Глава 1. Введение

Эта книга рассказывает об экспериментальном иссле­довании, проведенном нашей командой. Целью исследова­ния была проверка рабочей гипотезы, основанной на мо­делях, предложенных кибернетикой и теорией связи. Согласно этой гипотезе, семья является саморегулирую­щейся системой, которая управляет собой в соответствии с правилами, сформированными методом проб и ошибок в течение некоторого периода времени.

Основная идея этой гипотезы состоит в том, что любая имеющая историю естественная группа, наиболее ярким примером которой является семья (в качестве других примеров можно привести трудовые коллективы, спон­танные сообщества, управленческие группы и т. п.), фор­мируется в течение определенного времени в результате серии трансакций и корректирующих обратных связей. Через эти пробы и ошибки выясняется, что позволено и чего не позволено в отношениях, пока в конце концов естественная группа не превращается в системную целост­ность, скрепляемую своими уникальными правилами. Эти правила касаются трансакций, осуществляемых в ес­тественной группе и выполняющих функцию коммуни­кации как на вербальном, так и на невербальном уровнях. На самом деле, согласно аксиомам, сформулированным в «Прагматике человеческой коммуникации» (Watzlawick, Beavin, Jackson, 1967), любое поведение представляет собой коммуникацию, которая автоматически вызывает обратную связь, являющуюся другим поведением-коммуни­кацией. Исходя из этого представления, мы приходим к еще одной гипотезе: семьи, в которых кто-либо из чле­нов демонстрирует поведение, традиционно диагностиру­емое как «патологическое», функционируют в соответст­вии с взаимодействиями - и, следовательно правилами, - задаваемыми патологией. Таким образом, и коммуникатив­ная, и другие виды деятельности в этих семьях будут подчинены правилам патологического поведения и взаимодействия (трансакции). Поскольку симптоматическое поведение является частью паттерна взаимодействия характерного для системы, в которой оно происходит симптомы могут быть устранены только путем изменения правил. В третьей части данной книги описаны методы разработанные для достижения этой цели.

Результаты нашей работы показали, что, если нам уда­ется найти и изменить одно фундаментальное правило патологическое поведение быстро исчезает. Это привело нас к принятию идеи, выдвинутой Рабкиным: «В природе события крайней важности иногда случаются неожиданно в тот момент, когда меняется главное правило системы» (Rabkin, 1972, р. 97). Для научной дисциплины, изучающей эти феномены, Рабкин предложил термин салтология (от ла­тинского saltus - резкое изменение, скачок).

Салтология перекликается с общей теорией систем сторонники которой говорят о p_s - точке системы на ко­торой сходится максимальное количество функций' ответ­ственных за существование этой системы, и модификация которой повлечет за собой максимум изменений при ми­нимальных затратах энергии. С другой стороны опыт показывает нам, что системы, а патологические системы в особенности, обладают способностью сохранять и под­держивать правила, созданные ими по методу проб и оши­бок и посредством стохастического запоминания опро­бованных решений.

Из общей теории систем мы знаем, что любая живая система характеризуется двумя взаимно противоположны­ми тенденциями: поддержанием гомеостаза, с одной сторо­ны, и способностью к трансформации - с другой Взаимо­действие этих кажущихся противоположными тенденций обеспечивает временное равновесие системы, а ее неста­бильность служит гарантией эволюции и творчества

Однако в патологических системах мы наблюдаем становящуюся все более косной тенденцию, состоящую в поддержании гомеостаза путем компульсивного повто­рения уже опробованных ходов и решений. После того как мы в ряде случаев добились быстрых изменений при лечении семей с пациентами, страдающими анорексией мы выбрали в качестве предмета исследования семью, характеризующуюся шизофреническими взаимодейст­виями. Семья с аноректическим больным, которой свойст­венны поведенческая избыточность и косные правила поведения, может быть уподоблена крайне механистич­ному и обладающему жесткими связями кибернетическому контуру. Однако семья психотика демонстрирует не толь­ко еще большую ригидность, но и невероятной сложности паттерны взаимодействия, а также впечатляющее разно­образие и изобретательность в поддержании шизофрени­ческой игры.

Принятие данных гипотез требует смены эпистемоло­гических установок (греческий глагол epistamai, означает «поставить себя над, выше чего-то»), чтобы иметь возмож­ность лучше это наблюдать. Мы должны отказаться от до­минировавшего до недавнего времени в науке причин­но-механистичес-кого взгляда на феномены и принять системную ориентацию. Используя эту новую ориента­цию, мы должны быть способны увидеть в членах семьи элементы цепочки взаимодействий. Ни один из участ­ников цепочки не имеет власти над целым, хотя поведение каждого из членов семьи неизбежно влияет на поведение всех остальных. В то же время было бы эпистемологически неправильно рассматривать поведение одного инди­вида как причину поведения других: каждый участник взаи­модействия влияет на других, но и они влияют на него. Индивид воздействует на систему и одновременно подвер­гается влиянию сообщений, которые он от нее получает.

Один из особенно ярких примеров взаимодействия элементов в системе дает нам нейрогормональная регуля­ция функций организма. Например, гипофиз определенным образом воздействует на всю систему человеческого орга­низма, однако сам в свою очередь подвергается влиянию всей информации, исходящей от системы и, следовательно, не оказывает никакого однонаправленного влияния. Таким образом, любое семейное взаимодействие представляет собой серию поведенческих реакций, которые в свою оче­редь влияют на другие поведенческие реакции и т. д.

Следовательно, когда мы говорим, что поведение одно­го индивида является причиной поведения других индивидов, мы совершаем эпистемологическую ошибку. Корни этой ошибки лежат в произвольности выделения (пунктуации) такого поведения из прагматического контекста предшест­вовавших ему актов поведения, которые могут быть просле­жены в прошлом, иногда весьма отдаленном. Даже пове­дение человека, который находит себе жертву, каким-то образом подавляет ее, - даже это поведение является не «полновластным поведением», а скорее «ответным дейст­вием». Тем не менее человек, который полагает, что нахо­дится в позиции «превосходства», верит, что именно он обла­дает властью, точно так же, как и тот, кто занимает более «низкое» положение, думает, что он этой власти лишен.

Но мы знаем, что такого рода убеждения ошибочны: власть не принадлежит ни тому, ни другому. Власть сосредо­точена только в правилах игры, которые вовлеченные в эту игру люди не могут изменить. На основе нашего опыта мы убедились, что, продолжая рассматривать феноме­ны в соответствии с причинно-следственной моделью, мы сталкиваемся с серьезными трудностями в понимании семейной игры, в результате чего оказываемся бессильны ее изменить.

В других областях науки принятие этой новой эпистемо­логической модели, опирающейся на концепцию обратной связи, позволило достичь огромного прогресса вплоть до вы­садки человека на Луну. Однако в поведенческих науках этот новый подход впервые был реализован только в 1950-е годы, начиная с исследований, проведенных Грегори Бейтсоном и его командой в Пало Альто (Калифорния). Эта группа ученых серьезно занялась изучением процесса коммуни­кации, привлекая для этого данные и наблюдения из самых разных источников, таких, как гипноз, дрессировка живот­ных, общение шизофреников и невротиков, анализ попу­лярных фильмов, исследование природы игр, фантазий, парадоксов, и т. д. Этот исследовательский проект осущест­влялся в течении десятилетия, между 1952 и 1962 годами, и самым поразительным и новаторским было использование в нем ряда положений из «Принципов математики» Уайтхеда и Рассела - работы, которая привела к созданию новой логики, отличающейся от аристотелевской тем, что призна­вала понятие «функция» основополагающим.

«Традиционная логика доказала здесь свою полную несо­стоятельность: она утверждает, что существует только одна форма простого суждения, а именно: приписывание субъекту предиката. Эта форма подходит для описания признаков определенного предмета - мы можем сказать: «это круглое, красное и т. д.». Хотя грамматика и отдает предпочтение именно этой логической форме, однако с философской точки зрения она настолько далека от универсальности, что встречается не слишком часто. Когда мы говорим «Эта вещь больше, чем та», мы не прос­то приписываем «этой» вещи некое свойство, а устанав­ливаем отношение между двумя вещами. Мы могли бы выразить ту же самую мысль фразой: «Та вещь меньше, чем эта». При этом с точки зрения грамматики подле­жащее меняется. Таким образом, суждение, устанавли­вающее, что две вещи находятся в определенном отноше­нии, имеет форму, отличную от субъектно-предикатного суждения, а неспособность осознать или учесть это отли­чие явилась источником многих ошибок традиционной метафизики. Убежденность или бессознательная вера в то, что все суждения имеют субъектно-предикатную форму или, другими словами, что любой факт включает нечто, обладающее определенным свойством, не поз­волила большинству философов дать какое-то осмыс­ленное описание мира науки и повседневной жизни (Russell 1960, р. 42).

В 1956 году группа из Пало Альто опубликовала книгу «К теории шизофрении», в основе которой - теория логических типов Рассела. Центральный тезис этой тео­рии состоит в том, что между классом и составляющими его элементами существует разрыв. Класс не может быть элементом самого себя, так же как и элемент класса не мо­жет представлять класс, поскольку термин, используемый для обозначения класса, находится на другом уровне аб­стракции, чем термины, используемые для его элементов.

Согласно гипотезе Бейтсона и его коллег, когда этому разрыву не придается должного значения в человеческих отношениях, то парадоксы расселовских типов проявля­ются с патологическими последствиями. Это привело к формулировке теории двойной завязки, или двойной ловушки* как парадоксальной коммуникации, присут­ствующей в основном в семьях шизофреников.

Группа из Пало Альто пришла к заключению, что шизо­френия представляет собой «конфликт логических ти­пов», являющийся результатом характерных повторя­ющихся паттернов коммуникации. В 1967 году Вацлавик, Бивин и Джексон опубликовали книгу «Прагматика чело­веческой коммуникации», где они наметили контуры но­вой науки о коммуникации, изучающей, как человек влия­ет на взаимодействующих с ним людей (то есть принимает, отказывает им в общении или избегает их) посредством характерных поведенческих сообщений.

Эта работа предлагает нам адекватный концептуальный аппарат для анализа коммуникации: понятие контекста как матрицы значений; представление о сосуществовании двух языков, аналогового и дискретного*; представление об определенном членении (пунктуации) процесса взаимо­действия; необходимость определения взаимосвязей и вы­членение различных вербальных и невербальных уровней, на которых они могут быть определены; понятия сим­метричной и комплиментарной позиций во взаимосвязях; наконец, фундаментальную идею симптоматического и те­рапевтического парадоксов. Что касается парадоксов, то наше исследование показало, каким образом семья, вовлеченная в шизофреническое взаимодействие, поддер­живает свою игру посредством хитросплетения парадок­сов, которые могут быть аннулированы в ходе психотера­пии лишь при помощи контрпарадоксов.

Подобный методологический подход открывает новые горизонты как в теории, так и в области практического применения. В частности, он позволяет смотреть на симп­том как на феномен, соответствующий трансактным паттернам, специфичным для семейной группы. Наконец, этот подход выходит за рамки картезианских дуализмов, чье долгожительство скорее препятствовало, чем способ­ствовало научному прогрессу. Поскольку в контуре систем­ных отношений каждый элемент взаимодействует со всей системой, то любая дихотомия - будь то тело и разум, сознательное и бессознательное - теряет там свой смысл.

Глава 1. МЕТОДИКА РАБОТЫ

Научно-исследовательский институт семьи, созданный Марой Сельвини Палаццоли, начал свою деятельность в Милане (Италия) в мае 1967 года.

В начале работы мы столкнусь с множеством препят­ствий. В условиях культурно неподготовленного и часто враждебного окружения было сложно найти семьи, кото­рые желали бы пройти курс лечения. Сама команда состо­яла всего из двух терапевтов, которые хотя и являлись экспертами в индивидуальной и групповой психотерапии, не имели совершенно никакого опыта в работе с семьей.

По ряду причин, связанных со статусом государствен­ной психиатрии в Италии, было решено создать центр, совершенно независимый от системы государственных лечебных учреждений. В противном случае многие обстоя­тельства могли бы оказать давление на команду и поме­шать ее работе: график публикации результатов, навязыва­ние команде новых членов, использование исследования в политических целях или в целях пропаганды.

Этот выбор в пользу автономии имеет не только прин­ципиальные преимущества, но и определенные недостатки, которые не следует игнорировать: сложно находить специ­фические случаи, не хватает средств для покрытия всех затрат. Последняя проблема была решена следующим обра­зом: мы работали неполный рабочий день с ограниченным количеством семей, которые оплачивали сеансы в соответ­ствии со своими финансовыми возможностями. Институт был официально зарегистрирован как некоммерческая организация, и мы использовали плату, получаемую от се­мей, для покрытия расходов на содержание Института. Члены команды не получали никакого вознаграждения за свою работу.

Начиная с 1972 года количество семей, обращающихся за помощью в Институт, постоянно возрастало, пока не пре­высило возможностей Института. Это позволило нам отбирать интересные случаи и сосредоточить внимание на опре­деленных типах заболеваний. В частности, было проведено исследование по нервной анорексии, о результатах кото­рого сообщается в четвертой части английского издания книги «Добровольное голодание: от интрапсихического к транс­персональному подходу к нервной анорексии» (1974).

Так как семьи, получающие психотерапевтическую помощь, должны платить за нее в соответствии со своими финансовыми возможностями^[1], можно сделать вывод, что их мотивы сравнимы с мотивами пациентов, идущих на индивидуальную терапию. Действительно, внесение платы предполагает наличие у клиента определенной мо­тивации и обеспечивает его независимость в терапевтичес­кой ситуации. Наличие платы составляет важное отличие нашей работы от той, которая выполняется в условиях обычной больницы. Наша команда, численность которой возрастала в течение 1970 и 1971 годов, короткое время насчитывала восемь человек, прошла через самые разные испытания и злоключения, которые, в конце концов, при­вели ее к разделению и реорганизации. Нынешний кол­лектив исследователей сформировался в конце 1971 года. Он состоит из четырех человек, авторов этой книги (двух мужчин и двух женщин), все четверо - психиатры. Это ком­бинация позволяет двум психотерапевтам разного пола вести прием, в то время как другая пара находится в ком­нате наблюдения и образует постоянный «тыл».

Использование гетеросексуальной терапевтической пары составляет еще один важный аспект работы Инсти­тута: благодаря этому создается более «физиологичный» баланс между двумя парами терапевтов, а также между ними и семьей. Кроме того, различия во взаимодействии семьи с одним и другим терапевтом на начальной фазе терапии могут помочь исследователям в понимании пра­вил семейной игры.

Так, если мы имеем дело с семьей, в которой тради­ционно доминируют женщины, то все или некоторые члены семьи незамедлительно обнаружат тенденцию обра­щаться к терапевту-женщине, явно игнорируя ее партнера. Еще одно преимущество работы в паре с участием двух терапевтов разного пола состоит в том, что она помогает противостоять влиянию культурных стереотипов, связан­ных с полом, стереотипов, которые терапевты неизбежно разделяют. При обсуждении семейных сеансов мы часто выявляли у членов одной пары терапевтов диаметрально противоположные впечатления о семейной паре, а также отмечали их склонность моралистически оценивать сло­жившиеся в семье отношения:

- Как он мог жениться на такой женщине!

- О чем ты говоришь? Это он ее провоцирует. Неужели ты не заметил? Он даже со мной то же самое делал!

Осознание этого феномена помогло нам принять си­стемную модель, невзирая на глубоко укоренившуюся тенденцию к произвольной пунктуации и причинно-след­ственным интерпретациям.

Гетеросексуальные терапевтические пары не были постоянны, их состав мог меняться с каждой новой семьей; единственное требование состояло в том, чтобы каждый член команды работал равное количество часов как тера­певт и как наблюдатель. Благодаря этому мы смогли уви­деть, как особенности личности каждого терапевта прояв­ляются в реципрокных отношениях между терапевтами и в стиле работы, формируемом каждой парой. И это по­зволило нам понять, что успех терапии зависит скорее не от харизм того или иного терапевта, а от применяемого метода. Правда в том, что если метод верен, никакая харизма не нужна.

Таков избранный нами стиль работы, который полнос­тью доказал свою эффективность. Разумеется, мы не счи­таем его единственно возможным. Конечно, терапевт, обладающий достаточным опытом, способен работать с семьей один. Однако мы считаем, что он все равно не сможет обойтись без живых супервизий.

Поскольку наш первый контакт с семьей происходит по телефону, мы выделили для звонков специальные часы, когда один из терапевтов мог вести продолжительный раз­говор, если это было необходимо. Таким образом, мы из­бегаем ошибок и недоразумений из-за нехватки времени. Нельзя переоценить значение того факта, что терапия начинается с первого телефонного звонка. Во время разго­вора можно заметить многое: особенности общения, тон голоса, безапелляционные требования всевозможной ин­формации, попытки прямой манипуляции путем назначе­ния встречи на определенный день и час, попытки пере­вернуть роли, чтобы все выглядело так, будто это терапевт ищет пациентов, а не семья просит о помощи. Кропот­ливое внимание к подобным деталям очень важно в начале любых терапевтических отношений, но особенно при работе с семьей, вовлеченной в шизофренические взаимо­действия.

Как мы покажем ниже, уступка даже элементарному и на вид совершенно «разумному» запросу, поступающему от семьи, может ослабить позицию терапевта и изменить контекст терапии.

За исключением каких-то особых случаев мы высту­паем против «экстренных» приемов. Мы также не идем навстречу попыткам некоторых родителей добиться предварительных сеансов в отсутствие ребенка. Исклю­чения мы делаем для родителей детей в возрасте до 3 лет или родителей более старших детей, травмированных предыдущим негативным опытом общения с психиатри­ей. Тогда мы встречаемся вначале только с родителями, чтобы понять, есть ли смысл ожидать результатов для всей семьи при участии в терапии только супружеской пары.

Во всех других случаях и, прежде всего, если речь идет о семьях, один из членов которых имеет диагноз «шизо­френия», на первом сеансе обязательно присутствуют все близкие родственники, живущие с ним в одном доме. Далее, если того требует терапия, терапевты (и только они) принимают решения относительно возможных изме­нений в составе присутствующей на сеансе семьи. Однако полученный нами опыт говорит, что разбивать семейную группу можно только в исключительных случаях, так как такой шаг воспринимается семьей как угроза и может привести к ее уходу из терапии. Информация, полученная во время первого телефонного контакта, записывается в стандартную карту:

Лицо, давшее направление на терапию ________________________________ Дата звонка _______________________________________________________ Адрес семьи.______________________________________________________ Имя, возраст, образование, вероисповедание и профессия: отца ________________________________________________________ матери ______________________________________________________ детей (в порядке рождения) ____________________________________ Дата заключения брака_____________________________________________ Другие люди, проживающие с семьей; какое отношение они имеют к членам семьи: проблема ______________________________________________________ кто звонил __________________________________________________ наблюдения_________________________________________________ Информация, полученная от того, кто направил пациента _____________ _______________________________________________________________

Иногда случалось так, что телефонному звонку пред­шествовала беседа с направившим семью врачом, и тогда к информационной карте добавлялись все значимые сведе­ния, полученные в процессе этой беседы. Такая регистра­ционная информация совершенно необходима, поскольку первый сеанс может состояться через продолжительный отрезок времени.

Сеансы проходят в специально оборудованной ком­нате: там есть несколько небольших кресел, звуконепрони­цаемый потолок и большое зеркало, прозрачное для внеш­них наблюдателей. Микрофон расположен на потолке, в центре лампы, и соединен с магнитофоном, находящим­ся в предназначенной для наблюдения соседней комнате. Мы объясняем семье наш метод работы. Сообщаем об ис­пользовании микрофона и одностороннего зеркала, - говорим, что за ним находятся двое коллег, которые помо­гают нам в нашей работе и с которыми мы обсуждаем ситуацию и выводы по каждому сеансу.

В любом сеансе может быть выделено пять частей:

1. «Предсеанс», когда терапевты встречаются, чтобы про­честь семейную карту (если это первый прием) или отчеты о предыдущих сеансах.

2. Собственно сеанс, который длится один час. В течение этого времени терапевты выясняют у семьи необхо­димую им информацию; помимо конкретных сведе­ний, их интересует способ предоставления информа­ции, который отражает стиль взаимодействий в семье. Семьи, вовлеченные в шизофреническое взаимодей­ствие, стараются сообщать о себе лишь минимум ин­формации, но они не могут скрыть от нас свои специ­фические способы общения. Поведение терапевтов построено таким образом, чтобы провоцировать взаи­модействие между различными членами семьи. Это позволяет нам наблюдать последовательности их действий, вербальные и невербальные сообщения, а также видеть любые формы избыточности (то есть выхода за рамки заданного вопроса), свидетельствую­щие о существовании скрытых правил. Терапевты воздерживаются от информирования семьи о своих наблюдениях, так же как и от каких-либо коммен­тариев вплоть до окончания сеанса.

Если наблюдатели замечают, что терапевты смущены или сбиты с толку какими-то маневрами семьи, они могут постучать в дверь, чтобы вызвать одного из терапевтов в комнату наблюдения, где они попытаются прояснить ситуацию или предложить новую тактику. Иногда бывает, что один из терапевтов сам выходит из комнаты, чтобы посоветоваться с наблюдателями, в то время как другой продолжает прием.

3. Обсуждение сеанса. Оно происходит в комнате, отведен­ной специально для этой цели. Двое терапевтов и двое наблюдателей объединяются, чтобы обсудить сеанс и выбрать способ его завершения.

4. Завершение сеанса. Терапевты возвращаются к семье, что­бы сделать короткий комментарий и дать предписание, которое обычно бывает парадоксальным, за исключе­нием редких случаев, которые описаны ниже. Если эта встреча была первой, терапевты сообщают семье, реко­мендуется ли ей психотерапевтическое лечение. Если принято решение в пользу терапии и семья на нее соглас­на, то далее определяются оплата и количество сеансов.

Обычно мы назначаем 10 встреч с интервалом прибли­зительно в один месяц. Прежде, следуя общепринятой практике, мы проводили один сеанс в неделю. Однако впоследствии, чтобы приспособиться к возможностям семей, добиравшихся к нам издалека (некоторые жили в пятистах километрах от Института), мы увеличили ин­тервалы между встречами, и, к собственному удивлению, обнаружили, что при таком режиме достигается больший эффект. Случайно обнаружив таким образом, что пара­доксальные предписания оказывают большее «влияние» на семейную систему, если выполняются в течение более продолжительного времени, мы распространили данную практику на все семьи.

Более того, на основе эмпирических наблюдений нам удалось сформулировать теоретическую гипотезу по пово­ду t_s, или времени системы. Хорошо известно, что каж­дая система характеризуется не только p_s, или узловой точкой, специфичной для данной системы, но и своим соб­ственным «временем»: «Система по своей особой при­роде, состоит из взаимодействий, и это означает, что опи­сать какое-либо состояние системы или какое-либо изменение ее состояния можно лишь после того, как будет реализована последовательность действий и вызванных ими реак­ций» (Lennard, Bernsteein, I960).

Понятно, что в системах с ригидным гомеостазом t_s, необходимое для изменения, гораздо больше, чем в гиб­ких морфогенетических системах. Усвоение системой неожиданного и разбалансирующего послания, как это имеет место при парадоксальном вмешательстве, требует специфичного для данной системы отрезка времени, в течение которого она из действий и противодействий своих индивидуальных компонентов сможет сформиро­вать новый способ функционирования.

С терапевтической точки зрения это означает, что ко­гда в результате удачной интервенции меняется поведение одного из членов семьи, то требуется определенный про­межуток времени, чтобы корригирующий это изменение маневр развернулся со всей очевидностью у другого или других членов семьи (см. в качестве примера случай, пред­ставленный в главе 17).

В каждом отдельном случае, на каждом сеансе команда терапевтов должна определить интервал до следующего сеанса, который может составлять от двух недель до не­скольких месяцев. Иногда бывают экстренные телефон­ные звонки семьи, требующей ускорить встречу. Само собой мы не уступаем этим попыткам. Они лишь под­тверждают тот факт, что сокращение интервала между сеансами «работает» на семейное сопротивление. Если терапевт поддастся на такое требование, он заранее обре­чет себя на беспомощность во время сеанса, так как новые феномены еще не успели проявиться в полной мере.

Наше решение ограничить количество сеансов десятью было продиктовано убежденностью, что при работе с эти­ми семьями мы должны стремиться вызвать изменения как можно быстрее или же такая возможность будет утеряна нами навсегда. Кроме того, ограниченность срока терапии, с одной стороны, заставляет чувствовать серьезную ответ­ственность за ее результаты, а с другой - вносит ясность в ее продолжительность и стоимость. Только с двумя семья­ми из всех, с которыми мы работали до настоящего време­ни, мы после окончания десятого сеанса решили провести еще один цикл в десять сеансов. В сумме общее количество сеансов никогда не превышало двадцати.

Таким образом, мы могли бы парадоксально опреде­лить этот метод работы как длительную краткосрочную те­рапию. Она краткосрочна с точки зрения времени, которое терапевты посвящают непосредственной работе с семьей, и длительна по времени, необходимому семье для транс­формации.

5. Синтез сеанса. После ухода семьи команда собирается вместе, чтобы обсудить реакцию семьи на комментарий или предписание, а также сформулировать и записать итоговые выводы. Особенно важные взаи­модействия, если таковые были, записываются до­словно. В случае сомнения можно заново прослушать кассету с записью сеанса.

Вся описанная выше процедура, как нетрудно заме­тить, требует весьма значительных временных затрат. В особо сложных случаях на проведение сеанса уходит от трех до четырех часов. Более того, такого рода работа должна выполняться сплоченным коллективом, в котором недопустима конкуренция или существование фракций; а его члены должны проявлять уважение друг к другу и го­товностью выслушивать наблюдения и предложения кол­лег. Численность коллектива также имеет значение. Если команда слишком малочисленна, ей будет сложно держать под контролем разнообразные проявления шизофрени­ческой игры. Если команда слишком велика, то существует опасность потери чего-то важного в результате продолжи­тельных и несколько хаотических дискуссий, и вдобавок возрастает угроза конкуренции и создания коалиций. Наш опыт показывает, что, по-видимому, наилучшим ва­риантом является группа из четырех человек. Мы убежде­ны и хотим еще раз повторить, что такая чрезвычайно сложная работа, как терапия семьи, вовлеченной в ши­зофреническое взаимодействие, доступна лишь для ко­манды, свободной от внутренних конфронтации. Реально дело обстоит так, что малейший импульс к конкуренции внутри команды немедленно приводит к тому, что пробле­мы семьи начинают использоваться в качестве предлога для выяснения внутригрупповых отношений. Особенно подвержены такому риску команды, создаваемые сверху, по приказу руководства.

Мы также убеждены в абсолютной необходимости не­прерывной супервизии, осуществляемой двумя коллегами в комнате для наблюдения. Находясь в терапевтической комнате во внешней позиции по отношению к происхо­дящему, они меньше рискуют втянуться в игру и могут лицезреть ее со стороны, словно зрители, наблюдающие футбольный матч с трибун стадиона. Зрители всегда лучше видят панораму поля, чем сами играющие. В заключение нужно сказать, что посвятившая себя исследовательской задаче команда терапевтов представляет собой чувстви­тельный и хрупкий инструмент, подверженный множеству опасных влияний, как внешних, так и внутренних. Наиболь­шая опасность исходит от самих семей, в особенности пока команда недостаточно опытна. Когда мы только начинали работать с такими семьями, часто случалось, что мы до та­кой степени вовлекались в семейную игру, что испыты­ваемые нами фрустрация и гнев начинали переноситься на наши внутренние отношения.

В третьей и четвертой главах мы представим концеп­цию шизофренической игры. А на оставшихся страницах будут описаны тактики работы и те многочисленные пробы и ошибки, через которые мы пришли к своей концепции.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ