Возникновение когнитивной антропологии

Теоретические посылки когнитивной антропологии.

Когнитивная антропология возникла в середине 1950-х г. как результат изменения определения культуры, наиболее важной концепции культурной антропологии. В то время как раньше на культуру смотрели как на включающую поведение и события в психический мир, то к этому времени она стала определяться более узко как система знания — как внутренняя концептуальная система, обосновывающая и управляющая реальным поведением и наблюдаемыми событиями, или как публичная система значений, эксплицитно выражаемая (вторая концепция вылилась в символическую антропологию, о которой речь шла в разделе “История антропологии”). В 1957 г. Уард Гуднаф опубликовал статью, оказавшее большое влиятельное определение культуры как системы познания: “Культура общества состоит из всего того, что должно знать и во что должно верить для того, чтобы поступать приемлемым для ее членов образом”. В рамках, установленных Гуднафом, познание обычно состоит из правил, посредством которых каждый решает, где жить, как классифицировать своих родственников, какие различая стоит выражать и т.п. Таким образом, прямо как компьютер оперирует значениями программы, состоящей из системы правил, которые предписывают какие действия при каких обстоятельствах должны совершаться, так и индивидов можно рассматривать как действующих посредством культурных программ. Хотя сам Гуднаф не принимает информационно-прцессуальную терминологию, последняя оказалась более или менее широко распространенной. Позднее появилась и идея, что сложность и гетерогенность наблюдаемого поведения может быть объяснена малым числом правил, ведущих к развитию формальных и квазиформальных моделей принятия решения, способных к генерации сложной продукции из взаимодействия малого числа внешних источников энергии и внутренних правил. На эту “компьюторность” когнитивной антропологии обращает внимание Р. Д’Андрад. Ведь по мнению многих исследователей “принципиальной целью когнитивной антропологии является понять и описать мир людей других обществ в их собственных терминах, как они его представляют себе и опытно переживают.” Здесь следует обратить внимание, что несмотря на возникающие ассоциации, когнитивная антропология не дублирует этнонауку: она говорит о том, как люди в своем опыте переживают мир. Аналогично, по определению М. Спиро, «культура» означает когнитивную систему, то есть ряд «утверждений» описательных и нормативных, о природе, о человеке и обществе, которые в большей или меньшей степени включены во взаимоувязанные сети более высокого порядка или конфигурации. Она является хотя и самым важным, но не единственным источником когниций и схем, которыми обладает социальный деятель. Другим источником является их собственный опыт.” Поясним, что под когнициями, содержащимися в культуре, понимаются те когниции, которые передаются человеку в процессе культурной трансмиссии. Определение культуры, которое до сих пор является путеводной нитью для большинства исследований в области когнитивной антропологии заключает в себе то, что культура есть идеализированная когнитивная система — система знаний, верований, ценностей — которая существует в умах индивидуальных членов общества. Культура есть ментальное оснащение, которое члены общества используют в ориентировании, совершении, обсуждении, определении, категоризации и интерпретировании актуального социального поведения в их обществе. Это средство, при помощи которого члены общества вырабатывают соответствующее социальное поведение и интерпретируют соответствующим образом поведение других. Социальное поведение имеет место в реальном физическом мире. Это вещи, которые люди в данный момент говорят и делают. Культура существует в умах человеческих индивидов, но индивиды пользуются сообща не одной и той же когнитивной моделью своей культуры, также как они используют именно не одну и ту же когнитивную модель языка (они различаются, к примеру, по диалектам и идиолектам). По причине разного биологического наследства, уникальности исторического пути личностей, различия ролей, выполняемых индивидами в обществе, отдельные члены общества членов имеют различные когнитивные модели общественной культуры. В течении возрастания каждый индивид конструирует модель или теорию общественной культуры. Поскольку это есть персональная модель, она только отчасти разделяется другими членами общества. Индивидуальная модель культуры не вмещает в себя целиком весь когнитивный мир индивидуума. Когнитивные миры индивидов также включают в себя идиосинкратическое знание, верования и ценности, которые есть результат уникального человеческого опыта. Как следствие, они могут рассматривать эту внутреннюю конструкцию как имеющую внешнего двойника. Так, хотя индивиды могут воспринимать культуру как автономную систему символов, которую они могут использовать, манипулировать или изменять, она, в конце концов, есть только ментальная конструкция, локализованная только в умах индивидов.

Познание мира зависит “от поступления “сигналов из окружающего мира”, которые остаются для воспринимающего субъекта незначимыми, пока не подвергнутся в его мозгу процессу когниции (cognition). Суть его заключается в группировке воспринимаемых разнородных сигналов в классы на основе культурно-обусловленных признаков-сигнификаторов. Такие классы в культурной антропологии называются “когнитивными категориями”. Отсюда вытекает еще одно понимание культуры — как депозитория человеческих когнитивных категорий, через которые только и реализуется процесс познания, состоящий в осмыслении и ментальной организации реальности. Конкретные когнитивные категории не являются имманентно присущими человеческому мышлению, они воспринимаются человеком в процессе инкультурации, то есть усвоения культуры, особенно языка. В языке, по мнению многих сторонников когнитивной антропологии, заключены все когнитивные категории, лежащие в основе человеческого мышления и составляющие суть культуры. Взгляды на сущность самой познаваемой реальности расходятся среди последователей когнитивной антропологии. Согласно одной из точек зрения, говорить о реальности можно только как о социокультурной категории, возникающей в данной культуре в результате когниции, — за этими пределами реальность непознаваема. Другая точка зрения признает существование объективной реальности вне человеческого восприятия, но полагает, что в познании отражен только ее прагматический для данного общества аспект, который опять-таки воспринимается человеком только в результате и посредством когниции. Из этих общих теоретических положений вытекает и понимание целей и объекта исследования когнитивной антропологии. Основная цель заключается в изучении и сравнении когнитивных категорий в культурном и этническом аспектах. Язык изучаемой группы или индивидуума рассматривается не только как средство, но и как объект анализа, однако из него извлекается не чисто лингвистическая, а культурологическая, этнологическая и бехивеорная (относящаяся к поведению) информация. Но основным объектом исследования является даже не язык как таковой, а “тексты” в широком понимании этого термина, то есть любые информационные цепочки, как вербальные, так и невербальные, порожденные в процессе деятельности или речи... Практически главным объектом, на который направлена исследовательская деятельность когнитивной антропологии, являются различные классификационные и таксономические системы, функционирующие в той или иной этнической культуре. Среди них чаще всего изучаются системы терминов родства, цветовые таксономии, классификации животных, растений, продуктов питания, болезней и т. п... Специфична методика полевых исследований, которым сторонники когнитивной антропологии придают большое значение. Источником познания культуры в поле служат высказывания носителей о своей культуре, полученные обычно как ответы на стандартизованные тесты.”

Как полагает историк когнитивной антропологии Р. Кессон, “когнитивная антропология появилась внезапно и развилась полностью на антропологической арене в 1957 г.” Однако это утверждение представляется спорным. Во-первых, на протяжении всей истории психологической антропологии появлялись суждения и идеи, которые должны были привести к формированию антропологии когнитивной. Во-вторых, мы не случайно указали на специфическую “компьютерность” когнитивной антропологии: она возникла как одно из направлений “когнитивных наук”, которые возникли в связи с изобретением компьютера, увлечения программированием, идеями искусственного интеллекта. Отсюда и определенный “родовой” отпечаток. Параллельно с когнитивной антропологией возникла когнитивная психология, начавшая развиваться бурными темпами, и обе эти науки существовали и существуют в тесном взаимодействии. А в-третьих, в пятидесятые годы стало складываться направление исследований “образа мира”, которое отпочковалось от психологической антропологии и которое, по нашему мнению, и вылилось в конце концов в когнитивную антропологию, с одной стороны, и в этнонауку - с другой.

Ранние работы в когнитивной антропологии

От этой традиции лингвистической антропологии когнитивная антропология заимствовало взгляд, что язык и культура теснейшим образом связаны, и что первый является ключом для понимания последней, что культурную ориентацию членов общества можно проследить при помощи анализа лингвистического материала. Например, в попытках узнать, каким образом люди различных общество концептуализируют свое естественное внешнее окружение, многие исследования фокусируются на словах и их связях с когнитивными категориями растений и животных.

Ранние работы в когнитивной антропологии утверждали представление о культурном знании как парадигматически и таксономически организованно. Достижения у этой сфере имели место, по крайней мере, частично в ответ на новые теории, рассматривающие организацию и содержание культуры. Параллельно с изменением представлением о категоризации в когнитивной психологии, культурное знание стали понимать как структурированное, частью, в терминах схематических и прототипических модусов организации. Культурная информация может быть также оценена как предполагающая особые модели или теории мира и как включающая в себя скорее аффективные и социальные значения, чем включающая только относительное содержание. Отражая эти изменения, исследовательское внимание должно быть направлено на значение, основывающее аспекты культуры и на психологические состояния как культурно определяемые элементы в социальной жизни.

Центральным понятием когнитивной антропологии было понятие “концептуальная категория”. Структура и организация концептуальных категорий в folk классификации систем и культурный смысл (значение), зашифрованный в этих системах, долго были главным интересов в этой области. Во всех обществах, объекты, действия, события, которые в действительности различны, группируются вместе в категории и рассматриваются как эквивалентные. Каждое дерево является в каком-то отношении уникальным, однако различия игнорируются, и деревья разбиваются а классы, как примеры особенных культурных категорий, таких как дуб, клен, тополь. Культурные системы включают огромное число концептуальных категорий. Некоторые из них являются специфическими категориями, имеющими несколько членов, в то время как другие есть общие категории, включающие множество членов. Классификация системы является когнитивными моделями, которые структурированы иерархическим образом. Возможно, что самая общая и несомненно самая изучаемая классификация систем — это таксономия. Термин таксономия имеет два значения: в общем смысле он относится к любому типу классификации систем, а в специфическом смысле он относится к тому типу систем, который основан на “типе” отношения. Структура таксономии (и всех других классификаций систем) определяется семантическими противопоставлениями, которые различают ее компонентные категории. Две категории противопоставляются, когда они имеют различный состав членов. Они могут контрастировать целиком, в некоторых или многих отношениях или только в одном отношении.

Таксономические классификации систем структурированы на особенном типе семантического противопоставления — инклюзии (включении). Категории, которые противопоставляются по одному или многим, но не по всем, аспектам (и поэтому являются семантически различными), могут включать друг друга или находиться во взаимоотношениях “некоторого типа”: категория X целиком включает категорию Y, которая рассматривается как тип категории X. Лексические ярлыки связаны с концептуальными категориями, но семантические контрасты определяются на языке концептуальных категорий, а не слов. Категории, которые часто называются таксонами и в изучении таксономий (в узком смысле), всегда являются взаимоисключающими, имея каждая уникальное место в таксономической иерархии. Взаимосвязь между семантическими категориями и их лексическими соответствиями могут быть определены эмпирически, потому что значение и форма не всегда связаны один к одному. Одна концепция может быть связана с более, чем одной лексической единицей, и более чем одна концепция может быть связана с единственной лексической единицей. Первое отношение известно как синонимия, а последнее — как полисемия. Полисемия определяется как противоположность омонимии — другое семантическое отношение. Омонимия — это отношение между двумя или более лексическими единицами, которые имеют одинаковую форму, но совершено различные значения. Полисемия — это отношение между несколькими концептуальными значениями одной лексической единицы. Полисемическая лексическая единица имеет единственную форму, но множество взаимосвязанных значений. Семантические категории не являются изоморфными с их лексическими ярлыками, и структура классификации систем определяется посредством контрастов между категориями, а не лексическими ярлыками. Тем не менее, форма лексических единиц релевантна пониманию классификации систем. В своих исследованиях классификаций когнитивные антропологи используют концепцию лексемы, главным образом, семантическими представлениями. Слово или комбинация слов является лексемой, зависящей от значения ее составных частей. Она является лексемой, если она семантически непрозрачна, или экзоцентрична (внешним образом ориентирована), так, что ее значение не определяется ее составными частями. Она является нелексемическим составом или фразой, если она семантически прозрачна (внутренне ориентирована), так, что ее значение определяется из ее составляющих.

Когнитивные антропологи, которые приняли это направление в большинстве своем противостояли крайне релятивстской позиции Сапира и Уорфа. Их позиция, получившая название ограниченно релятивистская или универсалистская позиция, подчеркивала общность языка и культуры и физическое единство человеческого рода. Разнообразие в языке и культуре признавались, но фокус исследования переносился на открытие важнейших концепций — фундаментальных, универсальных концепций, лежащих в основе разных суперструктур лингвистических и культурных систем. Открытие таких концепций обеспечивало основу для соизмеримости, сравнимости и переводимости, которые отрицались представителями совершенно релятивистской позиции. Ограниченно релятивистская позиция есть, таким образом, универсалистская в своем акценте на основах, и вдобавок релятивистской в своем признании разнообразия во всех аспектах лингвистических и культурных систем.

Несколько теоретических различий являются основными для изучения когнитивных универсалий. Одно есть различие между формальными и самостоятельные универсалиями. Формальные универсалии — это универсалии формы. Например, все языки имеют грамматические категории: существительное, глагол, прилагательное. Самостоятельные универсалии есть универсалии содержания. Все языки имеют существительные, которые относятся к родственным связям и прилагательные, относящиеся к цвету. Второе различие есть различие между абсолютными универсалиями и обусловленными универсалиями. Первые — это характеристики, которые имеют место во всех языках. Все языки имеют слова для выражения понятий “мать” и “отец”, например. Последние характеристики имеют место при определенных условиях. Если язык имеет слово для выражения “красного” цвета, например, то он всегда имеет термины для “черного” и “белого”. Наличие термина для выражения красноты универсально означает наличие терминов для черноты и белизны (наличие терминов для черного и белого, напротив, не означает наличие термина для красного). Исследование в когнитивной антропологии более имеет дело с обусловлеными универсалиями, чем с абсолютными.

Культура существует в умах индивидов, но культурные модели этих индивидов не идентичны. В когнитивном антропологическом исследовании, оценки аспектов культуры и языка являются идеализированными композитами или общими моделями, построенными из различных когнитивных моделей индивидов. Эти модели пытаются ухватить совершенное знание идеального индивида в культурно гомогенной общности. Составные модели культуры собраны этнографами от множества информантов. Осведомленный информант знает очень много об отдельной культурной области знания, но он не знает о ней всего. Второй информант не знает всего того, что сообщил первый информант, но он знает другие вещи, которые не упомянул первый. Третий информант, который не владеет всем культурным знанием, доставленным первым и вторым информантами, но может иметь специализированную информацию, которую ни один из первых двух не может дать. Этнографическое описание, скомбинированное из этих отдельных вкладов и есть сложная модель культурной сферы. Оно представляет собой идеальное знание информанта в предположительно гомогенной общности, который в совершенстве знает все аспекты культурной сферы. “Общие модели культуры” знаменуют вторую стадию в изучении проблемы изменчивости в культурном знании. В то время как сложные модели конструируются из различного знания индивидуальных информантов, общие модели состоят только из культурных элементов, известных всем информантам. Из знания, доставленного тремя информантами, послужившего для построения сложной модели, только информация, предложенная всеми тремя, может быть включена в общую модель. Общая модель указывает только на предмет культурного знания, который является общим достоянием членов общности. Большинство когнитивных антропологических исследований концептуальных систем являются сложными или общими моделями культурного знания. Оба типа когнитивных моделей не берут в расчет индивидуальную изменчивость (разнообразие) и анализируют культурное знание как если бы оно было гомогенно в общности. Принятие этого эвристического допущения способствовало значительному прогрессу в исследовании и заметно продвинуло наше понимание лингвистического и культурного феномена. Но наблюдая с позиции отдельного общества членов, сложные модели превосходят, а общие модели не достигают объема культурного знания, которым обладает какой-либо отдельный член общества. Ни один член не знает всех культурных элементов, представленных в сложной модели, но все члены знают больше культурных элементов, чем их представлено в общей модели. Это не значит, что какая-нибудь модель является неверной или неподходящей. Обе привносят существенный вклад в понимании когнитивных структур и процессов. Данные об индивидуальном разнообразии, игнорируемые в сложной и общей моделях, однако, имеют решающее значение для понимание одновременно того, как разные когнитивные модели индивидов организованы в обществе, и того, как это индивидуальная изменчивость служит основанием для лингвистических и культурных изменений.

Параллельно исследовались проблемы классификации с точки зрения этнонаучного подхода. Как писал Дуглас Прайс-Вильямс, “задача этнонауки – репрезентировать классификацию в терминах собственного стиля общества. Этот стиль может быть подобен или нет тому стилю, к которому мы привыкли на Западе. С. Тайлер указывает, что существует два шага классификации. Первый – извлечение информации о типе классификации (“контролируемое извлечение”). Пример Тайлера – ситуация, в которой чужестранец пытается понять, как в английском языке классифицируются животные. Второй аспект рассмотрения: нелингвистический подход к изучению мышления. Сортировка, выбор, подбор пар часто обнаруживают такие ментальные действия, которые не выражаются языком. Третий аспект этнонауки, это то, что схема классификации зависит от контекста ситуации и самих ее участников, т.е. классификационная система обладает гибкостью, а ответы испытуемых на вопросы зависят прежде всего от того, какого рода вопросы им задают. Поэтому психолог, изучающий различные культурные группы и вооруженный готовой таксономией, испытывает большие трудности. В обществах, где устная коммуникация является доминирующей, контекст становится тем более важным, поэтому делать выводы о когнитивных процессах в целом по данным, полученным одним-единственным методом в искусственно созданном эксперименте, очень рискованно. “Реальные жизненные ситуации так же как эксперименты должны включаться в науку о культуре и познании. Нам нужна этнография, которая анализирует мышление как специфическую активность, разворачивающуюся в специфических обстоятельствах. От субъектов изучения и методов наблюдения не зависит название исследования: психологическое оно или антропологическое. Это зависит от теоретических целей исследователя. Психолог больше будет смотреть на поведение индивида, этнограф – на социальные факторы (экономическую активность, религию, структуру семьи), обусловливающие различную интеллектуальную активность. Исследование, которое сейчас проводится нами, я называю этнографической психологией познания. Оно сочетает психологический и этнографический подход в изучении социальных, индивидуальных детерминант когнитивной активности субъектов.”

Когнитивная антропология, продолжая традицию, заложенную исследованиями “картины мира”, исследует те значения и смыслы, которые члены культуры вкладывают в ее различные элементы, как они видят связи между элементами своей культуры, как понимают окружающий их мир и как организуют свою жизнь в соответствие с этим пониманием. Однако, именно с зарождением когнитивной антропологии, этнологии начинают концентрировать свое внимание на значениях различных предметов и явлений в разных культурах, все больше увлекаются знаковыми системами и все менее интересуются психологическими проблемами этнологии. С этого момента начинается разрыв между культурологическими и психологическими исследованиями, последствия которого продолжают сказываться и по сей день. Разрыв этот преодолевается только к середине восьмидесятых годов.