Посттравматические состояния, связанные с терроризмом или его угрозой

Террористические акты стали неотъемлемой частью современной жизни. Террор направлен на устрашение и запугивание население. Именно это обстоятельство и определяет террор как особую форму политического насилия, характеризующуюся жестокостью, целенаправленностью и кажущейся эффективностью. Террористический акт является средством, использование которого ведет реальные или потенциальные жертвы к состоянию ужаса.

Выделяются три вида террористических акта: взрывы, массовый захват заложников и захват террористами самолета.

Заложничество отличается от непосредственной террористической атаки (взрывов, выстрелов) тем, что сразу заставляет человека пережить вероятность скорой смерти. Этого переживания нет при непосредственной атаке – там оно появляется спустя время. В ситуации заложничества ожидание смерти появляется сразу. Кроме того, в таких ситуациях один страх (отсроченный, в виде запоздалых пе5реживаний уже произошедшего захвата заложников) постепенно накладывается на другой страх (ожидание смерти), как бы удваивая переживания.

Было выявлено, что далеко не всякие люди оказываются в числе жертв террористических актов. Существует непонятная, загадочная предрасположенность, особая «жертвенность», еще недостаточно изученная наукой. Сложность изучения особенностей людей, ставших жертвами террора связана с рядом обстоятельств. Во-первых, мало кто из жертв остается живым и достаточно сохранным. Во-вторых, оставшиеся в живых не хотят вспоминать о произошедшем и тем более говорить об этом. Тем не менее анализ поведения жертв террористических актов показал, что оно по многим параметрам сближается с поведением жертв стихийных бедствий и техногенных катастроф.

Совершение террористического акта обусловливает развитие довольно стереотипных реакций. В основе террора лежит страх довольно большого числа людей. Страх определяется как эмоция, вызываемая надвигающимся бедствием. Страх складывается из определенных и вполне специфичных физиологических изменений, экспрессивного поведения и специфического переживания, связанного с ожиданием угрозы или опасности. Первичными и наиболее глубинными причинами, вызывающими страх, являются боязнь физического повреждения и опасения смерти. Они связаны с инстинктом самосохранения, свойственным всем живым существам.

Крайняя степень страха – это ужас. В отличие от просто страха, сигнализирующего о вероятной угрозе, предвосхищающего ее и сообщающего о ней, ужас констатирует неизбежность бедствия. Соответственно, ужас вызывает иные реакции и поведение людей. Он может заставить человека оцепенеть на месте, тем самым приводя его в абсолютно беспомощное состояние, может заставить броситься от опасности. Существуют два основных типа поведенческой реакции на страх и ужас: оцепенение (в результате беспомощность) и бегство. Ужас никогда не вызывает стремления исследовать вызвавший его объект – наоборот, он парализует даже ориентировочные рефлексы. В отличие от страха, при ужасе нет ни удивления, ни интереса. Реакция бегства возможна только как вторичная, когда ужас несколько ослабевает.

Основными поведенческими следствиями страха и ужаса является паника, агрессия и апатия.

Паника – это особое эмоциональное стояние, возникающее как следствие дефицита или избытка информации о какой-то пугающей или непонятной ситуации.

Агрессия определяется как массовые враждебные действия, направленные на причинение страдания, физического или психологического вреда или ущерба, либо на уничтожение других людей или общностей. Психологически за агрессией – разрушительным поведением – стоит внутренняя агрессивность – эмоциональное состояние, в основе которого лежат гнев и раздражение, возникающие как реакция на фрустрацию, на переживание непреодолимости неожиданных барьеров или недоступность чего-то желаемого. Такое состояние может возникать как реакция на ту фрустрацию, которую вызывает террор.

Апатия или смирение – третий вид массовых реакций на террор. Более того, в той или иной степени, но все реакции на террор (страх, ужас, паника, агрессия), если они не дают быстрого результата спасения или устранения террористов, заканчиваются истощением. После этого возникает апатия, которая связана со снижением двигательной и психической активности человека вследствие панических или агрессивных реакций. Исследования показывают, что апатия может развиваться в двух формах: как непосредственная реакция на террор и как отсроченная реакция, представляющая собой завершение сложной цепи первичных психологических реакций.

Пуховский (2000) на основе исследования, проведенного в г. Буденновске сразу после захвата заложников летом 1995 г., выделяет общие психологические черты разных типов жертв террористических актов.

Первая группа лиц, вовлеченных в террор, – близкие родственники заложников и «пропавших без вести» (предположительных заложников) – внезапно оказались в ситуации «психологического раскачивания»: они метались от надежды к отчаянию. Все эти люди обнаруживали острые реакции на стресс с характерным сочетанием целого комплекса аффективно-шоковых расстройств (горя, подавленности, тревоги), паранойяльности (враждебного недоверия, настороженности, маниакального упорства) и соматоформных реакций (обмороков, сердечных приступов, кожно-аллергических высыпаний).

В силу мощного ригидного отрицательного аффекта они заражали значительную часть благополучного населения города (которых непосредственно не коснулся террористический акт) негативными эмоциями, сомнениями в отношении возможности эффективной помощи и искреннего сочувствия со стороны людей, специально приехавших в город для ликвидации чрезвычайно ситуации. Основными индукторами такого рода эмоциональных состояний стали пожилые родственники заложников, у которых ресурсы адаптации были объективно снижены и которые в силу этого вызывали повышенное сочувствие к себе, а также чувство самоупрека у относительно благополучных соседей.

Состояние представителей второй группы – только что освобожденных заложников – определяется остаточными явлениями пережитых ими острых аффективно-шоковых реакций. Характерным было нежелание вспоминать пережитое, стремление скорее приехать домой, принять ванну, лечь спать и все забыть, поскорее вернуться к своей обычной жизни».

По рассказам освобожденных заложников, в их экстре­мальной ситуации наблюдалось поведение трех типов. Пер­вый тип – это регрессия с «примерной» инфантильностью и автоматизированным подчинением, депрессивное пережива­ние страха, ужаса и непосредственной угрозы для жизни. Это апатия в ее прямом и непосредственном виде. Второй тип – это демонстративная покорность, стремление заложника «опе­редить приказ и заслужить похвалу» со стороны террористов. Это скорее не депрессивная, а стеническая активно-приспосо­бительная реакция. Третий тип поведения – хаотичные протестные действия, демонстрации недовольства и гнева, посто­янные отказы подчиняться, провоцирование конфликтов с террористами.

Такие типы поведения наблюдались у разных людей и ве­ли к разным исходам. Третий тип был характерен для одино­ких мужчин и женщин с низким уровнем образования и сни­женной способностью к рефлексии. Второй тип был типичен для женщин с детьми или беременных женщин. Первый тип был общим практически для всех остальных заложников.

Кроме таких различий поведения отдельно отмечались специфические психопатологические феномены двух типов.

Феномены первого типа – ситуационные фобии. В очаге чрезвычайной ситуации заложники испытывали ситуационно обусловленные агорафобические явления. Это было: боязнь подойти к окну, встать во весь рост, старание ходить пригнув­шись, «короткими перебежками», боязнь привлечь внимание террористов и т. п. – все это определялось стрем­лением уцелеть в происходящем вокруг бое. Однако уже в ближайшие дни после своего освобождения заложники с вы­раженным аффектом жаловались на появление навязчивой агорафобии (боязнь открытых пространств) и склонности к ограничительному поведению. У них вновь появились такие симптомы, как боязнь подходить к окнам – уже в домашних условиях; боязнь лечь спать в постель и желание спать на по­лу под кроватью и т. п. Наиболее характерны такие жалобы были для молодых женщин, беременных или матерей мало­летних детей. В ситуации заложничества их поведение отли­чалось максимальной адаптивностью (демонстрационной по­корностью) – за этим стояло стремление спасти своих детей. Действия террористов эти женщины оценивали с позиций отчуждения. Спустя некоторое время после своего освобождения они вновь вернулись примерно к тому же типу поведе­ния. Это можно объяснить тем, что заложничество оставляет такие сильные и длитель­ные, хронические последствия, либо их поведение вообще отличается такими особенностями.

Второй тип феноменов – это различные искажения вос­приятия ситуации. Так в некоторых случаях возникает «синдром заложника» – иногда уже после освобождения жертвы высказывались о пра­вильности действий террористов; об обоснованности их хо­лодной жестокости и беспощадности – в частности «неспра­ведливостью властей»; об оправданности действий террори­стов стоящими перед ними «высокими целями борьбы за социальную справедливость»; о «виновности властей в жерт­вах» в случае активного противостояния террористам и т. п. Такие высказывания, по сути соответствующие «стокгольм­скому синдрому», были характерны для немолодых, одиноких мужчин и женщин с невысоким уровнем образования и низ­кими доходами. Эти высказывания были пронизаны аффек­том враждебного недоверия и не поддавались критике. Такие суждения возникали только после освобождения – в период заложничества именно эти люди демонстрировали описанное выше поведение третьего типа, отличались хаотичными протестными действиями, провоцировавшими конфликты и уг­розы агрессии со стороны террористов. Судя по всему, такое реактивное оправдание террористов можно рассматривать как проявление своеобразной «истерии облегчения».

Эту очень специфическую психологическую реакцию, при которой жертва проникается необъяснимой симпатией к сво­ему палачу, специалисты назвали «стокгольмским синдромом» или «травматической связью». Термин «стокгольмский син­дром» появился после того, как грабители банка в Швеции за­баррикадировались в нем с заложниками. Четверо из заложни­ков впоследствии стали особенно близки к этим грабителям, позже защищая их, когда они сдались полиции.

Данный термин определяет ситуацию, в которой заложники как бы «переходят» на сторону преступников, что проявляется в мыслях и поступках. По мнению психологов, жертвы террористов из-за страха перед ними начинают действовать как бы заодно со своими мучителями, настраиваются на полное подчинение захватчику и стремление всячески содействовать ему, при отсутствии возможности освободиться собственными силами. Сначала это делают для спасения своей жизни в стрессовой ситуации, чтобы избежать агрессии и насилия. Смирение и демонстрация смирения снижают поч­ти любую самую сильную агрессивность. Затем – потому, что зарожденное синдромом отношение к человеку, от кото­рого зависит жизнь, полностью охватывает заложника, и он даже начинает искренне симпатизировать своему мучителю. То есть это сильная эмоциональная привязанность к тому, кто угрожал и был готов убить, но не осуществил угроз.

Для формирования «стокгольмского синдрома» необходи­мо стечение определенных обстоятельств:

- Психологический шок и фактор внезапности ситуации захвата – человек, только что свободный, оказы­вается в прямой физической зависимости от террори­стов.

- Продолжительность удержания заложников – заложники подвергаются сильнейшему психологическому дав­лению. Фактор времени на стороне террористов, и с те­чением времени растет вероятность все большего подчинения чужой воле.

- Принцип психологической защиты. Любое стрессовое
состояние погружает человека в депрессию, и чем сильнее переживание, тем она глубже.

«Стокгольмский синдром» стал объектом исследования психологов разных направлений и школ, мнения которых водятся в том, что за появление синдрома ответственны механизмы психологической защиты. Человек как бы уподобляется маленькому ребенку, которого несправедливо обидели. Он ждет защиты и, не находя ее, начинает приспосабливаться к обидчику, с которым можно договориться лишь единственным безопасным для себя способом. Подобная метаморфоза в поведении заложников и есть, по сути, форма психологической защиты. Как уже отмечалось, подобная реакция проявляется не у всех, а лишь у некоторой части заложников. Как правило, у таких заложников есть нечто общее в характере, и их объединяет определенный опыт детства. Венгерский психоаналитик Шандор Ференци, последователь З.Фрейда, сравнивает психологическую травму, связанную с захватом заложников, с избиением спящего ребенка. Повторяющиеся переживания травмы низводят того, кто ее переживает, «почти что на уровень забитого глупого животного».

Очевидно, что человек, будет стараться выбраться из этого крайне некомфортного состояния, искать способы снова по­чувствовать себя сильным. Однако слабая и неразвитая лич­ность в ответ на угрозу и нападение не пытается защитить­ся в обычном понимании этого слова, а реагирует весьма своеобразно: идентифицируя себя с несущим угрозу лицом. Такая идентификация с агрессором мотивирована тревогой страхом и непостижимостью происходящего.

При этом механизмы защиты включаются не для того, чтобы защититься от агрессора или от тех пугающих событий, которые происходят вокруг человека, а для того, чтобы убе­речься от собственных страхов. В частности, от страха дезин­теграции. Нередко человек представляет себя сильным, уве­ренным, мужественным, что совершенно не совмещается с ситуацией – страхом, ужасом, оцепенением, неспособностью мыслить и т. д. Человек подсознательно боится увидеть си­туацию так, как она выглядит на самом деле, иначе его «Я» рас­падется, дезинтегрируется, не выдержав противоречия между реальностью и своим идеальным образом. В этом случае защита принимает форму превознесения сильно­го человека, агрессора, чтобы иметь возмож­ность находиться в его тени, таким образом, отождествляя се­бя с сильным человеком и в то же самое время выражая чув­ство беспомощности.

Таким образом, массовая психология жертв террора скла­дывается из пяти основных слагаемых. Они могут быть вы­строены хронологически. Это страх, сменяемый ужасом, вы­зывающим либо апатию, либо панику, которая может сме­ниться агрессией. Мужчины и женщины – жертвы террора ведут себя по-разному. Определенные поведенческие разли­чия связаны с уровнем образования, развитостью интеллекта и уровнем благосостояния (если человеку почти нечего те­рять, он проявляет склонность к хаотичному, непродуктивно­му протесту).

Даже спустя какое-то время после террористического акта у его жертв и свидетелей сохраняется психопатологиеская симптоматика – прежде всего, в виде отложенного страха, а также разного рода фобий и регулярных кошмаров. Отдельные факторы и обстоятельства можно считать некоторыми «чертами виктимности». В ситуациях захвата заложников такими чертами являются пол (жертвами, прежде всего, становятся женщины), наличие маленьких детей или беременность.

Другая классификация психологических типов заложников приведена в работе Китаева-Смыка (2002). Сначала почти у всех попавших в заложники возникает шок и двойственное представление о том, что же случилось. В этот момент у некоторых возникает справедливое чувство протеста против насилия, непреодолимая тяга к спасению. Такой человек кидается бежать, даже когда это бессмысленно, бросается на террориста, борется, пытается выхватить у него оружие. В подобных случаях взбунтовавшегося заложника террористы чаще всего убивают.

У других страх перед насилием и неопределенностью пре­вращается в болезненную привязанность к захватчикам. Не­которые делают это с расчетом, почти сознательно, чтобы улучшить свое существование, уменьшить угрозу террора лично для себя и своих близких. Чем дольше заточение, тем сильнее жертвы ощущают некую родственную близость с террористами, разделяя с ними переживания и неприязнь к спа­сителям. Опасность штурма при освобождении, общая для террористов и удерживаемых ими заложников, сплачивает одних с другими. При нахождении в закрытом помещении между ними возникает эмоциональная связь, так как объеди­ненные общим чувством страха (каждый по своим причинам) и, не имея выбора, они начинают идентифицировать себя с захватчиками и в поисках поддержки проникаются их ценно­стями.

Затянувшееся заложничество в бесчеловечных условиях вызывает мысль о самоубийстве. Психологи считают, что она в сознании заложников смягчает страх смерти как мысль о запасном выходе из трагической действительности. Тем не менее считается, что самоубийства среди заложников малове­роятны.

У заложников с первых дней начинается адаптация – психическое и телесное к неудобствам своего положения приспособление. Достаточно скоро у заложников возникают чувства апа­тии и агрессии. Если условия содержания суровы, то уже че­рез несколько часов кто-то из заложников начинает злобно вспыхивать, ругаться с соседями, может быть, даже со своим близкими: муж с женой, родители с детьми. Такая агрессия помогает «сбрасывать» эмоциональное перенапряжение, но вместе с тем истощает человека. Многие, напротив, впадают в апатию. Это тоже «уход» от страха и отчаяния. У одних реже, у других чаще апатия прерывается вспышками беспомощной, агрессивности.

Знание психологического состояния жертв террористиче­ских актов и этапов восстановительного периода необходимо для нахождения оптимального пути оказания необходимой помощи жертвам терроризма.