Версия как идеальная информационно-логическая модель

Логические операции являются органической частью любой

1 Автор учения о доминанте А. А. Ухтомский писал, что доминанта может служить источником предубеждения и ошибок, но она же способствует отбору всего, что так или иначе помогает решению задачи. «Доминанта является физиологической основой предметного мышления». (А. А. Ухтомский. Соч., изд. ЛГУ, 1960, т. I, стр. 169, 170, 229).

мыслительной деятельности. Одной из таких логических форм является гипотеза, или, как говорят криминалисты, версия, которая может рассматриваться как идеальная информационно-логическая (вероятностная) модель1.

Некоторые авторы полагают, что характер формирования версии значительно отличается от характера формирования научной гипотезы, что, по сравнению с гипотезой, версия является более простой формой мышления. Так, по мнению В.И. Теребилова, основное отличие версии от гипотезы в том, что гипотеза строится на основе определенной суммы опытного материала, а выдвижение версии может происходить и на основе минимальных фактических данных. Однако объем необходимого материала определяет лишь обоснованность версии или гипотезы. На разных уровнях знания вероятность версии и гипотезы может быть различной, и это не определяет их различия между собой2.

Отдельные же криминалисты даже считают недопустимой аналогию между ними. М.Е. Евгеньев-Тиш пишет: «Общее, что, по-видимому, создает представление о такой аналогии, - это то, что и следственная версия, и научная гипотеза представляет собою своеобразную форму мышления». Далее, не показав, в чем состоит это своеобразие, автор скороговоркой указывает на различие версии и гипотезы: «Во-первых, по основе, на которой они строятся, во-вторых, по целям, ради которых они выдвигаются, в-третьих, по характеру, содержанию и способам их проверки и, в-четвертых, что наиболее важно, по значению результатов их проверки». Основное отличие версии Евгеньев-Тиш видит в том, что оставшаяся после проверки всех версий одна из них становится «единственно достоверной». Можно подумать, что такого свойства лишена научная гипотеза.

1 Помимо рассматриваемых нами видов моделей, в иных областях знания пользуются идеальными моделями еще более высокой степени абстракции: знаковые, символические, математические модели. В расследовании они не имеют практического применения. Своеобразным исключением являются графические изображения - карты, планы, схемы, которые можно рассматривать в качестве простейших знаковых моделей. (А.А. Зиновьев, И.Н. Резвин Логическая модель как средство научного исследования. «Вопросы философии», 1960, № 1).

2 В.И. Теребилов К вопросу о следственных версиях и планировании расследования. «Советская криминалистика на службе следствия», вып. 6, стр. 106-107.

3 М.Е. Евгеньев-Тиш. План расследования уголовного дела. «Научные труды Саратовского юридического института», 1957, вып. I, стр. 219.

Приведенные рассуждения являются результатом неточного определения природы версий. Версия и гипотеза имеют одинаковую логическую и психологическую структуру. Гипотеза о жизни на Марсе, предположительный диагноз врача, версия о характере происшествия по своей логической и психологической природе однотипны. Версия возникает в том же порядке и на той же основе что и гипотеза проходит те же этапы развития и не может отвечать каким-то иным требованиям.

Использование версий является обычным приемом и житейского познания, и научного исследования.

Как частная гипотеза, охватывающая какое-то отдельное событие или явление, версия вовсе не представляет собой специфического средства, присущего только процессу расследования. Достаточно вспомнить исследования Ираклия Андронникова о М.Ю. Лермонтове, чтобы убедиться, что они представляли собой проверку целой системы предположений, которые по существу ничем не отличались от следственных версий.

Подобно гипотезе, версия - не одно лишь суждение, а система знаний, в которой достоверное знание сочетается с предположением, проблематическим суждением, являющимся «душой» версии. Эвристическая ценность версии в том и состоит, что ранее известное и уже установленное в ней связывается с новым, искомым1.

Известное указание Энгельса, что формой развития естествознания является гипотеза, имеет принципиальное значение для всех областей человеческого познания. Поэтому можно сказать, что формой развития наших знаний в процессе расследования является версия.

Различие информационной образно-понятийной и формальнологической моделей связано с той ролью, которую играют в них элементы наглядности и речи, то есть первая или вторая сигналь

1 П. Копнин. Гипотеза и познание действительности. Киев, 1962. Здесь автор допускает неточность, когда, различая рабочие и реальные гипотезы, пишет, что «для рабочих гипотез вопрос об их истинности не является главным» (стр. 85). Не отрицая различия гипотез по их долговечности и обоснованности, думаем, что вопрос об истинности знания всегда главный вопрос. Потому ошибочно также мнение М.С. Строговича, который, указывая на сходство версий с рабочими гипотезами, полагает, что «сами по себе они не претендуют на истинность, на достоверность». (Логика. Госполитиздат, 1952, стр. 309).

ные системы. По-своему отражая то или иное событие, эти модели действуют на разных «этажах» человеческого сознания, взаимно питая одна другую и переходя друг в друга. Вероятностная модель является промежуточным звеном между логическим мышлением и объективной действительностью. Она действует в двух направлениях: во-первых, от действительности - к объяснению (версии) как наглядное воспроизведение в сознании возможного механизма, причин, участников и обстоятельств расследуемого события; во-вторых, от объяснения (версии) к действительности как указатель на недостающие знания, неустановленные факты, ненайденные следы, подлежащие выяснению и отысканию с тем, чтобы придать нашим знаниям характер достоверности.

При этом вероятностные модели в процессе расследования выполняют следующие функции:

а) систематизация имеющейся информации;

б) отыскание недостающей информации;

в) отбор существенной и отсев излишней информации. Попытаемся проследить эти процессы на примере из практики. Исходным пунктом конструирования модели всегда служит определенная жизненная ситуация, какая-то совокупность фактов, которая, становясь известной следователю, подвергается изучению.

Например, на месте происшествия следователь отмечает отдельные обстоятельства и детали события, попавшие в его поле зрения: запертая изнутри на крюк дверь магазина, видимый через окно сторож, лежащий с огнестрельной раной в груди в луже крови на полу торгового зала, отсутствие при внутреннем осмотре магазина каких-либо нарушений и посторонних следов, брошенная рядом охотничья винтовка сторожа и так далее.

Продолжая исследование, воображая и рассуждая, следователь осмысливает полученные данные. Часть фактов дает основание для каких-то достоверных выводов. Поэтому каждый раз рекомендуется ставить вопрос: «Что бесспорно следует из данного факта?». Например, судя по запертым изнутри дверям и окнам, при отсутствии других выходов из магазина и следов взлома, в помещении во время происшествия не было никого, кроме сторожа.

Признаки выстрела с дальнего расстояния, отсутствие гильзы в патроннике и свежих следов нагара в канале ствола исключают ранение сторожа собственной рукой. Значит, раненный близ охраняе

мого им магазина, он, очевидно, успел войти и запереть дверь на крюк, чем воспрепятствовал проникновению преступников.

Эта воображаемая картина указывает на необходимость поиска следов вне магазина. Вытекающее отсюда рассуждение пока еще не образует версии, поскольку в этих моментах исключается двоякое толкование.

Однако значительная часть обстоятельств не дает возможности для категорического суждения, а позволяет судить о них лишь с определенной долей вероятности. Дисциплинированная мысль следователя должна особо выделить такие обстоятельства. В начальной стадии следствия различные толкования фактов, как правило, многочисленны.

До того как было установлено, что в момент происшествия никто из посторонних не был внутри магазина, не исключались и другие возможности: уход преступника через окно или через дверь с последующим набрасыванием внутреннего крючка. Лишь убедившись в невозможности этого, можно прийти * категорическому суждению о данном факте.

Значит, во всех случаях необходимо проверить себя вопросом, действительно ли то или иное событие протекало так, а не иначе, и попытаться представить его себе.

Изучая событие, следователь стремится объяснить его, отвечая на вопросы:

как именно могло оно произойти, что могут означать те или иные обстоятельства, о чем могут свидетельствовать известные факты (каждый в отдельности и все вместе).

Например, пребывание сторожа, вопреки инструкции, вне магазина может свидетельствовать о том, что он был вызван кем-то из сослуживцев или близких знакомых либо сам вышел, когда посторонних рядом не было. На этой основе могут сформироваться следующие версии:

1) убийство с целью ограбления магазина совершено знакомым сторожа, который под каким-то предлогом вызвал сторожа и выстрелил в него;

2) убийство совершено посторонним грабителем, который воспользовался для нападения случайным выходом сторожа из магазина.

Но построение версии не самоцель, а средство исследования, которое не может на этом приостановиться. Сколь убедительным ни казалось бы то или иное объяснение, необходимо рассмотреть

следствия, вытекающие из ьыдвинутого предположения так, как будто причина преступления и другие связи фактов действительно установлены.

При этом следователь рассуждает примерно так: если исходить из высказанного предположения, если возникшая в моем представлении картина верна, то должны выявиться такие-то признаки, могли остаться такие-то следы (которые тут же рисуются в виде образов и оформляются в речи).

Выявление следствий сводится к ответу на вопросы:

а) последствием каких причин явился данный факт;

б) какие последствия он вызвал;

в) какие явления могли сопутствовать тому и другому.

Какие же следствия вытекают из упомянутых версий.

Если исходить из версии об убийстве сторожа посторонним грабителем, то наиболее вероятным будет, что преступник подкарауливал свою жертву и прятался поблизости от магазина, наблюдая за ним. В этом случае он должен был избрать себе пункт, невидимый для сторожа и скрытый от других. Растущие неподалеку кусты наиболее удобны для такого укрытия.

Тогда можно предположить:

а) сторож вышел из магазина и направился к кустарнику. Находящийся там преступник выстрелил и ранил сторожа. Раненый забежал в магазин, заперся и скончался. Убедившись в невозможности проникнуть в магазин, преступник скрылся;

б) преступник оставил в кустах следы своего пребывания и следы действия огнестрельного оружия. Раненый оставил капли крови на земле. Пытаясь проникнуть в магазин, убийца оставил на двери следы рук;

в) звук выстрела слышали жители ближайших домов. Прятавшегося в кустах человека видели перед тем прохожие. Уходящего убийцу заметили ночные сторожа других объектов.

Чтобы избежать дальнейших ошибочных построений, необходимо убедиться, что эти предполагаемые следствия соответствуют имеющимся данным.

Иногда бывает достаточно вернуться к рассмотрению уже известных фактов, сопоставить свои выводы с наличными данными и их наглядным отображением, чтобы выявить погрешности и противоречия в этих выводах. Так, в рассматриваемом деле ложность версии о

несчастном случае или самоубийстве сторожа легко доказывается отсутствием стреляной гильзы в патроннике, следов нагара в канапе ствола и так далее. В версии особенно рельефно выступает различие правильности и истинности. Мы не можем оценить правильность или ложность версии до ее практической проверки, тогда как логическая правильность ее может не вызывать никаких сомнений.

Однако основное состоит в подтверждении путем установления пока еще неизвестных фактов того, что предполагаемые следствия действительно существуют.

Таким путем следователь обнаруживает: на рыхлом грунте в кустах следы топтавшегося на месте человека, одетого в резиновую обувь с вафельным узором подошвы, ближе к магазину - опаленный обрывок газеты; затем цепочку из засохших капель жидкости бурого цвета. Однако следов рук на железной двери не оказывается, зато на дверной коробке в полуметре от земли обнаруживается глинистый отпечаток левого ботинка с гладкой подошвой, а на крыльце два затоптанных окурка папирос того же сорта, что имелись у покойного, и один окурок папиросы другого сорта.

Таким образом, проверка выдвинутых следователем предположений может привести:

а) к установлению предполагаемых и воображаемых фактов (следы ног);

б) к необнаружению ожидаемых фактов (следы рук);

в) к установлению ранее не предусмотренных фактов (окурки).

Проверяемые версии должны быть оценены в свете собранных данных, а новые факты - получить объяснение.

Как далее надлежит рассуждать следователю?

Если следствия, вытекающие из версии, соответствуют действительности, а предполагаемые факты обнаружены, - значит версия вероятна, и вероятность ее будет расти по мере получения новых подтверждений. Но считать ее достоверной преждевременно, ибо наблюдаемые факты могут быть вызваны другой причиной, и пока что объяснены иначе. Например, обнаруженные в кустах следы не принадлежат преступнику, клочок бумаги не является пыжом, засохшие брызги на земле - это капли краски и так далее.

Бели же предполагаемые факты не установлены, возможны разные варианты:

1) предполагаемый факт имел место, но последствия его, признаки и следы не сохранились или не могли быть обнаружены следователем по техническим причинам или находятся где-то в другом месте (следы ног замыты дождем, отпечатки пальцев не могли отобразиться на шероховатой поверхности, пыж залетел на соседний участок). При таком положении версия должна быть сохранена для дальнейшей работы;

2) предполагаемого факта вообще не было.

Когда в результате логической проверки оказывается, что следствия определены верно, отсутствие ожидаемого факта могут иметь двоякое значение:

если наступление тех или иных последствий и наличие определенных признаков факультативно, версия требует дальнейшей проверки (так, на гладкой металлической дверной ручке не обязательно должны были остаться пальцевые следы, даже если преступник все-таки ее касался); если же данное следствие являлось обязательным, необнаружение искомых фактов ставит версию (воображаемую модель события) под сомнение.

Отсутствие обязательных признаков называют негативными обстоятельствами. Они нарушают обычное представление о нормальном ходе событий, их порядке, диктуемом обстоятельством происшествия. Так, если бы несмотря на обширное ранение, под трупом не оказалось крови, это потребовало бы дополнительного толкования, построения новых версий. Если негативное обстоятельство никак несовместимо с версией, последняя полностью исключается.

Наконец, должны быть осмыслены факты, обнаружение которых явилось для следователя неожиданным. Некоторые из них могут вообще разрушить созданную модель и отвергнуть прежнюю версию (как это было, например, с версией о самоубийстве сторожа). Исключение всех выдвинутых версий означает, что не были предусмотрены все возможности. Это возвращает следователя в исходное положение, заставляет искать новые объяснения событию.

Если новые факты полностью укладываются в рамки имеющихся версий, это укрепляет их и новых построений не требует. Так, отпечаток обуви на стене у входа подтверждает мысль о том, что преступник, пытаясь проникнуть в магазин, дергал дверь и при этом упирался ногой о стену.

Модель впитывает эту новую информацию. Поскольку новые факты (например, свежие окурки, обнаруженные у входа в магазин) не охватываются прежним объяснением или не вяжутся с ним, версии должны быть дополнены и исправлены в свете этих данных.

По мере накопления известных признаков версия (модель) обрастает новыми фактами, подвергается уточнению и исправлению.

В рассматриваемом примере, судя по различным следам ног, можно представить, что преступников было двое: один, стрелявший, был в резиновой обуви с фигурным узором подошвы; другой, пытавшийся открыть дверь и оставивший отпечаток на стене, имел обувь с гладкой подошвой. Если два окурка, найденные у входа, брошены сторожем, а третий кем-то другим, можно подумать, что покойный до нападения курил с кем-то из своих знакомых. Этот человек также мог быть участником преступления. В момент выстрела его уже не было около сторожа, иначе он помешал бы раненому запереться в магазине. Значит, этот преступник также должен был прятаться где-то поблизости. Отсюда вытекает необходимость дальнейшего поиска следов в районе места происшествия.

Итак, расследование сопряжено с осмысливанием фактов, построением воображаемых моделей и формулированием версий, выведением следствий, их логической и практической проверкой. В этом процессе распадаются одни модели и соответствующие им версии, образуются другие, покуда дело не будет всесторонне исследовано.

Итогом расследования является установление достоверной истины с исчерпывающей полнотой. Наши знания превращаются в доказанную истину, когда установлено:

во-первых, что из предположения обязательно вытекают следствия, которые нами обнаружены;

во-вторых, что все остальные предполагаемые причины возникновения данного факта и его признаков должны быть исключены.

Иначе говоря, практическое испытание моделей (то есть проверка версий) должно привести к тому, что одна из них найдет полное подтверждение, а остальные будут опровергнуты. Опровержение других возможностей - неотъемлемая часть единого процесса доказывания.

Труд, затраченный на проверку отвергнутых версий, не напрасен. Неподтвердившаяся версия также сыграла свою положительную роль. В случае опровержения того или иного толкования, как писал Тимирязев, «остается одним возможным объяснением меньше, ог

Н8

раничивается число остающихся объяснений, суживается круг, приближающий нас к единственному центру - к истине»1.

Заканчивая рассмотрение дела об убийстве сторожа, укажем, что в результате дальнейшего осмотра за забором на противоположной стороне улицы были найдены следы ног, соответствующие отпечаткам на стене. В канаве у дороги оказались следы скольжения и в грязи - отломанный при падении человека пластмассовый палец протеза правой руки. Подозрение пало на инвалида, проживающего по соседству с покойным. У задержанного на протезе отсутствовал палец. При совмещении с найденным обломком установлено совпадение. У приятеля инвалида при обыске были обнаружены обрез охотничьего ружья и резиновая обувь с характерным узором подошвы, соответствующая следам на месте убийства. Как установила экспертиза, пуля, извлеченная из трупа сторожа, выстрелена из найденного обреза. Дальнейшим расследованием были опровергнуты все объяснения подозреваемых и они признались в нападении на магазин и убийстве сторожа.

На настоящем примере мы схематично показали мыслительную работу следователя. В жизни этот процесс, разумеется, протекает не по этапам, а слитно и неоднократно повторяясь.

Следственная интуиция

В работах зарубежных и некоторых отечественных авторов высказывалась мысль о том, что сложный и неуловимый процесс формирования наших знаний в уголовном судопроизводстве носит интуитивный характер и лишь интуиция позволяет следователю и судье распознать истину. Избегая употребления термина «интуиция», некоторые отечественные авторы подменяли его другими, однако толковали это явление как недоступное логическому анализу и точному описанию. В результате интуиция получала порой искаженное освещение как необъяснимая способность угадывать истину, минуя деятельность сознания.

В философии термин «интуиция» употребляется в двух значениях: 1) непосредственное чувственное восприятие, или «чувственная интуиция»; 2) непосредственное (постижение ума, или «интеллектуальная интуиция». Если чувственная ин

тт

1 К.А. Тимирязев. Соч., т. 2. Сельхозтз, 1937, стр. 31.

туиция - это прямое восприятие предмета с помощью органов чувств, то под интеллектуальной интуицией разумеется постижение умом истины, которая непосредственно не вытекает из чувственных восприятий и не выведена в результате развернутого логического рассуждения.

В психологической литературе интуиция определяется как «быстрое и непосредственное нахождение решения проблемы», «неосознанное творческое решение задачи, основанное на длительном творческом опыте и большой творческой культуре художника, ученого или изобретателя»1.

В повседневной жизни мы постоянно сталкиваемся с такими явлениями, когда то ничтожным признакам при очень мало исходном материале возникают правильные догадки, достоверность которых устанавливается последующей проверкой. В этом «загадочном эффекте» обычно привлекает внимание недостаточность данных для точного суждения.

В подобных случаях говорят о педагогической, конструкторской, врачебной, вообще о профессиональной интуиции. Такие явления занимают прочное место в любом творческом процессе и познавательной деятельности.

В свете сказанного представляет интерес дело об убийстве Галины Савиной. Она была найдена задушенной в своей квартире, откуда исчезли только драгоценности, а другое ценное имущество сохранилось нетронутым.

1 В.П. Бранский Философское значение проблемы наглядности. Изд. ЛГУ, 1962, стр. 108; В. А. Артемов. Очерк психологии. Харьков, 1954, стр. 198.

2 Рассматривая путь врачебной мысли при постановке диагноза М. Черно-руцкий в своем капитальном труде «Диагностика внутренних болезней» указывает на возможность диагноза «с первого взгляда», когда врач не имеет еще в своем распоряжении достаточного количества фактов, без их предварительного анализа, по первому впечатлению. Такая способность признается желательной, особенно в обстановке, требующей немедленных действий.

«Интуитивный диагноз - пишут И.Н. Осипов и А.В. Коннин, рассматривая гносеологические основы врачебной интуиции, - состоит в том, что врач, имея большой клинический опыт и хорошую наблюдательность, с одного взгляда подмечает весь комплекс симптомов, иногда стертых, едва различимых». (Основные вопросы теории диагноза. Томск, 1962, стр. 97). Мы обращаем внимание на эти вопросы потому, что диагностическое мышление сходно с построением и проверкой версий в ходе расследования.

На основе первичных данных можно было построить множество версий. Так, убийство могло быть совершено сожителем Савиной, чтобы избавиться от тяготившей его связи; одним из ее сослуживцев, который ей ранее угрожал; соседкой, находившейся с ней в неприязненных отношениях, и, наконец, любым посторонним с целью ограбления. Дело было прекращено за нерозыском виновных.

Через несколько лет новый следователь с целью изучения связей покойной встретился с ее двоюродной сестрой - Одинцовой. Поведение последней породило неясные подозрения о причастности ее к преступлению.

Анализируя свои впечатления, следователь предположил, что Одинцова, человек завистливый и алчный, могла убить Савину с целью завладения ее имуществом (имелось в виду, что Одинцова хотя и не являлась по закону наследником, но в силу юридической неосведомленности могла бы на это рассчитывать). Отсюда был сделан другой предположительный вывод о том, что Одинцова должна была бы обращаться куда-либо за разъяснением.

Во всех юридических консультациях города были проверены зарегистрированные обращения посетителей и была найдена карточка адвоката, где значилось, что за две недели до убийства Одинцова консультировалась по вопросу о том, является ли двоюродная сестра наследницей по закону. Старый рижский адвокат сообщил ей, что любой родственник при отсутствии более близких является наследником, о чем была сделана отметка в карточке, где расписалась Одинцова. Такое разъяснение соответствовало старым законам буржуазной Латвии и шло в разрез с законодательством советского периода. Эта ошибка решила судьбу покойной. Было установлено, что Одинцова действительно убила Галину Савину. Объясняя возникновение этой версии, следователь прежде всего сослался на интуицию.

Описания многих дел также изобилуют примерами блестящих следственных догадок. Порожденные профессиональным чутьем, они избавляют следователя от проведения бесполезной работы и сокращают пути расследования.

Подобные догадки не беспочвенны. Они всегда имеют под собой определенные, хотя и малозаметные основания1.

Мыслительный процесс - это не только совокупность развернутых умозаключений. Зачастую он протекает неуловимо. Наряду с полными логическими формами человек пользуется такими суждениями, которые принимаются в сокращенном виде, а иные вовсе выпадают, опускаются как давно известные, проверенные опытом, доказанные практикой или установленные какой-либо отраслью знания. В результате, полученный вывод представляется чистой, ничем не обусловленной догадкой. Фактически же он был подготовлен предыдущим мыслительным процессом, в ходе которого актуализировались нужные знания, а если решение наступает с первого шага, - значит необходимые знания актуализировались немедленно благодаря тому, что готовность опыта и знаний у человека высока.

Дело в том, что запасы знаний и жизненных наблюдений, способов решения различных познавательных задач не представляют собой хаотического нагромождения. В человеческом сознании они систематизированы и увязаны нитями ассоциаций. Чем большим количеством мысленных связей располагает следователь, тем богаче и разностороннее его представление о мире. Чем чаще эти связи использовались, тем меньше усилия требуется ему для правильного решения возникающих вопросов.

Умственные действия, подобно моторным операциям, сокращаются, свертываются, автоматизируются, ускользая от самонаблюдения. На этой базе вырабатывается интуиция. И.М. Сеченов подчеркивал ее сходство с сильно привычным движением, сделавшимся автоматическим, где механизм процесса заучивания скрыт быстротой и легкостью действия. «Эта аналогия, - заключает он, - до такой степени полная, что я, не ко

1 Догадки, лишенные каких бы то ни было оснований, могут оказаться правильными только случайно и потому не заслуживают серьезного рассмотрения. Чаще всего, когда говорят об икгуиции в таком смысле, то забывают или не умеют распознать фактические обстоятельства, послужившие толчком к решению нужного вопроса. Французский психолог Т. Рибо резонно замечает, что только случаи верной догадки приписывают интуиции, забывая о других несравненно более многочисленных случаях, когда догадка оказывается ошибочной. (Т. Рибо. Творческое воображение. Спб., 1901, стр. 246). В этой связи уместно вспомнить слова М. Горького: «Из десяти догадок - девять ошибочны».

леблясь, утверждаю их психологическую однозначность»1.

Интуитивный процесс протекает так стремительно, что отдельные его этапы сливаются в единый непрерывно текущий познавательный акт, в которой, если его специально не анализировать, нельзя выделить последовательного перехода от одного этапа к другому.

Интуиция, с точки зрения логики, ничем, кроме быстроты протекания, не отличается от обычных процессов мышления, процессов, имеющих место при расчете, умозаключении, рассуждении, но если в логическом смысле интуиция - просто быстро сделанный расчет, то в психологическое смысле - это качественно своеобразный процесс. Скорость протекания исключает возможность полного осознания всех его звеньев. «Интуитивное умозаключение - это всегда сокращенное умозаключение, но сокращенное не столько за счет полного выпадения тех или иных звеньев, сколько за счет того, что звенья эти проносятся более или менее бессознательно»2.

Особенностью интуиции является ее тесная связь с наглядно-образным мышлением, что исключительно важно для следователя, деятельность которого, как уже отмечалось, тесно связана с конкретной действительностью, с образами реальных событий и поступков людей в определенной обстановке.

Единство образного и словесно-логического мышления выступает в следственной интуиции весьма своеобразно. Отражение общих свойств и существенных взаимосвязей между явлениями здесь сочетается с относительным преобладанием наглядности. Наглядный образ как бы вбирает в себя всю ту сумму знаний, которая получена путем логического мышления.

Интуиция позволяет мысленно увидеть сразу целую серию действий, образов, ситуаций. Это подтверждается повседневной практикой, психологическими наблюдениями и экспериментами3.

Вспыхивая в сознании как готовое положение интуитивная догадка перескакивает через ряд звеньев осознанного логического рассуждения и открывает свойства и связи явлений

1 И.М. Сеченов. Избранные произведения. М., 1952, т. 2, стр. 415.

2 Б.М. Теплое. Проблемы индивидуальных различий. Изд. АПН, 1961, стр. 319.

3 Б.М. Блюменфельд. К характеристике наглядно-действенного мышления. Известия Академии педагогических наук, 1948, № 13; Б. Ломов. Человек и техника. Очерки инженерной психологии. Изд. ЛГУ, 1963.

прежде, чем дискурсивное мышление следователя успеет доказать их соответствие действительности. Это не окончательное решение вопроса, а, как говорят психологи, антиципация, то есть предвосхищение мыслительной работы, которая еще должна быть проделана следователем1.

Таким образом, интуиция не исключает, а предполагает сознательное дискурсивное мышление, способное развернуть догадку в системе доказательств, обнаружить ее фактические основания, объяснить процесс ее формирования и в конце концов установить ее правильность или ошибочность.

«Интуиция создает гипотезы», - писал М. Горький. Именно это и предопределяет значение интуиции в расследовании. Она играет важную вспомогательную роль в процессе доказывания, но совершенно безразлична с точки зрения конечных результатов этого процесса для принятия процессуальных решений.

Установилось мнение, что в области оценки доказательств не должно быть места интуиции, поскольку использование такого вида знания чревато субъективизмом и бездоказательственными выводами. Сказанное правильно для итоговых оценок, даваемых на том или ином этапе расследования. Во всех случаях основой процессуальных решений, связанных с оценкой доказательств (избрание меры пресечения, предъявление обвинения, окончание расследования, прекращение дела и т.д.), могут служить лишь бесспорные доказательства, а не интуиция и предположения следователя.

Но расследование - сложный и длительный процесс. На отдельных его этапах по мере накопления доказательственного материала оценки следователя меняются. В отличие от судебного следствия, где главным образом рассматриваются имеющиеся в наличии доказательства, на предварительном следствии производится непрерывное отыскание, собирание новых доказательств.

После каждого следственного действия следователь оценивает полученные материалы, возвращается к переоценке ранее собранных доказательств. В зависимости от результатов этой оценки он решает, нуждаются ли те или иные сведения в до

1 Эту сторону интуиции подчеркивает С.Л. Рубинштейн. Основы общей психологии. Учпедгиз, 1940, стр. 482-483.

полнительной проверке, и, таким образом, планирует и направляет дальнейшее расследование. Все следствие полно предварительных оценок, и здесь было бы неразумным отмахиваться от возникающих у следователя интуитивных представлений, если они, вселяя сомнение, побуждают к проверке того или иного доказательства и приводят к более углубленному исследованию обстоятельств дела.

В смысле процессуальном интуиция, конечно, не имеет никакого значения. Сотня самых остроумных догадок, не проверенных и не подтвержденных реальными фактами, останется бесполезной игрой ума и ни в коем случае не может служить основанием для решения задач уголовного судопроизводства.

«Интуиция, - как отмечалось в нашей философской печати, -является эвристическим, а не доказательственным процессом, и ее умозаключения носят вероятностный характер»1.

В процессе доказывания знание интуитивное должно быть превращено в логически и фактически обоснованное достоверное знание.

Однако для отыскания истины, собирания доказательств, выбора наиболее эффективных приемов расследования профессиональная интуиция необходима.