Обстоятельства, характеризующие личность обвиняемого. 3 страница

Теория доказательств в советском уголовном процессе. М., 1973. С. 237.

Глава 5. Понятие доказательства. Свойства доказательства 69

какому-то другому признаку. Здесь явно допущено смешение раз­личных свойств доказательств.

Примером смешения допустимости с относимостью является те­зис о том, что «допустимы относящиеся к делу доказательства»* (кур­сив автора. — Ю.О.).

Таким образом, получается, что относимость доказательств являет­ся одним из условий их допустимости (хотя далее автор перечисляет совсем другие, общепризнанные эти условия — надлежащий субъект, надлежащий источник и др.)². Между тем относимость и допустимость доказательств определяются по совершенно различным критериям и между собой не связаны, о чем подробнее будет сказано ниже. Поэто­му неотносимые доказательства, если они получены законным путем, вполне допустимы. Кроме того, относимость доказательства может неоднократно меняться со сменой обвинительного тезиса (версии), от­носимое доказательство может превращаться в неотносимое или на­оборот. Допустимость же определяется однозначно и от обвинитель­ного тезиса и от связи с ним никак не зависит.

Смешение допустимости с достоверностью допускает также С.А. Шейфер, считающий, что доказательство может быть признано недопустимым, когда примененный познавательный прием оказыва­ется недостаточно эффективным³. О научности и этичности как крите­риях допустимости (наряду с процессуальностью) пишет Н.В. Сиби-лева⁴.

Все это свидетельствует о необходимости четкого разграничения допустимости с другими свойствами доказательств. Причем вопрос этот выходит далеко за рамки абстрактно-теоретического, он весьма актуален и для практики. Например, в суде присяжных обсуждение допустимости доказательств может проводиться только в отсутствие присяжных заседателей. С доказательствами, признанными недопус­тимыми, присяжные вообще не должны знакомиться. Но на другие свойства доказательств (относимость, достоверность) эти ограниче­ния не распространяются.

Каковы же критерии отграничения допустимости от других свойств доказательств? Представляется, они могут быть сведены к следующим.

Уголовно-процессуальное право Российской Федерации: Учебник. М., 2006. С. 229.

² Там же. С. 230.

³ См.: Шейфер С.А. Сущность и способы собирания доказательств в советском
уголовном процессе. М., 1972. С. 34—37. Критику этой позиции см.: Кипнис Н.М. До­
пустимость доказательств в уголовном судопроизводстве. С. 20—21.

⁴ См.: Сибилева Н.В. Допустимость доказательств в советском уголовном процес­
се: Автореф. дисс. ... канд. юрид. наук. Харьков, 1986. С. 16.

Доказывание и доказательства в уголовном процессе

Во-первых, допустимость относится только к форме и не касает­ся содержания доказательства. Содержание характеризуют совсем другие свойства доказательства. И в Конституции РФ (ч. 2 ст. 50), и в УПК (ч. 1 ст. 75) говорится о недопустимости доказательств, полу­ченныхс нарушением закона. Очевидно, что имеются в виду закон­ный способ, источник и другие моменты, о которых речь шла выше, но не содержание доказательства.

В связи с этим нельзя согласиться с авторами «Теории доказа­тельств», считающими, что допустимость в равной мере относится и к процессуальной форме доказательства, и к его содержанию, по­скольку они неразрывно связаны¹. Однако такая связь не исключает их реальной проверки и оценки, поскольку к ним предъявляются со­вершенно различные требования. Как уже говорилось, доказательст­во может быть вполне пригодно по форме, но непригодно по содер­жанию, т.е. неотносимо (справка о факте, не интересующем следствие), и наоборот (орудие преступления, изъятое с грубыми процессуальными нарушениями). Связь между этими свойствами со­стоит только в том, что для признания доказательства пригодным необходимо и то, и другое. В остальном они между собой не связаны и одно от другого не зависит. Поэтому, представляется, правы не ав­торы «Теории доказательств», а их оппонент В.Д. Арсеньев, которого они критикуют², считавший, что содержание доказательства опреде­ляет их относимость, а процессуальная форма — допустимость³, и другие авторы, разделяющие эту позицию⁴.

И второе. Допустимость определяется прежде всего соблюдением формальныхправил, прямо указанных в законе. Другой вопрос, что в действующем законе они недостаточно полно представлены. Но в идеале законодательство должно стремиться к максимально полной детализации правил, определяющих допустимость доказательств. Это как раз та сфера, которая вполне доступна формализации (в отличие от других свойств доказательств, оцениваемых в основном по внут­реннему убеждению). В связи с этим следует приветствовать усилия ученых, предлагающих подробный перечень процессуальных нару­шений, влекущих недопустимость доказательств⁵. Дело лишь за зако­нодательным закреплением этого перечня.

См.: Теория доказательств в советском уголовном процессе. М., 1973. С. 237. См.: там же. С. 238.

См.: Арсеньев В.Д. Вопросы обшей теории судебных доказательств. М., 1964. С. 112.

⁴ См.: Кипнис Н.М. Допустимость доказательств в уголовном судопроизводстве.
М.. 1995.

⁵ См.: Кокорев Л.Д., Кузнецов Н.П. Уголовный процесс: доказательства и доказы­
вание. Воронеж, 1995. С. 129-132.

Глава 5. Понятие доказательства. Свойства доказательства

С этих позиций может быть решен и вопрос о значении этиче­ского критерия. На этом критерии настаивает, как указывалось, Н.В. Сибилева, которая одним из признаков допустимости доказа­тельств считает строгое соблюдение норм нравственности при их по­лучении (вообще-то автор говорит о «коммунистической нравствен­ности», но не будем придираться к словам — в те времена иная терминология была невозможна)¹. Представляется, прав Н.М. Кип-нис, который, возражая Н.В. Сибилевой, пишет, что если, напри­мер, при проведении следственного эксперимента унижены честь и достоинство участвующих в нем лиц, то результаты будут лишены доказательственного значения ввиду нарушения требований процес­суальной нормы, а не этических норм. При отсутствии законодатель­ного запрета нельзя считать фактические данные, полученные с на­рушением норм нравственности (этических норм), недопустимыми².

Другой спорный вопрос, который без преувеличения можно на­звать проблемой проблем, — о правовых последствиях нарушения процессуальной формы при получении доказательств. Точнее — вся­кое ли процессуальное нарушение влечет безусловную недопусти­мость доказательства.

Согласно Конституции РФ: «При осуществлении правосудия не допускается использование доказательств, полученных с нарушени­ем федерального закона» (ч. 2 ст. 50).

Часть 1 ст. 75 УПК гласит: «Доказательства, полученные с нару­шением требований настоящего Кодекса, являются недопустимыми. Недопустимые доказательства не имеют юридической силы и не мо­гут быть положены в основу обвинения, а также использоваться для доказывания любого из обстоятельств, предусмотренных статьей 73 настоящего Кодекса».

Некоторыми учеными было выдвинуто положение о недопусти­мости доказательств, полученных с нарушением процессуальной формы, «независимо от характера процессуальных нарушений»³. Эта концепция подвергалась критике другими учеными⁴.

В последние годы дискуссия обострилась. Четко обрисовались два подхода. Один, получивший название концепции «плодов отрав-

См.: Сибилева Н.В. Допустимость доказательств в советском уголовном процес­се: Автореф. дисс. ... канд. юрид. наук. Харьков, 1986. С. 16.

² См.: Кипнис Н.М. Допустимость доказательств в уголовном судопроизводстве. С. 25.

См.: Мухин И.И. Объективная истина и некоторые вопросы судебных доказа­тельств при осуществлении правосудия. Л., 1971. С. 123.

⁴ См.: Мотовиловкер Я.О. Некоторые аспекты вопроса о допустимости (недопус­тимости) источников доказательств в советском уголовном судопроизводстве // Дока­зывание по уголовным делам. Межвузовский сборник. Красноярск, 1986.

Доказывание и доказательства в уголовном процессе

ленного дерева» (точнее, заимствовавший это название из американ­ской правовой науки, где так образно именуются доказательства, добытые с нарушением закона), отстаивает безусловную недопусти­мость доказательства при любомнарушении установленного порядка собирания и закрепления доказательств независимо от их характера и степени¹. Другие ученые занимают более Взвешенную позицию, выступая за дифференцированный подход и разделяя процессуаль­ные нарушения на существенные и несущественные, восполнимые и невосполнимые² (ранее — также авторы «Теории доказательств в со­ветском уголовном процессе»³).

В данном споре автор считает нужным определить свою позицию сразу. Он является категорическим противником концепции «плодов отравленного дерева». И не только потому, что все хорошее хорошо в меру, а при неумеренном употреблении приводит к противополож­ному результату (о чем существует много мудрых изречений, в част­ности о благих намерениях, которыми усыпана дорога в ад). И не потому также, что переживаемый сейчас нами период меньше всего подходит для построения «стерильного» уголовного процесса, хотя это и не подлежит сомнению⁴. Даная концепция представляется не­состоятельной и теоретически.

Остановимся на этом подробнее.

Как известно, процессуальная форма при всей ее важности не является самоцелью. Она имеет глубокий смысл и назначение, о чем не следует забывать. Процессуальная форма призвана обеспечить ре­шение двух, хотя и тесно связанных, но различающихся задач: во-первых, максимально гарантировать достоверность полученных фак­тических данных и, во-вторых, оградить законные права и интересы личности⁵.

См.: Чувилев А., Лобанов А. Плоды отравленного дерева // Российская юсти­ция. 1996. № П. С. 47-49.

См.: Зажицкий В.О. О допустимости доказательств // Российская юстиция. 1999. № 3; Некрасов С. Допустимость доказательств: вопросы и решения // Россий­ская юстиция. 1998. № 1; Кипнис Н.М. Допустимость доказательств в уголовном судо­производстве. С. 72—105.

³ Теория доказательств в советском уголовном процессе. М., 1973. С. 245.

Противники концепции «плодов отравленного дерева» справедливо указывают на абсолютную нереалистичность (и неэкономичность) в современных условиях требо­вания о буквальном соблюдении абсолютно всех процессуальных правил по целому ряду причин: невысокий профессиональный уровень работников следственного аппара­та и их фактическое неравенство с квалифицированной и высокооплачиваемой защи­той; несовершенство законодательства, многие нормы которого просто невозможно выполнить буквально и др. (см.: Зажицкий В.О. О допустимости доказательств. С. 70).

⁵ См.: Резник Г.М. Внутреннее убеждение при оценке доказательств. С. 8; Кип­нис Н.М. Допустимость доказательств в уголовном судопроизводстве. С. 78—80.

Глава 5. Понятие доказательства. Свойства доказательства 73

Отсюда и процессуальные нарушения, влияющие на допусти­мость доказательств, могут быть двух видов:

ставящие под сомнение достоверность доказательства (например, предъявление для опознания объекта в единственном числе);

ущемляющие права личности (незаконное проведение обыска).

Соответственно и подход к этим видам нарушений должен быть принципиально различным, ибо первые имеют гносеологическую природу, а вторые — социальную¹.

Начнем с первой категории. Но сначала несколько общих сооб­ражений.

Допустимым или недопустимым может признаваться только ка­кое-то отдельное доказательство, взятое само по себе, а не факт, ко­торый оно устанавливает. Факт не может быть допустимым или не­допустимым. Он может расцениваться как относимый или нет, достоверный или сомнительный, спорный и т.п., но не с позиций допустимости. Отсюда следует, что при признании какого-то доказа­тельства недопустимым содержащийся в нем факт вполне может быть установлен совокупностью других собранных по делу доказа­тельств. В противном случае мы придем к абсурду — неправильно проведенный допрос одного свидетеля повлечет недопустимость по­казаний десяти других, рассказавших о том же факте.

И второе. О восполнимости или невосполнимости процессуаль­ных нарушений можно говорить только применительно к двум ком­понентам допустимости — способу получения доказательств и про­цессуальному оформлению. Надлежащий субъект, как говорилось, относится к третьей категории требований, предъявляемых к допус­тимости, которая здесь не рассматривается, а перечень допустимых

Кроме этих, общепризнанных, можно выделить еще одну категорию процессу­альных нарушений, определяющих допустимость доказательств — несоблюдение ка­ких-либо общих правил производства по делу. Их отличительная особенность в том, что они касаются не только доказательств, а влекут недействительность всех других процессуальных действий и решений. Такая ситуация возникает, например, когда субъект получения доказательств ненадлежащий (подлежащий отводу или сроки пол­номочий которого истекли), при проведении незаконного закрытого судебного про­цесса и т.п. Мы не будем рассматривать этот вид нарушений, так как данный вопрос выходит за рамки теории доказательств, является более общим. Проблема допустимо­сти доказательств в таких случаях решается сравнительно просто — если признаются недействительными все процессуальные действия и решения, то и полученные дока­зательства также недопустимы. Отметим лишь, что далеко не всякое такого рода нару­шение влечет указанные последствия. Так, если выяснится, что в судебном заседании среди присутствующих находился подросток моложе 16 лет (ставший уже классиче­ским примером О.Я. Мотовиловкера (см.: Мотовиловкер Я.О. Некоторые аспекты во­проса о допустимости (недопустимости) источников доказательств в советском уголовном судопроизводстве. С. 55), то очевидно, что приговор и другие решения и процессуальные действия по этому основанию не будут признаны незаконными.

Доказывание и доказательства в уголовном процессе

источников четко определен в законе, и какие-либо отступления здесь непозволительны.

Итак, какие последствия влекут процессуальные нарушения пер­вой категории, т.е. не касающиеся гарантий прав личности?

Во-первых, все такого рода нарушения можно поделить на суще­ственные и несущественные. Несущественными мы будем называть такие, которые не повлияли и не могли повлиять на достоверность полученного результата (напомним еще раз, что речь идет только о нарушениях, не затрагивающих права личности). Например, свиде­тель вызван способом, не указанным в законе (ст. 188 УПК), а, до­пустим, путем устного приглашения, переданного через соседа или сослуживца. Или следователь задал свидетелю вопрос о его взаимо­отношениях с обвиняемым не в начале, а в процессе допроса. Такого рода нарушения на допустимость доказательства не влияют (хотя, разумеется, не должны поощряться).

Все остальные нарушения, которые каким-то образом могут от­разиться на достоверности доказательства, делятся на восполнимые и невосполнимые¹.

Восполнимыми являются те, которые могут быть устранены, нейтрализованы².

Каким образом должен решаться вопрос об устранимости про­цессуальных нарушений данного рода?

Что касается дефектов процессуального оформления, то они все восполнимы³. Если, например, отсутствует чья-то подпись, то она может быть получена после. Другие неточности или пробелы (напри­мер, неправильно поставлена дата) могут устраняться путем допроса понятых, других участников следственного действия, а при необхо­димости — и следователя.

Теперь относительно содержания следственных действий. Все процессуальные нарушения данной категории тоже устранимы в принципе,если к этому нет препятствий гносеологического характера.Разумеется, если объект был предъявлен на опознание в единствен­ном числе, то это поправить уже невозможно. Но вполне возможно еще раз провести осмотр места происшествия, повторить следствен­ный эксперимент. Таким образом, один из способов устранения процессуальных нарушений — дублирование, повторение (полное или частичное) следственного действия («удвоение доказательства»

См.: Кипнис Н.М. Допустимость доказательств в уголовном судопроизводстве. С. 86; Зажицкий В.И. Вопросы доказательственного права // Советская юстиция. 1992. № 19-20. С. 3.

См.: Теория доказательств в советском уголовном процессе. С. 240—241. ³ Там же. С. 241.

Глава 5. Понятие доказательства. Свойства доказательства

по терминологии Н.М. Кипниса)¹. Если такое дублирование невоз­можно (например, обстановка места происшествия изменилась), то различные пробелы, неточности, неясности могут быть устранены путем допроса участников следственного действия. И, наконец, при невозможности такого устранения тот же факт может быть установ­лен совокупностью других доказательств. Например, в случае непра­вильного проведения опознания остаются в силе прежние показания опознающего. Хотя их доказательственная ценность без опознания значительно ниже, они могут в какой-то мере компенсировать де­фект данного следственного действия. Простое узнавание тоже име­ет доказательственное значение, хотя и гораздо меньше, чем при опознании. (Кстати, такая же ситуация возникает в случае объектив­ной невозможности предъявления для опознания по другим причи­нам, не связанным с процессуальными нарушениями, например, в случае узнавания при случайной встрече или в ходе оперативных ме­роприятий по розыску преступника с участием потерпевшего). В ка­честве примера можно привести дело С, совершившего убийство на глазах у многочисленных свидетелей. При предъявлении им С. для опознания была допущена грубая ошибка — С, узбек по националь­ности, был предъявлен среди русских. Тем не менее суд признал его виновным на основании показаний многочисленных свидетелей, уверенно заявлявших, что они хорошо запомнили С. и не могли ошибиться (С. был задержан буквально через 20—30 минут после убийства и предъявлен для опознания в тот же день).

Иначе должен решаться вопрос при процессуальных нарушениях второго рода, т.е. сопряженных с ущемлением прав личности. Здесь санкции должны быть суровы и однозначны — такие нарушения влекут безусловную недопустимость доказательства, его ничтож­ность. Более того, недопустимы будут не только само такое доказа­тельство, но все другие, полученные посредством его, производные от него. Например, не только показания обвиняемого, полученные с применением насилия, но и вещественные доказательства (орудие убийства, похищенные вещи и т.п.), место нахождения которых он указал. Или, если признано недопустимым вещественное доказа­тельство, теряет всякое доказательственное значение и заключение эксперта по его исследованию независимо от его научной ценности.

Однако здесь необходимо сделать две оговорки. Во-первых, и при таких нарушениях в некоторых случаях допустимо повторение следственного действия — если лицо, в отношении которого оно проводилось, не возражает против этого (а тем более, если настаива-

ем.: Кипнис Н.М. Допустимость доказательств в уголовном судопроизводстве. С. 83.

Доказывание и доказательства в уголовном процессе

ет). Например, близкий родственник обвиняемого изъявил желание дать показания, однако перед допросом следователь не разъяснил ему содержание ст. 51 Конституции РФ (или разъяснил, но не за­фиксировал это в протоколе). Согласно указанию Пленума Верхов­ного Суда РФ такие показания являются недопустимыми¹. Но если лицо настаивает на допросе, очевидно, что нет никаких оснований для отказа в этом. В противном случае защита прав личности пре­вращается в свою противоположность — ущемление этих прав (кста­ти, яркий пример того, как при формальном подходе благо оборачи­вается злом).

И, во-вторых, признание любого доказательства недопустимым по мотивам нарушения прав личности также не исключает возмож­ности установления того же факта посредством других доказательств (за исключением указанных выше, производных от недопустимого).

Попытаемся теперь с этих позиций решить проблему так назы­ваемой асимметрии правил о допустимости доказательств. Суть ее в том, что процессуальные нарушения при получении доказательств должны влечь разные последствия для обвинения и защиты. По мне­нию сторонников этой концепции, доказательства, свидетельствую­щие в пользу обвиняемого (например, опознающий не опознал обвиняемого), остаются допустимыми несмотря ни на какие процес­суальные нарушения, поскольку в противном случае нарушается право обвиняемого на защиту².

Данная концепция вызвала различное отношение. Одни авторы считают, что требования допустимости должны быть одинаковыми для сторон обвинения и защиты³. По мнению других, «асимметрия» должна действовать, но с определенными ограничениями (напри­мер, кроме случаев, когда в следственном действии участвовал за­щитник, который не заявил возражений против незаконных дейст­вий следователя)⁴.

Представляется, что при решении этого вопроса нужно исходить только из гносеологического критерия. Доказательства, свидетельст­вующие в пользу обвиняемого, не могут использоваться только в

См.: постановление Пленума Верховного Суда РФ от 31 октября 1995 г. № 8 «О некоторых вопросах применения судами Конституции Российской Федерации при осуществлении правосудия» // Бюллетень Верховного Суда РФ. 1996. № 1. С. 6.

См.: Стецовскии Ю.Т., Ларин A.M. Конституционный принцип обеспечения обвиняемому права на защиту. М., 1988. С. 303.

См.: Некрасов С. Допустимость доказательств: вопросы и решения // Россий­ская юстиция. 1998. № 1. С. 9.

⁴ См.: Кипнис Н.М. Допустимость доказательств в уголовном судопроизводстве. С. 97—98; Ляхов Ю.А. Допустимость доказательств в российском уголовном процессе. М., 1999. С. 36-39.

Глава 5. Понятие доказательства. Свойства доказательства

случаях, когда к этому имеются неустранимые препятствия гносео­логического характера. Поэтому при процессуальных нарушениях первого рода (связанных с гарантиями достоверности доказательств) нужно стремиться максимально их нейтрализовать либо заменить непригодное доказательство другими. И только когда это оказалось невозможным, — исходить из правила о толковании сомнений: факт, свидетельствующий в пользу обвиняемого, если он достоверно не подтвержден и не опровергнут, считается существующим.

Нарушения второго рода, если они не колеблют достоверность доказательства, на судьбе обвиняемого отражаться не должны. Он не должен страдать из-за некомпетентности или недобросовестности обвинения. Поэтому при отсутствии препятствий гносеологического характера такое доказательство, если оно свидетельствует в пользу обвиняемого, остается в силе. Например, по делу об изнасиловании следователь провел допрос несовершеннолетней потерпевшей с гру­быми процессуальными нарушениями и путем угроз добился от нее признания, что все доказательства были сфальсифицированы по на­стоянию ее матери с целью принудить обвиняемого к браку или хотя бы получения от него крупных «откупных». Такое доказательство подлежит тщательной и всесторонней проверке и если получит объ­ективное подтверждение, то может послужить основой для реабили­тации обвиняемого, поскольку не его вина, что следователь не смог или не захотел получить данное доказательство законным путем.

Таким образом, концепция «асимметрии допустимости» вполне оправданна и обоснованна. «Убытки» доказывания должны ложить­ся на ту сторону, по вине которой наступили¹.

Вернемся к концепции «плодов отравленного дерева». Вообще, ее появление и исторически, и психологически вполне объяснимо. Десятилетия приниженного, а то и бесправного положения личности в условиях тоталитарного государства, уголовный процесс с чертами инквизиционного — все это не может не вызывать негативной реак­ции. К тому же перед глазами завораживающий пример великой дер­жавы, являющейся, во всяком случае, для сторонников этой концеп­ции, эталоном демократии и народовластия. Словом, выправляется перекос и вполне понятен крен в противоположную сторону (тем бо­лее что крайности тоже в наших вековых традициях).

Все это так. И тем не менее. Процессуальная форма при таком подходе превращается в самоцель. Совершенно упускается из виду,

Вопрос об ответственности защитника за допущенные процессуальные нару­шения, поднятый Н.М. Кипнисом (см.: Кипнис Н.М. Допустимость доказательств в уголовном судопроизводстве. М., 1995. С. 98), представляет самостоятельную пробле­му, которая здесь не рассматривается.

Доказывание и доказательства в уголовном процессе

способствует она достижению своих целей или уже начинает проти­воречить им. Это означает: по дороге забыть, зачем пошли. Вместо тщательного и скрупулезного анализа, взвешенного и дифференци­рованного подхода предлагается одним махом отсекать все сразу — и действительно вредное, и то, что может оказаться полезным. Скаль­пель предлагается заменить на топор. Конечно, топором орудовать проще. Но полезней ли? Конечно, заманчиво и соблазнительно ре­шить все проблемы сразу и кардинально. Но одним запретом ника­кие проблемы никогда еще не решались. На этот счет у нашей стра­ны тоже есть богатейший опыт.

И еще. В последние годы за проблемами прав человека мы стали как-то забывать об основной задаче уголовного процесса — охране общества от преступных посягательств. Как уже говорилось, именно для этого он существует в первую очередь. Все остальное, в том чис­ле и права личности, — лишь условия его правильного существова­ния, чтобы удары не били мимо цели и принуждение (а уголовный процесс — прежде всего принуждение) было оправданным. Поэтому было бы неплохо вспомнить о том, чему раньше уделялось много внимания — об эффективности уголовного процесса и, что особенно актуально в современных условиях, его экономичности. Ни тому, ни другому концепция «плодов отравленного дерева», отсекающая все подряд, никак не способствует.

В уже упоминавшейся ст. 75 УПК, посвященной недопустимым доказательствам, предусмотрены конкретные случаи недопустимости отдельных доказательств. Таких случаев три. Рассмотрим их (для удобства в иной последовательности).

1. Недопустимы показания потерпевшего, свидетеля основанные
на догадке, предположении, слухе. Нетрудно заметить, что таковые
признаются недопустимыми не вследствие нарушения процессуальной
формы (они могут быть получены вполне законным путем), а по како­
му-то иному признаку. По какому же? И почему они недопустимы,
если процессуальных нарушений при их получении не допущено?

Ответ прост. Они не отвечают самому понятию доказательства. Таковыми, как уже говорилось, являются сведения (ч. 1 ст. 74 УПК). Догадки же, предположения, слухи таковыми не являются. Поэтому не могут быть доказательством. И то, что это прямо оговорено в за­коне, — совершенно правильно. Но вместе с тем более точной была бы здесь другая формулировка — «не являются доказательствами по­казания потерпевшего, свидетеля, основанные...» И поместить эту норму следовало бы в другом месте — в статьях, посвященных этому виду доказательств (ст. 78, 79).

2. Недопустимы показания свидетеля, который не может указать
источник своей осведомленности. Здесь ситуация точно такая же,