил о твоей просьбе. Я отдаю тебе этого пленника, и теперь ты можешь освятить своё новое знамя.

А князь спрашивает:

— Но годится ли он для этого? Мне ведь нужен богатырь.

Хан отвечает:

— Прежде чем мы его пленили, он убил двух моих лучших нукеров.

Князь Нугай долго благодарит хана Батара, и они вместе выходят из юрты.

Неподалёку от развевающегося на ветру знамени из парчи монгольские воины растянули на земле воина-мамлюка. Они обнажили ему спину и срезают с неё тонкие полоски кожи, которые привязывают к нижней части полотнища знамени, делая ременную бахрому. Когда пленник уже измучен до полусмерти, его подтаскивают к самому подножию древка знамени и отрубают голову. Кровь жертвы пропитывает землю и орошает древко, тем самым освящая новое знамя монголов.

Маленькие дети, убежав от древней старуху, которая следит за ними, сверкая узкими чёрными глазёнками, с любопытством наблюдают за происходящим. Бросив тусклый равнодушный взгляд на творящееся рядом жертвоприношение, старуха поворачивается к своим подопечным и ругает их:

— Сколько раз вам повторять: «Нельзя испражняться на зеленую траву!» Возьмите лопатку, пойдите в сторону и выкопайте там ямку для своих дел!

В завершение кровавой церемонии монголы по древнему обычаю становятся в круг и запевают песню. Эта песня о счастливой судьбе воинов, павших в битве. О тех счастливцах, которые теперь находятся в огромных юртах, наполненных ласкающим глаза светом. Там они восседают на шёлковых подушках и беседуют друг с другом. А вокруг алтаря с жертвенными свечами на столах стоят блюда с дымящимся мясом, вином, чаем, печеньем, сушеным сыром, изюмом и орехами…

Это стойбище я вскоре покидаю, поняв, что такой подозрительный человек, как князь Нугай, предпочитая находиться в кругу близких родственников, ни за что не позволит чужому человеку жить поблизости. И поэтому Жёлтого Ламу мне нужно икать в другом месте.

Присев в тени, которую отбрасывает шатёр Хамзы, мы поджидаем гонца от султана. Борясь с вынужденным бездельем, неугомонный Лопоухий для развлечения заводит разговор о монголах.

Он обращается к Хамзе с вопросом:

— Великий эмир! А какова у монголов главная цель войны, которую они затевают против нас?

На что Хамза даёт ему простейший ответ:

— Они хотят уничтожить ислам.

И интересуется:

— А чему тебя учил эмир Баасым?

Наморщив лоб, Лопоухий принимается вспоминать слова старшего преподавателя нашей военной школы:

— Он говорил нам, что они желают захватить весь Великий шёлковый путь.

И озадаченно произносит:

— Но ведь Египет не лежит на этом пути?

Хамза насмешливо говорит ему:

— Однако в мире существует непреложный закон — сильное государство должно подчинить себе слабых соседей. А наш султан достаточно силён, чтобы перекрыть им этот торговый путь.

Лопоухий любопытствует:

— А если оба государства — сильны? Возможен ли между ними мир?

Сверкнув глазами, Хамза заявляет:

— Между нами и монголами мира не будет никогда! Монголы нам не простят казни своих послов, а султан Бейбарс не забудет, кому он был обязан своим рабством.

Помолчав минутку и поразмышляв, Лопоухий продолжает этот разговор:

— Вот в военной школе нас учили, что наша армия во многом схожа с монгольской. Но ведь по образу жизни наши народы разительно отличаются.

И, ожидая подтверждения, обращается ко мне:

— Ведь так, Вахид?

Я охотно соглашаюсь с ним:

— Да. Основною массой нашего населения являются рабы, а в монгольском государстве — свободные скотоводы. Мы живём в городах, а они всю жизнь кочуют. У этих кочевников каждый взрослый мужчина, способный держать оружие, — это воин. А наша армия состоит только из профессионалов. Есть и ещё одно важное отличие: каждый десяток их воинов принадлежит одному роду, каждая сотня — одному колену, каждая тысяча — одной ветви, а каждые десять тысяч — одному племени.

Выслушав меня, Лопоухий возвращается всё к тому же вопросу, который, наверное, уже давно не даёт ему покоя:

— Тогда отчего у нас с ними одинаковое устройство армий?

И Хамза принимается объяснять ему:

— Монголы очень успешно побеждали европейцев, поэтому для ведения наших войн с крестоносцами мы и переняли их наступательную тактику вместе со строением армии.

Лопоухий кивает головою:

— Это понятно.

И задаёт нам свой главный вопрос:

— А против монголов мы станем использовать какую тактику? Европейскую?

Хитро улыбаясь, Хамза спрашивает у Лопоухого:

— А чему тебя научили в военной школе?

Лопоухий отбарабанивает вбитые эмиром Баасымом истины:

— «В сражениях с монголами лучше практиковать оборону. Если противник уступает в численности, мы должны его окружить, а если врагов больше, то, действуя узким фронтом, нужно прорываться и уходить».

И с недовольством спрашивает:

— Тогда что же получается? Инициатива всегда остается за монголами?

Вначале Хамза порывается сказать Лопоухому что-то резкое, но затем, взяв себя в руки, произносит:

— Прежде чем продолжить этот разговор, предлагаю поговорить о монгольских лошадях.

И поднявшись на ноги, зовёт нас за собою:

— Пойдем, взглянем на них.

Мы направляемся к нескольким стреноженным лошадям — невысоким и коренастым. Эти коротконогие мохнатые пони, склонив головы и вытянув шеи, пытаются отыскать пропитание на скудной пустынной почве Сирии.

Хамза попутно поясняет:

— Их захватили в стычке с разведкою монголов. Они родом с восточной части Великой степи. Условия жизни там очень суровые. При зимовках они вынуждены выкапывать из-под снега прошлогоднюю траву. Вот потому они такие мелкие.

Обернувшись к нам, он спрашивает:

— Ну, а вы что можете сказать о них?

Я презрительно говорю:

— Судя по длине ног, бегают они плохо.

И, пытаясь быть объективным, добавляю:

— Но зато неограниченное время. Говорят, они чрезвычайно выносливые и неприхотливые, приспособлены к любым климатическим условиям.

А взглянув на плотную шерсть этих лошадок, которая одинаково хорошо защищает их как от холода, так и от палящего солнца, я и сам соглашаюсь с этим высказыванием.

Лопоухий дополняет меня:

— Я слышал, что за день монгольская кавалерия может пройти до двухсот сорока километров. И всё это на подножном корму.

Хамза, словно дождавшись, наконец, нужных слов, восклицает:

— Вот именно! На подножном корму!

И продолжает:

— А это означает полную зависимость монгольской кавалерии от травяного покрова на пути следования. Это, во-первых. А во-вторых, даже под одного легковооруженного всадника требуется три или четыре таких мелких лошади.

Не понимая, куда клонит Хамза, Лопоухий произносит:

— И что же? Они могут щипать траву, питаться корнями и палой листвою. То есть, монголам нет нужды заготавливать фураж. А лошадей в их табунах такое множество, что каждый их воин может позволить себе и по пять штук.

И после этих слов с недоумением пожимает плечами.

Однако Хамза, ехидно улыбаясь, предлагает ему:

— А ты посчитай, сколько монгольскому войску требуется коней и сколько им нужно пастбищ.

Лопоухий опять пожимает плечами, всё ещё не понимая.

Тогда Хамза, медленно поведя рукою в стороны, даёт ему ещё одну подсказку:

— А где ты здесь видел такие пастбища?

— А-а! Я понял! — восклицает Лопоухий. — На наших землях монгольские кони просто подохнут от голода!

Не разделяя до конца эйфории Лопоухого, Хамза говорит:

— Мысль правильная, но не всё так просто. Разделившись на несколько отрядов и двигаясь от оазиса к оазису, монголы способны дойти и до Каира.

Я и Лопоухий глядим на голодных монгольских коней и озадаченно молчим.

А Хамза произносит:

— Теперь посмотрите на их упряжь. Что скажете?

Рассматривая лошадиную сбрую, я говорю:

— Сёдла напоминают наши. Может, немножко тяжелее. Думаю, они весят килограмма четыре. И видно, что недавно их смазывали овечьим жиром. Мы тоже так защищаем наши сёдла от намокания во время дождя.

Хамза усмехается:

— И это всё, что вы можете сказать?

Тогда в обсуждение вступает Лопоухий:

— Луки у сёдел высокие, а стременные ремни очень короткие.

— Вот! — радостно восклицает Хамза и спрашивает у нас: — А для чего это им нужно?

Мы с Лопоухим переглядываемся и, не зная, что ответить, пожимаем плечами.

И тогда Хамза разъясняет нам:

— Кони-то у них низкие, поэтому в ближнем бою, привстав на таких стременах, они пытаются быть выше. Правда, это им мало помогает. Вот поэтому-то они всячески избегают рубки на мечах.

Тут я считаю нужным заметить:

— И мы с рыцарями тоже предпочитаем не рубиться.

— Правильно, — смеётся Хамза. — Аариф же сам начал разговор с того, что наша армия и монгольская — очень похожи.

Лопоухий пытается вслух сформировать витающую в его голове мысль:

— Получается, мы можем всё то же самое, что и монголы, но вдобавок сильнее их в ближнем бою?

Указывая на лошадей, Хамза говорит:

— И ещё на одну важную вещь вы не обратили должного внимания. У них нет подков. В этом тоже — наше преимущество. И скоро вы в этом убедитесь.

Мы направляемся назад, к шатру Хамзы.

А по дороге я говорю:

— Вы знаете, а я видел, как монголки своих трёхлетних детей уже сажают на лошадей, привязывая к сёдлам. А четырёхлетние у них получают свои первые луки.

Хамза скептически морщится:

— Ну, и что? Наши мамлюки не уступают монголам в мастерстве держаться в седле. Они ведь все из кыпчаков, которых, как и монголов, приучают ездить на лошади с малолетства. И так же большую часть жизни проводят в седле, охотясь и воюя.

И словно в подтверждение его слов, в лихой скачке с диким улюлюканьем к нам приближается отряд мамлюков, сопровождая гонца султана.

Получив запечатанное письмо, Хамза, взглянув на меня, предусмотрительно просит:

— Вахид, глянь-ка там, не крутится ли поблизости какой-нибудь монах.

Я погружаюсь в сон и, не ощутив дуновения от прозрачной сущности Просветлённого, спокойно возвращаюсь в явь.

Ознакомившись с приказом султана, Хамза собирает эмиров полков и объявляет им:

— Отправляемся к югу от реки Евфрат — в степи. Мы должны сжечь высохшую траву, чтобы в этом году там не было подножного корма, и монголы не смогли бы пройти через эти гари на наши земли.

Один из бывалых военачальников предупреждает:

— И как обычно, монголы попытаются перехватить нас на подступах.

В ответ Хамза восклицает:

— И как обычно, у них ничего не получится!

А, заканчивая совещание, он отдаёт приказ:

— Всем подготовиться к походу! Завтра выступаем!

Толкнув меня по-дружески в бок, Лопоухий шепчет:

— От тебя, Вахид, будет зависеть очень многое. Ведь у монголов, как ты рассказывал, теперь тоже есть «всевидящее око» в лице Жёлтого Ламы.

Обернувшись к нам, Хамза, приглушив голос, говорит:

— Повторяю ещё раз, на этот счёт не нужно волноваться. Мы — воины, а тот — всего лишь монах.

Лопоухий ворчит:

— Рыцари-тамплиеры — тоже монахи!

Учусь засыпать на ходу, а Лопоухий присматривает за тем, чтобы при этом я не свалился с коня. Из-за боязни выпасть из седла и невозможности принять требуемую позу, получается очень плохо — сплю лишь по нескольку минут. Тем не менее, между утренней и вечерней молитвами, в течение всего дня ухитряюсь по нескольку раз окунуться в волшебный сон, чтобы обозреть окрестности в поисках монгольских отрядов.

…И замечаю монголов на противоположном берегу Евфрата. Они раздеваются догола и, держась за гривы своих коней, переправляются через реку, таща за собою кожаные бурдюки с вещами и одеждой. А выбравшись на сушу и одевшись, принимаются патрулировать всю громадную территорию на подступах к степи. Эти отряды столь многочисленны, что, если не знать их точного месторасположения, можно легко столкнуться с ними…

Обо всём, что увидел, я докладываю Хамзе.

Зло щурясь, он заключает:

— По их поведению понятно, что они предупреждены о нашем прибытии!

И интересуется:

— А ты не нашёл этого Жёлтого Ламу? Где он находится?

Мне есть что ответить и я сообщаю:

— Он живёт в селении неподалёку от ставки ильхана Абаки, которому через одного из монгольских шаманов передаёт свои сведения.

— Вот как! — весело восклицает Хамза. — Значит, эти сведения до монгольских отрядов будут идти слишком долго. И им за нами ни за что не угнаться!

Наши кони намного крупнее и быстрее, и монголам за нами, действительно, не угнаться. Но, наблюдая за их кавалерией, я отмечаю, что она движется без отдыха и остановок. Монголы не только питаются на ходу, но они все, в отличие от меня, могут спокойно спать прямо в сёдлах. Я вижу, как они пьют кровь своих лошадей, вскрывая вены на их шеях. По моим подсчётам они уже десять дней обходятся без горячей пищи. И благодаря такой необычайной выносливости, монгольская конница не уступает нам в скорости передвижения.

Поэтому я намерен остудить радость Хамзы, и говорю ему:

— Брат, я ясно вижу, что монгольские отряды движутся по таким маршрутам, что вскоре один из них обязательно перечёт наши следы.

— Хм! — вздыхает Хамза. — Выходит, мы их недооценили.

И, немного подумав, он принимает решение:

— Как только они нападут на наш след, мы самым скорым маршем напролом двинемся к степи. А там разделимся, чтобы охватить наибольшую площадь. И каждый полк, запалив отведённый ему участок, к месту сбора будет прорываться самостоятельно.

Наблюдая за монгольскими разведчиками, я вижу, как они жадно втягивают в себя воздух, желая по запаху дыма определить близость нашей стоянки. Между собою они по большей части общаются жестами и мимикой. Лишь иногда из уст монгольских воинов раздаётся слово «нукер», означающее друг. Но вот настаёт момент, когда мы с монголами уже можем видеть друг друга воочию. И их небольшие группы издали сопровождают нас. Они не отстают от нас даже ночью — мы видим, как они обмениваются сигналами фонарей.

Хамза довольно спокойно комментирует действия противника:

— Они рассылают гонцов ко всем своим отрядам. Собирают силы, чтобы дать нам бой.

Меняется состав и цвет почвы, а в низинах всё чаще замечаются остатки растительности — это проявляются признаки приближающейся степи. Мы делаем последний общий привал, перед тем как разделиться на полки. Кормим наших скакунов, фураж для которых воины побогаче везут на запасных конях, а большинство — на вьючных верблюдах.

Я мстительным тоном делюсь с Лопоухим:

— А монголы здесь вынуждены держать своих коней голодными по нескольку дней!

И он присоединяется к моему злорадству:

— Да уж! На этих бесплодных равнинах никакой травою им не разжиться!

Но вот часть наших войск, уводя с собою вьючных верблюдов и запасных коней, поворачивает назад, а мы налегке, быстро оторвавшись от монгольского сопровождения, скачем вперёд к уже хорошо видимым на горизонте травяным просторам степи. Проходит несколько часов, и куда не кинешь взгляд, всюду от края и до края в небо вздымаются тёмные тучи — это начинает пылать степь. А наши воины, привязав к концам длинных верёвок горящие пучки сухой травы и скача против ветра, поджигают всё больше и больше участков. И вскоре всё вокруг заслоняет горькая дымка, сквозь которую даже солнце виднеется бледным пятнышком.

Исполнив приказ султана, мы поворачиваем назад.

В задымленной атмосфере от моего дара очень мало толку, но всё-таки я ещё могу кое-что разглядеть, и доношу Хамзе тревожную весть:

— Монголы почему-то не преследуют другие наши отряды. Мне кажется, все они нацелились именно на наш полк. Нас пытаются окружить.

Хамза долго недоумевает над моими словами, и мы продолжаем скакать в туманную неизвестность.

В конце концов, он высказывает предположение:

— Возможно, это дело рук Жёлтого Ламы?

И ещё через некоторое время с горечью добавляет:

— Тебе, Вахид, следовало бы почаще наведываться в ставку ильхана. Глядишь, и узнал бы что-нибудь об их планах.

Обращаясь к Хамзе, вмешивается Лопоухий:

— Великий эмир! Куда будем прорываться? Ведь Вахид из-за этого дыма не сможет отыскать промежуток между монгольскими отрядами.

Хамза, ничего не говоря, взмахом руки указывает ему вперёд.

Проходит ещё несколько часов безостановочной скачки, и направление ветра становится благоприятнее, отчего видимость заметно улучшается.

Погрузившись в сон, я осматриваюсь, и, проснувшись, сообщаю Хамзе о действиях монголов:

— Они крупными силами отрезают нам дорогу к нашей армии. Но окончательно еще не сомкнулись. Нам остался лишь путь на плоскогорье, который пока охраняется их одним небольшим отрядом.

Выслушав меня, Хамза тихо и задумчиво, будто для самого себя, произносит:

— Да, так оно и есть. Я уверен, им нужен именно ты, Вахид.

И, разгадав, наконец, планы врага, Хамза становится самим собою — спокойным и насмешливым великим эмиром. Уверенным голосом он командует:

— Поворачиваем к плоскогорью!

Мы сближаемся с одним из монгольских отрядов, который хотя и сильно уступает нашему полку в численности, но не думает отступать. И это понятно. Ведь за нами по пятам движется чуть ли не половина монгольской армии.

У нас прекрасные скакуны, но из-за недостатка пастбищ, мы не может держать такую же многочисленную конницу, как у монголов. И если их конские резервы почти неограниченны, то мы в боях с ними обязаны беречь своих коней.

Именно из-за этого Хамза громким голосом спрашивает у своих воинов:

— Хотите ли вы ехать по двое на одном скакуне?

И они дружно отвечают ему:

— Нет!

А Хамза уже командует:

— Тогда всем спешиться!

Мы покидаем сёдла, строимся в ряды и беглым шагом наступаем на монгольских кавалеристов. Монголы, кружа перед нами на своих лошадках, начинают обстрел из луков. Но их стрелы до наших оставшихся в тылу скакунов не долетают, а при случайном попадании в наших воинов отскакивают от доспехов. Зато мы, стоя на земле, отвечаем им гораздо точнее и, кроме того, поддерживаем при этом очень высокий темп стрельбы. Своим первым выстрелом я убиваю вражеского командира, а Лопоухий — знаменосца. И у противника сразу же замечается некоторое замешательство. А вскоре стрелы наших товарищей пронзают почти всех легковооружённых и незащищённых доспехами всадников из этого монгольского отряда, открывая нам выход из окружения.

В своей обычной насмешливой манере Хамза обращается ко мне и Лопоухому:

— Вы помните, как я недавно обещал вам продемонстрировать преимущества подкованных коней? Так вот, сейчас вы в этом сами убедитесь!

Хамза отдаёт приказ и, покинув песчаную равнину, наш полк, вытянувшись в длинную колонну, по узкой дорожке начинает взбираться на каменистое плоскогорье. Выбравшись наверх и оглядываясь назад, мы все видим, как подоспевшие отряды монгольской кавалерии спешат догнать нас сразу по нескольким горным тропам.

Через час Хамза советует мне:

— Когда будешь наблюдать за монголами, обрати внимание на копыта их лошадей.

При виде изрезанных острыми камнями окровавленных ног монгольских лошадок, меня начинает мутить.

Докладывая, я признаюсь:

— У меня почему-то всегда больше жалости к животным, нежели к людям.

Вглядываясь вдаль, Лопоухий говорит:

— Кажется, они остановились.

Хамза удовлетворённо восклицает:

— И это неудивительно!

Затем с усмешкою заключает:

— Всё! Погони больше не будет!

Как только мы возвращаемся в Дамаск, Хамза заводит со мною и Лопоухим серьёзный разговор:

— Сражения с монголами начнутся уже следующим летом. И к этому времени мы должны основательно подготовиться. Я сделал выводы после нашей последней стычки с ними, и поэтому поручаю вам и вашим школьным товарищам заняться подготовкою искусных стрелков из воинов-халка. Они должны научиться стрелять так же метко как вы.

Лопоухий интересуется:

— А какое количество стрелков требуется обучить?

Хамза начинает бормотать себе под нос, делая мысленный расчёт:

— Так… если по десять на каждый полк…

И быстро выдаёт ответ:

— В общем, надо подготовить не менее двухсот человек.

Глядя на меня и довольно ухмыляясь, Лопоухий произносит:

— По сто на каждого! Вот видишь, Вахид, мы с тобою, наконец-то, становимся эмирами сорока воинов!

В различных заботах этот год пролетает очень быстро, и вот уже султан Бейбарс выводит свои войска на позицию, загораживающую монголам путь к оазисам Сирии.

Я вижу, как на вершине одного из холмов устанавливаются шатры ставки, и отправляю туда свою невидимую сущность, чтобы узнать, для чего на этот раз наш повелитель собрал великих эмиров.

…Своим почтительно склонившим головы военачальникам султан Бейбарс говорит:

— Знание того, что войска ильхана Абаки будут обязательно атаковать, позволяет султану заранее выбрать наиболее удобное место для сражения!

Седобородый военачальник одобрительно произносит:

— И наш великий султан выбрал для предстоящего боя самую выгодную позицию. Войска султана встанут перед этим холмом, который прикроет их тыл от неожиданного нападения монголов. А для пущей надёжности тыл можно прикрыть ещё и засадою из пеших лучников.

Военачальник в позолоченной кирасе соглашается с выбором места ставки:

— А отсюда, поверх поднятой пыли нашему великому султану будет очень удобно наблюдать за ходом битвы и руководить ею.

Мой отец добавляет:

— Большое значение имеет и то, что войска великого султана располагаются с северной стороны холма. Солнце и ветер будут у нас за спиною.

Хамза подтверждает:

— Это, действительно, важно. В этой местности часто бывает такой сильный ветер, что когда он гонит пыль в лицо, приходится спешиваться и нельзя даже помыслить о конной атаке и стрельбе из лука…

Мы располагаемся огромным лагерем и в ожидании монголов возводим полевые укрепления. Боевое построение нашей армии вполне традиционное: все войска поделены на три части, на центр и два фланга. В этом сражении, как и прежде, султан поручает Хамзе командование над всеми войсками воинов-халка и конницей союзников. Хамза, готовясь к встрече с монголами, велит нам спешиться и отвести скакунов в тыл на безопасное расстояние. Мы, халка, образуем центр в построении армии султана. Однако опорою всей нашей обороны на этот раз становятся многочисленные отряды пеших лучников, которые занимают весь левый фланг. Они же защищают и вершину холма, где располагается ставка султана. Мамлюки султана и великих эмиров в полных доспехах и на покрытых бронёю скакунах размещаются на правом фланге.

Хамза, как обычно, требует от меня сведений о передвижении монгольских войск.

…С огромной высоты я вижу шесть отдельных монгольских армий, в каждой из которых не менее десяти тысяч всадников, а уж обозов и стад мелкого и крупного скота, вообще, не счесть. В обозах за воинами также следуют их семьи и рабы. И в одном из таких обозов я даже замечаю примерно тысячу китайцев с осадными машинами и мощными арбалетами. А в пути эти армии пользуются складами, куда местное население свозит продовольствие и фураж. И ещё я вижу, что на местное население возложен ремонт дорог и строительство мостов. Всё это скопище людей и животных, хоть и крайне медленно, но с ужасающей неотвратимостью из шести разных мест зелёной степи надвигается на наши жёлтые песчаные равнины…

Поднабравшийся уже кое-какого воинского опыта Лопоухий отмечает:

— Так по раздельности им легче прокормить всю эту ораву.

А Хамза добавляет:

— И добычи они надеются так больше захватить.

И просит меня:

— Вахид, ты погляди хорошенько, близко ли отсюда их разведчики?

…Территории, где вскоре должны пройти монгольские армии, выглядят почти обезлюдевшими. Судя по всему, эти земли заблаговременно очищены от кочевников. Немного поблуждав там, я нахожу, наконец, авангарды монгольских армий, которые, налегке, без обозов идут далеко впереди…

— Да, я заметил их, — сообщаю я. — До соприкосновения с нашими дозорами им осталось один или два дня пути.