Ранние этапы
Определение 1 (духовность как высший уровень на любой линии развития) и определение 2 (духовность как общая совокупность высших уровней на всех линиях развития) исключают почти любые проявления духовности в детском возрасте, просто потому что в младенчестве и детстве большинство линий развития находятся на доконвенциональном и конвенциональном уровнях. Это не исключает других типов духовности; это лишь значит, что если вы определяете духовность как надрациональное, надментальное, постформальное, сверхсознательное и пост-постконвенциональное, эти области не присутствуют в сколько-либо заметной степени.
Определение 3 (духовность как отдельная линия развития) утверждает, что в младенчестве и в детстве определенно имеется духовность... но только самые низшие этапы духовности, которые, по большинству определений вовсе не выглядят духовными. Даже согласно теоретикам, предлагающим это определение, в этом возрасте любовь эгоцентрична, верования носят нарциссический характер, мировоззрение полностью занято собой, а способность принимать на себя роль другого (и, значит, по настоящему заботиться о других) отсутствует или находится в зачаточном состоянии. Тем не менее, согласно этому определению, все это следует считать ранними этапами линий развития, которые могут быть названы «духовными», поскольку при дальнейшем развитии они развертываются в способности, явно признаваемые духовными большинством людей. Именно такую модель представляют собой «этапы веры» Джеймса Фаулера. И значит, исходя из этого определения нам не следует заключать, что все младенцы являются святыми или мудрецами, или постоянно пребывают в контакте с подлинными духовными реалиями; скорее, они находятся в начале долгого пути к подлинной духовности, идущего через более высокое развитие (и это возвращает нас к определению 1 или 2: «подлинная» духовность связана высшими пост-постконвенциональными стадиями развития).
С другой стороны, определение 4 настаивает, что младенцы и дети непосредственно соприкасаются или, по крайней мере, могут соприкасаться с духовными реалиями, поскольку им может быть знакомо отношение, определяющее духовность (открытость, любовь, изменчивость и т. п.). Более того, большинство людей, использующих это определение, заявляют, что подобные качества — скажем, открытость или изменчивость — более присущи детям, чем взрослым, и что подлинная духовность связана с повторным обретением или воскрешением этой открытости.
Как мы видели, проблема этого определения состоит в том, что для него трудно найти заслуживающие доверия и непротиворечивые примеры. Появляется ли качество «открытости» уже полностью сформировавшимся или же оно развивается? Если ребенок не способен принимать на себя роль другого, то насколько «открытым» он может быть в действительности? Если эта открытость эгоцентрична — будучи при этом сколь угодно спонтанной и гибкой — разве это то, что мы подразумеваем под «духовностью»? Разве радостный нарциссизм «духовен»?
Судя по всему, большинство людей, пользующихся этим определением, подразумевают, что у детей нередко бывает более открытый контакт с определенным эмоционально-чувственным измерением бытия (прана-майя-коша, elan vital, эмоционально-эфирная оболочка, вторая чакра и т. д.), и это, скорее всего, вполне верно. Более того, безусловно верно, что аспекты этого измерения могут подавляться более высокими структурами ума (эго, сверхэго, совесть), в результате чего могут возникать различные типы патологии. И, наконец, верно, что для исцеления нанесенного вреда и восстановления более гибкого, текучего, чувственного взгляда на жизнь требуется повторное обретение этой утраченной способности (в форме регрессии на службе эго)...
Я согласен со всем этим. Вопрос лишь в том, зачем обозначать доконвенциональное эмоционально-чувственное измерение термином «духовность», если исследования неоднократно показывали, что оно эгоцентрично по отношению к другим? Чрезвычайно важно, чтобы ум был осведомлен о чувствах тела, но духовность, кроме того, включает в себя осведомленность о чувствах других, и поистине огромное количество исследований убедительно показало, что такая способность принимать на себя роль другого и становиться на точку зрения другого устойчиво возрастает от дооперационной к конкретно-операционной, формально-операционной и постформальной стадиям.
Если идея духовности сводится к чувству благополучия, то детство могло бы считаться раем;1 но если она, кроме того, включает в себя совершение добра, посредством принятия на себя роли других и преломления своего сознания через множество воззрений и плюралистических взглядов на мир, включая сострадание, заботу и альтруизм, тогда детство — это мир ограниченных ожиданий, сколь бы восхитительно гибким и спонтанным ни был его эгоцентризм. Самое печальное в подавлении детских способностей состоит не в том, что оно связано с подавлением более высоких духовных измерений (например, виджняна-майя-коши), а в том, что оно включает в себя вытеснение более низких, но чрезвычайно ценных оснований (например, прана-майя-коши), диссоциация которых может искажать последующее развитие. Более того, барьер вытеснения, создаваемый эго для того, чтобы не давать подниматься вверх низшим, дорациональным побуждениям, в последующем развитии может мешать и более высоким, надрациональным побуждениям достигать нижележащих уровней. Защитные системы, оберегающие от воздействия «оно», могут ограждать и от Бога, просто потому, что стена в любом случае остается стеной. Однако следует помнить, что детское эго вытесняет, по существу, доконвенциональное «оно», а не постконвенционального Бога.