Лингвистическая относительность 6 страница

Во втором исследовании другая выборка студентов в каждой из этих двух стран выполняла аналогичное задание по сортировке 120 терминов. Их попросили разложить термины (напечатанные на маленьких карточках) со сходными значениями вместе в одну и ту же категорию, а термины, для которых значение отличается, — в отдельные, создавая столько категорий, сколько им хочется. Статистический анализ матрицы оценок сходства (как часто каждый термин помещался в ту же самую категорию, что и другой термин) показал в обеих странах хорошее соответствие трехпараметрической структуре, что объясняло 90% общего отклонения в Индонезии и 88% — в Нидерландах. Три параметра можно было бы назвать как удовольствие или оценку (отделение

См. Fontaine, Poortinga, Setiadi & Markam, в печати. * См., например, Shaver, Schwartz, Kirson & O'Connor, 1987; Shaver, 1992.

терминов для положительных эмоций от терминов для отрицательных эмоций), доминирование или сила (отделение терминов для гнева от терминов для страха и грусти), и возбуждение или активация (отделение терминов для грусти от терминов для страха и гнева). Подобная структура, которая воспроизводила три параметра Осгуда, была также обнаружена и другими исследователями* .

Можно отметить, что до сих пор исследователи работали с локально выбранными терминами для эмоций без навязывания какого-либо критерия соответствия терминам или категориям. В третьем исследовании Фонтен (в печати) пытался установить связь между двумя наборами терминов, используя девять независимых источников, таких, как словари и носители двух языков. Два термина считались эквивалентными в языковом отношении, если буквально один и тот же перевод был сделан, по крайней мере, в пяти из девяти источников. Несмотря на этот строгий критерий, который исключал использование синонимов и близких по значению слов, было обнаружено пятьдесят приемлемых пар терминов. Хотя когнитивная эквивалентность часто подразумевается для терминов, которые были переведены эквивалентно, вполне возможно, что термины, которые постоянно переводятся определенным способом, обладают все же различным значением. Эквивалентность перевода не обязательно подразумевает когнитивную эквивалентность. Подходящий пример относится к слову малу (malu), которое на индонезийском языке, как оказалось, относится и к термину стыд (shame) и к термину замешательство (embarassment) в английском переводе. Фонтен доказывал, что когнитивно эквивалентные пары должны быть ближе друг к другу в общем пространстве параметров, что маловероятно обнаружить для пар терминов с когнитивно различающимися значениями. В свою очередь, анализ показал, что в трехпараметрическом пространстве из пятидесяти пар эквивалентно переведенных терминов было обнаружено, что сорок две пары также были тесно связаны. Таким образом, это соответствует критерию когнитивной эквивалентности.

Все термины потом были включены в анализ, при котором эквивалентные термины занимали одно и то же положение для двух групп, при этом никакие ограничения не накладывались на другие термины. Таким образом, каждая из сорока двух когнитивно эквивалентных пар была представлена единственной точкой в пространстве эмоций. Оставшиеся семьдесят восемь индонезийских и семьдесят восемь голландских терминов были представлены отдельными точками. Это общее решение объясняло 87% различий для индонезийской и голландской выборок, что составляло лишь немногим меньше 90 и 88% для двух упоминаемых ранее специфических конфигураций, соответственно. Таким образом, навязывание общей структуры вряд ли исказило когнитивные представления эмоционального опыта в любой из этих двух выборок. Конечно, структурная эквивалентность, как было продемонстрировано в этом исследовании, немного сообщает о частоте переживания эмоции, о ситуации, в которой она переживалась и о способе ее переживания и т. д. Однако было показано, что испытание эмоции в неких важных отношениях аналогично для изучаемых групп, а именно для индонезийских и голландских студентов, которые, как предполагалось, культурно очень сильно различаются.

См. Russell, 1983, 1991.

Далее анализировались две пары эмоций, «стыд» и «вина», для которых была обнаружена лингвистическая, но не когнитивная эквивалентность. Были собраны оценки дистанции терминов «стыд» и «вина» от других терминов. Эти оценки показали, что обе пары эмоциональных терминов имеют отрицательное значение в обеих культурах. В рамках этого общего паттерна наиболее примечательным отличием было то, что стыд и вина в Индонезии были несколько менее дистанцированы от страха и более дистанцированы от гнева, чем в Нидерландах. Сдвиг вины (небольшой) в направлении страха соответствовал другим результатам для Индонезии*.

Фонтен делает вывод, что объединенный культурно-специфический и культурно-сравнительный подход предлагает способ идентификации культурной специфичности, исходя из терминов эмоций для вины и стыда, что основывается на эмпирически идентифицированном общем стандарте, не попадая в ловушку наложения культур. В то же время, следует отметить, что утверждение Экмана, которое было процитировано в начале этого дополнения, не опровергается этими результатами, несмотря на исключение наложения культур в исследовательском проекте.

* См. Heider, 1991.

которые позволяют сравнивать данные. С другой стороны, выражение эмоций имеет контекстуальные аспекты, например, правила и нормы для их выражения. Основным же вопросом для будущего исследования остается следующий: до

какой степени различия в проявлениях эмоций действительно отражают различие эмоционального опыта, что определяется, либо исходя из основных психофизиологических состояний, либо из других компонентных процессов.

КЛЮЧЕВЫЕ ТЕРМИНЫ

антецеденты эмоций значение эмоции компоненты эмоций основные эмоции

оценка

правила выражения эмоций социальные модели субъективная культура

ПЛАН ГЛАВЫ

Исторические основы Сенсорные функции Восприятие узоров и изображений Узнавание лиц Психологическая эстетика Выводы Ключевые термины

Согласно житейской практике, кросс-культурные различия восприятия имеют второстепенное значение. Универсальное сходство анатомии и физиологии сенсорных органов и нервной системы приводит к тому, что сенсорные впечатления и их преобразование с помощью процессов восприятия выглядит одинаковым в разных культурах.

В первом разделе настоящей главы мы представили краткий обзор исторических основ современного кросс-культурного исследования этих проблем. Далее следует раздел об исследованиях сенсорных функций, которые простираются от сенсорной чувствительности до передачи информации. Затем мы обратимся к восприятию в более строгом смысле. В противоположность ощущению, восприятие предполагает выбор стимула и другие формы активного вовлечения ор-

ганизма. Обширные исследования, проведенные, главным образом, в 1960-е и 1970-е гг., касаются восприятия паттернов и изображений. Мы проанализируем кросс-культурные различия в восприятии простых фигур, включая иллюзии зрения, и различия в восприятии глубины изображения на двухмерных изображениях трехмерных объектов и сцен. В четвертом разделе рассмотрим хорошо известный факт, что членов других групп труднее узнать в лицо, чем членов собственной группы. В конце главы мы включили раздел по эстетике, подчеркнув перцептивные аспекты оценки.

Большая часть этой главы посвящена визуальной модальности. В этом смысле мы просто следуем за публикациями, в которых это так.

ИСТОРИЧЕСКИЕ ОСНОВЫ

Многие психологи рассматривают У. X. Р. Риверса¹ как одного¹ из основателей кросс-культурной психологии. Его главная работа (Rivers, 1901) основана на данных, которыебыли собраны ужителей островов пролива Торреса, расположенного между Новой Гвинеей и Австралией. Риверс принимал участие в знаменитой Кембриджской антропологической экспедиции, которую организовал антрополог А. К. Хеддон². Основной массив данных был собран за четыре месяца Риверсом и несколькими студентами на острове Мюррея. Были проведены измерения остроты зрения, восприятия цветов, дальтонизма, следов зрительных ощущений, контрастности, зрительных иллюзий, остроты слуха, чувства ритма, запаха и вкуса, остроты осязания, чувства веса, скорости реакции на зрительные и слуховые стимулы, оценки интервалов времени, памяти, мускульной силы, точности движений и множества аналогичных показателей. Данные были объединены вокруг трех главных тем: остроты зрения, зрительного восприятия и зрительного/пространственного восприятия. Мы рассмотрим, главным образом, первую проблему.

Во многих отношениях, исследование Риверса может быть названо образцовым даже сегодня, а его анализ данных предвосхитил развитие многих работ по статистическому анализу, которые сейчас повсеместно распространены. В своем отчете Риверс уделяет большое внимание проблемам метода. Он позаботился о том, правильно ли понимают задание, и испытывал различные методы, чтобы выяснить, какой из них работает наиболее удовлетворительно. Его

¹ См. W. Н. R. Rivers, 1864-1922.

² См. А. С. Haddon.

отчет легко читать потому, что количественные данные помещены после контекстуальных доказательств, в основном полученных в результате наблюдений. Например, при анализе зрения, Риверс не только изучил наименования цветов и чувствительность к различным цветам, он также выявил предпочтения людей и даже обратил внимание на цвета шарфов, которые эти люди будут надевать, идя в церковь в воскресенье.

Риверс был готов к возможным альтернативным вариантам объяснений. Обсуждая тогда популярное мнение об исключительной остроте зрения у не-ев-ропейцев, он проводил различие между разрешающей способностью глаза как физиологического инструмента, наблюдательностью и знанием особенностей окружающей обстановки. Данные по остроте зрения были собраны в основном с помощью Е-таблицы Снеллена (Snellen). Эту Е-образную фигуру помещают открытой ее частью в одном из четырех различных положений; правильное положение определяется респондентом. Используя плакат с фигурами Снеллена уменьшающихся размеров, Риверс продолжал регулировать сложность задания, изменяя расстояние между фигурой и респондентом. Риверс исследовал глаза своих испытуемых на предмет дефектов и болезней. У людей с дефектами зрения он измерял остроту зрения с корректирующими линзами и без них.

Риверс обнаружил, что острота зрения жителей островов пролива Торреса, ни в коем случае не является чем-то исключительным. Он проанализировал доступную литературу, которая в начале XX века была уже весьма обширной. Однако исследованиям не хватало методологической строгости, и многие наблюдения оказались слу-

чайными. На основании своей работы и информации из других источников, Ри-верс сделал вывод, «что острота зрения диких и полуцивилизированных людей, хотя и превосходит остроту зрения среднего европейца, не является таковой ни в какой-либо различимой степени» (1901, с. 42-45). Риверс оспоривал дифференциацию в удаленности, которую он приписывал наблюдательности «дикарей» и их вниманию к мелким подробностям. Он придерживался того мнения, что «преобладающее внимание к объектам восприятия является явной помехой для более высокого интеллектуального развития ... если слишком много энергии расходуется на сенсорные образования, то естественно, что страдает интеллектуальная надстройка». Эти взаимодополняющие отношения между сенсорной и интеллектуальной сферами упоминаются постоянно. По нашему мнению, это показывает, что, несмотря на открытые взгляды, которые так проявляются в его трудах, этноцентрические идеи, широко распространенные в то время, оказали глубокое влияние даже на него.

Работа Риверса не означает начало продолжительной исследовательской традиции в кросс-культурной психологии. В разнообразных исследованиях восприятия, опубликованных между 1910 и 1950 гг., дискредитировавшее себя понятие «расы» оставалось доминирующим объяснением различий, но часто без грубого введения понятия «неполноценности». Примером может служить работа Таулесса и Бевериджа³ по исследованию констант восприятия или по регрессии их феноменов. В большинстве случаев, под любым углом зрения, проекция круглого диска на сетчатку наблюдателя образует эллипс. Когда респондентов спрашивали, что они видят, они чаще всего

³ См. Thouless, 1933; Beveridge, 1935, 1940.

рисовали эллипс, что-то среднее между фактической проекцией на сетчатку и полным кругом (исходным феноменом). Подобную регрессию (возврат) к феномену можно наблюдать не только для формы, но также и для размера, яркости и т. д. Например, если серая бумага освещается с большей интенсивностью, отражая при этом больше света, чем белый лист, она может и не показаться более светлой для испытуемого, который «знает», что она серая.

Таулесс установил, что небольшая выборка индийских студентов, которую сравнивали с шотландцами, показала большую склонность к регрессии феномена для двух заданий (относительный размер двух дисков, и сравнение круглой формы диска с его эллиптической формой). Он связал этот результат с индийским искусством, где, в связи с отсутствием перспективы, предметы рисуют такими, как они есть, а не так, как их представляют наблюдатели. По мнению Таулесса, самое простое объяснение этого результата состоит в том, что есть отличия в способе восприятия людей. Эти различия заставляют индийских художников, в отличие от европейцев, видеть объекты таким образом, что они представляются намного более удаленными, по сравнению с тем, чего можно было бы ожидать согласно законам перспективы. Беверидж (1935) обнаружил большую склонность к регрессии феномена у студентов колледжей Западной Африки, чем у британских студентов (в отношении очертаний и размеров). В более позднем исследовании он расширил диапазон заданий и сделал вывод, что африканцы, возможно, менее подвержены влиянию визуальных сигналов, чем европейцы.

Подозрение, что предвзятое представление об умственном статусе различных «рас» повлияло на результаты исследований, усиливается, если принять во внимание работы Оливера (Oliver). Он занял почти современную позицию по отношению к расовым сравнениям оценок по тестам интеллекта и выступал за включение в темы тестов индигенных элементов и за учет влияния трудностей при понимании языка и инструкций⁴. При исследовании музыкальных способностей с помощью теста Сишора (Seashore), он определил, что западно-африканские студенты, по сравнению с американскими сверстниками того же уровня обучения, получали более высокие оценки за различение громкости, продолжительности тонов и идентификацию ритма, но более низкие — за различение высоты тона, тембра и тональную память. Оливер отметил, что тесты на восприятие тембра и тональную память были единственными, которые коррелировали с умственным развитием, предположительно, из-за трудности понимания инструкций.

Подводя итог этого раздела, можно утверждать, что в прошлом перцептивные и сенсорные процессы изучали как важные показатели комплексного ментального функционирования. В зависимости от личных приоритетов автора, кросс-культурные различия рассматривали как результат или культурного опыта или «расового» наследия. В следующих разделах мы рассмотрим более современные идеи на этот счет.