В. Основоположения чистого музыкального бытия – с точки зрения абстрактно-логического знания 6 страница

Это – сознательно устанавливаемая бессознатель­ность. Тут – не «закон основания», но закон самообос­нования. Тут предмет имеет свое «почему» – в самом же себе. Отсюда, наше четвертое основоположение гласит.

Основоположение познания.Субъект чистого музы­кального суждения есть сплошная и взаимопроникнутая слитость логического и алогического оформления пред­метности, данная как чистое самообоснование. Отсюда легко сделать вывод и относительно предиката музыкального суждения. Он также алогичен и, след., прежде всего, неотличим от самого субъекта.

Композиторы знают этот настойчиво ощущаемый синтез сознательного и бессознательного в их творчест­ве и постоянно говорят о нем.

с) Эйдос, сказали мы, в порядке интеллигенции, тре­бует воли, творчества, свободы. Он, соотнося себя с иным, полагает это иное. Но эйдос в гилетической логике есть алогический эйдос, интеллигибельный меон. Следователь­но, свобода полагания эйдосом своего собственного ино­бытия и необходимость быть ограниченным через это инобытие в гилетической логике получает значение ало­гических принципов. Отсюда, пятое основоположение будет гласить так.

Основоположение творчества. Субъект чисто музы­кального действия (творчества) есть сплошная и взаи­мопроникнутая слитость свободного полагания шюбытийного материала для творчества и необхо­димого ограничения себя этим самым инобытий-ным материалом. Или: музыка есть свободно ставшая необходимость действия алогического эйдоса и необхо-/шмо спободное действие алогического эйдоса. Или: музыка есть отождествление причины и действия, или так или иначе напряженное самопротивоборство.

Распространяться о том, что художник всегда чув­ствует в своем произведения и свою и чужую волю, я не буду. Это – примитивный факт психологии творчества, и я ограничусь лишь его констатированием.

d) Наконец, эйдос есть чувство, т.е. полагание ино­го в себе самом, но уже в определенной границе, так что тут получается, как бы круговращением самоотнесенно­сти в самой себе, тождество субъекта и объекта. В тео­ретическом разуме эйдос полагает только себя, в отли­чие от иного; в практическом эйдос полагает только иное, в отличие от себя. В чувстве, или в эстетическом разуме, эйдос полагает себя и иное как некое абсолют­ное тождество или, вернее, самотождество, так различ­ное в себе, что различие не приводит его к уходу от се­бя в иное, но лишь к вращению в самом себе. В гилетической логике тут получается, стало быть, интеллигент­ное вращение в самом себе алогического предмета, или чистая предметность чувства как алогического эйдоса. Отсюда наше шестое основоположение.

Основоположение чувства. Чистое музыкальное бы­тие есть сплошная и взаимопроникнутая слитость алогически становящегося субъекта с самим со­бою.

Только в понятии чувства мы достигаем полной ха­рактеристики того необходимого диалектического мо­мента в музыке, который мы в § 4 назвали выражением. Выражение и есть тождество логического смысла вещи с ее алогическим инобытием. В диалектической катего­рии чувства именно это и достигается, ибо только в ней и содержится необходимое тут тождество логического и алогического, внутреннего и внешнего. Чувство как смысловая предметность и есть чистая выраженность эйдоса, или интеллигентный эйдос, -взятый не сам по се­бе, но в своем самотождественном различии со всеми своими возможными вне-эйдетическими оформлени­ями ¹².

6. Резюме и система

Теперь мы можем обозреть весь пройденный нами путь и зафиксировать его в немногих тезисах.

1. Мыслимость всякой вещи предполагает, что она есть нечто одно, отличное от всего другого. Этот резко очерченный и отличенный от всего прочего смысл также необходимо тождествен себе, ибо иначе он уже не был бы самим собой. Точно так же ему свойственны категории покоя и движения. Итак, каждый предмет мысли есть единичность (сущее) подвижного покоя самотож­дественного различия.

2. В определении предмета мысли как единичности подвижного покоя самотождественного различия можно выделить каждую из входящих в нее категорий и в ее свете рассматривать всю эту единичность. Единичность подвижного покоя самотождественного различия, – рас­смотренная как единичность, есть понятие, или смысл, точнее же и первоначальнее – эйдос; та же единичность, рассмотренная как самотождественное различие, есть топос или, говоря грубее (оттенки этого понятия нас сейчас не интересуют), геометрическая фигура; рассмот­ренная как подвижной покой, есть множество (в смысле «Mengenlehre»*) или, говоря грубее, число.

3. Эйдос (т.е. смысл, фигура и число) требует для своего определения отличия от иного, т.е. не-эйдетического, равно как и отождествления с ним. Рассматривае­мый в отличии от иного, он дает вышеупомянутые три смысловые категории. Рассматриваемый в отождеств­лении с ним, он дает становление, где как раз одно и иное диалектически сплетены в одно неразрывное целое. Становление есть иное и потому держится исключитель­но на счет самого смысла. Становление есть становле­ние смысла, или – становление понятия, фигуры, числа. Становящаяся единичность есть величина; становящее­ся самотождественное различие есть пространство; ста­новящийся подвижной покой есть время.

4. Вся эта структура понятия, фигуры и числа, или – величины, пространства и времени, как чисто ло­гическое определение смысла вещи, может заново соот­носиться со всем тем, что окружает вещь как целое, со игом алогическим, что не есть логос вещи и что ее как пи окружает, играя роль фона и определяющей грани­цы Эта соотнесенность логической структуры вещи с алогическим ее инобытием есть выраженность смысла. И мы получаем, следовательно, выраженность понятия и величины, фигуры ипространства, числа и времени.

5.Художественная выраженность понятия и величи­ны сеть поэтическая форма; художественная выражен­ность фигуры и пространства есть живописная форма; художественная выраженность числа и времени есть музыкальная форма.

6. Стало быть, в музыкальной форме содержится по крайней мере три слоя: 1) число, которое есть единичность подвижного покоя самотождественного различия, рассмотренная как подвижной покой; 2) время, которое есть единичность подвижного покоя самотождественно­го различия, данная в аспекте алогического становления и рассмотренная как подвижной покой; 3) выражение времени, которое есть единичность подвижного покоя самотождественного различия, данная в аспекте алоги­ческого становления и рассмотренная как подвижной покой, причем вся эта структура опять соотносится с инобытием, материально определяясь им и получая от него для себя как бы смысловую картинность в виде новой сконструированности.

7. Отсюда делается понятной вся многосторонняя зависимость, существующая между музыкальным и ма­тематическим предметом. К чертам несомненного сход­ства надо отнести следующее: 1) то, что оба они отно­сятся не к физико-физиолого-психологической сфере, но – к чисто смысловой и суть те или иные чисто смыс­ловые же модификации смысла; 2) в частности, музыка, как выражение алогического становления, имеет ближай­шее отношение к математическому анализу, трактующе­му в понятии числа также только его функционально-становящуюся стихию, его составляемость и разлагаемость на сплошно становящиеся, взаимопроникнутые, неотделимые друг от друга, бесконечно малые прираще­ния; 3) там и здесь, в математике и в музыке, в основе лежит чистое число – последний предмет и опора их устремлений, первичное зерно и скрепа всех их конст­рукций.

8. С другой стороны, близость и даже тождество му­зыки и математики в разных отношениях не должно за­ставлять нас игнорировать все то огромное различие, которое существует между этими двумя совершенно раз­нородными областями человеческого творчества. 1) За­легает непроходимая бездна прежде всего в формах сконструирования выраженности музыкального и мате­матического предмета. Выражение музыкального предмета основано на чистом алогическом соотнесении смысла ее* с инобытием, так что число и время, лежащие в ее основе, или, употребляя единый термин, жизнь чисел, ле­жащая в ее основе, берется, в порядке выражаемости, как соотнесенная с инобытием, и только соотнесенная, без всяких добавочных моментов, берется, как алогиче-ски-инобытийно выраженная и рассматривается только в своем алогически-инобытийном качестве. Такое констру­ирование предмета, когда и его выражение берется толь­ко с алогически- инобытийной стороны, мы называем гилетическим, и оно имеет свои твердые законы, точно выводимые путем введения алогического момента из кате­горий самого смысла. Напротив того, математический предмет выражается на основе фиксирования чисто ло­гических, смысловых, вне-выразительных моментов; ма­тематика заинтересована не в том, чтобы дать гилетическую, аноэтическую логику смысла и чтобы нарисовать картину алогического становления числа алогическими же средствами, но чтобы дать чисто логическую структу­ру числа, как в его логической, так и в его алогической данности.

9. Далее, необходимо отметить, что 2) математика конструирует как самое число вне его выражения, так и алогически-становящееся число вне его выражения, так и выражение чисел всех типов, рассматривая это выраже­ние чисто логически же, но не выразительно. Музыка же конструирует только выраженные числа, и притом числа не сами по себе, взятые в своей отвлеченной логичности, но обязательно числа, перешедшие, в результате алогиче­ского определения, во время.

10. Далее, музыка, как искусство, необходимым обра­зом конструирует 3) интеллигентную стихию смысла и 4) дает не просто выражение смысла, но художественное выражение смысла (в чем оно заключается, это – другой вопрос). Математика же конструирует числа вне их ин­теллигенции и вне художественности.

11. Имея точную руководящую нить к получению музыкального предмета как аноэтически, инобытийно-алогически становящегося выражения (или жизни) чисел, как числовой инаковости (беря последнюю в ее чистей­шей природе, без всякого постороннего привнесения), мы можем диалектически вывести, в более развитой форме, нее главные основоположения музыкального предмета, или музыкальной формы. 1) Число есть самотождественное различие. След., музыкальный предмет, как алогическое инобытие числа, есть слитно-взаимопроникнутое тождество внеположных различенностей. 2) Число есть пониижной покой. След., музыкальный предмет, по той же причине, есть слитно-взаимопроникнутое тождество текучих, или последовательных, различенностей. 3) Число м н. типичность, нечто, сущее. Музыка есть слитновзаимопронякнутое тождество бытия и не-бытия, логическо­го и алогического. 4) Моменты интеллигенции, в аспекте своего алогического ознаменования, дают – музыку как некое суждение, субъект которого сплошно и неразличимо течет в своей алогической гуще, что значит, что он вопре­ки всякому «закону основания» сам основывается на се­бе и есть сам для себя и норма и основание. Он – интел­лигентная самообоснованность. 5) Отсюда, далее, для второго момента интеллигенции мы получаем слитость и взаимопроникнутость субъекта действия с результатом и объектом своего действия, что дает слитость себя с собою в смысле действия и что заставляет его быть для себя и действием, причиной, и результатом, опричиненным. Он борется с самим собою; он есть, след., сплошно-неразличимое самопротивоборство. 6) И наконец, для третьего момента мы находим слитость и взаимопроникнутость субъекта как такового с объектом как таковым, в поряд­ке общего алогически и аноэтически нарастающего, бес­форменного множества сплошных слитостей. Тут музы­кальный предмет абсолютно сливается с самим собою, и в своем самообосновании и в своем самопротивобор­стве, превращаясь в чистую выразительность и предмет­ность чистого чувства.

12. Краткая феноменолого-диалектическая формула музыкального предмета, отсюда, такова. Музыка есть I) единичность 2) подвижного покоя 3) самотождествен­ного различия, 4) данная в аспекте алогического станов­ления и 5) рассмотренная как подвижной покой послед­него, 6) порождающая 7) сплошно-текучее неразличимое множество 8) как некое единство, 9) в результате чего получается чистая выраженность (или соотнесенность с алогически-инобытийными моментами) 10) самообосно­ванного 11) взаимопротивоборства 12) себя с самим со­бою. Еще короче: Музыка есть а) чисто-алогически выраженная (6 – 8) предметность (9) жизни (4 – 5) чисел (1 – 3), данных в аспекте чистой интеллигенции (10 – 12). Заметим, что тут еще не указывается специфически художественный момент музыки, который нет нужды рассматривать спе­циально в музыкальной эстетике, так как это – общая проблема всех искусств вообще¹³.

III

ЛОГИКА МУЗЫКАЛЬНОЙ ФОРМЫ

1. Музыкальное время и традиционная наука

Музыка есть искусство времени, и музыкальная форма есть прежде всего временная форма. Чтобы охарактери­зовать музыкальную форму, необходимо знать, что та­кое время. Обычная эмпирическая наука не вскрывает самого понятия времени. Она пользуется готовым поня­тием времени и не задается вопросом, что такое время в своем существе и какие предварительные категории оно в себя включает. Так, механик и физик, исчисляющий пройденный телом путь в такое-то время, очевидно, не задается вопросом о том, что такое время само по себе. Равным образом и теоретик музыки, говорящий о метрах, ритмах и тактах, равно как и практический исполнитель, отсчитывающий метры, очевидно, не решают еще этим са­мым вопроса о существе времени, а уже пользуются го­товым понятием, о происхождении которого они ничего сказать не могут. Ничего не говорят о существе времени и те философские теории, которые пользуются разными натуралистически-метафизическими методами. Так, если мы целью своего философствования о времени поставим доказательство его субъективности и, подобно Канту, бу­дем считать, что время не есть свойство вещей и не есть объективная действительность, а есть нечто, привносимое в вещи нашим субъективным сознанием, то на таком пу­ти мы тоже не разрешим вопроса о сущности времени, так как будем все говорить не о времени самом по себе, но, уже пользуясь готовым понятием времени, будем го­ворить об его том или ином происхождении. И Канту мы должны сказать: надо сначала определить, что такое время само по себе, а уже потом рассматривать, субъ­ективно ли оно или объективно. Я не знаю, что такое время: как же я могу говорить, что оно – субъективно? Не разрешают вопроса о времени и разнообразные пси­хологические теории. Психология есть наука о том, как те или иные предметы даны в психике. Но как же я могу изучать данность времени в психике, когда я не знаю, что именно тут дано? Если бы я знал, что такое время са­мо по себе, я бы мог тогда изучить, как это время пере­живается. Равным образом, наш вопрос неразрешим также ни физиологически, ни физически. Если вы не знае­те, что такое время вообще, время само по себе, – вы не можете рассуждать о том, как оно дано физически или физиологически. Словом, ни физика, ни физиология, ни психология, ни эмпирическая наука о музыке, ни натура­листически-метафизическая философия не могут нам по­мочь. Нам нужно вскрыть самый смысл времени, и уже потом откроется возможность говорить о приложениях этого смысла. Другими словами, нас интересует феноме­нология времени, т.е. изучение его в его непосредствен­но-смысловой данности. А уже какое давать физическое или метафизическое истолкование этой данности, – это нас не касается.

2. Время не есть движение и не есть мера движения

Однако необходимо прежде всего отбросить те урод­ливые учения о времени, которые глубоко вкоренились в современную науку, и еще не близок день, когда наука поймет всю ничтожность исповедуемого ею учения о вре­мени. Именно, популярное и научное сознание думает, что время есть движение. Этот предрассудок настолько сидит глубоко в сознании современных физиков и меха­ников, что, собственно говоря, часто оказывается беспо­лезным и возражать на него. Однако, поймут нас или не поймут, мы должны это неверное понимание отбросить. И, чтобы не повторять скучных аргументов, которые можно было бы позаимствовать у новых и новейших философов, я приведу в русском переводе следующие рассуждения на эту тему Плотина*.

В III 7, 8 мы читаем (в моем переводе):

«Невозможно, чтобы [время] было движением, ни в том случае, если брать все [возможные] движения и превращать их как бы в одно, ни в том случае, если брать [только] правильное движение. Ибо и то и другое выставляемое тут движением [уже] находится во времени. Если же некое движение находится не во времени, то оно тем более далеко отстоит от того, чтобы быть временем, так как то, в чем совершается движение, оказывается одним, а само движе­ние – [совершенно] другим. – Из [аргументов], приводимых и при­веденных [против этого воззрения, вполне] достаточен [уже] один тот, что движение может прекратиться и прерваться, время же – никогда. Если же кто-нибудь станет утверждать, что не прерыва­ется движение Всего, [вселенной], то [необходимо возразить, что] и это движение, если только имеется в виду круговое обращение [сфе­ры], в течение некоторого времени приходит в ту же самую точку, причем не в течение того [же]времени, которое требуется для поло­вины [круговращения], но один [промежуток времени] – половинный [по отношению к другому], другой же – двойной [в отношении к первому]. Кроме того, и движение, приходящее от одной точки к той же самой, и движение половинное, оба суть движения вселенной. Значит, движение небесной сферы вполне мыслимо как прерываю­щееся.] Так же является [для нас] аргументом и то обстоятельство, что движение самой верхней сферы обозначается как наибольшее и быстрейшее, в результате чего движение ее [оказывается] отличным от времени, [в котором она движется]. Ясно, в самом деле, что бы­стрейшим из всех движений является оно потому, что в более ко­роткое время оно проходит большее и даже наибольшее расстояние, другие же являются более медленными, так как они проходят в боль­ший промежуток времени лишь часть этого расстояния. Однако, ес­ли не движение сферы является временем, то тем менее сама [небес­ная] сфера, которую принимали за время ввиду ее движения. Неуже­ли же время есть нечто принадлежащее [обязательно] движению? Если |время есть] расстояние, [проходимое движущимся пред­метом,] то, прежде всего, не каждое движение проходит одно и то же расстояние, даже и однородное, так как движение, хотя бы и происходящее и [одном] месте, [может быть] и быстрее и медленнее. По допустим, что оба движения, и более быстрое и более медленное, измеряются одним, которое иной, скажем, назовет временем в полном смысле слова. [Спросим:] которое же расстояние из двух есть время, или, лучше, которое вообще-то есть время, если их [,движений и расстояний,] – бесчисленное количество? Если [время есть протяже­ние, расстояние какого-нибудь] определенного движения, то [это значит, что] оно – [расстояние далеко] не всякого подобного дви­жения, ибо таких движений много, так что вместе с тем окажется и много [различных] времен. Если же [время есть] расстояние [всей]вселенной, т.е. расстояние в самом движении [ее], то чем же иным может быть это движение, как не движением же? [При этом], конечно, оно [окажется] движением определенной величины. Но эта определенная величина будет измеряться или пространственно, по­тому что такую [именно] величину имеет пространство, пройденное движением, и это и есть [наше] расстояние, и тогда [мы получим] не время, а место [, пространство], или – движение само получит [свое] расстояние в силу непрерывности [своего проявления] и в силу того, что оно не прекращается вдруг, но все время развивается, но тогда [эта непрерывность] будет [не больше как] количеством нее того же движения. Если кто-нибудь, наблюдая движение, и обо­значит его как большое, [т.е. как проходящее большой отрезок пространства,] как можно назвать и теплоту большою, то и тут вре­мя не обнаружится [как время] и не предстанет [в качестве своеоб­разного предмета], но будет опять и опять движение, как будто бы он наблюдал всю ту же и ту же текущую воду и видел на ней [различные, проходимые ею] расстояния [в пространстве]. [Вода] вновь и вновь будет числом, [т.е. исчисляемом неподвижностью,] как двойка или тройка, а расстояние [приведет к понятию] протя­женности [,массы].

Таким образом, значит, и множество |, характеризующее дви­жение,] обнаруживается наподобие десятки или наподобие расстоя­ния, появляющегося как бы в силу [протяженной] массы движения, что [.однако,] не содержит в себе смысла времени, но получится [от этого лишь] некая определенная величина, возникшая во вре­мени. Иначе время было бы не везде, но – только в суб­страте, [понимаемом как] движение, и опять пришлось бы вернуться к: тому, чтобы время называть [только] движением. Ведь расстоя­ние находится не вне движения, но есть [ не что иное, как] не соб­ранное в одно мгновение движение. Если же собранное [опять-таки] находится во времени, то чем же будет отличаться несобранное от собранного, как не тем, что оно тоже находится во времени [,хотя, быть может, и иначе]? Таким образом, длящееся движение и расстоя­ние [,им проходимое,] само по себе не есть время» но находится во времени.

Если же кто-нибудь скажет, что расстояние, проходимое движе­нием, есть время, то [тут будет иметься в виду] не расстояние самого движения, но то, в чем само движение получает свое протяжение, как бы сопутствуя ему. Однако что же это такое – [этим еще] не гово­рится. Ясно, конечно, что это есть время, в котором совершилось дви­жение. Это и было тем, что с самого начала исследовало наше рас­суждение, [стараясь ответить на вопрос:] что собственно есть время? Получается [нечто] сходное и [даже] тождественное с тем, как если бы на вопрос, что такое время, ответили бы [,впадая в тавто­логию], что оно есть расстояние, [путь] движения во времени. Что же это за расстояние, которое, значит, называет временем тот, кто полагает его вне собственного расстояния движения? [Ответа нет.] С другое стороны, так^- же и тот, кто полагает это расстояние и в сфере движения, не узнает, куда он должен будет поместить [вре­менное] протяжение покоя. Ибо поскольку движется: одно, постольку покоится другое, и можно сказать, что время и того и другого – тождественно, так что ясно, что оно отлично и от движения и от покоя. Что же это за протяжение и какую имеет природу? [Во вся­ком случае,] оно не может быть пространственным, ибо это как раз. находятся вне [его]»..

Эти замечательные по глубине и простоте рассужде­ния Плотина можно свести к следующем основным по­ложениям. Время не есть движение потому, что: 1) дви­жение уже предполагает время, между тем как время тре­бует не обязательно движения, а может вполне совме­ститься не покоем, а если предположить, что возможно движение вне времени, то приравнение ему времени ста­нет еще более непонятным, так как получится, что вре­мя – одно, а движение – совсем другое; 2) движение мо­жет мыслиться прерывным, будь то отдельное движение или движение всей вселенной, время же немыслимо как прерывающееся; 3) быстрейшее движение крайней сфе­ры на небе проходит наибольшее расстояние, между тем как время ее обращения – го же, что и более медленных сфер (ясно, что время отлично от движения); 4) если мы имеем два или более разных расстояний, проходимых в одно и то же время, и сравниваем их, то неизвестно, ка­кое из них есть подлинное время, так как каждое из них самостоятельно и нельзя одно выставлять критерием дру­гого, и получается, что сколько движений, столько и вре­мен; 5) но если даже мы возьмем движение всей вселен­ной, то и в этом случае движение не будет временем, так как оно, измеряемое пройденным пространством как та­ковое, есть пространство, а не время, а рассматриваемое с точки зрения своего непрерывного становления, есть только количество движения, – что тоже не есть время, но – во времени (иначе время было бы не везде); 6) если проходимое расстояние есть время, то, поскольку прохо­димое расстояние есть только размытое движение, ока­зывается невозможным определить разницу между раз­мытым и неразмытым движением, так как неразмытое движение тоже во времени (другими словами, если вре­мя есть путь, а путь – растянутое движение, нерастянутое же движение, т, е. движение, рассматриваемое вне пути, есть тоже время, то путь ничем не отличается от движения по пути); 7) если время есть только проходи­мое расстояние, то это не верно ни в том случае, если расстояние (помещать вне движения и говорить, что время есть то, в чем движение воздает свое расстояние (ибо тогда значило б» время определять как расстояние дви­жения во времени), ни в том случае, если расстояние помещать в сферу самого движения и говорить, что вре­мя есть само движение, создающее себе свой путь (ибо тогда покой не мог бы быть во времени, а на самом деле время, как нечто третье, охватывает и движение и покой). Другое неправильное учение о времени критикуется в III 7, 9:

«Необходимо рассмотреть, каким образом [может быть] время числом или мерой [можно было бы сказать, количеством] движения, ибо так [его] лучше [определить] вследствие того, что оно – непрерывно. – Прежде всего, и здесь одинаково возникает затруднение, как и относительно [учения о времени как о] расстоянии движения, – о всяком ли роде движения здесь идет речь. В самом деле, каким способом можно было бы исчислять движение неравное и не­равномерное и каково было бы это число или мера и с точки зрения чего [собственно] была бы это мера? Если одной и тою же [мерой измерять] то и другое движение, как и вообще всякое, и быстрое, и медленное, то [измеряющее] число и мера окажутся [тут] таковыми же, как если бы число десять измеряло лошадей или быков или как если бы та же самая мера была бы для влажных и сухих тел. Оче­видно, [если имеется в виду именно] такая мера, то [этим] говорит­ся, к чему относится время, в данном случае [именно] к движению; что же такое самое время – [этим] еще не говорится. Если ко вре­мени, понимаемому как мера, нужно относиться так же, как и к де­сятке, которую можно мыслить, беря ее и без [исчисляемых ею] ло­шадей, или как к мере, которая является мерой определенной при­роды, также и когда она [ничего] не измеряет, если время само по себе [именно] таково, как число, – то какая же разница между временем и этим определенным числом десять или каким бы то ни было числом, составленным из отдельных единиц?

Если же [скажут, что время есть] непрерывная мера, то оно окажется мерой определенного количества, как, напр., локоть. Оно, значит, станет величиной наподобие линии, которая, конечно, сопро­вождает движение [и в этом смысле может быть названа непрерыв­ной]. Но каким же образом эта линия, [только еще] сопровождаю­щая движение, будет измерять то, что она сопровождает? Почему она одно станет измерять больше, чем другое? Однако [,скажут,] лучше и вероятнее допустить, что [линия является мерой] не вся­кого [движения], но того, которое [именно] она сопровождает. Эта [мера] должна длиться, поскольку простирается линия, сопровожда­ющая движение. И надо измеряющее брать не извне и не отдельно [от движения], но – одновременно и измеренное движение. [Однако тут-то и возникает основное затруднение:] что же [собственно] ока­жется измеряющим? Движение ли, которое окажется измеренным, или величина [линии], которая измерила [движение]? И каковым из них будет время? Измеренным ли движением или измерявшей вели­чиной [линии]? Ведь время будет или движением, измеренным при помощи этой величины, или этой измерявшей величиной, или [, в-третьих,] тем, что воспользовалось этой величиной как локтем, для изме­рения того, сколь велико [пространственно] движение.

Но во всех этих предположениях, как мы сказали, вернее [пользоваться] равномерным движением, так как без равномерности и, кроме того, без единства и цельности, будет еще труднее аргу­ментировать для того, кто [время} считает той или другой мерой. Так вот, если время есть измеренное движение, и притом измеренное при помощи [понятия] количества, то, как и движение, если надо его измерять, необходимо измерять не им самим, но [чем-нибудь] другим, так же необходимо (если, конечно, движение будет иметь рядом с собою иную меру [,чем оно само,] и вследствие этого мы будем иметь нужду в непрерывной [единообразной?] мере для его измерения), необходимо, чтобы одинаковым образом в мере [нуж­далась] и сама эта [измеряющая] величина и [это – для того,] чтобы движение было измерено в своем количестве [,в своем пространствен­ном протяжении,] на основании того, что есть количество того, с точки зрения чего, производится измерение. Кроме того, время по этому учению будет числом [пространственной] величины, сопровождающей движение, но не самой величиной, сопровождающей движение. И что же это за число, не составленное ли из единиц? Необходимым обра­зом возникает трудность, как же такое число может измерять. Од­нако, если даже кто-нибудь и определит, как [такое число измеряет,] он определит в качестве измеряющего [начала] не (просто] время, но количественно-определенное время. А последнее не тождественно с временем [просто], так как одно дело сказать о времени [просто], другое – о количественно-определенном времени: прежде чем гово­рить об определенном количестве, необходимо сказать, что такое есть то, что [измеряется] этим определенным количеством. Число же, однако, измерившее движение, есть время вне движения [так же], как и число десять, примененное к лошадям, берется [само по себе,] без всякого отношения к лошадям. Что же есть это число [на самом деле], не сказано, [несмотря на то, что] оно еще до измеривания есть то, что есть, как и десятка.