Пакстон – Квадратная затычка в сфинктерообразной дыре

ДЖОН КУПИЛ ЖУТКИЙ ДОМ ПРЯМО НА ГОРОДСКОЙ ПЛОЩАДИ на пустыре. Пакстон – это очень состоятельный городок с населением около четырех тысяч богатых засранцев и нашим чудищем прямо в центре. Самый уродливый дом в самом заметном месте. Я скорее предпочту герпес на члене, нежели чем на губе. Штаны прикроют твой член. Этот мерзкий нарыв был площадью плача посреди ангельского личика Панкстона. Дом был большим, но он был ужасным уродством с облупившейся краской, ни разу не ремонтировавшейся развалиной. Обои сняли, когда мы только переехали и не удосужились прикрыть хоть чем-нибудь это место, оставив голые стены с ужасной штукатуркой из конского волоса и устаревшей пожароопасной электропроводкой. Джон Кирк явно жил не по средствам. В Вустере мы всегда обращались к бедным детям «чмошники», а теперь мы сами стали «чмошниками». Мы с братом носили футболки со Зведными Воинами, дешевые джинсы или дважды штопаные штаны из эконом-магазина, пока все остальные дети Пакстона носили рубашки Поло и вельветовые брюки Левис. На отдых эти дети могли ходить на лыжные прогулки или посещать теннисный лагерь вместо того, чтобы бить бутылки и жечь солдатиков. Метафорически мы были говном в их чаше для пунша. Если бы у меня был шанс буквально насрать в их чашу для пунша, это бы не было метафорой.

_____________________

МАМА БЫЛА ПОГЛОЩЕНА АА И МЫ ПРОВОДИЛИ МНОЖЕСТВО ночей по выходным, сидя в задней части комнаты, делая домашку. Нам давали шанс проявить ответственность и оставаться дома одним, но я похерил это в кратчайшие сроки, когда мой брат взял меня на слабо, чтобы я прокатился на своем велосипеде голышом вокруг Пакстонского пустыря. Только мой махровый халат развевался сзади, и болталась маленькая сосиска с бобами, когда я катался стоя вокруг городской площади. Вскоре после этого полисмен постучался в дверь. Тот кто звонил забыл упомянуть, что это был маленький мальчик. Коп решил, что это был какой-то взрослый мужчина выставляющий себя перед проезжающим транспортом. Родителей не было дома, и он велел мне рассказать им, что я натворил, и что потом он вернется, чтобы проверить, что я все рассказал. Я не помню, возвращался ли он, или я просто сдал сам себя. Так или иначе, это была одна из бесчисленных проделок, на которые моя мать должна была злиться, но в итоге качала головой и смеялась над абсурдностью ситуации. Она пыталась объяснить мне: «О некоторых вещах смешно рассказывать, но тебе не обязательно делать их на самом деле». Ну и что смешного, если просто «рассказать» - я катался по городу голым на велосипеде? Я понимаю твою точку зрения, Мам. Но некоторые вещи смешные, только когда делаешь их на самом деле. Так или иначе, теперь мы облажались и проводили все пятничные вечера, просиживая на прокуренных встречах АА.

АА не было совсем уж плохим. Нужно было встать, сложить руки, и проговорить Отче наш и Молитву Безмятежности, но после оно совсем не походило на церковь. Люди приходили из самых разнообразных ебанутых слоев и все по очереди рассказывали свои удивительные истории. Блюющие и дерущиеся, попадающие в тюрьму и просыпающиеся в самых разных местах. Удивительные истории, и самой невероятной частью было то, что все смеялись над ними! Это было бы необычайно грустно, если бы произошло только что. Но как только залог был внесен, а раны стали шрамами, обо всем рассказывалось и показывалось. Они всегда преподносили это как некую поучительную историю, выставляя АА героем в конце, но по большей части, казалось, они хвастаются, а смех и кивки были их поддержкой. Некоторые члены, казалось, были любимчиками в АА. Иногда мама была взволнована по пути на встречу: «Индеец Джон будет говорить сегодня. Он и правда, хорош. Вы полюбите его». Как будто у АА были хедлайнеры. Кто-то однажды сказал, что единственная разница между сидением в баре и сидением на встречах АА – это то, что в баре ты узнаешь истории, когда они происходят, а не постфактум. Я был еще слишком молод, для посещения баров, но и встреч было достаточно, чтобы я был в восторге.

Наш мир теперь был полон этих людей. Они все были избиты и изранены, но красовались своими шрамами. Они матерились и курили, и рассказывали о настоящем дерьме. Половина из них, наверняка были сами полны дерьма, но это не имело значения в то время. Они были захватывающими. Наш дом всегда наполнялся ими на каникулах вместо родни, и мама всегда смеялась над нашей «одной большой ебанутой семейкой!»

Конечно, слушать откровенные рассказы остальных в АА, означало, что, в конце концов, тебе придется услышать и мамины. И хотя они не шли ни в какое сравнение с тюремной отсидкой или жестокой дракой, все-таки они исходили от твоей матери. И у нее было несколько историй. Она была барменшей в ее дни пьянства в Вильям Паул Хаус - высококлассный ресторан в окрестностях Гольдена, штат Массачусетс. Она рассказывала историю про то, как она напивалась после работы и трахалась с одним из поваров в своей машине. Она сказала, что его член был таким маленьким, что она даже не поняла пока не пришла домой, что все это время у нее был тампон. Я думаю, что должен был быть в ужасе или, по крайней мере, расстроен, что она изменяла моему отцу все время, но я помню только, как смеялся вместе со всеми.

Мама обожала смеяться, особенно надо мной и моими шутками. Оглядываясь в тот период времени, я понимаю, как много это значило для нее, чтобы я думал, что ей смешно и что она классная. Я уверен, что клеймо «алкоголик» означало для нее то же, что и «плохой родитель». И если она могла покорить меня рассказами про то, как она трахается с поваром, у которого член с наперсток, на переднем сиденье ее фургончика Вега, она была бы счастлива работать в порно.

Редкими вечерами мы втроем - я, она и мой брат – сидели за обеденным столом в скрипучем старом темном доме, пытаясь развлечь друг друга. Мы играли в Багл или Янтзи и это было начало сезона обкладывания друг друга матом. Было весело иметь возможность называть свою мать «ебанутой» без последствий. Она называла меня «трусливым дерьмом», а Джеффа «старшим братом трусливого дерьма». Мы начинали смотреть Летающий цирк Монти Пайтона по PBS, по большому счету из-за того, что слышали, что там будут сиськи, но в конечном итоге оставалась комедия и мы втроем запоминали кусочки и повторяли их с ужасным Британским акцентом. Она брала нас на фильмы вроде «Телесети» или «Солянки по-кентуккийски», ограничение 18+, материалы для взрослых никогда не были проблемой. Мой юмор развивался на журналах от Крэк и Мэд до Национальной Сатиры и Хастлера. У мамы обычно был журнал Хастлер, который она даже на заморачивалась прятать под кровать. Я не мог дождаться, чтобы прочесть раздел «Кусочки и отрывки» из «Самого Безвкусного Комикса месяца». Моим любимым изображением было подробно нарисованная мертвая собака на улице и парнишка, разговаривающий с полицейским. «Это не может быть мой пес, офицер», - говорит парнишка, - «У Спарки кишки не торчали изо рта». У меня было чувство юмора Ларри Флинта в сообществе «Better Homes & Gardens», и оно проявилось в моей склонности к риску, когда я собрался привнести его в школу.

_______________________

ОГЛЯДЫВАЯСЬ НА ТЕ ТРИ ГОДА, Я ХОДИЛ В ПАКСТОНСКУЮ ЦЕНТРАЛЬНУЮ Школу со страхом, как Оливер Твист в работный дом. Учителя относились ко мне, как будто я был учеником с ограниченными возможностями. Ученики относились ко мне, как будто я нарочно насрал себе в штаны. Я не знаю, вел ли я себя как душевнобольной, из-за того что они относились ко мне как к душевнобольному или наоборот, но я провалился по самые яйца в свою роль. Помню, я клал свои учебники на парту и бился о них лбом со всей силы, это был обычный прикол только потому, что это не больно. Я думал, это был изящный трюк. Да, я только что сказал «изящный». Возможно у меня ХТЭ (Хроническая травматическая энцефалопатия). Меня однажды отправили к директору за пердеж. «Дуглас пускал газы в классе», - все, что говорилось в записке, и на самом деле директору нечего было сказать. Это, конечно, естественная функция и меня нельзя было наказать больше, чем за желание отлить. Записка не объясняла, что я нарочно ждал моменты затишья, предварительно отодвинув стул для максимальной громкости и силы звука, многократно разносившегося на весь класс. Как бы там ни было, это был первый раз, когда я услышал выражение «пускать газы», и это возможно было единственное, что я выучил в школе в тот день.

Помню, единственным учителем, которая всегда «понимала» меня, была учительница Французского по имени Гертруда Хили, которая была гораздо более терпима к моим обезьяним выходкам. Я помню несколько своих своевременных выкриков, которые приходились к месту, и просмеявшись Миссис Хили говорила: « Я думаю, что однажды, ты Дуглас, будешь писать для передачи Субботним Вечером в Эфире». Это был отличный комплимент тогда, когда был еще конец 70-х и SNL еще был смешным. Мисис Хили продолжала валить меня на экзаменах не один, а два года подряд, но я никогда не забуду один раз, когда несколько взрослых, не считая мамы, поняли шутку.

Большинство учителей считали меня больше беспокойным, чем просто проблемным. Все мои всплески исходили от ума слишком непристойного или мрачного. Все мои каракули были зловещими в своей основе. Я обводил свою руку на бумаге, как и другие дети, только я обводил несколько своих пальцев под углом на другой части страницы. Потом я дополнял детали очень реалистичным и жутким рисунком руки с оторванными пальцами, лежащими в луже крови. Я честно думал, что люди оценят это как очень умный поворот на старой основе.

Случайный кусок домашней работы, что я нашел, будет хорошим примером. По-моему это была та, где нужно было использовать слово в предложении.

Даже я опешил, найдя эту жемчужину, но тогда кое-что из этого имело смысл. Шутки о мертвых младенцах все еще были в моде в 1979! Держали ли те люди руку на пульсе? Нет, не держали. Я видел, как Майкл О’Донохью на SNL в своем выступлении на ток шоу с ведущим Майком Дугласом, изображал словно у него нержавеющие стальные иглы были воткнуты в глаза. Прикол полагался по большому счету на продуманный монтаж. Само выступление были ничем, кроме визжащего человека, бьющегося в агонии. Это было прикольно на SNL, и прикололо меня. Но не было прикольным, когда я повторил это в школе. Вместо этого, мои болезненные махинации вынудили школу настоятельно рекомендовать моей матери, показать меня психологу. Мама была недовольна, но все же по большей части была на моей стороне, потому что это был тот же сорт дерьма, над которым мы смеялись за обеденным столом. Мама никогда не стеснялась, поднять ягодицу со стула и разрядиться в воздух пердежом, как заводящаяся газонокосилка. Весь наш юмор был вульгарным или абсурдным. И это поощрялось. Мама могла взглянуть на мой рисунок отвратительной отрезанной руки, и сказать – очень креативно. Замечали ли они детали – кости и вены? Это ребенок с элементарным пониманием человеческого тела. И в столь юном возрасте! Так что мама читала письма из школы, прижималась к стене, воздевала руки вверх в мультяшном комичном раздражении, и говорила: «Дуглас, мы пытаемся приспособиться здесь в новом городе, и что же ты делаешь???» Я хохотал над ее смехом, и она повторяла эту шутку в качестве коронной фразы, все наше оставшееся время в Пакстоне.

Школьный психолог был грёбанным идиотом и разговаривал со мной, словно я был умственно отсталой версией ребенка Экзорциста. Я прошел сквозь батарею тестов, как часть моей Главы 766 психологической оценки, включающей возвышенные заголовки такие как «Зрительно-моторный "гештальт-тест" Бендера и тест Роршарха. Я не принимал ни один из тестов всерьез и подрывал их все. Меня просили нарисовать мою семью дома. Я рисовал Джона Кирка трахающим маму раком (нечто, на что я действительно наткнулся однажды, и до сих пор с содроганием вспоминаю) пока нарисованный Джефф убивает кота ножом, а я вешаюсь. Уморительно.

Пришедшая экспертиза тестов гласила: «Рассмотренный Дуглас подвержен серьезным проблемам с зацикливанием на вопросах сексуальности, насилия и смерти», что привело к последующей оценке, и в ней были «признаки серьезных проблем, как реакция на тяжелую экзогенную травму» и «крайняя чувствительность к своему маленькому росту, в части плохого поведения в школе, как попытка это компенсировать».

Это меня разозлило, потому что они были единственными, кто продолжал говорить мне, что у меня проблема с моим ростом. Как будто я был карликом или вроде того. Я просто был меньше, чем остальные дети. У меня вообще не было проблем с моим ростом. Если что, мне даже нравилось быть маленьким. Это играло мне на руку вместе с моими щенячьими глазами, когда я пытался изображать невинность. Чем больше они предполагали, что у меня проблемы с моим размером, тем больше бесили меня, приходя к заключению: «Большая часть гнева Дугласа, направленная против школьного персонала, неуместна».

АААААААААААААААААААААААААРРРРРРРР! Мой гнев к вам был идеально к месту, тупые вы мудаки! Если бы вы написали: «Кажется, он считает, это дерьмо смешным, но, по-моему, я просто не понимаю этого», - у вас бы был точный диагноз. Но вы чопорные, нервные снобы, пытающиеся вырастить из маленьких снобов капитанов промышленности, и мне не интересен такой мир.

Это забавное дело с моим долбанным психологических обследованием лишь быстрее привело меня к еженедельным занятиям с семейным психологом, а также дополнительной проверке и еженедельным отчетам по успеваемости из всех моих классов. Большая мишень на моей маленькой-премаленькой спине.

Консультант находился в Вустере, что стало болью в заднице, бесило и выводило моего брата, потому что из-за него он проебывал свой внеклассный кружок драмы - одно из немногих безопасных убежищ, что он откопал из постоянно окружающего нас дерьма. Но когда мы были там, мы зажигали свет в комнате. Это был наш собственный театр. Консультант был старым, сгорбленным комочком плоти по имени Арон Ахрониан. Он был нервным и очень пугливым, совершенно без чувства юмора. Мы с Джеффом кричали маме, также как и в проходе продуктового магазина: «Мама, мама, ты будешь бить нас сегодня вечером?» Мама вспыхивала, пока парень ходил, судорожно стуча по блокноту. «Погодите, что вы там сказали про «побои»? и маме приходилось объяснять, что это всего лишь наше чувство юмора, пока все это время мы с Джеффом сидели с каменными лицами. Мы упоминали изготовление наркотиков или употребление алкоголя, только чтобы заставить маму вернуться с объяснениями. Вскоре стало очевидно, что это не приводит ни к чему, а только прожигает часы, и, в конце концов, это письмо пришло по почте из Центра Профориентации Молодежи Вустера.

ЦЕНТР ПРОФОРИЕНТАЦИИ

3 декабря, 1979

Миссис Бонни Кирк

4 Ричардс Авеню

Пакстон, Массачусетс 01612

ТЕМА: Дуглас Стенхоуп

Дорогая Миссис Кирк:

Пишу, чтобы сообщить вам, что я разговаривала с Мистером Гружка 30 Ноября 1979.

Информация, полученная от него, указывает, что были небольшие нарушения в учебной работе Дугласа и в его поведении.

В соответствии с нашей последней встречей 2-го Ноября, я делюсь данной информацией с вами и хочу дать вам свое мнение о том, каким должен быть следующий шаг.

Прежде всего, я совершенно уверена, что Дуглас остро нуждается в профессиональной помощи. Но, как вам известно, он чрезвычайно отрицательно относиться к получению помощи. Фактически, как вам уже известно, он не признает, что у него есть какие-либо проблемы, с которыми ему нужна помощь.

Если вы хотите встретиться со мной, что бы обсудить это в дальнейшем, пожалуйста, позвоните мне до 15 Декабря, и мы назначим встречу. Если я буду занята или не смогу принять звонок, пожалуйста, оставьте свой номер и время, когда я смогу связаться с вами.

Если я не услышу вас до 15 декабря, я буду считать, что вы не желаете продолжать на этот раз, и дело Дугласа будет закрыто. В этом случае, вы можете подать заявление в любое время в будущем, когда сочтете нужным.

С уважением,

……………………..

Работник Клинической СоцСлужбы

Мать никогда не отвечала. Закрывайте свое гребанное дело, тупоголовые. Мама знала, что это пустая трата времени, объяснять, что извращенное чувство юмора не является умственной отсталостью или отчаянным криком о помощи. Письмо оставалось совершенно без внимания, пока спустя годы, я не включил его в свой промо-пакет, как многообещающий стэндап комик, с выделенной фразой: «остро нуждающийся в профессиональной помощи».

Получается, что их первоначальная оценка меня «зацикленного на сексуальности, насилии и смерти», оказались краеугольными камнями для очень успешной карьеры комика. Это первое отчетливое воспоминание о моей матери, которая всегда твердо стояла за меня. Я уверен, она чувствовала гораздо большее давление в городе, где она сражалась вне своей весовой категории. Недавняя трезвенница в благополучной, пафосной деревушке. Она легко бы могла сдаться и играть в их игру. Но мама понимала мой юмор и креативность. Она отпраздновала это дома. Мне достаточно повезло иметь родителей, которые могли понять это, и дать мне свободу следовать своим собственным путем и быть самостоятельной личностью, не важно насколько возмущающим это будет для власть имущих. Многие родители станут настаивать, чтобы их ребенок получил стартовые позиции в спорте или требовать высокие оценки. Совсем не так много будут защищать твое отвратительное и пошлое чувство юмора. Учителя – подавляющее их большинство – здесь, чтобы обучать тебя в соответствующих рамках. Их ничто не волнует вне этих конкретных рамок. Можно только поражаться, сколько прекрасных умов с их креативностью или даже гениальностью было подавлено или разрушено этими прославленными классными няньками среднего ума в государственной школьной системе. Если бы Бенджамин Франклин был учеником в наши дни, готов поспорить, его бы поместили под 72-часовое наблюдение в психушку, как опасного для себя и для окружающих. Кого еще, кроме очень проблемного юноши, может волновать запуск воздушного змея в грозовую бурю?

В школе мне все равно пришлось проходить еженедельные встречи с главным воспитателем Чарльзом Гружка, для передачи отчетов о моих успехах из каждого класса. Он всегда пугал меня, и это всегда было унизительно. В еженедельном письме о продвигающемся прогрессе для моей матери от 9 ноября 1979 он писал: «Я очень серьезно поговорил с Дугласом в классе, из-за его неуважительных замечаний и рисунков, касающихся меня и Мистера Принца (учителя физкультуры). Несколько намеков на гомосексуализм, психические заболевания и т.п. Сказал ему очень доходчиво, что это недопустимо, я не потерплю этого, и если это повторится, он будет заниматься отдельно во внеклассное время. Желательно, чтобы до него дошло это сообщение, его поведение было совершенно недопустимо».

Я не знаю, что это были за замечания и рисунки с участием Мистера Принца и Мистра Гружки, но я заметил, что когда он считал их «недопустимыми» он ни разу не назвал их неточными.

Мои отчеты по большей части были хорошими, даже когда и не должны были. У меня была учительница английского Миссис Дэвидсон, которая к тому же была на моем маршруте развозки газет, так что я знал, где она живет. Теперь я должен извиниться перед людьми, которые были на маршруте за нерегулярность доставки. Газеты бросали в связке перед моим домом около 5:30 утра, и если было слишком холодно или слишком снежно, или я просто был слишком уставшим, я швырял газеты в канализацию, ждал, потом звонил диспетчеру и говорил, что не видел никаких газет, а затем направлялся в школу.

Миссис Дэвидсон была шестидесятилетней, в ее маленьких крысиных глазках светилась подлость, почти наверняка основанная на ощутимом страхе. Я уверен она была в ужасе, лишь от того, что я был в ее классе, гораздо меньше ее пугала нынешняя необходимость делать еженедельные проверки моих оценок и поведения. Она всегда пыталась подловить на чем-нибудь неподобающем, и обычно я попадался. Однажды, чертя каракули, я нарисовал ее дом с номером ее адреса на двери, просто так, как я запомнил из своего маршрута. Я изобразил связку динамитных шашек под ее лестницей с проводами, ведущими к поршню взрывателя. Потом я написал абракадабру, вроде зашифрованной инструкции. На противоположной странице в своей тетради, я написал крупными буквами на верху «КОД», а затем под ним «9=А, $=B и т.д, а потом оторвал остаток страницы. Затем я просто подождал, пока во время ее тюремного обхода она поймает меня за рисованием.

Когда она обнаружила, что я не делаю задание, она вырвала у меня тетрадь и унесла на свой стол. Я видел, как побледнело ее лицо, когда она понялся, что я нарисовал.

Она осторожно подошла ко мне, близко наклонилась, и сказала почти со слезами ужаса: « Я знаю, что ты творишь!» Я был уверен, что теперь-то я в серьезном дерьме и ждал последствий. Но совершенно ничего не случилось. Оказалось, что вместо того, чтобы выдать меня, она на самом деле решила, что я собираюсь взорвать ее дом, и с тех пор давала обо мне только положительные отчеты.

Я думаю об этом каждый раз, когда слышу по радио рассказ о сорванных планах некоего ученика взорвать школу или устроить стрельбу. Интересно, сколько из них просто скучали и стали неправильно понятыми детьми, занимающихся херней и нашедших выход в фантазии, которая реально была простой дуростью. Если бы я сделал такое в наши дни, это легко могло бы стать национальной новостью, с полицейскими в бронежилетах на военных автомобилях, ползущими через огражденный кампус, и саперами, обыскивающими дом учителя с роботом; Миссис Дэвидсон, дрожащая на пресс-конференции, и меня уволакиваемого прочь в оранжевом комбинезоне. Потому что я думал, что это весело.

___________________________

ДЖЕФФУ ЖИЛОСЬ НИСКОЛЬКО НЕ ЛУЧШЕ В ПАКСТОНЕ, А ВОЗМОЖНО ГОРАЗДО ХУЖЕ. У него не было злобного классного клоуна для прикрытия. Он был просто придурком с лицом в шрамах. К нему были жестоки так, как я никогда не узнаю. Я все еще мысленно заряжаю оружие, когда вспоминаю эту историю. Это прямо из фильма Джона Хьюза. Один из популярных детей в его классе устраивал домашнюю вечеринку, на которую пригласил весь класс. По какой-то причине – возможно из-за девочки, в которую он втюрился (женщины являются основной причиной каждого плохого выбора, который мужчина совершает в жизни) Джефф набрался достаточно уверенности чтобы поехать на вечеринку. Он ехал на велосипеде двадцать минут вверх по длинному холму на окраину города на вечеринку. Поначалу все игнорировали его, к чему он уже привык, но в какой-то момент несколько популярных ребят начали вести себя чересчур дружелюбно с ним. Тогда он понял, что они все были пьяными. Они попросили его сделать ребятам одолжение и сгонять за сигаретами для всех. Джефф так хотел быть принятым, что готов был бы купить оружие и наркотики для них. Ему даже предложили взять один из их собственных велосипедов, трехскоростной вместо его односкоростного, чтобы ему было легче вернуться вверх по крутому склону. Поездка, возможно, заняла у него тридцать пять минут, но это была малая цена, чтобы наконец-то быть принятым. Джефф вернулся, запыхавшись, но все обходили его как использованную туалетную бумагу, избегали встречи взглядом. Он не понимал. А потом он нашел свой велосипед, разбитый как будто перемолотый в мусоровозе. Все что могло быть сломано, было сломано. Спицы выбиты, сиденье оторвано. Колеса были погнуты и болтались. Он не знал, что делать. Была уже поздняя ночь. Он отволок то, что осталось от велосипеда на улицу. Он не мог тащить его всю дорогу до дома пешком, но он слишком боялся Джона Кирка, чтобы попросить его подвезти. Он стоял в слепом ужасе на обочине, пока один ребенок, которого забирали родители, увидел его, и ему хватило сочувствия предложить подвезти Джеффа до дома. Я знаю ваши имена, и я надеюсь, ваши дети вырастут и станут лучшими людьми. Я не знаю сколько раз я, будучи пьяным на Фейсбуке, должен был останавливать себя, чтобы не сказать им, какими мешками человеческого мусора были они в то время.

Мы с Джеффом даже играли в Американский футбол в наш последний год в Пакстоне, глупо полагая, что это помогло бы повысить наш статус неудачников и изгоев. Это ничего не изменило, кроме того, что мама боялась за нашу безопасность. Прежде всего, моя команда проигрывала всухую. Мы были связаны с Холденом, как худшие в лиге. Я играл Тайт-Энд в нападении и принял только одну передачу за весь сезон. Это был невероятный пас в стиле «Несносных Медведей», который я принял с закрытыми глазами с тремя защитниками против меня. Я был потрясен таким достижением в футболе, как и все остальные. Это была херня достойная канала ESPN. При первой возможности я подбежал к маме на боковую линию за бурными поздравлениями. Она не обращала внимания и все пропустила. Она болтала. Она слишком нервничала, чтобы смотреть, думая, что я покалечусь, несмотря на защиту и шлем весом больше меня. Я был разочарован.

Американский футбол не был и близко столь крут, как игра в обычный футбол в Пакстоне. Однажды я сказал одному придурковатому пареньку в школе, что футбол для педиков. Он настучал на меня нескольким игрокам в футбол, один из которых столкнулся со мной на перемене. Я отрицал, что говорил такое. Но он все равно уронил меня. А потом ушел. Так и было. Я был незнаком с футболом. Я не знал, что простое падение, должно было заставить корчиться в агонии от травмы, что закончила бы мою карьеру. Пидор.

Слава Богу, мамин брак быстро разваливался, пока нас с Джеффом все больше и больше дразнили в школе. Трое из нас начали ощущать, что все это гребаное место стало общим нашим врагом, сблизившим нас вместе. Вскоре, мы больше не пытались вписаться в этот новый город. Этот город быстро стал старым, и мы съебывались.

Мне нечего было оставить в Пакстоне. Ни друзей, никого с кем я бы поддерживал связь, ни счастливых воспоминаний. Единственная подруга, что у меня была там недолго, хотя это и привело к моим повторным дням озабоченных дней подросткового секса. Я помню, как однажды она читала книгу во время него. Я не стал лучше в нем и в мои последующие годы. Все это закончилось, когда я застукал своего брата в моей спальне, когда он трахал ее пальцем. Я не помню, чтобы это было слишком больно для меня, но опять же, я был слишком маленький, чтобы кончить, так что в действительности секс не имел никакого значения, кроме того ты и не должен был им заниматься. Это слоган для футболок из секции для мальчиков в Вол-Март: «Слишком молод, чтоб кончать, слишком молод, чтобы волноваться».

Мамино расставание не было таким уж простым. Это была большая драма. Она была в ужасе. Когда брак распался, она обнаружила, что Джон Кирк купил пистолет. Позвали ее крепких дружков из АА. Один из них спилил боек. Мать не знала, собирается ли Кирк выкинуть что-нибудь сумасшедшее. Мы с братом были в ужасе. Правда не дольше, чем я осознал, что это была заурядная психованная драма при разводе. Хоть я и не держу никаких обид на своего отца в адрес его навыков родителя, было бы здорово, если бы он посадил меня на колени, в этот очень тревожный сумасбродный период и сказал: «Послушай, сынок, твоя мама просто в нервном бреду сейчас. Большинство баб должны делать подобно рода вещи во время их разрыва, просто чтобы освободить себя от чувства вины или разделить ее. Помнишь, когда она делала это со мной, то я был милейшим парнем на планете. Просто потерпеть немного и снова все будет в порядке, она словно гребанный автодилер».

Проблема была в том, что папа не обладал такого рода знаниями. Он, наверное, трахался столько же раз, сколько и я, а мне было двенадцать. Возможно, это мне следовало посадить его к себе на колени.