Задачи языковедения и связь его с другими науками

Предметом, изучаемым в языковедении, является не один какой-либо язык и не одна какая-либо группа языков, а вообще человеческий язык в его и с т о р и и. Следовательно, все отдельные человеческие языки, будут ли то языки народов ци­вилизованных или дикарей,— все они с одинаковым правом входят в область языковедения, и все они изучаются здесь по отношению к истории языка. Язык состоит из слов, а словами являются звуки речи, как знаки для нашего мышления и для выражения наших мыслей и чувствований. Отдельные слова языка в нашей речи всту­пают в различные сочетания между собою, а с другой стороны — в словах языка могут выделяться для сознания говорящего те или другие части слов; поэтому фактами языка являются не только от­дельные слова сами по себе, но также и слова в их сочетаниях между собой и в их делимости на те или другие части. Я сказал, что предметом языковедения является человеческий язык в его истории. Дело в том, что существование каждого языка во времени состоит в постоянном, хотя и постепенном, видоизменении данного языка с течением времени, т. е. каждый живой язык в данную эпоху его су­ществования представляет собой видоизменение языка предшествую­щей эпохи. Это постоянное изменение языка состоит, во-первых, в постоянном изменении составных элементов языка, т. е. как звуков-слов, так и их значений, причем то и другое изменение происходит независимо одно от другого; во-вторых, изменение языка с течением-времени состоит в приобретении языком новых фактов, не сущест­вовавших в нем прежде, и, в-третьих, изменение языка обнару­живается в утрате языком тех или других фактов, существовав­ших в нем прежде. Изучение каких-либо фактов в преемственности их изменения во времени мы называем историческим изучением этих фактов, или историей этих фактов, причем то же название— «исто­рия»—мы переносим и на самое изменение этих фактов во времени. Языковедение, имеющее предметом изучения человеческий язык & его истории, может быть, следовательно, определяемо иначе как история человеческого языка или как историческое изучение чело­веческого языка, т. е. историческое изучение всех доступных для исследования отдельных человеческих языков является вместе с

201

тем необходимо сравнительным изучением отдельных языков. Каждый язык принадлежит известному обществу, известному об­щественному союзу, т е. каждый язык принадлежит людям как членам того или другого общества. Те изменения, которые про­исходят в составе общества, сопровождаются и в языке соответ­ствующими изменениями: дроблению общества на те или другие части соответствует дробление языка на отдельные наречия, а объединению частей общественного союза соответствует и в языке объединение его наречий. Понятно поэтому, что чем более разъ­единяются части общественного союза, тем большую самостоятель­ность приобретают отдельные наречия, а как скоро исчезает всякая связь между разъединившимися частями общества, бывшие наречия одного и того же языка, продолжая существовать, обращаются в самостоятельные языки. Таким, образом, изучая историю извест­ного языка, лингвист путем правильного сравнения этого языка с языками, родственными по происхождению, открывает то прош­лое в жизни изучаемого языка, когда он составлял еще одно целое с другими родственными с ним языками. Изучая, например, фран­цузский язык в его истории, лингвист сравнивает его с другими так называемыми романскими языками, как-то: итальянским/ испан­ским и некоторыми другими,—и приходит таким путем к родоначаль­нику этих языков —языку латинскому, из которого образовались эти языки. Подобным же образом изучение русского языка в связи с другими славянскими языками, как-то: старославянским, или древним церковнославянским, сербским, болгарским, польским, чешским и некоторыми другими,— это сравнительное изучение от­крывает перед нами то прошлое в жизни нашего языка, Когда он вместе с другими славянскими языками составлял один общий язык, именно праславянский, или общеславянский, язык. Этот праславянский язык, открываемый таким путем, находится в свою очередь, как показывает наука, в родстве с языками: литовским, немецким, греческим, латинским, а также и с языками: индийскими, иранскими и некоторыми другими. Все эти языки вместе образуют так называемую индоевропейскую семью языков, или семью индо­европейских языков. Путем сравнительно-исторического изучения всех языков этой семьи лингвист восстановляет тот язык, который был родоначальником этой семьи языков,— язык общий индоев­ропейский. Таким образом, например, история русского языка может привести исследователя к той отдаленной эпохе, когда предки славян, немцев, греков и т. д. составляли еще один общий народ. Итак, задача языковедения — исследовать человеческий язык в его истории — требует, как вы видите определения род­ственных отношений между отдельными языками и сравнительного изучения тех языков, которые имеют в прошлом общую и с т о р и ю, т . е. родственны по п р о и с х о ж д ени ю. При этом от общей истории данных языков, т. е. от родства данных языков по происхождению, нужно отличать такое родство

202

между собою тех или других фактов в различных языках, которое происходит вследствие приобретения, заимствования этих фактов одним языком из другого языка. Возможность такого влияния од­ного языка на другой является, понятно, тогда, когда члены раз­личных общественных союзов, имеющих различные языки, вступают в сношения между собою.

Не одно только сравнение языков или их, отдельных фактов в-генеалогическом отношении, т. е. по отношению к их родству по происхождению, требуется в лингвистике: факты различных язы­ков должны быть сравниваемы и по отношению к тем сходствам и различиям, которые зависят от действия сходных и различных условий. Этого рода сравнение лингвистических фактов нельзя, конечно, смешивать с тем сравнением, о котором я говорил до сих пор и которое основано на генеалогическом отношении отдельных языков или отдельных фактов в языках. Когда говорят, что предме­том изучения в лингвистике служит человеческий язык в его истории, то единственным числом — «язык»—вовсе не указывается на то, будто все отдельные языки, существовавшие и существующие в челове­честве, сводятся по учению лингвистики к одному общему пра­языку. Такого общего праязыка лингвистика не знает, да и не может знать в настоящее время при тех средствах, какими она владеет. Тем не менее, как бы ни было велико число тех праязыков, которые не могут быть сведены в генеалогическом отношении, мы имеем право-говорить об одном человеческом языке, имея в виду единство чело­веческой природы, т. е. общие физические и духовные явления. Поэтому мы можем и должны сравнивать языки не только в генеа­логическом отношении, но и по отношению к тем сходствам и разли­чиям, которые зависят от сходных и различных физических и духов­ных условий.

То обширное применение, какое имеет в современной лингви­стике сравнительный метод, достаточно объясняет, почему эта наука-называется, между прочим, «сравнительным языковедением», но только в названии «сравнительное языковедение» не следует видеть указания на отличие этой науки от какого-либо другого научного исследования языка в его истории: есть только одна наука о язы­ке— та наука, которая имеет предметом изучения человеческий язык. Исследование того или другого отдельного языка или той или другой отдельной семьи языков входит в состав языковедения как известная часть этой науки, а успешное занятие одной частью науки возможно лишь тогда, когда не теряется связь с другими ча­стями ее и с ее общими основаниями. Понятно поэтому значение языковедения, или лингвистики, для филологии в тесном смысле этого термина: филолог, останавливаясь на известном на­роде, изучает его в различных проявлениях его духовной стороны, а потому, между прочим, изучает и язык этого народа. В этой об­ласти по отношению к языку изучаемого народа филолог должен быть лингвистом, и языковедение для него не побочная наука, но та, которая одной своей частью входит в его специальность. Точной

так же филолог должен быть историком при изучении других от­
делов филологии. $

Итак, научное исследование какого бы то ни было языка входит в область языковедения, но не всякое изучение языка является научным: языковедение как науку, задача которой познать язык в его истории, нельзя смешивать, понятно, с изучением какого-либо языка для практической цели, т. е. с целью владеть этим язы­ком как средством для достижения других целей, например для обмена мыслей.

Укажу теперь на связь языковедения с другими науками, по­мимо филологии в тесном смысле этого термина. Звуки слов, как звуки речи, представляют собою известные физические явления. Эти физические явления представляют предмета исследования в том отделе физиологии, который называемся физиоло­гией звуков ре ч и, т. е. в котором изучаются звуки речи в условиях их образования. Итак, по отношению к звукам слов, как к звукам речи, языковедение связывается с известным отделом фи-зиологии, именно с физиологией звуков речи. Что же касается зна­чений звуков в словах, то исследование природы значений слов при­надлежит той науке, которая изучает духовные явления и назы­вается психолог и е й, т. е. по отношению к значениям слов языковедение связывается с психологией. В психологию входит также и исследование природы той связи, какая существует между звуками речи и их значениями. Нетрудно, конечно, убедиться в том, что связь в языке известного звука или известного комплекса звуков с известным значением не есть необходимая, т. е. нетрудно убедиться, что всякие звуки речи сами по себе одинаково способны иметь всякие значения. Для лингвиста, конечно, не может оста­ваться Чуждым вопрос о природе связи между звуками и значениями слов, т. е. вопрос о том, как образуется связь каких бы то ни было звуков речи с какими бы то ни было значениями, и лингвист нахо­дит ответ на этот вопрос в том отделе психологии, который рас­сматривает образование связи между нашими духовными явлениями и нашими движениями, в данном случае движениями органов речи. Но объяснение, какое дает психология, не решает еще вопроса, представляющегося по отношению к каждому отдельному факту в каждом отдельном языке: как образовалась в данном языке связь данных звуков речи с данным значением, а ставя этот вопрос, мы ставим вопрос об истории данных фактов в известном языке, следо­вательно вопрос об истории языка, и таким образом вступаем в область языковедения как особой науки, так как предметом языко­ведения, как я говорил, является исследование отдельных чело­веческих языков, насколько они доступны для изучения в их исто­рии, следовательно, исследование истории человеческих языков.

Но не только с психологией и физиологией звуков речи языко­ведение находится, как мы видели, в непосредственной связи по самому свойству предмета, изучаемого в языковедении*. Язык принадлежит людям, как членам того или другого общества; язык

в числе других элементов сам образует и поддерживает связи между членами общества, но связи в языке членов общества зависят в свою очередь и от связей членов общества в других элементах. Язык с течением времени видоизменяется, язык имеет историю; но эту историю язык имеет в обществе, т. е. как язык членов обществен­ного союза, а общественный союз с течением времени изменяется сам, имеет свою историю. Таким образом, исследование человече­ского языка в его истории входит по известным сторонам как со­ставная часть в науку о природе и жизни общественных союзов. Понятно вместе с тем то отношение, какое существует между изуче­нием истории тех или других отдельных языков и их отношений между собою и изучением истории тех общественных союзов, в которых существовали данные языки: из фактов истории извле­каются указания относительно прошлого в истории самих общест­венных союзов, в которых существовали данные языки. Например, воссоздавая слова праславянского языка, языковедение знакомит нас с культурным состоянием славян в ту эпоху, когда существовал этот язык, или, открывая в праславянском языке некоторые слова, заимствованные из языка немецкого, языковедение указывает на сношения, существовавшие в ту эпоху между славянами и немцами. С другой стороны, факты истории общественных союзов дают ценные указания для истории языков, существовавших в данных обществах, например, разъясняют историю взаимных отношений между отдель­ными диалектами одного общего языка или, например, знакомят нас с теми условиями, при которых является возможным влияние одного языка на другой;, то влияние, которое обнаруживается в заимствованиях, получаемых одним языком от другого...

ЗНАЧЕНИЯ ЗВУКОВОЙ СТОРОНЫ В ЯЗЫКЕ

Язык, как мы знаем, существует главным образом в процессе мышления и в нашей речи как в выражении мысли, а кроме того, наша речь заключает в себе также и выражение чувствований. Язык представляет поэтому совокупность знаков главным обра­зом для мысли и для выражения мысли в речи, а кроме того, в языке существуют также и знаки для выражения чувствований. Рассмат­ривая природу значений в языке, я остановлюсь сперва на знаках языка в процессе мышления, а ведь ясно, что слова для нашего мышления являются известными знаками, так как, представляя себе в процессе мысли те или другие слова, следовательно, те или другие отдельные звуки речи или звуковые комплексы, являющиеся в данном языке словами, мы думаем при этом не о данных звуках речи, но о другом при помощи представлений звуков речи как пред­ставлений знаков для мысли.

Наше мышление состоит из духовных явлений, называемых представлениями, в их различных сочетаниях и из чувства соот­ношения этих представлений. Представлением, как известным ду­ховным явлением, называют тот след ощущения, который сохра-

.!i'

няется некоторое время после того, как не действует уже причина,' вызвавшая ощущение, и который впоследствии может воспроизво­диться по действию закона психической ассоциации. Все наши духовные явления (как первичные, называемые ощущениями, так и различные сложные чувствования, а равно и самые представления) способны воспроизводиться по действию этого закона, а именно: духовные явления смежные, т. е. получаемые в опыте вместе или в непосредственной преемственности, способны впоследствии воспро­изводить одно другое, и точно так же духовные явления, сходные между собою, способны воспроизводить впоследствии одно другое, т. е. как скоро, например, получены были в опыте два духовных явления А и Б в непосредственной преемственности, то впослед­ствии, когда, например, опять получится духовное явление А, оригинальное или воспроизведенное, оно способно будет воспроиз­вести при себе и духовное явление Б. Точно так же, как скоро были получены в опыте духовные явления А и Б, хотя не в непосредствен­ной преемственности, но сходные, то впоследствии, например, ду­ховное явление А, оригинальное или воспроизведенное, способно будет вызвать при себе и духовное явление Б. Я вижу, например, снег и слышу звуковой комплекс снег, который для меня, положим, еще не является словом. Впоследствии, когда я увижу опять снег или когда у меня явится представление снега, то вместе с тем спо­собно будет воспроизвести и ощущение звукового комплекса снег, полученное прежде вместе со зрительным ощущением снега. Точна так же, когда я услышу впоследствии такой звуковой комплекс или получу представление этого звукового комплекса, то способно бу­дет явиться и представление снега. Или, например, когда я вижу или представляю себе снег, я могу получить при этом, по действию психической ассоциации, также и представление другого ^предмета (т. е. воспроизведение ощущений другого предмета), сходного со снегом, равно как и наоборот, ощущение или представление другого предмета, сходного со снегом, способно вызвать за собою представ­ление снега.

Итак, духовные явления связываются между собою, ассоции­руются по смежности или по сходству, т. е. два духовных явления, полученные в опыте или как смежные, или как сходные, способны впоследствии воспроизводить одно другое. Что же значит: «способны воспроизводить»? Это выражение имеет тот смысл, что духовные явления, связанные между собой смежностью или сходством, вос­производят в. действительности одно другое, как скоро в данный момент не препятствуют какие-нибудь другие условия. Какие же условия могут здесь препятствовать? Это, во-первых, могут быть условия психические, духовные, заключающиеся в действии того же закона психической ассоциации, т. е. одно действие этого закона может уничтожаться другим действием того же закона. Например, несмотря на то, что в предшествующем опыте духовные явления А и Б связаны были между собою, положим, непосредственной преемственностью, т. е. смежностью, тем не менее впоследствии,

206

когда возникает духовное явление А (как оригинальное или как воспроизводное), оно может воспроизвести при себе не духовное явление Б, а какое-нибудь третье духовное явление — Д, которое в прежнем опыте также было дано в сочетании с духовным явле­нием А, хотя и не с Б. Таким образом, одно действие психической ассоциации уничтожает собою другое действие психической ассо­циации: духовное явление Д в нашем примере получит большую силу или потому, что в прежнем опыте духовное явление Д чаще, чем Б, давалось в сочетании с духовным явлением А, или потому, что оно было сильнее. Таким образом, по отношению к психиче­ским условиям действия закона ассоциации духовных явлений мы можем дополнить теперь этот закон так: чем чаще сочетаются в опыте известные духовные явления или чем сильнее они в этом со­четании, тем больше они способны воспроизводить впоследствии одно другое, и, наоборот, чем реже они сочетаются в опыте или чем слабее духовные явления в этом сочетании, тем менее способны они воспроизводить впоследствии одно другое.

Я говорил до сих пор об условиях психических, духовных, пре­пятствующих действительному воспроизведению в данный момент известного духовного явления по закону психической ассоциации, но условия, препятствующие проявлению действия этого закона, могут быть также и физические. Явления духовные не должны быть смешиваемы с явлениями физическими, но вместе с тем нельзя упускать из виду того, что для существования духовных явлений требуются известные физические условия. Всякое ощущение пред-полагает физическое изменение в нервной системе, в свою очередь связанное с другими физическими условиями жизни; следовательно, и при воспроизведении духовных явлений по закону психической ассоциации требуются известные физические условия существова­ния духовных явлений, хотя бы физические условия для воспроиз­ведения духовных явлений не совпадали с физическими условиями оригинальных духовных явлений. Закон психической ассоциации, следовательно, получает тот смысл, что духовные явления, смеж­ные или сходные, действительно воспроизводят одно другое, на­сколько это допускают в данный момент физические условия вос­произведения духовных явлений.

Как бы то ни было, не все наши ощущения одинаково легко вос­производятся, быть может, по физическим условиям, а к ощуще­ниям, легко воспроизводимым, принадлежат именно ощущения зрительные, слуховые и различные и мускульные ощущения. Представления, существующие в нашем мышлении, за­ключают в себе поэтому главным образом различные сочетания вос­производимых зрительных, слуховых и мускульных ощущений. Звуки речи, являющиеся в словах, по их образованию представляют собою известные движения наших органов, именно органов речи, управляемые нашей волей, и образование их вызывает в нас извест­ные мускульные ощущения, именно ощущения движений этих органов. Когда я произношу, например, и, я получаю известное

207

мускульное ощущение. Точно так же, когда я произношу, например, звуковое сочетание па, я получаю известные мускульные ощуще­ния. Как скоро звуки речи образуются мною с достаточной силой, результат производимых мною движений органов речи, т. е. то, что мы называем собственно звуками речи, вызывает во мне слухо­вые ощущения звуков речи, точно так же, как я получаю слуховые ощущения звуков речи, произносимых не мною, но другим лицом. И мускульные, и слуховые ощущения принадлежат, как я говорил, к числу ощущений, легко воспроизводимых, т. е. слуховые ощуще­ния звуков речи и ощущения движений органов речи легко воспро­изводятся, а воспроизведение этих ощущений составляет то, что мы называем представлениями звуковой стороны слов, а так как по психическим условиям воспроизведения всяких ощущений являются тем легче, чем чаще такие ощущения воспроизводятся, то потому по отношению к нам, уже владеющим языком, понятно то, что пред­ставления слов в их звуковой стороне должны занимать выдающееся место среди наших представлений, хотя отсюда еще невидно, по-' чему такие представления являются у нас представлениями знаков для мысли. Вместе с представлениями звуковой стороны слов спо­собны возникать и самые движения органов речи, образующие дан­ные звуки. Действительно, каждый знает по собственному опыту, что, когда мы представляем себе звуковую сторону слов, мы при этом нередко невольно образуем и самые движения органов речи, хотя бы и очень слабые, которые, однако, могут становиться и на­столько сильными, что мы невольно произносим слова вслух. Самая связь известного представления звуковой стороны слов с известными движениями органов речи не зависит от нашей воли, а участие нашей воли по отношению к этим движениям проявляется в том, что мы можем задерживать эти движения или давать им ту силу, какая требуется для образования звуков речи, произносимых вслух, хотя, как я заметил уже, звуки слов, произносимые вслух, могут образоваться и помимо нашей воли. Почему же с представлениями | звуковой стороны слов соединяются у, нас и соответственные дви­жения органов речи? Мы видели, что в состав представлений зву­ковой стороны слов входят воспроизведения ощущений движений органов речи, а ощущения движений органов речи (и поэтому и воспроизведения этих ощущений) по самой природе связаны, по­нятно, с движениями органов речи. Кроме того, по закону психи­ческой ассоциации образуется связь между слуховыми ощущениями звуков речи и теми движениями, которые производят эти звуки, так как закон психической ассоциации распространяется и на со­четание наших духовных явлений и наших движений, т. е. как скоро в опыте соединяются по смежности известное духовное явление и известное наше движение, впоследствии одно из них способно вос­произвести при себе другое по действию психической ассоциации. А так как в то время, когда мы произносим слова вслух, с движе­ниями органов речи соединяются для нас в опыте и слуховые ощу­щения данных звуков, то потому и при воспроизведении этих слу-

208

ховых ощущений способны воспроизводиться и те движения орга­нов речи, которые образуют данные звуки. Итак, представления звуковой стороны слов состоят в воспроизведении мускульных и слуховых ощущений звуков речи, причем способны воспроиз­водиться и те движения органов речи, которые образуют эти звуки. Что же делает эти представления представлениями слов, т. е. представлениями звуков речи как знаков для мысли? Процесс мышления состоит в образовании чувства соотношения между пред­ставлениями как частями одной цельной мысли. Как ощущение есть ощущение того или другого предмета ощущения, как представ­ление есть представление того или другого предмета мысли, так чувство соотношения между частями мысли есть чувство соотно­шения предметов данной мысли. Вместе с известными представле­ниями как частями данной мысли могут являться другие пред­ставления как такие спутники их, которые связаны с ними дей­ствием психической ассоциации. Когда я думаю, например, о белизне снега, вместе с представлениями снега и белого цвета в раз­личных предметах как частями этой мысли, я могу получить, на­пример, представления звуковых комплексов белый, снег, связав­шиеся в прежнем опыте (по закону психической ассоциации) с представлениями снега и белого цвета в предметах. Здесь представ­ления звуковых комплексов белый, снег могут быть еще не представ­лениями слов, т. е. не представлениями знаков для мысли, а про­стыми спутниками непосредственных представлений предметов данной мысли. Как скоро, однако, в процессе данной мысли представ­ления самих предметов этой мысли не воспроизводятся, а являются воспроизводимыми лишь представления, сопутствующие им, эти сопутствующие представления как части данной мысли являются заместителями, представителями остающихся невоспроизвйден-ными представлений самих предметов этой мысли. Например, в моей мысли могут связываться представления звуковых комплексов белый и снег так, что при этом частями данной мысли являются лишь эти представления, между тем как связь их между собою в этой мысли принадлежит им не самим по себе, но как спутникам остаю­щихся невоспроизведенными представлений предметов этой мысли. Итак, представления звуков являются в мышлении заместителями других представлений, т. е. представлениями знаков для мышле­ния, как скоро связь их между собой как частей данной мысли принадлежит им не самим по себе, но как спутникам остающихся невоспроизведенными других представлений. Значения звуковой стороны слов для мышления состоят, следовательно, в способности представлений звуковой стороны слов сочетаться между собой в процессе мышления в качестве заместителей, представителей дру-тих представлений . в мысли, а поскольку представления звуков слов являются заместителями других представлений в мысли, по­стольку представляемые звуки слов являются знаками для мысли» именно знаками как того, что дается для мышления (т. е. знаками предметов мысли), так и того, что вносится мышлением (т, е. знаками

209

тех отношений, которые открываются в мышлении между частями мысли или между целыми мыслями).

Из того, что сказано мною о происхождении представлений зна­
ков для мысли, т. е. как заместителей других представлений в
мысли, вы видите, что для такого, существования представлений
вовсе не требуется непосредственная по происхождению связь
между представляемыми знаками и тем, что ими обозначается. Дей­
ствительно, значения слов в любом языке по большей части таковы,
что между данными звуками слова и тем, что ими обозначается, не
существует непосредственной связи; всякий звук речи или всякий
комплекс их сам по себе одинаково способен иметь в языке всякие
значения. Например, нет, понятно, ничего общего между ощуще­
ниями сладкого и горького вкуса и звуками слов сладкий, горький.
Правда, что связь представлений слов с ощущениями и с представле­
ниями обозначаемых словами предметов мысли столь тесная (вслед­
ствие указанных мною причин), что в том или другом случае может
казаться, будто между данными звуками слова и тем, что ими обо­
значается, существует непосредственная по происхождению связь;
например, иному может представляться, будто между звуками слова
сладкий и ощущением сладкого вкуса существует какие-то сходство.
Понятно, что в особенности тот, кто знает только свой родной язык,
способен получить такие обманчивые впечатления; для такого лица,
например, и звуки слова снег являются как бы естественным обозна­
чением снега. В действительности же лишь очень немногие слова
в языке, и притом не играющие в нем значительной роли, имеют
непосредственную по происхождению связь их звуков с обозначае­
мыми предметами мысли, или, иначе говоря, с ощущениями или пред­
ставлениями предметов мысли; таковы именно те слова, которые на­
зываются звукоподражательными и которые в произносимых зву­
ках речи обозначают звуки, сходные с ними. Подобно тому как по
отношению к существующим языкам мы видим, что слова звуко­
подражательные (и притом именно действительно звукоподража­
тельные по происхождению, а не те, которые могут казаться нам
такими) составляют лишь незначительное меньшинство в языке и
не играют в нем видной роли, точно так же и по отношению к эпохе
первого образования человеческого языка мы не имеем никакого
основания думать, будто первые слова в языке были именно слова
звукоподражательные. Для первого появления языка требовалась
известная степень развития способности произносить различавшиеся
между собою, членораздельные, звуки речи (как бы число этих зву­
ков ни было незначительно) в соединении с известным развитием
духовных способностей.

Нетрудно, конечно, сознавать важность языка для нашего мышления, но, для того чтобы вполне сознать это, надо понять, что звуки речи в словах являются для нашего мышления знаками того, что непосредственно вовсе не может быть представляемо в мышле­нии. Предметы мысли, обозначаемые словами, частью даются в наших ощущениях, частью образуются в мысли путем отвлечения'

,210

и комбинирования между собою принадлежностей, данных в из­
вестных уже нам предметах мысли, и т. д. Понятно, что об отвлечен­
ных предметах мысли мы не можем думать иначе, как при посред­
стве тех или других знаков, вследствие невозможности иметь непо­
средственные представления таких предметов, но если мы остано­
вимся и на таких словах, которые обозначают ощущения и их
предметы, то увидим, что и эти слова обозначают или то, что при
этом не представляется непосредственно в нашем мышлении, или
то, что не может быть представляемо в мышлении таким, каким
обозначается в слове.

Я говорил, что все наши представления по происхождению яв­ляются воспроизведениями ощущений, хотя не все ощущения оди­наково легко воспроизводятся в представлениях; поэтому даже и в числе слов, обозначающих наши ощущения и их предметы, суще­ствуют слова, обозначающие то, что мы обыкновенно при быстроте мысли не представляем непосредственно рядом с представлением

¹ такого слова, или то, что даже и не могли бы при данных условиях непосредственно представить в мышлении. Например, слово холод обозначает такой предмет мысли, который, по крайней мере при известных (физических условиях, не может быть, я думаю, непо­средственно представляем в нашем мышлении, а между тем думать о холоде мы можем всегда именно потому, что самое это слово хо-

, лод является в представлении знаком этого предмета мысли, или/ иначе сказать, представление этого слова (известного комплекса

звуков) есть для нас заместитель непосредственного представления

, данного предмета мысли. Вместе с тем и по отношению к словам, обозначающим предметы мысли такого рода, что они могут быть легко представляемы непосредственно в нашем мышлении, напри-

, мер по отношению к словам, обозначающим предметы зрительных ощущений, мы не можем не заметить, что эти предметы не могли бы

быть представляемы непосредственно в нашем мышлении, какими

по большей части они обозначаются словами (отсюда исключаются те слова, которые принадлежат к собственным именам). Все наши

ощущения, а потому и представления индивидуальны; я могу иметь, например, зрительные ощущения той или другой индивидуальной березы (в соединении с известными мускульными ощущениями дви­жения органов зрения), могу иметь и непосредственные представле-

ния той или другой индивидуальной березы, но подобно тому как я не вижу какой-то о0щей березы (в одних лишь общих свойствах

различных берез), точно так же я не могу иметь и представления такой общей березы, а между тем представление комплекса звуков береза является в моем мышлении представлением знака, общего для всех индивидуальных берез, или, иначе сказать, предмет мысли, обозначаемый данным словом береза, есть какая бы то ни было ин­дивидуальная береза в тех ее свойствах, какие являются у нее об­щими с другими березами. Или, например, я не могу получить зри-

■ тельных ощущений каких-либо видимых признаков, свойств,

\ существующих в предметах, вещах, не получая в то же время зри-

тельных ощущений этих вещей, имеющих данное свойство, и точно так же поэтому я не могу иметь и зрительных представлений види­мых признаков, свойств вещей отдельно от зрительных представле­ний тех вещей, которым принадлежат эти признаки, свойства. На­пример, я не могу ни видеть, ни представить в уме (следовательно, не имею ни, зрительных ощущений, ни зрительных представлений) белый цвет, не видя в то же время или не представляя себе тех или других предметов, которые имеют белый цвет, а между тем пред­ставление звукового комплекса белый (или представления звуковых комплексов белая, белое) является в моем мышлении представлением знака, отдельного от знаков тех или других предметов, которые имеют белый цвет, иначе сказать, предмет мысли, обозначаемый этим словом белый, есть отдельное свойство белого цвета, существую­щее у каких бы то ни было предметов, имеющих белый цвет.

Из данных мною примеров, я думаю, нетрудно уяснить себе, что не только язык зависит от мышления, но что и мышление в свою очередь зависит от языка; при посредстве слов мы думаем и о том, что без тех или других знаков не могло бы быть представлено в нашем мышлении, и точно так же при посредстве слов мы получаем возможность думать так, как не могли бы думать при отсутствии знаков для мышления по отношению именно к обобщению и отвле­чению предметов мысли. Знаки языка для мысли становятся в про­цессе речи знаками для выражения мысли или ее части, именно не­посредственно знаками для выражения той мысли или ее части, в состав которой входят представления произносимых слов. Мы знаем, что с представлениями звуковой стороны слов в нашем мышлении соединяются независимо от нашей воли (см. выше) движения ор­ганов речи, образующие представляемые нами звуки слов и являю­щиеся, как скоро они образуются с достаточной силой,' выраже­ниями, обнаружениями наших мыслей. В процессе речи, как наме­ренного 'выражения мыслей, говорящие сознают, чувствуют связь мыслей, в состав которых входят представления слов, с движениями органов речи, образующими звуки представляемых слов, и дают этимдвижениям по воле надлежащую силу под влиянием побужде­ния обнаружить, обозначить мысль для другого лица, причем, сле­довательно, представления произносимых звуков речи (существую­щих в данных словах) являются для говорящего представлениями выразителей его мысли или части мысли для другого лица, т. е. представлениями звуков, способных вызвать в другом лице духов­ные явления, желаемые лицом, говорящим свою мысль.

Так как знаки языка для мысли являются вместе с тем знаками для выражения мысли в речи, то потому и в мышлении эти знаки могут быть, между прочим, знаками для мысли, выражаемой в речи, причем заключают в себе, следовательно, и обозначение тех различий, какие существуют в речи как в выражении мысли, а эти различия речи образуются различиями в чувствованиях, сое­диняющихся с процессом речи (например, речь может быть вопро­сительной). В таких случаях, значит, предметами мысли, обозна-

чаемыми знаками языка, являются предметы речи как выражения мысли.

Знаки языка в процессе речи являются главным образом зна­ками для выражения мысли или ее части, но вместе с такими знаками существуют в речи также и знаки языка для выражения чувство­ваний; к этим знакам принадлежат слова-междометия (например, ах!, эй!, вопросительное а?, а также, например, боже! и др.). Суще­ствование в языке известных звуков речи или звуковых комплек­сов как знаков для выражения чувствований предполагает упо­требление тех же звуков речи или звуковых комплексов как не­вольных выражений тех же чувствований. Мы знаем, что наши чув­ствования соединяются с движениями, образуемыми нами, и что связь наших чувствований и движений частью основывается на условиях организма, частью создается действием психической ассо­циации; как скоро, например, в опыте наше ощущение А соеди­няется с таким нашим движением, которое по его происхождению не зависит от данного ощущения, то впоследствии, когда явится опять ощущение А или воспроизведение этого ощущения, при нем способно будет возникнуть (если не будут препятствовать другие условия) то же движение, хотя бы в слабой степени. Наши движе­ния, как спутники чувствований, представляют собою по отноше­нию к чувствованиям выражения, обнаружения этих чувствова­ний. К таким выражениям чувствований в движениях принадлежат, между прочим, и движения органов речи, нo, пока эти движения яв­ляются невольными, те звуки речи или звуковые комплексы, какие образуются ими, не служат, понятно, какими-либо знаками языка, не принадлежат языку, но они становятся знаками языка, именно знаками для выражения чувствований, как скоро мы сознаем в таких случаях связь известного чувствования с известными движе­ниями органов речи и как скоро мы даем этим движениям по нашей воле достаточную силу под влиянием стремления выразить, обозна­чить чувствования для другого лица, причем, следовательно, пред­ставления произносимых нами звуков речи являются для нас пред­ставлениями выразителей наших чувствований для другого лица, т. е. представлениями звуков, способных вызвать в другом лице желаемые нами духовные явления.

Знаки языка в речи как в выражении мысли и чувствований могут заключать в себе такие видоизменения в произнесении их, например видоизменения так называемого тона речи (см. ниже), которые сами служат знаками для выражения различий в чув4т-вованиях, соединяющихся с знаками языка в речи; например, из­вестные видоизменения в тоне речи при произношении одного и того же слова могут быть знаками для выражения различия между речью вопросительной и невопросительной, или, например, из­вестное видоизменение в тоне речи может служить знаком для вы­ражения чувства гнева и т. д. Эти знаки, образующие видоиз­менения знаков языка в речи, представляют собой, следовательно, сами знаки речи как произнесения знаков языка. Существование

знаков речи в знаках языка предполагает собой существование тех
же видоизменений речи как невольных выражений различных чув­
ствований, соединяющихся с знаками языка в речи, но эти неволь­
ные выражения чувствований не образуют, понятно, каких-либо
знаков для говорящих и становятся знаками тогда, когда говорящие
сознают связь известного чувствования, соединяющегося с знаками
языка в речи, с известным видоизменением речи как с выражением
этого чувствования, и когда они по воле образуют это видоизме­
нение речи под влиянием стремления выразить, обозначить для
другого лица известное чувствование, причем, следовательно, полу­
чают представление известного видоизменения речи как выразителя
известного чувствования, соединяющегося со знаками языка
в речи.

Так как выражения наших чувствований в знаках языка и в знаках речи сами могут входить в состав предметов мысли, т. е. так как предметами мысли могут быть предметы речи, то потому та­кие знаки могут являться в нашей речи, между прочим, и для выра­жения чувствований, представляемых говорящим, не испытывае­мых им в данное время, т. е., например, известное видоизменение речи, выражающее чувство гнева, может служить, между прочим, знаком и для выражения представляемого говорящим чувства гнева.

Итак, значения звуковой стороны языка в речи состоят для го­
ворящего в способности представлений произносимых звуков речи
(с их видоизменениями в процессе речи) являться представлениями
выразителей наших духовных явлений для другого лица, следова­
тельно, представлениями знаков наших духовных явлений для дру­
гого лица, а мы видели, какие именно условия требуются для су­
ществования таких представлений.

Представления знаков языка могут вступать в такие отношения между собою, при которых известная принадлежность звуковой стороны, общая различным знакам, однородным по значению в известном отношении, может сознаваться как изменяющая' из­вестным образом значения тех знаков, с которыми соединяется, т. е. как образующая данные знаки из других знаков (не имеющих этой принадлежности звуковой стороны) с известным видоизмене­нием их значения. Например, в представлениях русских слов не-счрстье, неправда и т. п. звуковой комплекс не может сознаваться нами как изменяющий известным образом значения слов счастье, правда т. п. (именно как обращающий данное значение в противо­положное) и, следовательно, как образующий данные слова из слов счастье, правда и т. п. с известным видоизменением их значений. Или, например, в представлениях русских слов руку, ногу, воду и т. п. звук: у в конце может сознаваться как изменяющий извест­ным образом значения, данные в словах рука, нога, вода и т. п., а также, например, в словах руке, ноге, воде и т. п. и, следовательно, как образующий слова руку ногу, воду из слов рука нога, вода, а также, например, руке воде, ноге с известным видоизменением зна-

чения и вместе стем в этих случаях ис известным видоизменением
самих слов (см. далее). Такие принадлежности звуковой стороны
знаков языка, которые сознаются (в представлениях знаков языка)
как изменяющие значения тех знаков, с которыми соединяются,
и потому как образующие данные знаки из других знаков, яв­
ляются, следовательно, сами известного рода знаками в языке,
именно знаками с так называемыми формальными значениями; не­
формальные значения знаков языка в их отношениях к формальным
значениям языка называют значениями материальными (т. е. даю­
щими материал для изменений, образуемых знаками языка с фор­
мальными значениями) или также реальными. Итак, формальные
значения вязыке состоят в способности представлений части зву­
ковой стороны знаков языка быть выделяемыми в качестве пред­
ставлений таких принадлежностей знаков языка, которые образуют
данные знаки из других знаков, изменяя значения последних.
Из тех примеров, какие я дал для формальных значений в языке,
вы можете видеть, что делимость знаков языка по составу, по об­
разованию на принадлежности с формальным и с неформальным
значением может быть двоякого рода. Во-первых, та принадлеж­
ность, та часть такого знака, которая имеет неформальное (мате­
риальное) значение, может существовать в языке сама по себе как
отдельный знак; например, отдельное слово правда по отношению к
правда: в неправда. Во-вторых, принадлежность знака, имеющая
неформальное (материальное) значение, может быть такой, которая
дана в языке в другом знаке или в других знаках, т. е. не как от­
дельный знак, но в качестве лишь принадлежности знака или зна­
ков, имеющей неформальное значение, т. е. в соединении с другой
принадлежностью, представляющей формальное значение, или в
соединении с другими принадлежностями, представляющими фор­
мальные значения, например рук, ног, в руку, ногу по отношению
слов руку, ногу к словам рука, нога или, например, руке, ноге.
В случаях последнего рода знаки языка заключают в себе так на­
зываемые формы, т. е., например, слова руку, ногу заключают в себе
известную форму по делимости на части рук, ног с неформальным
(материальным) значением и на общую им часть -у с формальным
значением.

Язык как совокупность знаков для мышления и для выражения мысли и чувствований может быть не только языком слов, т. е. языком, материалом для которого служат звуки речи, но он может быть также и языком жестов и мимики, и такой язык существует в человечестве рядом с языком слов. Предметом изучения в языкове­дении служит именно язык слов, который по самой природе звуков речи способен достигать гораздо большего совершенства сравни­тельно с языком жестов и мимики, но, чтобы понять физические и духовные условия, делающие возможным появление языка, необ­ходимо принимать во внимание и другие выражения мыслей и чув­ствований в наших движениях.