Нейропсихология восприятия 5 страница

Одновременно в этих рисунках воссоздается це­лостный зрительный образ конкретного предмета с убедительной передачей его реальных деталей: об­раз предмета воспроизводится в его неповторимой индивидуальности.

В то же время те формы изобразительной деятель­ности, которые осуществляются преимущественно под контролем правого полушария, имеют ущербный ха­рактер. Как было установлено ранее (Л.Я.Бетонов, В.Л.Деглин, 1976), в ситуации изолированного функ­ционирования правого полушария, когда левое угне­тено, отсутствует словесная ориентировка в месте — человек узнает место, в котором он находится, но не может его назвать. Такое отсутствие словесной симво­лизации нарушает соотношение данного пространства с остальным пространством и — шире — со всей сис­темой знаний, которыми владеет человек. Тем самым осуществляемая в данном месте деятельность лишает­ся связи с общими целями и задачами, лишается кон­цептуальной направленности.

В тех случаях, когда угнетена деятельность правого полушария, в рисунках прослеживается разрушение тех компонентов восприятия, которые формируют так называемую видимую геометрию предметного мира. Нарушены механизмы стабильности ориентации объектов в пространстве, константности формы объек­тов, стереоскопичности зрения — трехмерный мир вблизи наблюдателя изображается плоским. Изобра­жение предметов теряет чувственную достоверность; исчезает реалистичность отображения предметов, их видимый облик вытесняется условной репрезентаци­ей предмета. Однако знание объективных свойств про­странства сохранено. Поэтому усиливается стремление к аналитическим построениям, которые воспроизво­дят не только наглядную форму предмета, сколько отвлеченную его схему — информацию о предмете. Образ конкретного предмета замещается его иерогли­фом, его обобщенным обозначением «рисунком-поня­тием». Отсюда происходит применение «чертежных» приемов: ортогональные проекции, прорисовывание невидимого контура, развертки, сечения. Напрашива­ется заключение, что с помощью левого полушария человек изображает не предмет, а концепцию пред­мета.

Если в условиях изолированного функционирова­ния правого полушария при изображении целостного пространства преобладает тенденция приблизить даль­ний план к переднему, то в условиях изолированного функционирования левого полушария имеет место противоположная тенденция — отдалить пространство от наблюдателя. В рисунках левополушарных больных резко усилены перспективные сокращения и появля­ется настойчивое стремление изображать отдаленные области пространства, которые должны учитываться при планировании и программировании деятельнос­ти, но для наличной деятельности относительно без­различны. Таким образом, для левого полушария пространство имеет не актуальное, а, скорее, концеп­туальное значение.

Как было установлено ранее (Л.Я.Бсиюное, В.Л.Дег­лин, 1976), при угнетении правого полушария место, где находится человек, кажется ему незнакомым — он не может его узнать. Анализ рисунков показывает, что образ предметов у таких больных теряет чувственную достоверность; ближайшее к человеку пространство становится таким же призрачным, как и отдаленное. Однако, потеряв чувственную наглядность, непосред­ственные пространственные впечатления обогащают­ся знаниями о пространстве, в предметах отображаются объективные свойства, скрытые за видимой оболоч­кой.

Итак, изучение рисунков, выполненных в условиях временного угнетения одного полушария, позволило вскрыть два способа отображения пространства, свой­ственных человеку. Один из них, связанный преиму­щественно с работой правого полушария, способствует ориентировке человека в непосредственно окружаю­щем его пространстве и передаче целостного зритель­ного образа трехмерного пространства на плоскости. Другой, в большей степени связанный с работой ле­вого доминантного полушария, способствует созданию обобщенного представления об объективных свойст­вах пространства, понятийному отображению про­странства в рисунке. Таким образом, точка зрения, согласно которой правое полушарие является един­ственным носителем пространственных функций, неверна, поскольку сводит все пространственные функции мозга к перцептивному отображению и игно­рирует концептуальную сферу. Роль левого полушария не ограничивается отражением в речи пространствен­ных категорий; очевидно, словесная символизация про­странственных отношений является лишь одним из компонентов обширной концептуальной сферы ото­бражения пространства.

Каждый способ отображения пространства необ­ходим, но недостаточен для полного охвата пространст­венных отношений объективной реальности. Та картина пространственно организованного мира, которая име­ется у человека при нормальном функционировании обоих полушарий, является синтезом перцептивного и концептуального способов его отображения. Осущест­вление такого синтеза обеспечивается разнообразными формами межполушарного взаимодействия.

А.Д.Владимиров, А.Р.Лурия нарушение зрительного восприятия при поражении полюсов лобных долей мозга1

Как известно, в качество одного из факторов, ле­жащих в основе нарушений зрительного восприятия у больных с поражениями лобных долей мозга, выс­тупает распад структуры перцептивной целенаправ­ленной деятельности, что особенно отчетливо проявляется при рассматривании сюжетных картин (А.Р.Лурия и др., 1961, \%5;A.Luria, 1961; B.Karpov et а/., 1968). Свободное (без инструкции) рассматрива­ние относительно сложных сюжетных изображений здоровыми испытуемыми сопровождается, как извест­но, активным зрительным поиском. Траектория дви­жений глаз при этом характеризуется большим и меньшим числом фиксаций, что соответствует раз­ному рассматриванию различных по информативной значимости участков изображения. При введении или смене инструкции траектория движений глаз отчет­ливо изменяется, подчиняясь новой перцептивной задаче (А.Р.Лурия и др., 1965).

Примеры траекторий движений глаз у здоровых испытуемых при свободном рассматривании и при инструкции (определить возраст каждого из изобра­женных на картине людей) приведены на рис. 1, А.

Зрительное восприятие больных с поражением тсменно-затылочных отделов мозга также характери­зуется активным поиском наиболее информативных участков изображения. Эта деятельность носит даже более развернутый характер, чем в норме из-за нару­шений «симультанного гнозиса». Интерпретация уви­денного изображения у данных больных адекватна или близка сюжету (рис. 1, Б) (А.Р.Лурия и др., 1961, 1968; A.R.Luria, 1961; B.Karpov et a/., 1968).

Зрительный поиск больных с массивным пораже­нием лобных долей мозга в тех же условиях протекает совершенно иначе. Отсутствует группировка фиксаций соответственно информативной значимости различных участков изображения. Движения глаз носят хаоти­ческий характер. Попытка организовать зрительный поиск с помощью инструкции также не приводит к успеху. Подобные больные не могут дать адекватной оценки общего смысла изображения, их оценки слу­чайны, часто фрагментарны, основаны на отдельных деталях изображения (рис. 1, Б) (А.Р.Лурия и др., 1965; B.Karpov et al., 1968).

Подобные нарушения активного характера перцеп­тивной деятельности, проявляющиеся в нарушении зрительного поиска, характерны лишь для больных с поражениями передних отделов мозга и не встречают­ся при другой локализации очага поражения (B.Karpov et al., 1968).

Таким образом, можно считать доказанным суще­ствование четкой корреляции между описанными выше нарушениями зрительного восприятия сложных сю­жетных изображений и нарушениями зрительного поиска у определенной категории больных с пораже­ниями лобных долей мозга. Однако в ряде случаев по-

¹ Проблемы нейропсихологии / Под ред. Е.Д.Хомской, А.Р.Лурия. М.: Наука, 1977. С.255—267.

добную четкую зависимость установить не удается, и признаки аспонтанности, нарушения активного харак­тера зрительного поиска можно выявить лишь в специ­альных сенсибилизированных условиях. Анализу именно такого случая и посвящена данная работа, в которой излагаются результаты экспериментального психологи­ческого исследования больного К., перенесшего трав­му полюсов обеих лобных долей мозга.

Больной К., 25-ти лет. студент, перенес тяжелую че­репно-мозговую травму с вдавленным переломом лоб­ной кости и разможжением обоих полюсов лобных долей, лобных пазух и костей носа. При поступлении в Институт нейрохирургии им. Н.Н.Бурденко находился в бессозна­тельном состоянии. Неврологически имело место отсут­ствие спонтанного нистагма, выраженная анизокария (D>S), отклонение правого глазного яблока кнаружи, не­большой экзофтальм справа, асимметрия глубоких реф­лексов с преобладанием их слева. Отоневрологическим обследованием установлена массивная назальная ликвор-рея, раздробление лобных пазух и костей носа, угнете­ние стволово-вестибулярных функций.

В тот же день была произведена операция, во время которой было обнаружено грубое вдавление костных фраг­ментов с разможжением полюсов лобных долей мозга, формированием субдуральной гематомы. Во время опера­ции было произведено удаление костных обломков, опо­рожнение внутримозговых гематом из полюсов лобных долей мозга, удаление мозгового детрита, контузиомных очагов. В результате операции образовался обширный кост­ный дефект (7x8 см). После операции состояние больно­го было тяжелым. Он был без сознания, наблюдалось двигательное беспокойство (больше в правых конечнос­тях), анизокария (D>S), небольшой экзофтальм справа. На пятые сутки больной пришел в сознание, но был снача­ла дезориентирован в месте и времени.

Неврологически: дно глаз — соски зрительных не­рвов бледно-розовые, носовые границы стушеваны, отеч­ны, больше слева, назальная ликворрея прекратилась.

Нейропсихологическое исследование, проведенное в первые дни после операции, показало наличие у боль­ного синдрома резкой аспонтанности, адинамии. Речь больного была сохранна, без признаков афазии или ди­зартрии. Однако в ответах больного преобладали эхола-лии и стереотипы. В двигательной сфере наблюдалась резкая инактивность. Больной с трудом выполнял про­стые двигательные пробы, при этом возникали грубые двигательные персеверации (в ритмах, рисунках и других пробах). При выполнении сложных действий происходил распад программы под влиянием побочных факторов. В интеллектуальной деятельности отмечалась грубая аспон-танность наряду с импульсивностью и стереотипными от­ветами.

Общая оценка: грубейший синдром аспонтанности и инертности, указывающий на массивное поражение обоих префронтальных отделов мозга.

В последующие дни у больного К. наблюдалось обрат­ное развитие нейропсихологических симптомов, некоторое уменьшение аспонтанности во всех видах психических про­цессов.

Через полтора месяца после операции, к моменту эк­спериментального психологического исследования нейро-психологический статус больного был следующим. Больной по-прежнему ареактивен, вял, однако у него отмечается некоторое улучшение психических функций: частично вос­становилась ориентировка в месте: больной знает, что он находится в больнице, однако считает, что он в Казани. Он по-прежнему не ориентирован во времени. Имеются лич­ностные изменения. Считает себя здоровым («болел зуб, сейчас не болит»), не помнит сам факт травмы. По сравне­нию с предыдущим исследованием больной стал лучше вы­полнять двигательные задания, уменьшились двигательные

Рис. 1. Траектории движений глаз при рассматривании картины Репина «Не ждали» здоровым испытуемым (А), больным с поражением теменно-затылочных отделов мозга (Б), больным с поражением заднелобных отделов мозга (В): I — без инструкции; // — по инструкции: «Определите возраст каждого из изображенных людей»

персеверации. Так, при выполнении рисунков по инструк­ции он может правильно нарисовать 4—5 фигур, после чего возникают контаминации. Однако при выполнении серий­ных интеллектуальных операций у больного по-прежнему наблюдаются персеверации, адинамия. Например, при вы­полнении серийного счета (вычитать от 100 по 7) после нескольких правильных ответов возникают стереотипные ответы. Повторение слов и фраз также затруднено тенден­цией к стереотипии. Больной может повторить один рас­сказ, при этом у него не возникает побочных ассоциаций, как раньше, но после передачи второго рассказа больной не может вернуться к первому: появляются контаминации или же он утверждает, что вообще не помнит рассказа. Та­ким образом, у больного были типичные для фронтальных поражений нарушения сложных форм мнестической дея­тельности с утерей селективности воспроизведения следов. Зрительный гнозис в целом сохранен. Называние единичных предметов и их изображений возможно, но при длительном выполнении такого задания появляются

персевераторные ответы и импульсивные оценки пред­мета по одному случайно избранному признаку (напри­мер, ведро оценивается как чайник, пояс — как гусеница и т.д.). При оценке сюжетных картин больной дает иногда верные ответы, но чаще ответы фрагментарны с персе­верациями. Введение кофеина несколько улучшает выпол­нение двигательных проб (рисунков по инструкции), а также повторения двух пар слов, двух фраз: уменьшают­ся контаминации и стереотипы; значительно улучшается передача одного рассказа, однако при попытке повто­рить второй рассказ вновь появляются персеверации и контаминации.

Итак, у больного К. имел место отчетливый «лоб­ный синдром», проявляющийся в виде общей аспон-танности, нарушения ориентировки во времени, грубых личностных изменений, повышенной отвле-каемости, двигательных персевераций, контаминации, нарушений произвольной мнестической деятельнос­ти, трудности оценки сложных сюжетных картин, воз­никновения случайных фрагментарных ответов. Аспонтанность больного, проявлявшаяся сначала как в общем поведении, так и в двигательных, интеллек­туальных и гностических пробах, несколько уменьши­лась в ходе послеоперационного восстановления. Однако уменьшение аспонтанности можно было на­блюдать преимущественно в двигательной сфере, но не в интеллектуальных, гностических и мнестических процессах. Введение кофеина также преимущественно отразилось лишь на двигательной сфере больного.

методика экспериментов

Предметом специального изучения были особен­ности восприятия больным К. сюжетных картин.

Как в первые дни после операции, так и через полтора месяца оценка сюжетных картин у больного К. была, как правило, неадекватной. Сначала он вооб­ще плохо фиксировал взор на предложенной карти­не, затем это стало возможным. Постепенно больному стало доступно понимание смысла простых изображе­ний, т.е. изображений единичных, хорошо знакомых предметов, но по-прежнему он не мог правильно оценивать относительно сложные сюжетные изобра­жения. В то же время на отдельные вопросы, касаю­щиеся сюжета, больной отвечал правильно. Так, он мог, например, ответить на вопрос, сколько людей, домов или других предметов изображено на картине, и лишь при истощении в ответах возникали персеве­рации. Однако больной не мог дать адекватной оценки картине как целого. Именно этот синдром нарушения сложных форм зрительного восприятия и послужил предметом специального анализа в данной работе.

У больного К. исследовались движения глаз в про­цессе восприятия сложных сюжетных картин (таких, например, как на рис. 1). Движения глаз регистрирова­лись электроокулографическим методом (А.Д.Владими­ров, 1965, 1972). Изображения предъявлялись при помощи специальной рамки, прикрепляемой к голо­ве и позволяющей стабилизировать изображение от­носительно головы лежащего или сидящего больного. Голова больного не фиксировалась.

Для калибровки траектории движений глаз в начале опыта предъявлялась специальная калибро­вочная таблица (рис. 2).

В первой серии экспериментов изучалось восприя­тие сложных сюжетных изображений. В качестве тест-объектов использовались различные картины с большим количеством действующих лиц. Эти карти­ны экспонировались до тех пор, пока больной не говорил, что он все понял, после чего больной рас­сказывал о содержании картины.

Во второй серии экспериментов для выявления аспонтанности зрительного восприятия больному предъявлялись так называемые загадочные парные картинки, состоящие из двух одинаковых изобра­жений, различающихся лишь несколькими (8—10) деталями. Сначала на примере одной парной кар­тинки больному показывались различия между изоб­ражениями и объяснялась задача, состоящая в том, чтобы найти все различия на следующей подобной картинке. Тесты предъявлялись до тех пор, пока боль­ной не говорил, что он нашел все различия.

В третьей серии исследовались проявления персевераций в глазодвигательной системе при рассматривании нескольких сюжетных картин, предъявленных одновременно. Для этой цели боль­ному предъявлялись четыре отдельных картины, не связанных между собой по сюжету (рис. 4). Больной должен был рассматривать эти картины по опреде­ленной программе. Затем программа менялась и изу­чалось влияние предыдущих перцептивных действий на последующие.

Траектория движения глаз фотографировалась с экрана вектор-электрокардиоскопа «ВЭКС-01», адаптированного для электроокулографии. Ответы больного протоколировались.

результаты исследования

Исследования больного К. проводились много­кратно. Во время экспериментов больной был пол­ностью контактен, охотно выполнял требования экспериментатора. Острота зрения была равна 1, поле зрения левого глаза в пределах нормы, правого гла­за — концентрически сужено.

Первая серия опытов показала, что при рас­сматривании относительно сложных сюжетных изоб­ражений, понимание смысла которых требовало известного обобщения, больной К. давал неадекват­ные случайные оценки. Так, например, содержание картины Репина «Не ждали» (см.рис.2, Б— траекто­рия движений глаз при свободном рассматривании) больной передавал следующим, образом: «Молодежь за столом сидит, обедали наверно. Парень с девуш-•кой репетировали. Кто-то в дверях стоит». Хотя боль­ной правильно выделяет из картины отдельные объекты (что подтверждается и траекторией движе­ний глаз), он не связывает их в единое целое. По­этому ответ его носит несколько разрозненный разносюжетный характер: «...Обедали ...Репетировали ...Кто-то в дверях стоит...». Примерно такие же ре­зультаты были и при последующих предъявлениях этой картины для свободного рассматривания. На вопрос «Что происходит?» больной отвечает: «Муж­чина пришел в гости, а хозяйки не было дома». В данном случае в результате случайного переключе­ния внимания на вошедшего у больного исчезают из поля восприятия остальные персонажи, хотя, судя по траектории движений глаз он смотрел не только на вошедшего (см. рис. 2, В). При специальном на­правлении внимания на вошедшего вопросом «Кто этот мужчина?» больной сравнивает лица сидящих за столом с вошедшим (см. рис. 2, /) и отвечает со­гласно сюжету картины: «Видимо, отец». На вопрос: «Откуда он прибыл?» после внимательного рассмат­ривания вошедшего (рис. 2, Д) больной дает пра­вильный ответ: «Из ссылки, наверно».

Важно отметить, что траектории движения глаз у больного К. выглядят похожими на соответствующие траектории у здорового испытуемого (ср. рис. \,А).

Рис. 2. Траектории движений глаз при

рассматривании картины Репина «Не ждали» больным

К. с поражением полюсов лобных долей мозга:

А — обведение калибровочной таблицы по инструкции;

Б — свободное рассматривание картины;

В — рассматривание картины при дополнительном

вопросе: «Что происходит?»; Г— «Кто этот мужчина?»;

Д — «Откуда он прибыл?»

Подобного рода неадекватные оценки сюжетных картин часто дают и другие больные с поражением лобных долей мозга. Например, больной У. (диагноз: саркома заднелобной парасагиттальной области справа, распространяющаяся на левую заднелобную область и мозолистое тело), достаточно хорошо оце­нивший простые картинки (изображения отдельных предметов), при рассматривании той же картины Репина «Не ждали» по отдельным деталям картины делал неверное заключение о ее содержании в целом: «Вот комната, солдат вернулся из армии. Раньше сол­даты служили долго. Его встречает жена. Солдата не было дома 25 лет». Характерно, что в отличие от боль­ного К. траектория взора больного У. не отражала поисковой деятельности, и все точки фиксации скон­центрированы в основном на центральной фигуре (рис. \,В-1).

При задании определить возраст каждого действую­щего лица, больной У. отвечает: «Солдат 25 лет слу­жил, да 18-и пошел, значит ему 40—42 года. А женщина молодая, ей лет 20, а в центре старушка, ей лет 60. А детки малые, школьники... лет по 7—8...» Эти сужде­ния делаются без сличения лиц персонажей: траекто­рия движений глаз и расположение точек фиксации показывают, что все внимание больного было обра­щено на центральную фигуру. Таким образом, нару­шение аналитической работы у больного У. отчетливо проявилось в нарушении зрительного поиска. Траек­тория движений глаз у данного больного представляет собой беспорядочные перемещения взора по картине без группировок точек фиксаций на отдельных пред­метах, как это наблюдается в норме (B.Karpov et al,, 1968).

У больного К. в отличие от больного У. зрительный поиск внешне был похож на нормальный. Можно ви­деть, что больной К. выполняет какую-то поисковую аналитическую работу, чаще фиксируя одни участки изображения, реже — другие, как это делают и здо­ровые испытуемые или больные с поражениями те-меннозатылочных областей мозга (сравните рис. \,А, Б, и рис. 2). Более того, когда больному К. давались различные инструкции, зрительный поиск изменял­ся согласно инструкции, что видно из траекторий движений глаз на рис. 2, В, Г, Д, причем задания вы­полнялись правильно, т.е. больной мог верно отве­тить на частные вопросы, касающиеся сюжета.

Таким образом, больной К. с поражением полюсов лобных долей мозга также, как и больной У. с пораже­нием заднелобных отделов мозга, не может правиль­но воспринимать сложное сюжетное изображение в целом. Однако в отличие от больного У. у больного К. инструкцией можно организовать целенаправленный зрительный поиск и достигнуть соответствующего сю­жету понимания отдельных деталей или отдельных участков изображения.

Мы предположили, что в наших экспериментах при восприятии сюжетных картин аспонтанность и нарушения интеллектуальной деятельности, от­ражающиеся в зрительном поиске, маскируются вследствие неполноты анализа глазодвигательной ак­тивности. С целью создания такой перцептивной зада­чи, в которой активный зрительный поиск был бы условием ее выполнения, во второй серии экспе­риментов в качестве объекта восприятия исполь­зовались загадочные парные картинки. Как уже говорилось выше, эти картинки состояли из двух, почти идентичных изображений, различающихсялишь мелкими деталями. Задача испытуемого состо­яла в том, чтобы найти эти различия.

Здоровый испытуемый, выполняя это задание, выполняет многократные сравнения аналогичных де­талей рисунков, что проявляется в виде многократ­ных перемещений взора с одного рисунка на другой (см. рис. 3, 7). Количество этих перемещений равно или несколько превышает число различий в деталях рисунков.

Больной К., рассматривая такого рода двойные рисунки, обнаружил совершенно иное «глазо­двигательное поведение». Он длительно рассматри­вал сначала одно изображение и затем также дли­тельно второе. Количество перемещений взора с одного изображения на другое было очень незна­чительным по сравнению с нормой. Также резко отличались и ответы больного К. после выполнения задания. Так, на вопрос экспериментатора «Какая разница между картинками?» (см. рис. 3, 2) боль­ной отвечал: «А что именно различно? Лица раз­ные...». Больной не мог выполнить подобные зада­ния, он находил лишь одно-два различия или не находил их совсем, говоря, что эта пара рисунков одинаковая.

Сходный характер имел зрительный поиск при рассматривании других аналогичных загадочных кар­тинок. Отсутствовали упорядоченные многократные перемещения взора с одной детали изображения на соответствующую деталь другого изображения.

Для изучения глазодвигательных персевераций была проведена третья серия опытов. В эксперимен­те предъявлялся тест-объект, состоящий из четырех картинок (рис. 4). Давалась инструкция: «Рассмотри­те, что нарисовано на верхней правой и нижней левой картинке». Больной К. правильно выполнял это задание, что видно на рис. 4, 7. Затем больному дава­лась новая инструкция: «Рассмотрите, что нарисо­вано на верхней левой и нижней правой картинках». Больной продолжал выполнять первое задание и по-прежнему рассматривал верхнее правое и нижнее левое изображение (рис. 4, 2). Та же персеверация перцептивного действия наблюдалась и после по­вторного предъявления второго задания. Наконец, после третьего предъявления инструкции рассмот­реть, что изображено на верхней левой и нижней правой картинках, больной выполнил задания и рассмотрел все четыре картинки (рис. 4, 3).

Подобное «застревание» предыдущего маршрута движений глаз наблюдалось и в других экспериментах этой серии. Только после двух-трех, а иногда и пяти повторений нового задания больной К. мог переключиться на новый маршрут движений глаз (рис. 4, 4).

Такое проявление персеверации в глазодвигательной системе в какой-то степени объясняет невозможность выполнения заданий в экспериментах с загадочными картинками. Начав рассматривать одно изображение, боль­ной не мог произвольно переключиться на другое, что было необходимо для сравнения отдельных деталей.

Рис. 3. Траектории движений глаз

при рассматривании загадочных

картинок)'7, 2):

А — здоровый испытуемый;

Б — больной К.

Рис. 4. Траектории движений глаз при рассматривании четырех картинок по инструкции: «Посмотрите, что изображено на верхней правой и нижней левой картинках?» (1), «...на верхней левой и нижней правой картинках?» (2), при повторении предыдущей инструкции (3, 4)

Таким образом, глазодвигательные персеверации как проявление инертности могут быть одной из причин инактивности при решении перцептивных задач у больных с поражением лобных долей мозга.

заключение

В настоящее время, как известно, процесс рас­познавания сложного изображения трактуется как активный перцептивный акт (А.В.Запорожец и др., 1967), как многоэтапное последовательное сличение отдельных частей или признаков изображения с при­знаками образа, хранящегося в памяти. Лишь опоз­нание хорошо известных (или очень простых) изображений приближается к одномоментному акту (Д.Нортон, Л.Старк, 1974).

Можно предположить, что у больного К. с по­ражением полюсов лобных долей мозга механизм одномоментного опознания остался интактным. По­этому восприятие отдельных, хорошо знакомых про­стых объектов или признаков сюжетной картины и их передача было у него сохранным. Однако после­довательное сравнение признаков сложного изобра­жения с признаками образа, хранящегося в памяти, оказывалось невозможным, хотя больной и был в состоянии ответить на отдельные вопросы, адресо­ванные к содержанию картины. Таким образом, в качестве объяснения полученных данных можно выд­винуть предположение о нарушении у больного К. процесса последовательной организации опознания сю­жетного изображения.

Далее, известно, что процесс восприятия — сложный многоуровневый процесс, куда включены как акты опознания относительно элементарных опорных признаков изображения (углов, изгибов, наклонных прямых и т.п.) (В.Д.Глезер, 1966; Л.Зус-не, К.Майкле, цит. по Д.Нортон, Л.Старк, 1974), так и акты опознания более сложных семантически орга­низованных признаков.

Менее изучен вопрос об опознании сложных семантически организованных признаков изображе­ния и совсем неизвестно, каковы те сложные призна­ки изображения, которые не опознаются «лобными» больными. Но возможно, что дело не столько в опоз­нании сложных признаков, сколько в том внутрен­нем объединении их в одно целое, в том синтезе, который необходим для опознания сложного изобра­жения. Как на важнейший фактор, обусловливающий нарушение последовательной организации опозна­ния сложного сюжетного изображения, следует ука­зать, по-видимому, на аспонтанность перцептивных процессов, проявляющуюся в нарушениях зритель­ного поиска.

Гипотеза о первичной роли аспонтанности в труд­ностях опознания относительно сложных изображений получила подтверждение как во второй серии опытов, где тестами служили «загадочные» картинки, так и в третьей серии опытов, где тест-объект состоял из че­тырех самостоятельных картин, т.е. в специальных сен­сибилизированных условиях. «Загадочные» картинки требуют активной, проявляющейся в двигательных актах, аналитической работы, что и делает их удобны­ми тестами для исследования степени активности зри­тельного поиска. Важно отметить, что у больного К. общее количество фиксаций на каждом из предъяв­ленных двойных изображений было достаточно вели­ко, но общее «поведение» в момент рассматривания было существенно иным, чем в норме. При рассмат­ривании четырех самостоятельных картин больной К. обнаружил четко выраженный феномен глазодвига­тельных персевераций, отражающий инертность, ас­понтанность перцептивных процессов.