Авторство принадлежит Нехаме Мильсон. 5 страница

— Да при чем тут это! — все-таки взрываюсь я. — Зачем вы мне об этом говорите? Ну да, я такая, отличница по жизни — а что, троеч­ницы лучше?! И любая мать желает своему ребенку только добра! Да, иногда матери перегибают палку, ну и что из этого??? Не хотите же вы сказать, что ребенок не хочет рождаться, потому что меня боится?

— Учти, ты сама до этого додумалась, — хладнокровно отвечает она. — Я ничего такого не говорила. Но, должна тебе сказать, в этом тоже есть доля правды.

— Что???

— А если бы ты была ребенком у такой мамочки? Если бы ты за­ранее знала — захотела бы вот так?

— Но... не думаете же вы, что дети выбирают себе родителей?

— Именно так я и думаю, — кивает она. — А как иначе души по­лучат полагающийся им опыт? Каждая душа задолго до того, как вопло­титься, выбирает себе самых подходящих родителей, которые будут способствовать прохождению Уроков.

— Выходит... я бы просто не дала ему пройти нужные Уроки? Хотя... что я спрашиваю? Скорее всего, да. Уж я бы постаралась из­бавить его от любой боли и от любых невзгод. Я все взяла бы на себя. Я смогла бы о нем позаботиться. Как и о муже!

— Не сомневаюсь. Ты, конечно, ощущаешь себя кузнецом своего счастья и куешь неутомимо, не покладая рук и молота. Но что тогда делать в этом мире им?

— Ну хорошо, предположим, что это правда, — с неохотой при­знаю я. — Ладно, муж — он взрослый, он и без меня худо-бедно спра­вится. Но ребенок — он же маленький и беспомощный, как он сможет обойтись без меня?

— Да не он — это его тело сначала маленькое и беспомощное, а ра­зум чист для новой информации. Твоя задача — помочь ему выжить и на­учиться быть самостоятельным. Но всегда помнить, что в этом малень­ком тельце живет древняя и мудрая, вполне взрослая душа, и у нее свои Уроки и свои задачи в нашем мире, и никто за нее их не пройдет. Зато ты рядом с ней тоже сможешь многому научиться, потому что в своем ребенке ты будешь видеть себя. Обеспечь ему безопасность, условия для роста — и не мешай расти. Собственно, все, что требуется от мамочки.

— Недаром говорят, что дети — наши учителя... — вспоминаю я. — Теперь понятно.

— Я тебе кое-что зачитаю, — говорит мне она. — Пара абзацев из книги одного замечательного телесного терапевта, ее зовут Лиз Бурбо. Слушай.

— «Уже при рождении ребенок в самой глубине своего существа зна­ет, что смысл его воплощения заключен в том, чтобы проработать все многочисленные уроки, которые преподнесёт ему жизнь. Кроме того, его душа с совершенно определённой целью уже выбрала конкретную семью и окружение, в котором он рождается. У всех нас, приходящих на эту планету, миссия одна: пережить опыты, и пережить так, чтобы принять их и через них полюбить себя.

— Поскольку иногда опыт переживается в неприятии, то есть в осуждение, чувстве вины, страхе, сожалении и других формах отрицания, то человек постоянно притягивает к себе обстоятельства и личности, которые снова и снова приводят его к необходимости переживать этот же опыт. А некоторые не только переживают один и тот же опыт по многу раз в течение жизни, но и должны повторно, а иногда и несколь­ко раз воплощаться вновь, чтобы достичь полного его приятия».

— Какое-то время я осмысливаю информацию, а потом спрашиваю:

— Выходит, ребенок все-таки выбрал меня, но потом… сбежал? На полпути передумал? Но почему? Раз он выбрал меня, он, наверное, знал, на что шел?

— Разумеется, знал, — подтверждает Сказочница. — Ты получила уже три подсказки от тех, кто тебя по-настоящему любит, — вырвав­шись из твоего «домашнего рая», они трижды показали тебе, что ты делаешь что-то не так.

— Вы хотели сказать — «дважды»? У меня же было две беремен­ности?

— Беременности две, а Уроков — три. По одной и той же схеме. Два ребенка и муж. Три души, которые явились в этот мир, чтобы тебе помочь. Они тебя не наказывали, они тебе показывали. Ты же их не слышала — что им еще было делать?

— Действительно, что же им было делать? Два варианта: или пы­таться любым способом вырваться из-под кузнечного пресса моей любви, или… держаться от меня подальше. Мой муж вырвался. Мой

— ребенок… он хотел прийти. Но передумал и тоже вырвался. Ему еще там, в животе, стало тесно и душно от моей чрезмерной опеки.

— Я не хотела плакать, но слезы брызнули сами. Милые мои, родные, самые любимые, простите меня!!! Я так хотела быть с вами, но сама сделала все, чтобы вы ушли. Это я во всем виновата…

— Прекрати немедленно! — требует Злая Сказочница. — Если «я виновата», то ты и дальше будешь погружаться в пучину отчаяния, в темноту, навстречу смерти. Если «я совершила ошибку и хочу ее ис­править», то это путь наверх, к свету и жизни.

— Я совершила ошибку и хочу ее исправить, — сквозь слезы го­ворю я. — Я хочу к свету и жизни! Но я не знаю, как…

— Что ты почувствовала, когда я тебе озвучила вариант с сы­ном?

— Что, что… Почувствовала себя стареющей одинокой женщи­ной, которая пытается в сыне или муже воспитать и взлелеять свои несбывшиеся надежды! А сын или муж изо всех сил борются за не­зависимость. И пытаются доказать, что сами по себе стоят чего-то в этой жизни. А еще я почувствовала себя … глупо.

— Ну, так оно и есть. Твое отношение к мужчинам — к тому, кого ты считаешь «своим», — распространяется как на мужей, так и на сы­новей. Пока у тебя было две схемы: «раствориться в нем» или «раство­рить его в себе». Действительно, глупо! Что будем с этим делать?

— Искать третий путь, — утирая слезы, говорю я. — А если пона­добится, то четвертый и пятый. Они должны быть, эти пути!

— Молодец, так и надо. Тогда вперед! Тебе сейчас очень приго­дится одна книга. Автор — Робин Норвуд, название — «Женщины, ко­торые любят слишком сильно». Это великолепное практическое посо­бие для самостоятельной работы. Если будешь не просто читать, а выполнять все предлагаемые упражнения, быстро получишь результаты. Проверено многократно!

— А может, ну ее, эту книгу? Может, мы лучше с вами все прора­ботаем? — робко говорю я.

— Не буду я изобретать велосипед, — отрезает она. — К Норвуд, к Норвуд! А нам с тобой и так есть чем заняться.

— А что она мне должна дать, эта книга?

— Все, что тебе сейчас жизненно необходимо. Отпустить всех и все: обиды из прошлого, мечты из будущего, поблагодарить за Уроки всех, кто в них участвовал, в общем, почистить твое ментальное про­странство. Разобраться с претензиями к родителям, предкам и мужчи­нам. А потом обратиться к настоящему моменту и узнать, наконец-то, получше себя саму. Никто не хотел тебе зла, и все, что случилось, — во благо. Ты же понимаешь, дело не в них, дело в тебе. Изменишься ты — и линии твоей судьбы тоже начнут меняться. Разумеется, если у тебя имеется такое намерение. Есть вопросы?

— Я уже успокоилась. Я уже могу думать. Я тверда в своих намере­ниях. И я отвечаю:

— Да, вопросы есть, и даже много. Но есть и ответы. По крайней мере, на некоторые из них.

— Почему это случилось? — Для того, чтобы я наконец-то поняла, что делаю что-то не так.

— Неужели это снова повторится? — Да, если я и в четвертый раз пойду тем же путем.

— Это моя вина? Это я не справилась, не смогла, не уберегла? — Это не вина, это опыт, и я ничего не смогла бы изменить до тех пор, пока не изменилась бы сама.

— Это наказание за какие-то мои грехи? Или не мои? Или не на­казание? — Если исходить из чувства вины, то наказание, но это путь в никуда. Если же расценить случившееся как ошибку, то это Урок. Я предпочитаю второе, потому что в этом случае можно сделать рабо­ту над ошибками.

— Ставлю тебе «отлично». Работа над ошибками идет вполне успешно, — одобрительно говорит Сказочница.

— Но в списке еще остались неразрешённые вопросы! — вспо­минаю я.

— Ничего, и на них придут ответы. С течением времени. Теперь твои мысли направлены в нужную сторону, информация будет посту­пать отовсюду.

— Как называется та, первая книга, которую вы цитировали? — спрашиваю я.

— Лиз Бурбо. «Пять травм, которые мешают быть самим собой». Очень рекомендую! Многое узнаешь о себе, о своих базовых психологи­ческих травмах, а знание — это стартовая площадка для всех изменений.

— Спасибо вам, — говорю я. — Может, прервемся? На сегодня я больше не работник. Эмоциональный перегруз у меня. Пойду искать книги.

— Только один вопрос! Так зачем тебе нужен ребенок?

— Чтобы обеспечить ему условия для роста, научить выживать в нашем мире и помогать ему учить Уроки Жизни, — не задумываясь, отвечаю я. — И самой рядом с ним учиться.

— Слава тебе, Господи, дошло! Ладно, так и быть, перевод в кор­рекционный класс отменяется, продолжаем обучение, — усмехается она.

Моя Злая Сказочница без подковырки обойтись, по-моему, про­сто не может. Но я не обижаюсь. Я теперь вообще стараюсь ни на кого и ни на что не обижаться. Это — Уроки, а учиться я люблю и умею. Я буду читать Лиз Бурбо, чтобы залечить все свои душевные травмы. Я буду работать по книге Норвуд, чтобы научиться любить без условий и страданий. Я буду делать ВСЕ, чтобы не просто выжить, а ЖИТЬ — радостно и осознанно. И я чувствую, я просто вижу, что у меня в душе зажегся огонек, и кто-то большой и добрый внутри меня шепчет: «Все будет хорошо», и я ему верю.

Глава 11. ЗАЧЕМ ТЕБЕ РОДИТЕЛЬ?

Если вы думаете, что от общения со Злой Сказочницей все у меня в голове расставляется по полочкам легко и мгновенно, как по ма­новению волшебной палочки, то вы ошибаетесь. Некоторые вещи вызывают у меня неприятие, несогласие и даже порою агрессию. По многим вопросам мне хочется поспорить, а от некоторых моментов в очередной раз поплакать. Но Сказочница ценит свое время и не дает мне, как она выражается, «уходить в болтологию и носохлюпию». Поэ­тому несостоявшиеся диалоги продолжаются у меня в голове, а иногда и во сне. Нет, кошмары мне уже не снятся, снится совсем другое, но я бы такие сны нормальными не назвала. Хотя Сказочница говорит, что только такие сны и должны видеть осознанные люди. Они, если так можно выразиться, «учебные». Непонятно? Я расскажу.

Мне как раз приснился такой сон после нашего диалога на тему «Зачем тебе ребенок?». Только речь в нем шла не столько о детях, сколько о родителях.

Детский мир

Я нахожусь в каком-то странном торговом зале, только очень необычном. Длинный прилавок делит зал пополам, за ним установлены ступенчатые стеклянные стеллажи, и на них, как куклы на полках, сидят люли... много людей. Там есть и мужчины, и женщины, некоторые — попарно, некоторые поодиночке. Среди них есть совсем юные, но и пожилые встречаются. Некоторые сидят, по­хоже, целыми семьями: мамы-папы с одним или несколькими детьми, тут же старики. А по эту сторону\ там, тле обычно прогуливаются по­купатели, пусто, только медленно парят в воздухе какие-то туманные скопления, шарики, подсвеченные изнутри разноцветными искорками. Очень красиво, кстати! Светильники, что ли, такие? Нет, пожалуй, не светильники. Я замечаю, что время от времени некоторые из них вдруг становятся ярче, потом от них протягивается тонюсенькая искрящая­ся ниточка туда, за прилавок, и легонько касается людей (почему-то всегда только женского пола) где-то в области грудной клетки, там, где серце. Люди по ту сторону реагируют по-разному. Кто-то вскакивает с места в явном состоянии восторга, кто-то замирает, прислушиваясь, некоторые, напротив, выглядят крайне встревоженными и недовольными. Видно, что протянутые ниточки, поначалу совершенно одинаковые, сразу начинают меняться: одни мгновенно наливаются цветом, уплот­няются, выглядят прочными и надёжными, другие пульсируют, словно им сил или уверенности не хватает; есть и такие, которые остаются тоненькими и слабыми или вовсе втягиваются обратно в шар. А вот со­всем уж непонятное: женщина с той стороны прилавка явно пытается привлечь к себе внимание шариков — зовет, простирает к ним руки, по-моему, лаже молится, но шарики к ней не спешат, облетают сто­роной, а если она слишком приближается к прилавку, резво отлетают подальше. У нее сразу руки опускаются, она горько плачет, она явно в отчаянии.

— Что здесь происходит? — вырывается у меня.

— А вы еще не догадались? — шелестит голос у меня нал ухом. — Разве вы не за этим сюда пришли?

И тут я понимаю: ла, ла, и я за этим! Теперь я откуда-то знаю: эти разноцветные легкие шары — это же души, которые пока не имеют ни тела, ни пола, ни имени, это будущие дети! А люли по ту сторону — их будущие родители.

Мой собеседник — приятный мужчина средних лет, одетый в белую униформу, на бейджике — название магазина: ДЕТСКИЙ МИР. Такой У меня мороз по коже... я никогда не думала, что в выражении «смысл жизни» может заключаться такое вот жутковатое значение.

— И... как же ей теперь быть?

— Перестать зацикливаться на ребенке и обратиться к себе как достичь внутренней гармонии. Тогда может получиться.

Я еще раз смотрю на ту мечущуюся женщину. Она по-прежнему выглядит очень несчастной. Интересно, как может быть счастлив ребенок, если мамочка несчастна? Наверное, никак. Сначала нужно создать счастливое пространство внутри себя, а уж потом звать в нет дитя. Но у нее все-таки есть надежда! А я принимаю решение: если у меня все-таки будет ребенок, я никогда не сделаю его смыслом своей жизни, никогда не скажу ему «я живу только ради тебя». Нет, я буду жить ВМЕСТЕ с ним. Я никогда не прельявлю любимому существу счет. И никогда не стану рвать на себе волосы и метаться, как эта женщина, распугивая всех, кто мог бы к ней приблизиться.

Я перевожу глаза на других.

— А почему по ту сторону есть дети и старики? — спрашиваю я.

— Если новую душу в мир зовет только мамочка, душа все равно услышит ее голос. Но если присоединяется вся семья: дедушки, бабуш­ки, братья и сестры — их голоса сливаются в слаженный хор. Согласи­тесь — куда приятнее идти туда, где тебя все заранее любят и ждут. Соглашусь. Хотя понимаю, что одинокие юные девушки и лат срезных лет по ту сторону прилавка тоже поют свою песнь и мог ли быть услышаны — об этом говорят протянувшиеся к ним «пуповинки» — те самые разноцветные нити.

— От чего зависит цвет и толщина нити? — спрашиваю я.

— От многого. От силы намерения, от состояния здоровья, от преобладающих эмоций, от умения слушать и слышать себя

Как только возникает устойчивая связь, принимается решение о строительстве физического тела для воплощения души. Теперь эта нить будет связывать маму и ребенка на тонком плане. А тело будет связано с ма­терью пуповиной.

— Через них осуществляется питание, да?

— Верно. Теперь вы понимаете, как важно во время беременно­сти постоянно концентрироваться на этой связи, поддерживать и уси­ливать ее?

— Ла.

Я действительно вдруг на физическом уровне, вполне осязаемо, чувствую, как через нити переливается все, что мамочка вводит в себя, — пища, эмоции, впечатления... Я вспоминаю, что беременным рекомендуется избегать стрессов и конфликтов, почаще слушать хоро­шую музыку и рассматривать картины, гулять на природе. Но это пища духовная, а вот еда и напитки — это вообще... Господи, каково же там, внутри, чистой душе от выкуренной сигареты или принятого мамашей алкоголя? От неестественной, напичканной всякой химией пиши? Мне прямо плохо становится. Слава богу, я не курю и к алкоголю равнодуш­на. Но случаи такие знаю... И эмоциональный фон — да я же никогда не подозревала, что он может быть настолько важен, что беременная женщина каждую секунду должна отдавать себе отчет, как и о чем она думает и каким образом реагирует.

— Раньше беременным даже на похороны холить возбранялось, и на кладбища тоже, — вспоминаю я. — Это из-за негативных эмоций?

— Ла, — кивает консультант. — Слишком сильные переживания, слишком много горя и слез. Не полезно для матери и ребенка.

Да... Что уж тут говорить о пробках, шумных сборищах, ночных клубах, компьютерах, длительных авиаперелетах... Ну, и о семейных распрях, само собой. Лаже если они не озвучены...

— А по какому принципу дети и родители соединяются?

— Родство душ, — просто объясняет консультант. — По принци­пу схожих вибраций. Чтобы потом, когда ребенок родится, успешнее

учить и учиться друг у друга. Минуточку... Простите, я должен вас не­надолго оставить.

Я увидела, как он метнулся к одной паре, где пульсирующая связь между шаром и мамочкой начала угасать, таять. Наверное, спасать ситуацию.

Ко мне в это время подлетел поближе один очень симпатичный шар. Он пока не выпустил нити, просто завис, покачиваясь, передо мной и чуть выше.

«Привет», — услышала я шепот у себя в голове.

— Привет, — ответила я.

«Я тебя слышу», — сказал он.

— Ия тебя. Это... что-то значит? Что-то особенное?

«Это значит, что мы в резонансе и можем общаться. И еще мы можем выбрать друг друга. Знаешь, ведь все свободные души мечтают найти себе подходящих родителей! Но все меньше родителей готовы нас принять. Им или еще не до детей, или уже не до детей. А еще часто вибрации неподходящие... Очень трудно встретиться».

— Да... Сейчас так бывает. Сначала образование, карьера, жилье, финансовая стабильность, а уж потом...

«Но потом часто бывает поздно. Когда все пространство души уже заполнено вещами, эмоциями и событиями, бывает, там просто не остается местечка для ребенка».

— У меня есть местечко для тебя, и не только для тебя! Я как раз сейчас расчищаю завалы прошлых ошибок, делаю генеральную уборку. Ты придешь ко мне?

«Я приду. Ты поможешь мне адаптироваться в земной реальности, научишь всему, что знаешь сама, позволишь мне выявить мои наклон­ности и таланты и развить их. А я подарю тебе безусловную любовь, которую принесу с собой. И мы сможем вместе проходить уроки жиз­ни —ведь вместе и легче, и веселее!».

— Да, ла, ла! Я тоже этого хочу! Давай же поскорее устанавливать связь! Посылай мне свою нить, мое сердце открыто!

«Не сейчас — потом, когда ты окажешься по ту сторону прилавка».

— Я могу туда пойти прямо сию минуту!

«Не можешь. Тебе надо еще немножечко подготовиться. И мне тоже».

— Нет, нет, погоди минуточку! Я сейчас!

Я лихорадочно оглядывалась по сторонам (ла куда же он запропа­стился, этот консультант!), а потом, махнув рукой, рванула к прилавку, но наткнулась на тонкое стекло, которое, как выяснилось, разделяло два мира — будущих деток и будущих родителей. И как только это прои­зошло, сон стал таять, а я — выплывать из него в явь. И вот я уже сижу на своей постели, удивленно тараша глаза, а в ушах еще звучит шепот: «Тебе надо еще немножечко подготовиться. И мне тоже». Я ничуть не сомневаюсь в реальности моего сна. Я была там, я еще вижу краски и ощущаю запах торгового зала. И слышу слова той души, что вошла со мной в резонанс!

— Милая, дорогая душа! — шепчу я. — Я подготовлюсь. Честное слово, я быстро подготовлюсь! Только ты, пожалуйста, не улетай дале­ко. Подожди меня! Я уже скоро!

Я рассказываю Сказочнице про невероятно реалистичный сон, и она явно довольна.

— Ну и отлично, у тебя уже формируется сказочное мышление, — говорит она. — Теперь тебе куда легче будет разбираться со своими тараканами.

Я готова немедленно разобраться со всеми тараканами в мире, включая экзотических мадагаскарских. Ведь мне хочется как можно быстрее оказаться по ту сторону прилавка, где родители ждут, чтобы их выбрали.

Глава 12.

ДЕЛО ВРАЧЕЙ-ВРЕДИТЕЛЕЙ

Мы продолжаем разбираться с обидами. Злая Сказочница, как всегда, умело находит самые больные места и с упоением начинает расковыривать мои едва затянувшиеся душевные раны. Но после мое­го исторического сна у меня есть стимул поскорее их залечить, чтобы сузить ей поле деятельности, а лучше — вообще лишить ее такого раз­влечения.

На мужа я уже не обижаюсь: я поняла и приняла свою долю от­ветственности. Если вы растите мужа, как ребенка, — значит, будьте готовы к тому, чтобы рано или поздно он захочет отделиться, и вам придется отпустить его «в большую жизнь». Ничего не поделаешь, дети вырастают. Поставили птенца на крыло — и все, полетел... Да, я очень четко поняла, что мой муж занимал в моей жизни место ре­бенка. А когда место занято... ну, в общем, не буду вдаваться в длин­ные рассуждения: Злая Сказочница говорит, что нет смысла копаться вновь и вновь в том, что уже вскопано, удобрено и готово к посевной. Надеюсь, в этот раз я брошу в почву добрые семена!

Но медперсонал... Это моя больная тема. Мои семь кругов боль­ничного ада, где «ангелы в белых халатах» пролетали редко-редко... а ведь они мне (и всем несчастным, опустошенным, страдающим жен­щинам!) были ой как нужны! Но мне вот попадались какие-то... врачи- вредители.

Еще из детства помнится: «Добрый доктор Айболит, он под де­ревом сидит, приходи к нему лечиться и корова, и волчица, и жучок, и паучок, и медведица...» А еще я очень любила стихи Юнны Мориц, и был у нее такой стих про доктора-льва: «...ни капли холодного, острого, злого! Без доброго слова, без теплого слова, без нежного слова — не лечат больного!» Я здоровый человек, у меня не было осо­бого опыта общения с врачами до беременности. И когда случилась беда и пришлось общаться много и плотно, это было потрясение! Все тот же детский подход у меня был, когда я попала в больницу: я ждала внимательного, индивидуального отношения к себе, но — какие там «добрые слова» и прочие телячьи нежности! — меня принял медицин­ский рабочий конвейер.

Меня родители воспитывали на том, что сострадание и доброе отношение к болящему — это аксиома и что «люди в белых халатах» давали клятву Гиппократа и душу вкладывают в свое дело. Я еще пом­ню передачу «Здоровье» с Юлией Белянчиковой, а потом ее сменила Елена Малышева со своими орлами-медиками, и у них все так бодро, позитивно, призывно: «Не тяните, не занимайтесь самолечением, сра­зу обратитесь к врачу!» Я не занималась и обратилась сразу, и что?

...Когда у беременной женщины начинается кровотечение, она уже и так напугана. Это понятно: при нормальной беременности его быть не должно. Значит, что-то случилось, малыш в опасности! Раз­умеется, никто не будет рисковать и выжидать — сразу в больницу. А там...

Приемный покой. Тебя только что привезли на «скорой» и переда­ли с рук на руки, но никто не бросается к тебе с каталкой и не кричит: «Скорее! Мы ее теряем! Срочно звоните, нужна донорская кровь!» Скорее всего, вам еще придется сидеть какое-то время в коридоре, на клеенчатой кушетке, и ждать очереди — я через это прошла. Никто на тебя внимания не обращает и лечь не предлагает, всем наплевать — такое ощущение. А кровь все течет, течет, и ты физически ощущаешь, как из тебя по капле вытекает жизнь. Нет, две жизни — твоя и ребен­ка. И еще это похоже на песочные часы, потому что время тоже тон­кой струйкой утекает в никуда, а вместе с ним потихоньку тает и твоя надежда на благополучный исход беременности.

Наконец приходит доктор, задает вопросы, проводит осмотр и сра­зу выносит безапелляционный вердикт: это начало выкидыша. Одно­значно, и точка (хотя столько женщин и при таком тревожном раскладе все-таки вынашивали и рожали ребятишек!). Ты, скуля, сползаешь с ги­некологического кресла вниз, мир рушится, тебе страшно, ты хочешь, чтобы тебе сказали, что все будет хорошо, но ничего такого тебе не говорят, там другие разговоры... как будто ты во всем этом винова­та, такое ощущение, что тебя все тыкают мордочкой в эту ситуацию, как нашкодившего котенка... И еще при этом УЗИ сделать сразу ни­какой возможности нет, только на следующий(!) день... Мне кажется, что при таком приеме даже здоровая беременная начнет себя чувство­вать плохо, а уж что говорить о напуганной кровотечением женщине?

Вот и спрашивается: что, если бы врач сказал при приеме, что по­пытаемся спасти, что, мол, положение серьезное, но будем делать все возможное — кому-то было бы хуже, что ли??? Это же не обещание, не гарантия, но такая моральная поддержка!

...Сразу после искусственных родов акушерка спросила, буду ли я смотреть на плод, я растерялась и замешкалась, а она по-своему поня­ла: «Да и правильно, чего там смотреть, смотреть там не на что...» — и шмяк в таз... только звук, но он до сих пор в ушах стоит... Вот где бы узнать, существуют ли какие-то инструкции или правила поведения персонала в подобных ситуациях? Несколько простых стандартных фраз: «сочувствуем», «мне жаль», «мужайтесь», «у вас будет время по­советоваться с родными», «вы можете попрощаться с ним» — их мож­но выучить наизусть за две минуты и применять в подобных случаях регулярно! А тут — «смотреть не на что»... как будто ничего и не было. Но он ведь был, целых шесть с половиной месяцев из девяти возмож­ных, для него это почти целая жизнь! Как можно воспринимать его вот так, как вырезанный во время операции орган? Да, он умер, но смерть тоже требует уважения! Нет уважения к смерти — нет уважения к жизни. Я в этом уверена!

...И вот я уже в палате — так сказать, восстанавливаюсь. Мне де­лают какие-то уколы, ставят капельницы, лечат тело, а душа... душа ме­чется впотьмах, и нет никого, кто помог бы ей найти дорогу к свету.

По отделению деловито ходят рекламные агенты (памперсы, дет­ские книги, медицинские препараты и прочее)... так странно — колба­су и книги нельзя в отделение, родственников тоже нельзя увидеть — карантин, а эти шастают даже в тихий час... Назойливые такие... одна увидела, что я вышла, когда она прямо у нас в палате показывала на муляже малыша, как именно его надо заворачивать в памперс какой- то там фирмы, догнала меня в коридоре и попыталась мне лично рас­сказать об их замечательной продукции и увлекательном процессе пеленания новорожденного мне стало плохо... потом не помню... долго плакала взахлеб от обиды, от отчаяния, от всего.

До сих пор стоит перед глазами лицо заведующей отделением Сушняковой — кажется, Елена Сергеевна ее звали. Мне она вообще казалась бездушной, как робот. Разговаривает отрывисто, без эмоций, информацию выдает по минимуму и смотрит... как будто сквозь тебя. И ведь немолодая уже женщина, наверное, детей вырастила, может, и внуки есть, откуда же в ней столько безразличия? И я думаю, что все остальные врачи просто подражают ей — так сказать, «по образу и подобию». Да, они лечили мое тело, но до моей души им дела не было. Я их до сих пор про себя называю «врачи-вредители».

В общем, сами понимаете — медикам я теперь доверять не могу. Слишком горький опыт, слишком я на них обижена. Я ждала от них со­чувствия и милосердия, какого-то разъяснения, почему это случилось и как этого избежать в дальнейшем. Ждала, но не дождалась ни ответа, ни хотя бы разговора об этом... Моя судьба, мое материнство, мой ре­бенок им не нужны и не интересны. Значит, и они от меня не дождутся.

Сочувствия и милосердия ждала, говоришь... — задумчиво по­вторяет Злая Сказочница. — Горький опыт, значит... Ну ладно, будет тебе «сладкий опыт». Побудешь по ту сторону баррикад.

— Где я побуду? — настороженно спрашиваю я.

— В «Сказке о врачах-вредителях»! — торжественно объявляет она. — В роли доктора Елены Сергеевны — кажется, Сушняковой? — наша замечательная Евгения!

Я не знаю, как она это делает. Несколько фраз, и у меня включается образное мышление, я переношусь в другую картинку, начинаю думать и чувствовать совсем по-другому, не как обычно... и вот я уже ощу­щаю себя немолодой усталой докторицей, спешащей на работу хмурым осенним утром. Слякотно, скользко, муторно, серо. Слева и справа то­ропятся к метро такие же хмурые, недовольные, серые люди.

Я долго трясусь в вагоне, свободных мест нет, так что еду стоя, пересаживаюсь на другую линию, снова трясусь... Можно было бы на машине, но в это время наверху ужасные пробки, так что метро на­дежнее. Ффу-х, приехали. Поднимаюсь на длинном эскалаторе, далее пятнадцать минут пешком, и вот я уже вхожу в клинику. В вестибюле у дверей мне преграждает дорогу мужчина. Он широкий, как речная баржа, напряжен, желваки играют на скулах. Я его уже знаю, у нас на сохранении лежит его жена, особа крайне легкомысленная и не от­дающая себе отчета в серьезности положения.

— Доктор... как они? Есть изменения?

— Пока не знаю. Я же только что пришла.

— Но ведь с ними все будет нормально?

— Пока ничего не могу вам обещать. Надо закончить обследование.

— Так обследуйте же! — тихо рычит мужчина. — Какого черта вы тянете?

— Дайте мне пройти, — устало говорю я, обходя его. — Я как раз иду делать свою работу, а вы меня задерживаете.

— Имейте в виду, вы мне за них головой ответите! — громыхает мне вслед мужчина.

Отвечу. Я — зав. отделением, я за все отвечу. Но должна ли я отве­чать за то, что его благоверная, зная про угрозу выкидыша, продолжает

курить, забывает принять лекарства, целыми днями трещит по сотово­му (беременным вредно!!!) и за пять дней уже дважды сбегала домой, несмотря на гипертонус матки и строгий запрет? Впрочем, вопрос риторический: разумеется, я должна. Я должна всем: пациенткам, их родственникам, персоналу отделения, начальству, Госпожнадзору, са­нэпидстанции и еще много кому. Ничего не поделаешь, я за все в от­вете — работа такая.

— Елена Сергеевна, та дамочка, из VIP-палаты, недовольна своей кроватью и шумом в коридоре, — докладывает дежурная медсестра.