Основные тезисы для запоминания 2 страница. фантазиях своих пациентов и пришел к выводу: эти образы столь важны, что разрыв с ними может породить чувство

фантазиях своих пациентов и пришел к выводу: эти образы столь важны, что разрыв с ними может породить чувство, которое первобытные культуры описывают как «потерю души».

Обычный способ, с помощью которого переживаются анима или анимус,— это проекция на лицо противоположного пола. В отличие от проекции тени такая проекция анимы или анимуса придает свойство очарования тому лицу, которое «несет» их в спроектированном виде. «Влюбленность» — классический пример взаимной проекции анимы и анимуса между мужчиной и женщиной. В течение всего периода такой взаимной проекции увеличивается ощущение личной значимости в присутствии того лица, которое представляет этот душевный образ в спроектированном виде, но может происходить и соответствующая потеря души и опустошенность, если подобная связь не поддерживается. Эта проективная фаза бессознательной идентификации другого человека с душевным образом в своей собственной психике ограничена во времени; она неизбежно завершается с разной степенью враждебности и злобы, поскольку реально существующее лицо не может жить в согласии с фантастическими экспектациями, сопровождающими спроектированный душевный образ. И с завершением проекции наступает пора установления истинной взаимосвязи с реальностью другого человека.

Рассматриваемые как структуры психического, душевные образы анимы и анимуса даже в проекции несут в себе функцию расширения личной сферы сознания. Их очарование воодушевляет эго и нацеливает его на те способы бытия, которые до этого еще не были интегрированы. Изъятие проекции, если оно сопровождается интеграцией спроектированных содержаний, неизбежно ведет к увеличению осознания, к его росту. Если же спроектированные анима или анимус не интегрируются в случае изъятия проекции, то процесс, по всей видимости, повторится с кем-либо вновь.

Интрапсихическая функция анимы или анимуса, ее роль в жизни отдельного человека напрямую соответствует тому способу, с которым она работает в спроектированной форме: выведению индивида из привычных способов деятельности, побуждения его к расширению горизонтов и движению к более постигающему пониманию самого себя. Эта интрапсихическая функция часто

возникает в сериях сновидений или появляется в художественных произведениях, как, скажем, в викторианской новелле «Она» Райдера Хаггарда, которую часто цитировал Юнг. Рима, женщина-птица из новеллы «Зеленые особняки» — пример менее сложный. Картина Леонардо да Винчи «Мона Лиза» охватывает таинственным и загадочным очарованием фигуры анимы, в то время как Хисклиф из романа Эмилии Бронте «Грозовой перевал» — классический портрет анимуса; знаменитая опера Оффенбаха «Сказки Гофмана» всецело обращена к проблемам интеграции разнообразных форм анимы, и во всех случаях присутствует неизбежное очарование.

Поскольку образ анимы или анимуса — структура бессознательная или существующая на самой границе личного бессознательного и объективной психики, то этот образ по сути абстрактен и ему недостает тонких характеристик и нюансов реального человека. По этой причине, если мужчина отождествляется со своей анимой или женщина с ее анимусом, то сознательная личность теряет способность к различению и, соответственно, возможность иметь дело с запутанной игрой противоположностей.

В традиционной европейской культуре (в которой Юнг прожил большую часть первого периода своей творческой жизни) анима мужчины управляла его неинтегрированной эмоциональной стороной, поэтому в ней прежде всего было естественным проявлять известную сентиментальность, нежели зрелое и интегрированное чувство. Аналогично анимус традиционной женщины с наибольшей вероятностью возникает в форме неразвитого мышления и интеллекта, и не как логически сформулированная позиция, а скорее в виде самоуверенных непластичных мыслительных форм.

Важно не путать эти исторические и культурные стереотипы с функциональной ролью анимы и анимуса в качестве душевных изображений. С возрастанием культурной свободы — как для мужчин, так и для женщин — принимать и усваивать нетрадиционные роли, общее содержание или внешность анимы или анимуса и в самом деле изменились, но их существенная роль проводников или психопомпов остается столь же неизменно отчетливой, как и в первых описаниях Юнга. Частичная интеграция анимы или

анимуса (которая не может быть такой же полной, как у тени) позволяет индивиду сотрудничать с другими людьми со всей их запутанностью и сложностью, равно как и с другими частями своей собственной психики.

Персона — это функция взаимодействия с внешним общественным (коллективным) миром. Сам термин происходит от латинского слова Persona, означающего «маску», в свою очередь пришедшего из древнегреческого театрального языка: комические и трагические маски носили актеры, разыгрывавшие классические драмы. Любая культура поставляет множество общепризнанных социальных ролей: отца, матери, мужа, жены, доктора, священника, адвоката и т.п. Эти роли несут в себе общепринятые и ожидаемые способы деятельности в каждой отдельной культуре, зачастую включая в себя определенные стили одежды и поведения. Развивающееся эго выбирает разнообразные роли, интегрируя их более или менее в доминирующую эго-идентичность. Когда роли персоны ей соответствуют — то есть когда они вполне и правильно отражают способности эго — они способствуют и облегчают нормальное социальное взаимодействие. Врач в белом халате, — психологически он так же олицетворяет («носит») персону («маску») медицинской профессии — имеет возможность более успешно и легко проводить обследование телесной деятельности пациента. (Противоположная персона, персона пациента, это как раз та, которую врачам очень трудно примерять к себе, когда они заболевают сами).

Здоровое эго может более или менее успешно усвоить различные роли персоны сообразно текущим потребностям той или иной ситуации. По контрасту с этим тень оказывается столь личной, что она есть нечто, что человек «имеет» (если, конечно, порой, не сама тень имеет эго). Однако бывает и несрабатывание персоны, что зачастую требует психотерапевтического вмешательства. Наиболее известны три случая подобного несрабатывания: 1) эксцессивное развитие персоны, 2) неадекватное развитие персоны и 3) идентификация с персоной до такой степени, что эго ошибочно «чувствует» себя идентичным с первичной социальной ролью. Эксцессивное развитие персоны может продуцировать личность, которая очень точно чувствует социальные роли,

но остается с ощущением, что «внутри» никакой реальной личности и нет. Недостаточное развитие персоны продуцирует личность, которая оказывается слишком уязвимой к возможным обидам, травмам и неприятию или оказывается сметаемой людьми, с которыми она взаимодействует. В этих случаях полезными являются обычные формы индивидуальной или групповой психотерапии.

Идентификация с персоной является более серьезной проблемой, в которой недостаточное ощущение своего эго оказывается отделенным от социальной роли персоны, так что любая угроза социальной роли воспринимается как прямая опасность для целостности самого эго. «Синдром пустого гнезда» — тоска и депрессия после того, как дети оставили дом,— невольно обнаруживает сверхидентификацию с персоной родительской опеки и может проявляться как у мужчин, так и у женщин. Человек, чувствующий пустоту и плывущий по течению во всем, за исключением работы, злоупотребляет персоной, соответствующей работе или профессии и, как правило, терпит неудачу на пути к более широкому чувству идентичности и компетентности. При проработке тяжелых случаев идентификации с персоной очень часто необходимо аналитическое лечение.

Процесс индивидуации

Индивидуация — центральное понятие в юнговской теории. Оно относится к процессу, в котором тот или иной человек в реальной жизни пытается сознательно понять и развить врожденные индивидуальные потенциалы своей психики. Поскольку архетипи-ческие возможности достаточно обширны, любой конкретный процесс индивидуации неизбежно не в силах достичь всего того, что возможно от рождения. Важным фактором поэтому является не номенклатура достижений, а прежде всего степень верности личности самой себе, своим глубинным потенциалам и уж, конечно, не примитивное следование эгоцентрическим и нарцистическим «причудам» или отождествление с коллективными культурными ролями.

Эго может отождествляться со структурами в личном бессознательном, которые не оказываются в согласии с более широким процессом индивидуации. Чаще всего это приводит к неврозу — ощущению раскола, отсутствию адекватных реакций-ответов и чувств. Подобный раскол может порождаться жизнью в семейной роли, предписанной в детстве, как возможной попытке избежать продвижения вперед через жизненные стадии и зафиксироваться на более раннем уровне.

Эго может также «выйти» из соприкосновения со своим процессом индивидуации как результатом отождествления с ролями, предлагаемыми ему в коллективных сферах,— либо с ролями коллективного бессознательного, в которых эго отождествляется с архетипом и впадает в инфляцию, либо с ролями, предлагаемыми в коллективном сознании,— социальными ролями — становясь чем-то, что, даже оставаясь ценным, не соответствует истинной индивидуальной судьбе. Отождествление с социальной ролью (идентификация с персоной), даже если эта роль принята и хорошо вознаграждена в широком общественном спектре, — еще не есть индивидуация. Юнг чувствовал, что Гитлер и Муссолини являются хорошим примером подобной идентификации с фигурами из коллективного бессознательного, ведущими как их самих, так и их нации к трагедии.^!

Крайность отождествления с архетипической ролью в объективной психике (коллективном бессознательном) приводит к психотической идентификации с фигурой, оказывающейся большей (и менее гуманной), чем эго. Некоторые архетипические идентификации являются смешениями эго с культурным героем или фигурой Спасителя — Христа, Наполеона, матерью мира и т. д. Даже негативная идентификация может достичь архетипических пропорций (негативная инфляция), как, например, у людей с психотической депрессией, чувствующих, что они совершили «непростительный грех», поставив себя, по смыслу, даже выше Божественной власти прощать.

Трудно описать общий или успешный процесс индивидуации, поскольку каждого человека следует рассматривать, как случай уникальный, единственный в своем роде. Некоторые «нормы» все же могут быть установлены, такие, например, как сравнение

процесса индивидуации с движением солнца — восход в сторону ясности и определенности в период первой половины жизни и схождение в направлении смерти во второй половине жизни ² — но подобные обобщения имеют постоянные поправки и модификации в каждом конкретном случае, в частности в процессе анализа.

В своем акценте на процессе индивидуации как центральном понятии аналитической психологии Юнг ясно выделял глубокую важность и уникальную ценность конкретной человеческой жизни. Приоритет подобной точки зрения отзывается эхом во всех мировых религиях, но упущен во многих современных массовых движениях, в которых индивид сведен к социальной, экономической или военной функции. В этом смысле индивидуация — это противовес угрожающей утрате человеческих ценностей в мире, который организован исключительно на технологической или идеологической основе.

На протяжении всей своей жизни Юнг проявлял глубочайший интерес к религиозному переживанию. Он вовлек себя в изучение восточных религий, постиг алхимию как неортодоксальную религиозную и психологическую практику и выявил преобразующие ритуалы, которые, как оказалось, все еще не потеряли своей силы в Западной христианской традиции. Так как Самость феноменологически возникает в той же самой образной структуре, которую очень часто связывают с божеством, она воздействует в такой же степени, что и Бого-образ в рамках психического. Связь между этим образом и тем, что теологические рассуждения относят к Божественному, остается открытой, хотя зачастую не всегда. Нуми-нозные переживания появляются в ряде сновидений и кажутся способными в случае их ассимилирования к созданию глубоких и длительных изменений в личностной структуре,— эффект, аналогичный некоторым религиозным обращениям и ряду пиковых переживаний в бодрствующей жизни.

Процесс индивидуации, выделяемый в теории Юнга и побуждаемый анализом, приводит к непрерывному диалогу между эго,— ответственным центром сознания,— и таинственным религиозным центром всеобщей психики, центром, который Юнг назвал Самостью: одновременно и центром эго, и трансцендентным ему;

началом, понуждающим эго к процессу индивидуации с тем, чтобы развернуть в общий строй все еще кажущиеся отдельными и не зависимыми эго-состояния. Мы не знаем природу Самости; это понятие, которое допускает обсуждение наблюдаемых в нем проявлений психического, но само не поддается прямому объяснению.

«Успешный» юнгианский анализ ведет нас к признанию крайне таинственной природы психического, кажущейся глубоко внутренней и одновременно трансперсональной, привязанной к индивидуальному эго и тем не менее более свободной во времени и пространстве, чем личность эмпирическая. На этой пограничной линии психического мы оказываемся у порога еще больших культурных вопросов, на которые найти ответ с помощью лишь клинического инсайта невозможно.

Глава 2 Природа сновидений

Сновидение — это универсальное человеческое переживание. В феноменологическом смысле сон есть жизненный опыт, который признается имевшим место в сознании или разуме во время самого состояния сна лишь в ретроспективе, хотя в момент непосредственного переживания сновидение несет то же самое ощущение правдоподобия, которое мы связываем с бодрствующими переживаниями; то есть он выглядит как нечто, происходящее в «реальном» мире, и только впоследствии признается принадлежащим миру «сновидения».

Феноменология сновидений включает события, не переживаемые в мире бодрствующем: внезапные сдвиги во времени и пространстве, изменения возраста, присутствие людей, о которых известно, что они умерли, или фантастические люди и животные, которые никогда не существовали. Возможно, наиболее радикальный сдвиг, переживаемый в сновидении,— смещение самой эго-идентичности от одного персонажа к другому или даже не к персонажу вообще, а к сновидческому эго, которое наблюдает за событиями как бы с позиции блуждающего всеведения.

В последние несколько десятилетий было проведено значительное количество работ, касающихся нейрофизиологических состояний человека в связи со сновидениями. Полученные данные позволили исследователям определять с известной точностью, когда спящий субъект находится в состоянии REM (rapid eye movement), то есть в состоянии, восходящем к стадии сна ³ с быстрыми движениями глаз. Разбуженный в таком REM-состоянии субъект с большой долей вероятности (хотя и не всегда) может поведать о своем сновидении, происходившем на момент пробуждения. Существует, однако, ряд отчетов о сновидениях, полученных не из REM-состояний сна. Еще в период начала широких исследований появились интригующие данные, указывавшие на связь направления движений глаз с содержанием переживаемого сновидения, хотя такие наблюдения до сих пор не получили достаточного подтверждения, чтобы стать общепринятыми.

Поскольку REM-состояние составляет большую часть времени, отведенного на сон у младенцев и маленьких детей, и постоянно уменьшается с возрастом, то здесь прежде всего видится биологическая детерминация подобного состояния, а не просто обслуживание психологических потребностей субъекта. REM-coh обнаружен также и у большинства видов животных, у которых психологические факторы являются самодостаточными в гораздо меньшей степени. REM-coh может изначально представлять процесс информирования, связанный с бинокулярностью зрения или служить целям периодического сигнального оповещения центральной нервной системы на протяжении ночи.

Но какой бы ни была биологическая основа сновидения, по всей видимости, у человека оно само обслуживает определенный процесс, необходимый для здоровой психической деятельности. Фрейд приписывал сновидению роль охранителя процесса сна от вторжения вытесненных импульсов — положение, разделяемое далеко не всеми и даже входящее в противоречие с современными исследованиями в области сновидений. В противоположность этому позиция Юнга заключалась в том, что сновидение само по себе компенсирует ограниченные взгляды бодрствующего эго, позиция, согласующаяся с гипотезой информационных процессов, но выходящая далеко за пределы простого усвоения новых данных.

Сновидения как компенсация

Сновидение в аналитической психологии рассматривается как естественный, регулирующий психический процесс, аналогичный компенсаторным механизмам телесной деятельности. Сознательное осведомление, с помощью которого эго руководит собой, неизбежно остается частичным, и многое оказывается вне сферы эго. Бессознательное содержит как забытый материал, так и архе-типический, не осознаваемый в принципе, хотя изменения в сознании могут указывать на существование архетипов. Но даже и в сфере сознания некоторые содержания оказываются в фокусе внимания, тогда как другие (также имеющие на это «право»), — нет.⁴

Существуют три пути, следуя которым сновидение можно

рассматривать как компенсаторное, и все они важны в понимании клинического применения сновидений. Первый: сновидение может компенсировать временные искажения в структуре эго, направляя последнее к более всеобъемлющему пониманию установок и действий. Например, некто, рассердившийся на приятеля и обнаруживший, что гнев очень быстро себя исчерпал, может увидеть сон, в котором он неистово гневается на этого приятеля. Вспомнившийся сон приводит к уделению дальнейшего внимания к порции вытесненного гнева, возможно вытесненного по невротическим причинам. Для сновидца здесь также может оказаться важным осознание того, какой комплекс был констеллирован (активирован) в данной ситуации.

Второе и более содержательное направление компенсации заключается в самом пути, на котором сновидение, как саморепрезентация психического, может столкнуться с действующей эго-структурой, нуждающейся в более глубоком приспособлении к процессу индивидуации. Обычно это происходит, когда кто-либо отклоняется от присущего ему правильного и истинного пути. Целью индивидуации является не просто приспособление к существующим условиям, хотя адекватное приспособление всегда необходимо и всегда как бы ожидаемо (в крайнем своем выражении стоит задача встречи со смертью, как индивидуальным событием). Примером второго способа компенсации является сон человека, социально очень хорошо приспособленного — в своей общине, в семье и на службе. Ему приснилось, как очень властный голос произнес: «Ты не живешь своей подлинной жизнью!». Сила этого заявления, сама по себе разбудившая сновидца, сохранялась несколько лет и определяла направление его движения к личностным горизонтам, не вполне ясным к моменту сновидения.

Эти две формы компенсации — сновидение как «сообщение» эго и как саморепрезентация психического — охватывают классическую юнговскую идею о компенсаторной функции сновидений, существенно отличающуюся от традиционного фрейдовского взгляда на сновидения как на осуществление желаний или протекторы сна. Однако для меня все более ясным становится то, что существует более скрытый и более тонкий третий процесс, благодаря которому сны оказываются компенсаторными.

Архетипическая сердцевина эго есть неразрушимая основа «Я», способная, правда, отождествляться со многими персонами или эго-идентичностями. Сновидение может рассматриваться как попытка прямого изменения структуры комплексов, на которые опирается архетипическое эго с тем, чтобы отождествиться на более сознательных уровнях. Например, кажется, что многие сновидения буквально провоцируют эго сновидения на решение различных задач, достижение цели в которых могло бы изменить структуру бодрствующего эго, поскольку идентичность эго сновидения наиболее часто является частичной идентичностью эго бодрствующего. Эго в сновидении переживает события как взаимодействия с «внешними» ситуациями в пределах структуры сновидения; но внешние события в сновидении могут непосредственно отражать комплексы, вовлеченные в повседневную деятельность и структуру бодрствующего эго. Изменения во взаимоотношении с этими сновидческими ситуациями могут переживаться бодрствующим эго как изменение в своей собственной установке или настроении. Мария-Луиза фон Франц приводит особенно характерный пример такого типа компенсации на базе одного из своих собственных снов. После дневного ощущения близости смерти ей приснилось, что умер романтический молодой юноша — фигура анимуса. ⁵

В обычном юнгианском анализе сновидения зачастую используются как точка связи во взаимодействии в аналитическом процессе. Аналитик и анализанд являются союзниками в попытке понять «послание» сновидения, адресованное эго анализанда. Иногда сновидения указывают, что внимание должно быть обращено на перенос — контрперенос, особую констелляцию, складывающуюся во взаимодействии в аналитической ситуации. Так как привилегированной позиции, из которой можно было бы узнать «правду» о психике другого лица, не существует, аналитик и анализанд объединены в исследовательское — по-своему рискованное — мероприятие, включающее базовое доверие между ними. И если сновидение фокусируется на этом взаимоотношении, то его следует рассмотреть аналитически.

В толковании сновидений важно никогда не чувствовать, что сон исчерпан. В лучшем случае в сновидении можно обнаружить подходящее текущее значение, но и оно может измениться в свете

последующих сновидений, так как толкование сновидения включает непрерывный диалог между эго и бессознательным, диалог, который может продолжаться бесконечно, а темы, затрагиваемые в нем, могут менять свой фокус и уровень. Даже в случае, когда сны и вовсе не истолковываются, они способны, порой, производить глубокое впечатление на бодрствующее сознание. Из наблюдений за воздействием непроанализированных снов можно сделать вывод, что даже незапомнившиеся сны играют жизненно важную роль в целостной психической жизни.⁶ По мнению Юнга, сны постоянно что-то компенсируют и дополняют (более мягкая форма компенсации) в бодрствующем взгляде эго на реальность. Толкование сновидения позволяет направить сознательный взор в ту сторону, куда уже устремился процесс индивидуации, хотя бы и бессознательно. В случае успеха такое объединение сознательной воли и бессознательного динамизма обеспечивает дальнейшему процессу индивидуации большую скорость, нежели в случае, когда сны остаются неизученными.

Дополнительная польза в толковании сновидений состоит в том, что эго удерживает в сознательной памяти остаток сновидения, позволяя индивиду обнаруживать сходные мотивы в повседневной жизни и занимать соответствующую установку или предпринимать соответствующие действия, в результате которых уменьшается необходимость в бессознательной компенсации всей данной проблемной области.

Использование неистолкованных сновидений

Персонификации в снах, включая образы сцен и неодушевленные предметы, отражают структуру психологических комплексов в личном бессознательном; все они представлены архети-пическими сердцевинами в объективной психике и являются объектами деятельности центрирующей и индивидуирующей силы Самости или центрального архетипа. Те отдельные комплексы, которые объективировались и приобрели образные формы в самом сновидении (включая отдельную констелляцию эго сновидения), отражают автономную активность Самости в отношении эго (как

бодрствующего, так и в сновидении). Поэтому, до известной степени, удается уяснить, что Самость делает с комплексами, объединяющими эго и другие содержания психического. Подобные наблюдения могут использоваться в неинтерпретативных случаях,— и это, фактически, лучшее из того, что можно применить в не-юнговских терапиях.

Мотивы сновидения могут относиться к настоящему или прошлому, указывать на конкретных людей, живых или мертвых, или изображать фигуры, неизвестные в бодрствующей жизни. Последние скорее всего оказываются персонифицированными частями собственной психики сновидца. Разобравшись с этим более внимательно и детально, можно выявить, что это за части и какие составляющие прошлого опыта эго сконстеллированы в сознательной психике на момент сновидения. Психотерапевтическое внимание к выявленным областям, даже и без формального интерпретирования сновидения, может вести терапевтический процесс в том же самом направлении, что и естественный поток индивидуации.

Когда комплексы представлены (как в техниках гештальта), на них сфокусирована дополнительная психическая энергия, и на выходе следует ожидать увеличение осознавания. Такое разыгрывание (enactment), однако, не составляет того самого использования сновидения, как в случае юнговского истолкования, поскольку фокус в подобного рода разыгрываниях направлен на сам скон-стеллированный комплекс, а не на использование данного комплекса в общей структуре сновидения.

Когда клиницист приобретает навык в толковании сновидений, последние могут служить дополнительным фактором в диагностической и прогностической оценке, а также быть тонким индикатором-помощником в установлении или изменении способов лечения, необходимости госпитализации и варьировании частоты психотерапевтических сеансов. Очень серьезно больной молодой шизофреник, например, часто видит себя сидящим в автомобиле, который начинает катиться назад, теряя управление. И это происходит всякий раз перед тем, как у этого молодого человека начинается обострение психотических симптомов, и ему требуется более интенсивное лечение. В некоторых случаях верным оказывалось и обратное: ему мог присниться явный успех или успешное овла-

дение чем-либо (например, легкая победа над мифическим Минотавром), когда у него наступала фаза улучшения. Однажды ему приснился цирковой фокусник, у которого оказались все части атомной бомбы, за исключением одной, находившейся у эго сновидца. Когда фокусник спросил о ней, эго-сновидец не признался в том, что она у него есть. Сон совпал по времени с устранением психотического «взрыва», параллельного его сознательным восстановительным усилиям. (Спустя много лет после лечения у многих врачей, этот больной покончил с собой; его последние сны мне неизвестны).

Сновидения могут иметь отношение к другому материалу, обсуждаемому во время аналитического сеанса, когда о них заходит речь, или к сеансам групповой психотерапии, на которых заходит речь о сновидениях, или к специфической жизненной ситуации сновидца в момент сновидения. Внимательное сопоставление с контекстом бодрствующего эго в момент сновидения минимизирует наиболее серьезную ошибку в клиническом применении сновидений: терапевт скорее всего проектирует на сновидение свои собственные мысли по поводу пациента, нежели использует сновидение в качестве корректирующего сообщения из бессознательного этого больного.

Толкование сновидения и имагинальные техники

Современная психотерапия использует не только толкование сновидения, но и многие имагинальные (образные) техники или приемы. Последние представляют собой разыгрывания, сконструированные для утилизации человеческого воображения: повышения активности правого полушария, смягчения не соответствующих установок предположений и идентификаций, лежащих в основе невротических переживаний. Я рассматриваю такие имагинальные техники как разыгрывания (enactments) в отличие от отреагиро-вания (acting-out) являющегося бессознательным (и, как правило, нежелательным) структурированием переживания в отношении к нераспознанным, бессознательным конфликтам. ⁷

И толкование сновидений, и имагинальные техники призваны влиять на паттерны комплексов в сознании, как это делают эмоциональные переживания в повседневной жизни и в психотерапии. Работа со снами, возможно есть, наиболее прямой и непосредственный подход к изменению комплексов. Сходным по непосредственности воздействия является юнговский метод активного воображения, в котором бессознательные содержания всячески поощряются к тому, чтобы «появиться», а эго поддерживает свою бодрствующую роль посредника в конфликтующем напряжении сконстеллированных противоположностей психического.

Другие имагинальные техники включают гипноаналитичес-кую образность, рисунок и образы, вылепленные из бессознательного; «игру в песочек» (sandplay) для создания сцен с помощью маленьких фигурок в ящике с песком, психодраму, управляемое воображение и медитативные практики, в которых санкционирован свободный образный поток. Получаемый, таким образом, материал столь родственен возникаемому в сновидениях, что понимание клинического использования сновидений должно быть фундаментальной дисциплиной для применения всех имагинальных техник в психотерапии.

Эго-идентичность и структура комплексов

В большинстве случаев целью клинического использования сновидений является стремление помочь сновидцу более ясно увидеть многочисленные формы его собственной личностной структуры, которая обычно не осознается и попросту отреагируется в мир, зачастую доставляя человеку невротические неприятности, заставляющие его искать профессиональной помощи. Эта работа терапевта по сути напоминает естественную спонтанную активность сновидений, поскольку сами сновидения уже пытаются вывести личность из невроза и запустить процесс индивидуа-ции. Сновидения снятся вовсе не для того, чтобы анализироваться и толковаться, но их понимание сообщает нам, где бессознательное уже пытается изменить образ эго в сторону здоровья и индивиду ации.

Здоровье и индивидуация, однако, не всегда рядоположны; то, что «здорово» для одного доминирующего эго-образа на определенной стадии жизни, может оказаться совершенно нездоровым для нарождающегося эго-образа следующей стадии жизни. Психологически, как и в других областях жизни, лучшее — враг хорошего. Индивидуация — более широкое и более сложное понятие, чем «здоровье». Индивидуация — процесс динамический; он включает постоянное изменение и ведет, в конце концов, к принятию конечности жизни и неизбежности смерти.