I. Прикладная психолингвистика речевого воздействия 2 страница

Что касается психолингвистических проблем, связанных с разного рода речевыми патологиями, то они едва ли не первыми получили у нас в стране практическую разработку. Мы имеем в виду прежде всего работы по афазиологии. Число их сейчас огромно, назовем лишь три из них, опубликованные в специализированных лингвистических или психолингвистических изданиях: Лурия, Цветкова , 1968; Лущихина, 1955; Рябова, 1967. Почти все работы этого плана принадлежат нейропсихологам школы А.Р. Лурия. Думается, что та бесспорно лидирующая роль, которую играет эта школа в мировой афазиологии, в значительной мере связана с профессиональной психолингвистической ориентацией ее членов, открывающей психологам школы Лурия ранее неиспользованные возможности теоретического осмысления явлений афазии, и соответственно – новые пути восстановительного обучения.

Гораздо менее многочисленны, но весьма обоснованны исследования по различным видам речевых нарушений, особенно по нарушениям вероятностных процессов в шизофрении (Вероятностное прогнозирование в речи, 1971; Добрович, Фрумкина , 1970; Соложенкин , 1966). Наконец, особую ветвь составляют работы, где анализируются психолингвистические показатели различного рода патологических состояний.

Значительное место в советской литературе по патологии речи занимает проблема речевых особенностей в условиях сенсорных дефектов (слепота, глухота). Среди собственно психологических работ здесь имеются и бесспорно психолингвистические, например известная статья Н.Г. Морозовой ( Морозова , 1946).

К сожалению, целый ряд возможностей исследования до сих пор не реализован в советской дефектологии и патопсихологии. Укажем на две из таких возможностей. Это анализ речи олигофренов и психолингвистические аспекты речи при различных острых психотических явлениях (маниакально-депрессивный психоз и др.). Последняя проблема представляет интерес и с точки зрения задач судебно-психиатрической экспертизы.

Выше мы констатировали, что в Советском Союзе психолингвистическая теория, направляемая потребностями практики в разных областях, частично очерченных нами здесь, переживает период интенсивного развития. Попытаемся в заключение показать, в каком именно направлении она движется.

До сих пор участие речи в тех или иных формах деятельности нередко мыслится как более или менее механическое опосредование этих форм деятельности языковыми или речевыми средствами, а установление психологической «реальности» лингвистических категорий, понимаемое как поиск точных эквивалентов лингвистических единиц в психике говорящих, считается основной задачей психолингвистики. Такой подход едва ли правилен, хотя и обычен. Ему можно противопоставить три основных требования к психолингвистической теории, частично удовлетворяемых ею уже сейчас.

Первое требование связано с идеей социальной сущности , а не просто социального использования речевого акта, речевого общения. Эта идея имеет два аспекта. Один из них, который можно назвать генетическим, хорошо известен хотя бы по работам Л.С. Выготского и А.Н. Леонтьева ( Лурия , 1946). Второй можно охарактеризовать как социологический. Нередко упускается из виду, что коммуникация есть не только и не столько взаимодействие людей в обществе, но и – прежде всего – взаимодействие людей как членов общества, как «общественных индивидов» (К. Маркс). Применительно к первобытному человеческому коллективу можно сформулировать это так: речь – это не столько общение во время труда, сколько общение для труда. Одним словом, речь не «прилагается» к жизни и совместной деятельности общества, социальной группы, а является одним из средств, конституирующих эту совместную деятельность. Речь по существу своему – не дело индивида, изолированного носителя языка: это прежде всего внутренняя активность общества, осуществляемая им через отдельных носителей языка или, точнее, при их помощи. Другой вопрос, что речь может использоваться индивидом, так сказать, в несобственных функциях. Соответствующая тенденция в современной психолингвистике, видимо, в значительной мере обусловленная появлением такой мощной прикладной области, как теория и практика массовой коммуникации, а также исследованиями в области этнографии и культурной антропологии), ведет к «увязыванию» психолингвистики с социологией и социальной психологией, к введению в теоретический аппарат психолингвистики новых понятий и методов и превращения ее в своего рода – пользуясь термином французского психолога С. Московичи – «психосоциологию речи».

Второе требование предполагает противопоставленную реактивным теориям идею речевой активности, трактовку речи как иерархической системы процессов, направляемых представлением о цели речевого действия и деятельности в целом. С нею связан и отказ от упрощенного понимания «психологической реальности» и поиск собственных оперативных единиц речевой деятельности ( Леонтьев А.А. , 1969 а ).

Третье требование связано с понятием эвристичности речевого действия, с тем фактом, что оно не протекает в застывших однообразных формах, а пластично подстраивается под требования ситуации и речевой задачи, используя разные возможные пути из имеющихся в запасе и широко опираясь на разного рода индивидуальные стратегии порождения и восприятия речи.

Построенная на этих не новых для нее, но пока еще не полностью усвоенных ею принципах, психолингвистика, несомненно, обретет новое качество, получит новый онтологический статус и, надо надеяться, ляжет в основу не только теории речевой деятельности, но и – в значительной мере – теории языка, в последнее время сильно тяготеющей к сближению с психологией, социологией, этнографией.

Проблемы и методы психолингвистики в межличностном общении [2]

I. Что такое общение?Как бы мы его ни определяли, огромная роль общения в жизни и деятельности общества несомненна. Уже сам процесс становления отдельной личности, формирования «общественного человека» невозможен без общения: если это его значение в нормальных условиях замаскировано, то, например, при обучении слепоглухонемых оно выступает с исключительной ясностью (Мещеряков, 1971). Однако обучение в то же время есть и необходимое условие любой общественной деятельности человека, включая сюда и деятельность, индивидуальную по своим внешним проявлениям, но общественную по генезису и обусловленности (например, научную и вообще теоретическую).

Независимо от того или иного ситуативного использования общения, оно представляет собой не процесс установления контакта между изолированными личностями, психологическими «монадами», а способ внутренней организации и внутренней эволюции общества. Общение есть не только и не столько взаимоотношение людей в обществе, сколько (прежде всего!) взаимодействие людей как членов общества. Вслед за К. Марксом можно определить общение как способ (и одновременно условие) актуализации общественных отношений. Это методологическое понимание определяет и наш подход к межличностному общению, выдвигая как одну из основных проблем психологические (социально-психологические) функции общения в обществе (такие, как кооперация в трудовой деятельности, контакт, социальный контроль, групповая идентификация и противопоставление себя группе и др.).

II. Психология общения и психология межличностного общения. Основная проблематика психологии общения как отрасли общей психологии сводится к следующим трем кругам вопросов: а) психологические функции общения; б) формирование и функционирование механизмов и средств общения в их зависимости от функции общения, от особенностей личности и от других психологических факторов; в) взаимоотношение общения с другими аспектами психологической деятельности человека и с особенностями личности. В терминах Л. Тайера, психология общения имеет дело с «межличностным» и «внутриличностным» уровнями, оставляя «коммуникационную систему» и «организационный» уровень в компетенции социологии ( Thayer , 1968).

Можно предложить следующую систему критериев, по которым производится классификация видов общения:

1. Ориентированность общения. Оно может быть социально ориентированным и личностно ориентированным. Это – различие в установке говорящего на различный тип коммуникативной ситуации, обусловленной рядом социальных и ситуативных факторов, но не связанной с ними необходимой связью ( Бгажноков , 1973). В числе ситуативных факторов можно назвать аксиальный или ретиальный характер обратной связи в общении; пространственные (проксемические) различия ( Watson , 1970); характер антиципации реакции реципиента (реципиентов) ( Janousek , 1968) и т. д. В числе социальных факторов главной является психологическая (социально-психологическая) функция общения. К числу социально ориентированных видов общения относятся массовая коммуникация, ораторская речь, реклама; к числу личностно ориентированных, прежде всего, – диадическое общение ( Borden, Gregg, Grove , 1969).

2. Психологическая динамика общения. Общение всегда предполагает известный психологический «фон», то есть, начинается не с нуля, а с реальной или воображаемой общности коммуникатора и реципиента (реципиентов). Эта общность может определяться распределением социальных ролей (в случае формального общения) или быть собственно психологической (знание о собеседнике, возможность моделирования отдельных сторон его личности, например, мотивов, целей и т. п., или личности в целом, точнее «направленности» личности) ( Божович , 1968). В результате общения наступают те или иные изменения в психологических характеристиках реципиента (реципиентов) и коммуникатора (в силу обратной связи). Эти изменения могут происходить в сфере знаний (информирование, обучение), в сфере навыков и умений деятельности (обучение), в сфере реальной деятельности, стимулируемой общением (внушение, убеждение), в сфере мотивов и потребностей, установок, ценностной ориентации и т. п. (убеждение) ( Леонтьев А.Н ., 1968; Леонтьев А.А ., 1972). В диадическом общении и других видах общения, объединяемых под названием «межличностного», такие изменения характеризуются особенной резкостью: «статического отношения не существует; отношения всегда или растут, или совпадают» ( Borden, Gregg, Grove , 1969, р. 103—104).

3. Семиотическая специализация общения. Эта характеристика определяется тем, какие средства используются в общении. С данной точки зрения можно выделить материальное общение (К. Маркс говорил в этом смысле о «языке реальной жизни»), знаковое общение (опосредованное значениями), смысловое общение (опосредованное личностным смыслом, возникающим в психике реципиента на основе воспринятого объективного значения, но не сводимым к этому значению; о категории личностного смысла см. Леонтьев А.Н ., 1972, Леонтьев А.А ., 1969в; об общении искусством как типовом виде смыслового общения см. Леонтьев А.А ., 1973). В свою очередь, внутри знакового общения можно выделить речевое общение; общение при помощи знаковых систем, психологически эквивалентных языку (первичных; ср. мимический язык глухонемых); общение при помощи вторичных знаковых систем с опорой на язык (азбука Морзе, флажковый код и т. п.); общение при помощи вторичных знаковых систем специфического характера (географическая карта, радиосхема); общение при помощи ситуативно осмысляемых материальных объектов, получающих ad hoc семиотическую нагрузку – например, подарок, присланный по почте.

4. Степень опосредованности. Это более социологическая, нежели психологическая координата общения, определяющая количество преобразований, через которые проходит исходное сообщение на пути от коммуникатора к реципиенту.

«Межличностные» виды общения характеризуются глобальностью и многоуровневостью семиотической специализации: оно использует (если не является формальным) не только язык, но и паралингвистические, проксемические средства, разного рода суггестивные приемы и т. п. Степень опосредованности в этих видах общения, в отличие от, скажем, массовой коммуникации, минимальна. Следует отметить также, что межличностное общение характеризуется развитием и все большим согласованием используемой в общении «социальной техники» ( Argyle , 1967), причем смысловое общение начинает преобладать над знаковым.

Описанные критерии, несмотря на некоторое внешнее сходство (например, 1 и 4), автономны. Так, возможно общение межличностное по степени опосредованности, но социально ориентированное: это целенаправленное распространение слухов (как орудие психологической войны).

Если два первых критерия соотнесены со «стратегическими способностями» коммуникатора ( Thayеr , 1968), то два вторых – с его «тактическими способностями». В разделяемой нами психологической концепции (см. Леонтьев А.А., 1974) первые два критерия характеризуют предречевую ориентировку и планирование общения, а последние два – процесс общения и используемые в этом процессе средства. К проблеме ориентировочного звена общения мы обратимся ниже.

Опираясь на описанные критерии, можно, таким образом, определить межличностное общение как личностно ориентированное, различное по психологической динамике и характеризующееся в этом отношении полифункционализмом, многоуровневое (имеется в виду иерархическая система уровней) по семиотической специализации и минимальное по степени опосредованности.

Предречевая (и более широко – предкоммуникационная) ориентировка заключается в соотнесении речевого действия с ситуацией общения, в «выделении отдельных элементов (ситуации) в качестве последовательных ориентиров, на которые направляется и по которым контролируется выполнение отдельных операций» ( Гальперин , 1966, с. 248) или действия в целом. В разных ситуациях общения эта ориентировка различна. Так, в разного рода действиях над текстом, то есть при «контролируемом вербальном поведении» Скиннера ( Skinner , 1957), например, при пересказе текста, ориентировочным звеном общения является смысловой анализ и понимание текста. При описании картинки (равно как и в телерепортаже) в качестве ориентировочного звена выступают перцептивные действия, и т. д.

В межличностном общении ориентировка складывается из следующих основных компонентов; а) ориентировка в целях и социально-психологических функциях общения; б) ориентировка в личностных и групповых факторах общения, прежде всего в системе социальных ролей; в) ориентировка в содержании общения; г) ориентировка в собеседнике; д) ситуативная в узком смысле ориентировка, то есть учет пространственных (проксемических), временных и т. п. условий контакта, а также «микросоциологических» отношений, то есть требований этикета. Указанные выше критерии ориентированности и психологической динамики общения, характеризующие коммуникативную установку коммуникатора, и возникают как результат первичной обработки всей этой информации.

III. Психолингвистические методы в исследовании процесса общения.Возможность использования психолингвистических данных как индикаторов изменения факторов ориентировки и вообще индикаторов коммуникационной динамики определяется отмеченной выше (см. цитату из П.Я. Гальперина) внутренней связью между структурой предречевой ориентировочной активности и структурой процесса общения. Сам факт этой связи и зависимости хорошо известен в психолингвистике. Так, в зависимости от того, имеется ли при ориентировке установка на верификацию (то есть ориентировка происходит одновременно в ситуации и в тексте) или на простое описание картинки, в порождении синтаксических структур оказывается релевантным или нерелевантным фактор обратимости ( Slobin , 1966; Turner, Rommetveit, 1968). Флорес д’Аркаи ( Flores d’Arqais , 1966) установил корреляцию между перцептивной стратегией при рассматривании картинки и выбором синтаксической структуры, и т. д.

Изучение межличностной коммуникации психологическими методами было впервые предпринято в широких масштабах французским психологом С. Московичи и его сотрудниками, хотя известны и более ранние эксперименты в этой области – например, Back , 1961. С. Московичи различает «системы коммуникации» и «каналы коммуникации», что в общих чертах соответствует «стратегическим» и «тактическим» способностям Тайера и первой и второй паре критериев, описанных нами выше. Различия в системах коммуникации описываются Московичи при помощи понятий «давления» и «дистанции»: уровень давления определяется отношением между говорящими, уровень дистанции – отношением каждого из них к содержанию общения. При одном и том же канале коммуникации различие в системах коммуникации, как установил Московичи, является преимущественно лексическим (общий объем сообщения и его лексическое разнообразие); при одной и той же системе различие в каналах дает грамматическую вариативность сообщений (процент слов различных частей речи и некоторые другие параметры). В качестве различных каналов брались ситуации «бок о бок», «спина к спине», «лицом к лицу» и общение собеседников, разделенных перегородкой. Отступление от положения «лицом к лицу» дает увеличение процента существительных и служебных слов, уменьшение процента глаголов, уменьшение общего объема речевой продукции ( Фоше, Московичи , 1973; Moscovici et Plon , 1966; Moscovici , 1967).

Изложение осуществленных в СССР психолингвистических исследований коммуникации удобно начать с работы В.С. Агеева, опиравшегося на этот цикл исследований Московичи ( Агеев , 1972). Он использовал только две ситуации («бок о бок» и «лицом к лицу»). Результаты его эксперимента сводятся к следующему: 1) подтвердились на русском языковом материале французские данные Московичи; 2) оказалось, что значима не сама ситуация (позиция), а факт ее изменения (то есть необходимость новой ориентировки); 3) ситуация «лицом к лицу» дала значительно большее число слов, непосредственно связанных с предметом беседы;

4) вдвое увеличилось число употребленных собственных имен; 5) более чем вдвое увеличилось число побудительных высказываний типа «А что думаете об этом Вы?»; 6) почти втрое увеличилось количество переформулированных повторений чужого высказывания; 7) вдвое увеличилось число высказываний, выражающих согласие, и резко уменьшилось число выражений, содержащих выражение противоречия; 8) резко увеличилось количество случаев перебивания собеседника; 9) выросло общее число реплик; 10) участилось употребление местоимений «я» и «мы» (при общем уменьшении процента местоимений и вообще служебных слов); 11) значительно, почти вчетверо, увеличилось число употребленных речевых стереотипов.

Б.X. Бгажноков изучал психолингвистические параметры социально ориентированного и личностно ориентированного общения. Для этой цели были проведены две серии экспериментов. В первой серии перед испытуемыми (старшими школьниками) ставилась задача: разъяснить в личной беседе смысл психологических терминов другим школьникам; затем перед ними ставилась иная задача – выступить с тем же материалом перед всем классом. Во второй серии последовательность была обратной: сначала рассказ перед классом, затем – одному из товарищей.

Эксперимент показал значительное различие в психолингвистических параметрах личностного и социального ориентированного общения в зависимости от порядка предъявления коммуникативных задач. Вот некоторые результаты: в первой серии ЛОО дало вдвое больший объем речи (и втрое больший объем, если учитывать не только речь испытуемых, но и собеседников); во второй серии четко проявилась тенденция к приближению общения к СОО по проценту слов разных частей речи (меньше существительных, больше глаголов) – таким образом, испытуемые продемонстрировали ригидность ранее выработанной ориентации. Аналогичность ЛОО во второй серии резко уменьшилась, появилась тенденция к «подавлению» речевой активности собеседника. Таковы же результаты наблюдения над СОО: в первой серии испытуемые переносят на него ранее выработанную «личностную» установку. Характерно, что изменение конкретной ситуации общения оказалось для испытуемых по ряду параметров менее значимым, чем изменение ориентации общения ( Бгажноков , 1973).

Интересные исследования ориентировки в содержании речи касаются роли такой ориентировки в восприятии текстов: это работы О.Д. Кузьменко (неопубликованная работа) и Ю.А. Сорокина (1973). Первая из них показала, что успешность понимания текста зависит от коммуникативной установки, и продемонстрировала также, что иерархия ориентировочных факторов, влияющих на понимание, различна для чтения разноязычных текстов (русский, английский, китайский иероглифический) и для разных групп испытуемых. Второй разработал психолингвистическую методику семантического шкалирования текстов, в результате применения которой оказалось, что тексты разных типов (научный, научно-популярный, художественный) с самого начала оцениваются – в зависимости от установки на то или иное содержание – по разным признакам. Т.М. Дридзе ( Дридзе , 1972) в ходе широкого психолингвистического исследования отношения «текст – реципиент» удалось выяснить, в частности, зависимость понятия «стереотипа» от характера установки реципиента на текст, определяемого, в свою очередь, рядом социологических факторов.

В.В. Андриевская (1971) показала, что в условиях более полной ориентировки в содержании влияние частотно-ассоциативных связей становится значительно меньше. А.П. Журавлев (1971) и B.Ф. Сатинова ( Пассов, Сатинова , 1971) изучали отражение установки на содержание текста в разных видах смысловых трансформаций при его пересказе.

Установка на правдивость – ложность содержания речи также отражается в ее психолингвистических характеристиках. Эта зависимость была экспериментально показана в советской психолингвистике В.И. Батовым: заведомо ложное сообщение содержит менее частотные слова, что связано, по мнению автора, с общей тенденцией к «нетривиальности» коммуникационных структур (а эта последняя связана, в свою очередь, с большей мотивированностью их выбора) ( Батов, Коченов , 1973). C.М. Вул проследил динамику изменения языковых характеристик заведомо ложного текста и выявил некоторые более общие его языковые признаки ( Вул , 1970).

Установка на тот или иной временной режим исследовалась тремя авторами. В.В. Андриевская (1970) выявила, что в условиях временного давления ассоциативный эксперимент дает преимущественно высокочастотные слова. Н.В. Витт (1971 а, б ) и Б.Ф. Воронин (1970) изучали ту же проблему на материале иностранного языка; последний автор показал резкий рост количества ошибок при временных ограничениях.

Специально исследовались также психолингвистические характеристики речи в условиях эмоционального стресса, где правильная ориентировка затруднена или совсем нарушена. Подобные исследования имеются в научной литературе, но в них выявлены обычно лишь отдельные характеристики: более или менее широко они учтены лишь в трех работах ( Osgood, Walker , 1959; Dibner , 1956; Mahl , 1963). В СССР отражение эмоционального напряжения в психолингвистических характеристиках сообщения изучалось Н.В. Витт ( Витт , 1971 а, б ; Витт, Ермолаева-Томина , 1971) и в особенности Э.Л. Носенко ( Леонтьев, Носенко , 1973). В последнем исследовании были выявлены следующие психолингвистические признаки эмоциональности: средняя длина отрезка речи между паузами хезитации (меньше); средняя длительность паузы (больше); отношение суммы длительностей пауз к длительности звучания речи (больше); число ложных начал, перифраз, семантически нерелевантных повторений, грамматических рассогласований, логически и грамматически незавершенных фраз, афункциональных инверсий, речевых стереотипов (больше); колебание уровня громкости (более заметное); процент высказываний с ясной позитивной или негативной коннотацией (значительно больше); процент употребленных слов со значением безысключительности (типа «всегда», «каждый», «до конца») (больше). Выявлены некоторые характеристики речи испытуемых возбудимого типа по сравнению с тормозным. Показана относительная независимость этих признаков от структуры языка.

Основные работы по механизмам и роли ориентировки в собеседнике принадлежит профессору А.А. Бодалеву и его школе и суммированы в двух монографиях этого автора ( Бодалев , 1965; 1970). Однако психолингвистические корреляты этого звена ориентировки исследованы недостаточно.

В заключении этого раздела укажем на цикл работ Е.Ф. Тарасова (1969, 1972), где анализируется значение для общения ориентировки в системе социальных ролей коммуникаторов и на работу А.У. Хараша (1972), где близкие вопросы рассматриваются применительно к публичной речи.

IV. Неречевые компоненты процесса речевого общения.Для тематики настоящего доклада особый интерес представляет связь паралингвистики и особенно кинезики с общей психолингвистической структурой процессов речеобразования. К сожалению, если сами по себе паралингвистические и кинезические явления исследованы очень хорошо (из новых публикаций на русском языке укажем: Колшанский , 1973; Николаева , 1972), то психолингвистический их аспект остается нераскрытым.

В этом отношении можно указать лишь на одно исследование ( Маслыко , 1970), показавшее, как можно осуществить психолингвистическую иерархию кинезических и паралингвистических явлений в зависимости от их соотносимости с последовательными этапами порождения речевого высказывания – от внутреннего программирования до внешнего «озвучивания» (автор опирался на нашу модель, разработанную совместно с Т.В. Рябовой; А.А. Леонтьев, 1969 а, в ).

В настоящее время в Институте языкознания Академии наук СССР осуществляется широкая программа исследования национальных и универсальных особенностей паралингвистики, кинезики и других неязыковых компонентов процесса общения. Произведено или производится обследование в этом плане русского, белорусского, болгарского, польского, литовского, латышского, немецкого, английского, исландского, эстонского, таджикского, узбекского, киргизского, кабардинского, чечено-ингушского, арабского, японского, китайского, корейского, вьетнамского, эскимосского и некоторых других языков. Результаты этих исследований пока не опубликованы. Было бы крайне желательно еще больше расширить круг обследуемых языков: для этой цели разработан специальный вопросник, рассчитанный на этнографов, филологов и лингвистов, не имеющих специальной психолингвистической подготовки.

V. Заключение.В работе сжато изложена теоретическая основа, на которую опираются основные исследования психолингвистических параметров общения в советской науке (с особенным вниманием к межличностному общению). Изложены наиболее важные результаты таких исследований и даются отсылки к некоторым другим публикациям. Охарактеризовано состояние исследований неречевых компонентов межличностного общения.

Представляется целесообразной дальнейшая экспериментальная и теоретическая разработка психологии межличностного общения в намеченных выше направлениях, прежде всего в плане различных видов и компонентов предречевой ориентировочной активности. Такая разработка представляет не только абстрактный теоретический интерес: она существенна для целей обучения межличностному общению. Несколько парадоксально звучащая в подобной формулировке, эта задача, однако, остро стоит при формировании профессиональных навыков учителя, врача, дипломата, журналиста, следователя, актера, не говоря уже о том круге профессий (лектор, специалист по рекламе и т. п.), которые в немецком языке удачно обозначаются термином sprachintensive Berufe . Но особенно важно, что обучение межличностному общению может явиться существенным компонентом этического и эстетического воспитания личности, – а общественную важность этой задачи едва ли можно переоценить.

Речь как источник информации в следственном процессе [3]

В своей профессиональной деятельности следователю часто приходится обращаться к речи как источнику информации. Речь способна характеризовать не только личность подследственного или свидетеля, но и особенности его психического состояния. Последнее особенно существенно, когда возникает необходимость определить, вменяем или невменяем подследственный. Однако на первом месте для следователя стоит, конечно, использование речи как орудия розыска и идентификации преступника.

Основной проблемой, встающей в этой связи, является соотнесенность речевых и неречевых признаков личности. Можно ли, располагая только сведениями о речи данного человека, представить себе, например, его физический облик?

Естественно, прямых корреляций речи с чертами внешности установить невозможно. Однако в речи могут отражаться некоторые особенности темперамента, характера и другие особенности, которые сказываются и в манере человека держаться, вести себя. Нерешительный, стеснительный человек говорит соответствующим образом (как именно, любой читатель интуитивно представляет себе), но и держится он обычно тоже довольно характерно – сутулится, отводит глаза, говоря, краснеет и т. д. Бывают и более сложные зависимости.

Люди с тем или иным заметным физическим недостатком (например, слепые) имеют тенденцию в своем поведении как бы компенсировать свой дефект, держась излишне уверенно, говоря с излишней экспрессией, иногда раздраженно. Общеизвестно, что люди с дефектом слуха не соразмеряют громкости своей речи и чаще всего говорят слишком громко, а характерной особенностью речи глухонемых является ее монотонность.

Корреляций между особенностями физического типа и особенностями речи также, по-видимому, нет, если не считать бросающихся в глаза и легко улавливаемых здравым смыслом следователя случаев типа речевых пауз благодаря одышке, обычно сочетающейся либо с преклонным возрастом, либо с полнотой, либо с тем и другим вместе.