На пути к гендерной нейтральности: искоренение андроцентризма

В1984 году признанная исследовательница феминистского направления Кэтрин МакКиннон (Catharine MacKinnon) разоблачила распространенный миф о гендерной нейтральности, как никто другой до нее. Хотя она никогда не использова-

250

ла термин андроцентризм, ее основной аргумент был почти идентичен приведенному в этой книге: несмотря на то, что мужчины и женщины отличаются друг от друга во многих биологических и исторических характеристиках, в конечном счете, за любое проявление женского неравенства — от отставания в заработной плате до количества случаев насилия — ответственны не различия между мужским и женским, а устройство социального мира с позиций мужчин. В этом мире нужды мужчин удовлетворяются автоматически, в то время как нужды женщин рассматриваются как особые случаи или остаются неудовлетворенными.

Рассмотрим, например, решение Верховного суда о страховании в связи с нетрудоспособностью, обсуждавшееся в Главе 3. Несмотря на то, что биологические различия в данном контексте не подлежат обсуждению, вовсе не биологические различия как таковые послужили причиной того, что, согласно решению суда, беременность не подлежала страхованию, в то время как операция по удалению простаты и иссечению крайней плоти предусматривала страхование. Причина заключалась в том, что представление о гендерной нейтральности до такой степени искажено андроцентризмом, что мужской организм автоматически принимается за стандарт. Поэтому никаких сомнений в неправильности такого решения и не возникало, в особенности в свете положения о равной защите законом: страхование в полном объеме предоставлялось в каждом случае мужской неработоспособности, но не в каждом случае женской неработоспособности.

Рассмотрим другой пример. Речь идет о недавно звучавшей критике в отношении юридического толкования самозащиты, согласно которому обвиняемый может быть признан невиновным в убийстве только в том случае, если он/она воспринимали ситуацию как неотвратимо влекущую за собой увечье или смерть и не превысили предела необходимой обороны. До сих пор считалось, что данное определение никак не связано с гендером, но сейчас оно больше не кажется таким уж гендер-но-нейтральным. Признанные исследовательницы — феминистки, в числе которых Элизабет Шнейдер (Schneider 1980) и Филлис Кроукер (Crocker 1985), указывают, что юридическая трактовка предела необходимой обороны гораздо лучше вписывается в сценарий, в соответствии с которым в отдельном эпизоде внезапного нападения участвуют двое мужчин, чем в сценарий, по которому избивают женщину. Причем, если в прежние времена последний вариант замечался в реальной жизни относительно редко, то в последнее время он случается

251

все чаще и чаще: мужчина, здоровый и сильный, беспощадно избивает женщину, а она не может ожидать защиты со стороны полиции, потому что он — ее муж. Осознание приходит с пониманием, что если бы эта женщина и эта ситуация учитывалась мужчинами-политиками во время составления проекта якобы нейтрального толкования самозащиты, то они не должны были бы акцентировать излишнее внимание на том, что подвергшийся нападению человек может прибегать к самозащите исключительно в тех случаях, когда существует неизбежная опасность для его жизни.

Ситуации, в которых отличия мужчин от женщин «компенсируются утвердительным образом», не ограничиваются в американском обществе страхованием жизни и самозащитой (MacKinnon 1987, р. 36), в то время как отличия женщин от мужчин рассматриваются как природное препятствие в достижении равенства полов. Процитирую МакКиннон:

Фактически любое качество, отличающее мужчин от женщин, ... в нашем обществе утвердительным образом компенсируется. Особенности мужской физиологии лежат в основе большинства видов спорта; мужские потребности определяют специфику страхования транспортных средств и здоровья; их социально спланированные биографии находят отражение в должностных ожиданиях и моделях успешной карьеры; их перспективы и интересы определяют качество образования; об их опыте и одержимости говорят их заслуги; их объективизация жизни получает выражение в искусстве; их военная служба характеризует гражданственность; с их присутствием ассоциируется семья; их неспособность ладить друг с другом — их войны и борьба за власть — определяет ход истории; их образ дает представление о боге, и их гениталии олицетворяют секс. В отношении каждой отличительной (от женщин) мужской особенности существует утвердительный план действий (affirmative action plan, p. 184), в прочих случаях известный как структура и ценности американского общества (1987, р. 36).

Из всех перечисленных МакКиннон андроцентричных воплощений качеств, которые обычно считаются гендерно-ней-тральными, возможно, ни одно настолько непосредственно не отвечает за отсутствие у женщин права доступа к экономическим и политическом ресурсам в Соединенных Штатах, как структура сферы труда. Многие американцы могут думать, что современный рынок труда гендерно-нейтрален настолько, насколько и должен быть в настоящее время, что прямая дискриминация против женщин стала незаконной. Однако

252

фактически дискриминация так тщательно пригнана к работающему мужчине с неработающей женой, сидящей дома и ведущей хозяйство, включая и уход за детьми, что она превращает то, что по сути своей является различиями мужского и женского, в массовую женскую ущербность.

Представим, насколько иным было бы социальное устройство, если бы не было мужчин (репродуктивные технологии справились бы с этим. — Прим. ред.). Большинство представляющих рабочую силу — включая высшие эшелоны власти в правительстве и промышленности — состояло бы или из беременных женщин, или женщин, ухаживающих за детьми, по крайней мере, в течение какого-то периода их взрослой жизни. В этих условиях производственный процесс должен быть настолько четко скоординирован с деторождением и материнскими обязанностями, что должны были бы появиться учреждения, осуществляющие эту координацию. Оплачивался бы отпуск по беременности, оплачивались бы пропущенные рабочие дни в связи с болезнью детей, оплачивалась бы социальная помощь детям, и была бы согласованность — скорее, чем рассогласование — между рабочим временем и учебными часами занятий в школе. Тогда, возможно, появилось бы совершенно иное толкование объемов работы: рабочая норма составляла бы не сорок часов или больше в неделю по достижении зрелости и до самой старости, но существовал бы переходный период — от менее чем сорока часов в неделю для тех, у кого дети еще маленькие, до сорока или больше часов в неделю для тех, чьи дети уже подросли.

Эта картина из другой реальности может оказаться поучительной. Биологическая и историческая роль женщины-матери не является преградой для женщины в экономической и политической жизни. Что действительно мешает ей, так это сам андроцентричный социальный мир, предлагающий единственный институционализированный механизм совмещения оплачиваемой работы с исполнением родительских обязанностей, а именно — работающий мужчина с женой, которая сидит дома и воспитывает детей.

Этот институциональный пробел по-разному затрагивает различные группы женщин. Например, среди матерей, имеющих маленьких детей и работающих полный рабочий день, едва ли не единственный способ удержания определенного уровня благосостояния — терпеливо и постоянно прикладывать собственные усилия в поисках надежной и доступной по средствам формы присмотра за детьми. А это, надо сказать, в Соединенных Штатах не является ни достаточно надежным,

253

ни достаточно дешевым, но слишком часто воспринимается именно таким. Матери должны вставать спозаранок, чтобы как-то пристроить детей и не опоздать на работу. В промежутках они беспокоятся о своих старших детях — не попадут ли они в какую-нибудь передрягу в те часы, когда остаются без присмотра перед школой или после нее. При этом женщины надеются на чудо — хорошо бы на этой неделе в школе не объявили бы каких-нибудь свободных дней. Хоть бы никто из детей не заболел, иначе придется или оставлять больного ребенка одного дома на целый день, или не выходить на работу. Перечисленного вполне хватило бы, чтобы дойти до нервного срыва, но ведь это еще далеко не все (таково, к сожалению, положение с заботой о детстве в Соединенных Штатах): каждый день своей жизни матери проживают с мыслью о том, что их детям не хватает нежной, любящей заботы или вдумчивого и внимательного присмотра. Они все это могли бы дать своим детям, если бы только могли позволить себе сидеть дома, пока дети еще маленькие.

Нет ничего удивительного в том, что женщины, учитывая эти трудности, выходят замуж за мужчин с высоким потенциалом в заработной плате, а также часто принимают решение помогать мужу зарабатывать больше — например, стараются получить медицинское образование до рождения первого ребенка. Таким образом, вместо того, чтобы найти оптимальное для себя соотношение между работой и семьей, женщины остаются дома, по крайней мере, пока дети в школе, а потом выполняют работу только такого уровня, которую они могут себе позволить, исходя из школьной успеваемости детей. Такое, на первый взгляд, рациональное решение работает на семейный бюджет только до тех пор, пока сохраняется брак. Но если супруги разводятся, как это часто происходит с Соединенных Штатах, то в этом случае каждая частичка потенциального заработка, которую супружеская пара на протяжении совместной жизни инвестировала в свое будущее, воплотится в потенциале мужа, а жена останется лишенной возможности самостоятельно обеспечивать себя, хотя такая возможность у нее имелась до замужества.

Отсутствие институциональной поддержки в оптимизации соотношения работы и семьи отрицательно сказывается на жизни и двух других оставшихся групп женщин, причем совершенно по-разному. Первую группу составляют все те ориентированные на серьезную карьеру женщины, которые не видят иного пути достижения поставленных целей, кроме отказа иметь детей. Подобной жертвы никогда не требовалось от

254

мужчин, добравшихся до вершины своей карьеры. Вторая группа разительно отличается от предыдущей: в ее состав входят все одинокие матери, живущие на социальное пособие и несущие на себе клеймо неспособности иметь кормильца в доме. Вместо этого им приходится просить хоть какой-нибудь социальной поддержки, чтобы быть в состоянии нести на себе двойную ответственность родителя и кормильца⁷.

Может показаться, что акцент на необходимости институциональной поддержки в вопросе координации оплачиваемой работы и семьи говорит об особой поддержке женщин. Вовсе нет. Это призыв к американцам уяснить, что их социальные институты не отражают потребности и жизненный опыт обоих полов (как женщин, так и мужчин); вместо этого они отражают потребности и жизненный опыт мужчин. Это призыв к американцам реконструировать свои социальные институты с тем, чтобы они охватывали как мужской, так и женский опыт, чтобы ни один пол автоматически не получал или не лишался преимуществ вследствие особенностей социальной структуры.

Если концепция гендерной нейтральности в смысле учета интересов обоих полов рассчитывает иметь какую-нибудь реальную значимость, социальные институты должны принимать в расчет беременность, как основной пример женского опыта. Беременность имеет особый статус по двум причинам. Во-первых, это исключительно женский опыт, и он существенно влияет на физическое состояние женщины. Если беременность не принимать во внимание в масштабе общества, это автоматически дает преимущества мужчинам как группе, а женщин как группу лишает ряда преимуществ. Во-вторых, институциональное игнорирование беременности часто оправдывается на том основании, что недостатки беременности испытывают лишь те конкретные женщины, которые сами сделали такой выбор. Но беременность не является таким уж «необязательным» состоянием для конкретной женщины, как предполагает данный аргумент. Еще важнее то, что беременность не является «необязательным» условием для общества в целом; следовательно, это состояние представляет особый интерес и остается привлекательным выбором даже для тех женщин, кто предохраняется от беременности.

Почти таким же основательным примером женского опыта, как беременность или деторождение, является постоянная обязанность ухаживать за детьми. Здесь, конечно, вопрос не просто в необходимости получения поддержки, состоящей в том, чтобы матери, насколько возможно, были устроены на

255

работу, как и отцы. Кроме того, существует проблема переосмысления самого значения работы или службы с тем, чтобы воспитанию следующих поколений придавалась столь же большая ценность, как и любой единице производимого в стране национального продукта. Подобный сдвиг в андроцен-тричных ценностях культуры предполагает также и следующее: профессии, связанные с уходом за детьми и воспитанием детей, должны оплачиваться гораздо выше, чем в настоящее время. Постоянный уход за маленькими детьми должен рассматриваться как такой же вид жертвования собственной карьерой ради блага общества, как и служба в армии. В этом случае усилия женщин должны оплачиваться, и им должна оказываться помощь при вхождении в «гражданскую» структуру, аналогично закону о льготах демобилизованным.

Эта расширенная модель гендерной нейтральности равнозначно охватывает не только различия между женщинами и мужчинами, но также различия между женщинами, из-за которых совсем недавно была поставлен под угрозу сам проект единого феминистского решения проблемы женского неравноправия. Да, в этом проекте допускается, что у женщин различной расовой и классовой принадлежности, с разными сексуальными предпочтениями и т.п., имеются до определенной степени различные потребности и различный жизненный опыт. Однако эти различия между женщинами не должны больше расцениваться как неустранимые препятствия для общего феминистского решения; как препятствия они не серьезнее, чем различия между мужчинами и женщинами в отношении женского равноправия. Главный вопрос не в том, существуют или нет различия между женщинами; конечно, они есть. Главный вопрос в следующем: достаточно ли широк диапазон феминистского анализа и предложений, чтобы этот анализ оказался эффективным в некоторых особых направлениях, в русле которых андроцентричные социальные структуры принижают различные группы женщин.

Один пример, иллюстрирующий необходимость такой широты, взят из моего собственного опыта: я отстаивала необходимость выделения субсидий по уходу за маленькими детьми для работающих вне дома женщин (и мужчин), а также предложила установить льготы для родителей, постоянно сидящих дома с детьми (некий аналог льгот для демобилизованных из армии). Примерами включения в феминистский анализ других важных сторон проблемы различий между женщинами могут быть: (1) отстаивание в ситуациях развода положения, согласно которому жены-домохозяйки вносят ощутимый

256

вклад в карьеру своих мужей; кроме того, требование соответствующих дополнительных выплат партнерам в браках сексуальных меньшинств, аналогичных и сопоставимых по размеру с выплатами женам в гетеросексуальных браках; (2) отстаивание необходимости того, чтобы не только право на аборт и право контроля над рождаемостью, но и медицинское наблюдение в пренатальном и постнатальном периодах было доступным для женщин из всех социальных классов.

Анализ того, как андроцентричные институты переводят различия в плоскость недостатков женщин, подразумевает три основных урока, изложенных в предыдущих главах этой книги; все они объединены значимостью окружения, в котором находится человек.

Урок первый, прямо вытекающий из главы о биологическом эссенциализме, состоит в следующем: какой бы мощной и детерминированной силой ни казалась биология, ее влияние в каждом конкретном случае зависит от окружения, с которым она взаимодействует. Аспект этого биологического контекстуализма (от слова контекстуальный — определяемый контекстом, зависящий от контекста. — Прим. ред.), который я хотела подчеркнуть в данной главе, представляет собой способность культурных технологий освобождать человеческий организм от того, что когда-то раньше представлялось его внутренними биологическими ограничениями — отсюда мой интерес к таким технологическим инновациям, как антибиотики, замораживание, контроль над рождаемостью и планирование пола будущего ребенка. То, что я хочу подчеркнуть в данной главе — это не способность культуры освобождать от биологический ограничений, а, наоборот, ее способность дискриминировать; в частности, способность социальной андро-центричной структуры взаимодействовать с биологией таким образом, что из этого взаимодействия «естественно» и автоматически вырабатывается женская ущербность и мужское преимущество.

В своих лекциях для студентов колледжа я привожу аналогию, поясняющую это взаимодействие. Аналогия связана с одним из моих недостатков — речь идет не о женственности, а о маленьком росте. (Мой рост всего около 145 см. — СБ.) Представьте сообщество, состоящее из таких коротышек, как я. Иногда можно услышать мнение, бытующее в американском обществе, будто бы люди маленького роста не могут работать пожарниками, потому что они для этого недостаточно высокие и сильные. Встает вопрос: могут ли, в конце концов, все дома в этом поселении коротышек сгореть? Ну да, могут,

257

если эти низкорослые люди пользуются тяжелыми лестницами и брандспойтами, предназначенными для рослых людей. Но ответ может быть «нет» в том случае, если мы, люди маленького роста (а мы умны, как все, кто невысок), сможем сконструировать более легкие лестницы и брандспойты, пригодные и для высоких, и для невысоких людей. Мораль ясна: проблема не в низком росте; проблема возникает тогда, когда люди низкого роста вынуждены функционировать в социальной структуре, приспособленной для высоких.

Второй урок, прямо вытекающий из главы о формировании индивидуального, состоит в следующем: при всей значимости искоренения любых форм прямой дискриминации женщин такое демократическое общество, как Соединенные Штаты, ограничивает своих граждан, и особенно женщин, не заключением под стражу, а, главным образом, наличием социальных институтов и правил. Эти институты и правила незаметно и автоматически прокладывают путь к любым исторически заранее заданным выборам, или традиционно стандартным способам поведения, запрограммированным для той или иной группы в нужное время и в нужном месте. Значение такого институционального «упрощения» легко просматривается в модели изменения поведения, наблюдаемой в таких местностях, как город Итака в штате Нью-Йорк, в котором я живу. Там были приняты новые законы и нововведения, касающиеся такого важного события повседневной жизни, как повторная утилизация мусора. До введения программ повторной утилизации большинству жителей нашего микрорайона никогда и в голову не приходила подобная мысль; горстка пионеров повторной утилизации не могла обойтись со своим подлежащим повторной переработке материалом никаким иным способом, кроме как нарушая постановление: они кидали его в тару для мусора, предоставляя сборщикам возможность еженедельно увозить все это в своих коллекторах на местную свалку.

Теперь повторная утилизация узаконена и осуществляется при помощи специальных приспособлений для различных видов подлежащего переработке материала, а халатное поведение граждан почти ежедневно идет на убыль. Идея повторной переработки, возможно, пока не принята настолько, чтобы ею прониклось все новое поколение и никогда больше не швыряло бы сырье для утилизации туда, куда не следует. Но теперь этот процесс не так уж и сложно организовать, и отдельные люди уже не станут компрометировать себя, нарушая закон. Сходным образом, если у женщин когда-нибудь появится

258

право доступа к экономическим и политическим ресурсам Соединенных Штатов, должны быть созданы такие институты, которые так же облегчали бы каждой женщине процесс выполнения родительских функций и получение нормальной заработной платы, как, в конце концов, это произошло в Итаке, Нью-Йорк, в отношении всех и каждого в деле повторной утилизации мусора.

Третий урок, состоящий в том, как андроцентричные институты переводят различия в плоскость недостатков женщин, вытекает из главы об андроцентризме. Значение урока в следующем: возможно, в настоящее время и появятся гендерно-нейтральные институты, подобные действующим в Америке, согласно которым явная дискриминация женщин станет незаконной. Фактически же все общество настолько пропитано андроцентризмом, что даже институты, напрямую не дискриминирующие женщин — вроде закона о самозащите — неизбежно вызывают сомнение в самой своей основе.

В начале этой главы высказывалась мысль о том, что дискуссии о неравенстве полов топтались на месте из-за вопросов, неразрешимых из-за их акцентирования на половых различиях. Нужно понять, что есть возможность выйти за пределы различий между полами, и сделать это можно, переместив основной фокус дискуссии на проблему андроцен-тризма.

Обратимся сначала к дисскуссии о том, является невыгодное положение женщин в экономике и политике результатом дискриминации по признаку пола или результатом личного выбора самих женщин. При перемещении фокуса рассмотрения эти варианты больше не выглядят взаимоисключающими. Скорее, одно из основных направлений дискриминации по признаку пола в американском обществе характеризуется тем, что женщины вынуждены делать свой выбор в таком андроцентричном социальном мире, который не обеспечивает достаточного количества институциональных механизмов координирования между сферами оплачиваемого труда и обязанностей, связанных с родительством. То, что работающие женщины помещены в институциональный вакуум, позволило каждой женщине накопить свой собственный опыт, как согласовать оплачиваемую работу и семейные обязанности. Кроме того, почти гарантировано, что в большинстве случаев успех женщины на рынке труда сопряжен с огромными эмоциональными затратами. К сожалению, здесь не обошлось без иронии судьбы: поскольку на уровне культуры нет достаточного понимания

259

того, как действует системная дискриминация против женщин, она (культура. — Прим. пер.) часто ошибочно оценивает эти эмоциональные затраты, приписывая их не влиянию андроцентричных институтов, а «побочному результату феминизма» (Newsweek 1986. March 31. P. 58)⁸.

Далее, рассмотрим дискуссии о том, какова наилучшая стратегия в отношении искоренения женского неравенства: гендерная нейтральность или особая защита. При смене фокуса рассмотрения эти две стратегии больше не противостоят друг другу. Вместо этого современные институты настолько последовательно проводят в жизнь линию андроцентризма, что для них единственный способ хотя бы начального приближения к гендерной нейтральности — это, в конечном счете, подвести общество к принятию полного комплекса особых привилегий для женщин, как оно всегда поступало в отношении мужчин, и только мужчин. Из того, что спектр этих особых привилегий для мужчин всегда был широк, а сами привилегии признавались серьезными, логически следует, что исключительно в интересах нейтральности особые привилегии для женщин должны быть в такой же степени либеральными и серьезными. Они должны включать не только страхование медицинских проблем женщин, но и такие позиции, как оплачиваемый уход за ребенком, сопоставимые заработки в традиционно женских профессиях и даже преимущественное право быть принятым на работу для тех, кто у кого имеется стаж работы именно в профессиях, традиционно считающихся женскими.

Для тех, кто еще не понимает, что андроцентричные социальные институции устанавливают скрытые привилегии для мужчин и мужского опыта, высказанные предложения должны казаться глубоким заблуждением. В конце концов, они основываются на концепции групповых, а не индивидуальных прав. Но обозначать гендерную справедливость исключительно в значении индивидуальных прав имеет смысл после того, как равные условия для конкуренции, о которых всегда твердят мужчины, достигнут наконец такого уровня, что будут включать в себя как женские, так и мужские групповые права.

Как говорилось в главе 1, андроцентричное общественное устройство было создано богатыми, исключительно гетеросексуальными мужчинами, а не мужчинами вообще. Соответственно, большинство, на первый взгляд, нейтральных институций содержит скрытую дискриминацию бедных и цветных людей, сексуальных меньшинств, равно как и дискриминацию женщин. В этой книге приведено немало примеров

260

скрытой дискриминации сексуальных меньшинств, в том числе в отношении объема медицинского страхования для работающих и других дополнительных льгот, действующих только в тех случаях, когда пара нетрадиционной сексуальной ориентации официально зарегистрирована как супружеская. Скрытая дискриминация бедных ущемляет также и права цветных, о чем свидетельствуют два примера: финансирование государственных школ путем налогообложения местных жителей и обеспечение медицинского страхования при условии, если человек работает, причем, только на постоянном месте работы. Хотя ни в одном их этих правил открыто не упоминается ра-сово-классовая принадлежность или сексуальные предпочтения, они гораздо лучше согласуются с опытом небедных, белых и гетеросексуально ориентированных лиц. Так что не суть важно, насколько нейтрально эти правила выглядят — они по-прежнему продолжают систематически дискриминировать бедных, цветных, гомосексуалистов и лесбиянок и по — прежнему продолжают предоставлять групповые права богатым, белым и гетеросексуально ориентированным лицам⁹.

И, наконец, коснемся споров о том, имеет ли смысл рассматривать равенство полов в значении равенства или здесь нужно говорить о подобии. Другими словами, должны ли женщины играть одинаковые с мужчинами социальные роли или они должны находиться на одинаковом с мужчинами уровне экономического и политического влияния, в то время как на практике, будучи женами и матерями, продолжать выполнять свои традиционно отличные роли. Если изменить фокус рассмотрения, то сам вопрос сходства или различия женских и мужских ролей отпадает. Проблема, скорее, в следующем: не превращают ли андроцентричные институции какие бы то ни было ролевые различия между женщинами и мужчинами в совокупность экономических и политических потерь для женщин как для группы в целом; причем до такой степени, что надо помешать этому явлению как можно скорее? Исчезнут ли сами собой ролевые различия между женщинами и мужчинами — это совершенно отдельный вопрос, который мы рассмотрим далее.