Психология межнациональных отношений 8 страница

Заурядный человек всегда приспособляется к господствующему мнению и господству-ющей моде, он считает современное состояние вещей единственно возможным и относится ко всему пассивно. Ему не приходит в голову, что все — от формы мебели до тончайшей гипотезы — решается в великом совете человечества, членом которого он является... Великий же гений всегда задает вопрос: а может быть, это неправильно?..

КТ. Лихтенберг

В любом своем аспекте — как организм, как целостность психических процессов и как член общества — индивид детерминирован определенными объективными, от его воли не зависящими, условиями. Зная тип нервной системы человека, можно предсказать вероятный характер его психических реакций. Зная ценностные ориентации личности, можно предсказать ее вероятное поведение в той или иной ситуации. Зная социальное положение лица, можно предсказать его типичные ценностные ориентации. Все это весьма существенно. Но — и это нужно особо подчеркнуть — все эти возможные предсказания имеют статистический характер, они касаются психики и поведения некоего среднего индивида, с данным типом нервной системы, или с данным самосознанием, или с данным социальным положением. Но из них невозможно вывести конкретные особенности и поступки данной конкретной личности. Ибо все эти закономерные связи (генотип — фенотип; биография — индивидуальность; социальная система — конкретная социальная роль) идут в разных плоскостях, и их

пересечение в данном индивиде является случайным по отношению к каждой из'них в отдельности. Конкретный, своеобразный, уникальный результат, возникающий именно из их пересечения, невозможно предсказать заранее. Слабость нервного типа сама по себе не предопределяет невроза — это зависит от характера воспитания и общественных отношений. Один и тот же жизненный опыт даст разный результат в сочетании с разными психофизиологическими особенностями и социальными условиями. Объективная система социальных ролей не предопределяет их специфическую личностную интеграцию.

Эта неисчерпаемость количества вариаций, несводимость и многообразие человеческих индивидуальностей составляют необходимое условие свободы личности, возможности ее сознательного, целенаправленного влияния на ход событий. Необходимое, но недостаточное. Свобода личности не сводится к тому, что каждый человек, хочет он того или нет, неповторимо своеобразен. Речь идет о гораздо большем: может ли личность, будучи продуктом общественных отношений, в то же время свободно, т. е. сознательно, выбирать свой жизненный путь? В какой мере правомерно говорить о самореализации личности, о личности как творческом начале, как субъекте общественных отношений? И если да, то от чего зависит степень этой свободы?

Конкретное содержание лозунга свободы личности исторически изменчиво. Но свобода всегда имеет два измерения. Отрицательное измерение — «свобода от» — фиксирует, от каких ограничений, тягот, преследований свободен или жаждет освободиться индивид. Положительное измерение — «свобода для» — показывает, где именно, в каких сферах, в каком направлении может развернуться его деятельность. Первое указывает, против чего бороться, второе — во имя чего. Одно невозможно без другого. Но осознание их может и не быть одновременным. Когда существующие социальные условия перестают отвечать назревшим потребностям общественного развития, они прежде всего воспринимаются с отрицательной стороны, переживаются как несвобода, бесчеловечность и т.д., и лишь постепенно из безотчетной неудовлетворенности действительностью вырастает конкретная цель борьбы. Так научный социализм в свое время пришел на смену социализму утопическому. Степень осознания целей борь-

бы, свободы от иллюзий — один из важнейших показателей зрелости как социального движения, так и отдельной личности. .

Буржуазные авторы, рассуждая о свободе личности, часто имеют при этом в виду свободу индивида от общества, некий абсолютный и ничем не ограниченный индивидуальный произвол. При такой постановке вопроса свобода личности принципиально невозможна, независимо ни от каких конкретных социальных условий. Человек — общественное существо, он не может существовать вне общества и независимо от него. Как писал В.И. Ленин, жить в обществе и быть свободным от общества нельзя. Во-первых, социальные условия формируют личность и ее самосознание (процесс социализации). Во-вторых, любое общество имеет какие-то формы социального контроля, общественную дисциплину, которая регулирует проявление уже сложившихся индивидуальных черт, поощряя одни и блокируя другие в интересах общественной целесообразности (в антагонистическом обществе — в основном в интересах господствующего класса). Причем этот контроль не сводится к системе «внешних» норм и запретов: социальные нормы и потребность согласовывать свои действия с другими настолько прочно укореняются в психике самого индивида, что он даже не сознает общественной природы своих поступков и степень своей зависимости от окружающих. Это хорошо иллюстрируют социально-психологические исследования конформизма.

Конформизм и его природа

Слово «конформизм» в обыденной речи означает приспособленчество. Более точно, конформность — это соответствие некоему признанному или требуемому стандарту; конформное поведение имеет место там, где в случае расхождения во мнениях между индивидом и группой индивид поддается, уступает групповому нажиму. Противоположным понятием является независимость, самостоятельность человека, который сам вырабатывает определенное мнение и отстаивает его перед другими.

Конформность как социально-психологическое явление необходимо отличать от некоторых других, внешне похожих явлений47. Так, единообразие общественных верований, ценностей и привычек может объясняться разными

причинами и вовсе не обязательно связано с социальным давлением. Точно так же выполнение различных условностей (например, правил вежливости) вовсе не говорит о «податливости» человека; общественные условности — своеобразный социальный механизм, облегчающий взаимодействие людей, соблюдение их ничего не говорит о характере человека. Человек может одеваться по моде (т. е. следовать определенным условностям) и быть вполне независимым в своих суждениях и поведении, и, наоборот, вызывающие манеры нередко прикрывают отсутствие подлинной внутренней самостоятельности. Понятие конформизма применимо только к определенному способу разрешения конфликта между индивидом и группой, мерой конформности является степень подчинения индивида групповым стандартам и требованиям. Это подчинение может быть только внешним: индивид не меняет своих взглядов, но не высказывает своих разногласий вслух, делая вид, что принимает позицию группы (лицемерие). В этом случае, как только давление прекращается или как только индивид выходит из-под контроля соответствующей группы, он снова действует в соответствии со своей личной установкой. Гораздо сложнее и глубже «внутренняя» конформность, когда человек под давлением группы меняет свое первоначальное мнение, усваивая мнение большинства. Причем не в силу убедительности аргументов (их может вообще не быть), а просто из боязни оказаться в изоляции.

Еще одно необходимое уточнение касается понятия независимости, независимого субъекта. Не всякий, кто втом или другом случае не поддается групповому давлению, может быть назван независимым. И в обыденной жизни, и в психологических экспериментах мы часто сталкиваемся с явлением негативизма, т. е. отрицательной, враждебной реакцией по отношению к поведению или ценностям определенной группы. Стремление действовать и говорить «наоборот» может объясняться враждебным отношением индивида к группе и его желанием подчеркнуть свою независимость от нее. Чаще всего за этим скрывается тот факт, что наиболее авторитетной референтной группой для данного индивида является какая-то другая группа, с другими нормами и ценностями. Так, например, общеизвестный негативизм подростков по отношению к родителям и вообще старшим, будучи одним из способов утверждения своей самостоятельности, часто сочетается с весьма жестким

конформизмом внутри коллектива сверстников. Как бы то ни было, зная ценности группы, можно легко предсказать поведение негативиста (он будет утверждать или делать противоположное), тогда как мнение независимого субъекта из групповой позиции вообще не вытекает, его решение является автономным.

Явление конформизма как таковое известно давно. Вероятно, никто не описал его ярче, чем Андерсен в сказке о голом короле. Проблемой влияния коллектива на личность специально занимался В.М. Бехтерев^. С 1950-х годов началось его систематическое экспериментальное исследование. Американский психолог С. Аш поставил следующий опыт49. Группа студентов, состоящая из 7—9 человек, получала следующую инструкцию: «Перед вами два белых листа. На левом — одна черта, на правом — три черты разной длины. Они имеют порядковые номера 1, 2 и 3. Одна из этих линий равняется контрольной линии слева. Вы должны сказать, какая это линия, назвав соответствующий номер. Будет 12 таких сравнений. Отвечает каждый по очереди, справа налево. Ваши ответы я буду регистрировать по специальной форме. Будьте как можно внимательнее». Разница в длине предъявлявшихся отрезков была настолько значительна, что при контрольных опытах, где испытуемые отвечали поодиночке, никто не ошибался. Но секрет эксперимента состоял в том, что вся группа, за исклю- | чением одного человека» была в сговоре с экспериментатором 1 и единодушно давала заранее согласованные неправильные ответы. Как же поступит испытуемый «наивный субъект», которому приходится отвечать последним или предпоследним и на которого давит неправильное, но единодушное мнение группы? Поверит он собственным глазам или мнению большинства? Ведь речь идет о простом пространственном восприятии, где расхождение с группой не затрагивает никаких социальных или идеологических ценностей, да и сама группа является искусственной.

В первой серии опытов Аша 123 «наивных субъекта» высказали по 12 суждений каждый. Из общего числа ответов 37% были неправильными, т. е. соответствовали мнению большинства. При этом обнаружились сильные индивидуальные вариации: от полной независимости одних индивидов до полного подчинения во всех 12 тестах других.

После каждого опыта Аш интервьюировал испытуемых, выясняя их реакцию на происходившее. Все они гово-

рили, что мнение большинства было для них чрезвычайно важно. Обнаружив расхождение своего мнения с мнением остальных, они подвергали сомнению собственное восприятие, а не восприятие большинства. Даже «независимые» субъекты, не поддавшиеся давлению, признавали, что чувствовали себя крайне неприятно. Как сказал один из них, «несмотря ни на что, у меня был какой-то тайный страх, что я чего-то не понял и могу ошибиться, страх обнаружить какую-то свою неполноценность. Гораздо приятнее, когда ты согласен с другими».

Опыты Аша были повторены, с некоторыми изменениями методики, дипломантом философского факультета ЛГУ А.П. Сопиковым на нескольких группах детей и подростков (550 человек), причем были получены аналогичные результаты. Выяснилось также, что конформность в младших возрастах выше, чем в старших; она постепенно уменьшается с возрастом до 15—16 лет, после чего заметных сдвигов уже не наблюдается. У девочек конформность в среднем на 10% выше, чем у мальчиков тех же возрастов (7—18 лет). Конформные реакции весьма устойчивы, от них нельзя освободиться по желанию: группе школьников, которые уже раз прошли эксперимент и знали, в чем его суть, было предложено «провериться» еще раз, но и на сей раз процент неверных ответов остался прежним или даже возрос, так как испытуемые пытались угадать, правильно ли подсказывает группа. Конформность возрастает по мере усложнения поставленной задачи (это естественно, так как, чем сложнее задача, тем меньше уверенность индивида в правильности своего решения).

Высокая эффективность группового давления на индивида подтверждается и многочисленными экспериментами, проведенными по другой методике, предложенной Р. Кратчфилдом^о. Людей, показавших самую высокую степень конформности, затем проверяли дополнительно, причем они легко выражали согласие с заведомо нелепыми суждениями (вроде того, что 60— 70% населения США составляют люди старше 65 лет, причем почти все они — женщины, так как средняя продолжительность жизни мужчин только 25 лет), которые преподносились им как единодушное мнение большинства. Правда, стоит только изменить условия опыта, чтобы еще хотя бы один человек высказал несогласие с большинством, как вся картина ме-

нястся и способность людей к формированию и отстаиванию собственных суждений увеличивается.

Как осмысливают и переживают люди это расхождение собственного восприятия и мнения большинства? Есть несколько типичных решений.

1) Индивид винит себя, объясняя свое расхождение с остальными своей некомпетентностью или другими личными недостатками («у меня плохое зрение», «я не понял задачи»). Эта реакция прямо ведет к конформизму. Вот где сказывается низкая самооценка и недоверие к себе! Впрочем, это можно объяснить и иначе: действительной причиной конформизма является боязнь расхождения с группой, а то, что в дальнейшем выдается за мотив, фактически является запоздалой «рационализацией» поступка (вспомним сказанное выше о «защитных механизмах»).

2) Индивид винит группу, объясняя свое расхождение с ней тем, что другие «не поняли задачи», «поспешили» и т. д. Такое решение конфликта, естественно, помогает сопротивляться давлению группы.

3) Индивид пытается примирить несовпадающие мнения, ссылаясь на объективные условия. Например: «Вероятно, с разных точек зрения объект виден по-разному, поэтому я вижу его так, а другие иначе». Любопытно, что, несмотря на то, что такое объяснение в принципе допускает возможность нескольких правильных ответов, многие люди тем не менее отказываются от личного мнения в пользу точки зрения большинства.

4) Некоторые объясняют несовпадение взглядов индивидуальными различиями, особенно когда речь идет о вопросах, предполагающих какую-то личную, субъективную реакцию («что поделаешь, такова жизнь, люди устроены по-разному»).

.. 5) Отдельные люди пытаются просто «не замечать» факта расхождения мнений. Так, в опытах Кратчфилда, где мнение группы выражалось световыми сигналами (зажигались лампочки разного цвета), некоторые испытуемые заслоняли глаза, чтобы не видеть этих сигналов и таким путем сохранить независимость своих суждений, «изолировавшись» от группы. Другие, наоборот, старались не смотреть на доску и следили только за сигналами. Не чувствуя себя в силах разрешить противоречие, они пытались отключиться от него, отрицать его как факт. Такое часто бывает и в обыденной жизни; например, человек,

■

догматически усвоивший какую-то одну точку зрения, не желает вникать в аргументы противоположной стороны, так как боится запутаться. Само собой понятно, что такой стиль мышления прямо противоположен научному подходу. Чем определяется степень конформности и какую социальную функцию она выполняет? Прежде всего степень конформности зависит от характера соответствующей ситуации, как объективной, так и субъективной (т. е. переживаемой субъектом). Люди не делятся на конформистов и независимых по природе, и реакция каждого человека на групповое давление будет различной в зависимости от конкретных условий. Так, имеют значение состав и структура группы, значимость (авторитетность) группы для индивида и его собственное положение в группе, значимость обсуждаемых вопросов, насколько они затрагивают непосредственные интересы испытуемого и насколько он к ним подготовлен, степени, авторитетности участников взаимоотношения и т. д. Как указывали критики опытов Аша, эти опыты, строго говоря, проверяют не сколько влияние на мнение индивида групповых норм, столько его отношение к группе как к источнику информации51. Кроме того, лабораторные опыты не воспроизводят всей сложности реальной социальной ситуации. Есть разница между случайной группой, составленной для эксперимента, между членами которой отсутствуют устойчивые личные и функциональные взаимоотношения, и органическим коллективом, имеющим свою структуру, и т. п. Давление группы будет ощущаться тем сильнее, чем важнее для индивида принадлежность к данной группе, чем строже групповая дисциплина и чем больше данное-расхождение затрагивает основные групповые ценности. Одно дело — разойтись со случайными людьми в оценке сравнительной длины отрезков, другое дело — разойтись с товарищами по работе в решении принципиального вопроса. Расхождение с авторитетным коллективом, принадлежность к которому существенна для ролевой структуры личности, неизбежно затрагивает и ее ценностные ориентации, и ее самоуважение. Человек не может ежесекундно проверять и взвешивать все свои слова и жесты, очень многие его мысли и действия являются автоматическими; делая то, что принято в его кругу, он считает это само собой разумеющимся. Но как быть, если вдруг возникает расхождение?

П6

Тут-то и сказывается, что личность не есть простая функция частной социальной роли или ситуации, что в каждом нашем поступке аккумулирован весь наш осознанный и даже неосознанный жизненный опыт. Человек, воспитанный преимущественно в духе беспрекословного подчинения дисциплине, обнаружит меньшую склонность к независимости, чем тот, в ком с детства воспитывали привычку к инициативе и самостоятельности. И дисциплина, и самостоятельность — это социальные ценности, и их соотношение в том или ином обществе зависит не столько от личных качеств индивидов, сколько от типа общественных отношений. Отдельные факты конформного поведения, уступки групповому нажиму в лабораторных или реальных условиях еще не дают оснований считать склонность к конформизму личностной чертой индивида. Помимо многообразия конкретных ситуаций нужно учитывать сложность ролевой структуры личности. Человек может обнаруживать высокую степень конформности в одной роли и достаточную степень независимости — в другой. Например, чиновник, воспитанный в духе формального соблюдения любых циркуляров и положивший этот принцип в основу собственного понимания своей служебной роли, не осмелится возражать даже против явно ошибочного распоряжения, хотя в другой сфере деятельности (например, в семье) он может руководствоваться другими установками. .

Однако, когда склонность к конформизму обнаруживается устойчиво, и не в одной, а в нескольких различных ролях, ее можно рассматривать и как некоторую личностную черту. С какими же другими чертами чаще всего сочетается эта склонность? Выявив с помощью специальной техники лиц с наибольшей склонностью к конформизму, Кратчфилд затем исследовал (с помощью различных тестов и т. п.) прочие черты, наиболее типичные для таких людей. При этом выяснилось следующее:

1) В сфере познавательных функций конформисты обнаруживают менее развитый интеллект, чем независимые; для них характерна негибкость мыслительных процессов и бедность идей.

2) В сфере мотивации и эмоциональных функций конформисты обнаруживают меньшую силу характера, меньшую способность владеть собой в напряженных условиях; для них характерна большая эмоциональная скованность, подавленные импульсы, склонность к беспокойству.

И7

3) В сфере самосознания конформисты склонны к явно выраженным чувствам личной неполноценности и неудачи. Им не хватает веры в себя. Их представление о самих себе более поверхностно и менее реалистично, чем у независимых.

4) В сфере межличных отношений для конформистов типична повышенная озабоченность мнением о них других людей. В своих отношениях с людьми они обнаруживают большую пассивность, внушаемость, зависимость от других. В то же время их отношения к другим людям характеризуются недоверчивостью и настороженностью, а способность правильно судить другого человека ниже, чем у независимого субъекта.

5) Личные установки и ценности конформиста характеризуются большей обыденностью, тяготением к морализированию, нетерпимостью ко всему, что кажется ему «отклонением от нормы».

Таким образом, высокая степень конформизма оказывается связанной с общим догматизмом, авторитарностью, стереотипностью мышления.

Однако, подчеркнем это еще раз, ни догматизм мышления, ни склонность к конформизму не являются прирожденными свойствами личности. Они формируются в процессе воспитания и социального общения. Но является ли конформизм обязательным следствием социализации?

Личность как субъект общественных отношений

В рамках «атомистического» понимания общества личность и коллектив — противоположности. Принадлежность индивида к группе, предполагающая усвоение каких-то групповых норм и подчинение групповой дисциплине, воспринимается при этом как отказ от собственной индивидуальности. В свою очередь, индивидуальность, свобода воспринимаются прежде всего в негативном плане — как право сказать «нет», способность противостоять групповому нажиму и т. п. Спору нет, этот аспект существен, и именно его фиксируют изложенные выше опыты. Но это только одна сторона дела.

«Общественная деятельность и общественное пользование существуют отнюдь не только в форме непосрерст-

венио коллективной деятельности и непосредственно коллективного пользования»^, — писал Маркс. Отсюда — проблема автономии личности в коллективе.

Индивидуальность — не предпосылка социализации, а ее результат. Она создается только в процессе общения индивида с другими людьми, через усвоение определенной системы социальных ролей и культурных ценностей. В процессе этого усвоения положительную роль играют и такие механизмы, как простое подражание другим, безусловное подчинение мнению большинства и т. д. Овладение любым простейшим трудовым навыком начинается, как правило, с простого подражания учителю и воспроизведения его действий и указаний. Только овладев соответствующей операцией, добившись в ней определенного автоматизма, человек получает возможность ее видоизменения, усовершенствования, т. е. становится творцом. То же самое происходит и в сфере познания: чтобы открыть что-то новое, нужно предварительно усвоить сделанное ранее. Не составляет исключения и сфера общественных отношений — самостоятельность, инициатива складываются лишь в процессе живого общения и овладения нормами общественной жизни.

Но не остановится ли личность на первой стадии, стадии усвоения и подражания? Чем объясняется то, что индивидуальная жизнь «бывает либо более особенным, либо более всеобщим проявлением родовой жизни»53? Этот вопрос можно рассматривать на двух уровнях — социологическом и психологическом.

Социологически вопрос сводится к структуре общества. Рассматриваемая статически, она выступает как нечто данное, как внешняя рамка, к которой человек должен приспосабливаться. Так и трактуют этот вопрос многие американские социологи, согласно которым социализация выглядит как процесс производства некоего стандартного индивида, с готовой системой мотивов, навыков и ролей, отвечающих «потребностям общества». В рамках такого -представления любое отклонение индивида от среднего уровня объясняется его «недостаточной социализирован-ностью», а тяготение к стандарту выглядит естественной потребностью личности54,

«Подчинение воплощенным в учреждениях нормам, разумеется, «нормально», — пишет Г. Джонсон. — Человек, усвоивший нормы, чувствует нечто вроде потребности

соответствовать им. Его совесть будет тревожить его, если он этого не сделает»55. Верно, что отдельный индивид, сознательно или бессознательно, приспосабливается к существующим общественным отношениям. Но верно и другое: эволюция общественных учреждений, норм, ценностей и т. п., в свою очередь, отражает и закрепляет изменения, совершающиеся в личности. Неудовлетворенность существующими условиями, протест против них так же «нормален», как и приспособление. Иначе непонятны будут не только социальные революции, но и вообще всякое новшество. Образ человека, его потребностей и стремлений, варьирующий от одного общества к другому, отражает не только то, чего требует существующая социальная структура, но и динамику, тенденции ее развития. Это ясно видно при историческом и классовом подходе.

«Различие между индивидом как личностью и случайным индивидом — не просто логическое различие, а исторический факт»56, — подчеркивал Маркс. Чем сложнее общественная деятельность, чем многообразнее ее аспекты и функции, тем богаче и жизненный мир отдельной личности. Специализация, позволяющая стандартизировать более простые, низшие функции, расширяет возможности выбора на высших уровнях. Чем примитивней общество, чем меньше развито в нем разделение труда, тем единообразнее составляющие его индивиды, тем меньше у них вариативных возможностей, тем выше уровень конформизма. Это подтверждается не только исторически (роль традиции и мелочная регламентация поведения людей в первобытном обществе), но и экспериментальными исследованиями в малых группах, которые показывают, что, чем более замкнутой является группа, чем беднее, следовательно, ролевая структура ее членов, тем больше единообразия в их поведении. Напротив, разрушение иерархической системы, выводящее личность за рамки особенной группы, вовлекающее ее в систему опосредствованных отношений с большим числом индивидов, делает ее индивидуальное существование все более и более всеобщим. Субъективной стороной этого усложнения ролевой структуры является расширение мировоззренческих горизонтов и ценностных ориентации личности.

Эту взаимозависимость творческой индивидуальности человека и широты его общественных связей видим мы и на психолого-педагогическом уровне анализа. Здесь тоже

«внутренние» свойства личности выступают как результат ее практических межличных отношений. Отсюда — решающая роль коллектива, которую подчеркивал А.С. Макаренко, говоря, что «влияние отдельной личности на отдельную личность есть фактор узкий и ограниченный», что главным объектом воспитания должен быть коллектив как целое и что «самой реальной формой работы по отношению к личности является удержание личности в коллективе, такое удержание, чтобы эта личность считала, что она в коллективе находится по своему желанию, добровольно, и, во-вторых, чтобы коллектив добровольно вмещал эту личность. Коллектив является воспитателем личности...»57,

Но не всякий коллектив обеспечивает воспитание творческой личности. Коллектив может быть и средством обезличивания, нивелирования людей. Макаренко недаром подчеркивал противоположность дисциплины преодоления, дисциплины борьбы и движения вперед дисциплине торможения, акцентирующей на системе запретов — не делай того, не делай другого! Без запретов как таковых не обходится ни одно общество, ни один коллектив. Но дисциплина торможения не способствует воспитанию активг кого, самостоятельного члена общества. Она воспитывает у одних покорность и конформизм, а у других — тотальный индивидуалистический протест не только против иррациональности принудительных норм, но и против коллективности как таковой. Только индивид, для которого принадлежность к коллективу является добровольной, развертывает в нем свои творческие потенции. И только коллектив, состоящий из свободных индивидов, обладает творческой силой, превосходящей возможности каждого из своих членов в отдельности.

Никакая частная группа, никакой конкретный коллектив не исчерпывает всего богатства общественных отношений и ценностей. Одной из важнейших предпосылок творчества и самореализации является способность личности выходить за рамки своего непосредственного окружения. Способность интегрировать в себе наибольшее количество социально значимых ценностей — вот что определяет меру богатства личности и степень ее творческой индивидуальности-

' Ценность и цельность личности как субъекта истории находятся в прямой зависимости от ее мировоззрения. Жизнь часто ставит людей в условия, недостойные имени человека, одевает на них уродливые маски, в которых лич-

J21

ность не узнает своего мыслящего и чувствующего Я. Эту ситуацию философски обобщает Грэм Грин в своем романс «Комедианты». Его герои — добрые, милые люди, но в окружающем их жестоком мире они обречены играть шутовские роли. Один, Смит, пытается побороть несовершенство мира проповедью вегетарианства. Другой, Джонс, в мечтах видит себя героем, а фактически ему удается (и он сам знает это) только роль шута, веселящего других. Третий, Браун, еще в юности потерял веру во что бы то ни было, и болезненный скепсис подрывает все его жизненные связи. И только один человек, доктор Мажио, выступает как настоящий герой, потому что именно он воплощает в себе человеческое начало в бесчеловечном мире диктатора Дю-валье. Он становится героем потому, что не принимает ни «заданной» пьесы, где можно быть либо жертвой, либо палачом, ни позиции стороннего наблюдателя. Он борется, и сам факт этой борьбы ставит под вопрос «обреченность» остальных героев книги. Ибо в число факторов, детерминирующих поведение личности, входит и ее собственное мировоззрение, которое либр оправдывает приспособленчество, либо зовет на борьбу'с ним.

Чем значительнее жизненная перспектива личности, чем богаче ее внутренний мир и ее культура, тем меньше ее зависимость от непосредственного окружения, тем больше ее духовная свобода. И тем нужнее она окружающим.

Перспектива в прошлое, которую дают история и культурное наследие, позволяет человеку шире, с более высокой точки, обозреть социальные и культурные ценности своего собственного века, отличить в них закономерное и устойчивое от случайного, временного, провинциального. Перспектива в будущее, которую дает активное участие в борьбе передовых общественных сил, позволяет подняться над уровнем обыденности и повседневности, в которых великое порой неотличимо от ничтожного. Такой человек не нуждается в повседневной опеке и мелочном руководстве. Устойчивость и ясность цели позволяет ему выдерживать такое давление, которое не под силу обывателю. Чувствуя свое родство и общность с предшественниками и продолжателями своего дела, он легче переносит физическое одиночество (революционеры, борцы с фашизмом даже в одиночных камерах чувствовали свою связь с народом, и это давало им силы в борьбе). Свою субъективность, своеобра-