Мастеру

Неизреченное – далеко, далеко, далеко, очень далеко, там, где стелется сумрак мерцанием тихим, в недрах шепота сокровенного, шепота Души говорящей, выговаривающей безмолвные слова, заклинающей, знающей зовы Иного.

Неизреченное – в ясной глубине высот, в разреженном паренье расстилающегося сумрака памяти с то затухающими, то вспыхивающими огоньками воспоминаний – памяти, выдыхающей мне прямо в лицо: "ты знаешь и то, о чем даже не догадываешься".

Я же долго смотрю куда-то за штору, мимо настольной лампы, в заоконье, за лиловатые волны сугробов, думая о том, как это чудесно – почитать в глубине вечера таинственные стихи, и вдруг обостренно ощущить присутствие невидимого, мудрого и доброго Собеседника, уже не смертного, склоняющего прозрачную светлую тень возле абажура настольной лампы, и тихо улыбающегося, уже не смертного и невозмутимого, и думать о том, что Безмолвие вглядывается сейчас пристально – во взор зрачка моего и осветляет взгляд.

Опавшие листья снегов, парящие плоскости будто бы белого – реют бесшумно в притаившейся тишине плывущей реки Ночь с бездонными дымными водами тьмы.

Перекрученные, переплетенные ветры опадают оземь и струятся юркими поземками.

И думается - вдруг: мир постоянно скользит и ускользает, ведая о лазейках, ведущих в Иное, а мы вот скучиваемся и с возрастающей тревожностью уплотняемся – живущие, но безнадежно смертные, мы – разделенные некогда мечом на немногих и многих, и не мир в сердцевине мира, и в сердцевине сердца – меч.

Ручьи и реки имеют одинаковое происхожденье - у них каждую секунду происходит очная ставка с Источником.

Ручьи и речи переливаются друг в друга – у них: один и тот же со-общающийся сосуд.

Ручьи и речи плывут к одним и тем же рекам, будучи вышедшими из одного колодца.

Сойдя с тропы, в окрестном лесу, приближаюсь к ручью – как к речи.

Сойдя с молвы, в окрестностях диалогов, смотрю на уста – как на устья, откуда истекают ручьи, где речь – это выдох Невысказанного, где речь есть попытка выдохнуть Неизреченное.

В прозрачных ли, мутных ли ручьях речей плещутся плоские мальки слов.

Слова-мальки, задыхаясь, подыхают тут же – на высушенной суше обменных пунктов мнений.

А рты-менялы снуют, мельтеша, и губы трепещутся, словно мальки.

И словно мальки, из губных щелей, выскальзывают юркие, но нежизнеспособные словечки.

И все же: хочу смотреть на уста как на устья, где водится глубоководная рыба Неизреченного, зная, что это в действительности – так.

Мастер выдыхает пар безмолвия, которое, охлаждаясь в атмосфере мира, рассыпается кристалликами слов.

2-3.03.06
В вечернем часе

1. Самодостаточные тени в вечернем часе герметичны

с неспешной вдумчивостью тишина

пунктиры пунктуаций расставляет – шуршаниями, шорохами, эхами.

Сумерки протоначальностью своей внушают страх и трепет.

Полуисчезнувшие птицы из поля зрения, бесшумностью