Авторство принадлежит Нехаме Мильсон. 1 страница

Плач по нерожденному

Больно. Боооольнооооо!!!!!!!!!!!!!!!!!!!

Ааааааааааааааааааааааааааааааааааааа!!!!!!! Боль разры-
вает мои внутренности, застилает мозг!!! Разрывает его

на куски!!! Почему больно в голове??? Чтобы не думать. АААААААА...
больно!!! Крик рвет глотку, в клочья, в ошметки, в брызги. Челюсти
отрываются одна от другой, жизнь выходит из меня криком. И смерть
выходит из меня. Моя жизнь и твоя смерть. Боже!!! Эта боль должна
приносить счастье, она должна созидать, сотворить.... И только я рву
себя не ради жизни, а ради смерти. Это тельце внутри меня, то, что
должно было стать моим малышом, моей крохой, моей родинкой, кро-
виночкой, это тельце давно умерло. Я знаю, что рожаю смерть. Грудь
взрывается, горло в клочья, голова в осколки, мой крик превращает
Вселенную в груду никчемных атомов! Я сама Смерть... гримаса, не-
сущая в мир ужас, застыла на моем лице и вытягивает этот ликий, не
звериный и не человечий, крик. Так не кричит живое, это крик самой
Смерти. Я Смерть, и я рождаю смерть. Там, где должно болеть, я ни-
чего не чувствую, ведь там мертво. Болит в груди, в горле, в мозгу.

Авторство принадлежит Нехаме Мильсон.

Крик спасает. Крик — целитель, он помогает не думать: пока я кричу, мозг сжат, как резиновая игрушка в кулаке ребенка. Живого ребенка, радующегося игрушке в руках. А мой ребенок мертв. Он был уже мертв тогда, когда все вокруг ещё ждали от меня радости. А я уже знала, чув­ствовала, что он не живет во мне, но не верила, не могла поверить... Какая дикость... Я перестала кричать, а он не начал. Так не быва­ет. Я же видела в кино, я читала, я знаю, как это бывает. Кричит мать, а когда она затихает умиротворенно, разлается писк малыша. Я уже не кричу, он вышел из меня, но он молчит. Я знала, что не раздастся писк жизни в этой комнате сегодня, но как же дико... отзвучал рык матери, а писка детёныша не раздалось. дикость... так не бывает. Вы ждали от меня новой жизни, а я принесла в мир новую смерть. Плачь, Мать, плачь. Ему твои слезы не нужны, он не слышит их. В нем нет жизни, давно нет. Смерть его имя. А я — мать Смерти. Боже, как же ты так... Как же ты мог??? Как я теперь... КАК МНЕ ТЕПЕРЬ ЛОЖИВАТЬ? Все разрушено. Все... Тьма и пустота. Тьма и пустота внутри, тьма и пустота снаружи, и там, среди этой тьмы и пустоты, затерялась я — маленькая точка в огромном пространстве, точка, до которой никому нет дела. Я за­блудилась, я потеряла ориентиры, меня уже почти нет. Я бы двига­лась — но куда? Я бы позвала — но кого? Отчаяние и осознание, что еще немного — и меня не станет, я просто растворюсь, сойду с ума в этом мире без света. И в последней надежде, не от ума — из самого сердца, я кричу: «Господи, если ты есть, помоги мне! Прошу...» Сначала ничего не происходит, но вдруг в беспросветной мгле появляется ясный огонек. Он мерцает и колышется — кажется, буд­то где-то вдалеке горит свеча. И я начинаю изо всех сил перебирать руками и ногами, стремясь к нему. «Я здесь... я сейчас... пожалуйста, пожалуйста, только не потухни», — лихорадочно шепчу я.

И вроде бы огонек не увеличивается в размерах, но становится четче и ярче, и я уже вижу, что это действительно свеча, я даже смут­но различаю руки, которые ее держат. Это женские руки. «Не бойся, девочка, я с тобой, — ее голос звучит не снаружи, а внутри меня. — Иди на свет... просто иди на свет».

Я изо всех сил стараюсь, я плыву на свет, и вот я уже совсем ря­дом. «Спасибо, я так боялась, мне было так одиноко, так страшно, я была одна на всем белом свете!» — лепечу я.

«Одна? — удивляется Женщина Со Свечой. — Этого не может быть. Посмотри вокруг...»

Я оглядываюсь — и с удивлением вижу, что совсем рядом есть еще огоньки... и поодаль... и совсем далеко. Это выглядит как звезды в ночном небе — мерцающие жемчужинки в кромешной тьме. Или как свечи в огромном пустынном зале. И они не висят в пустоте: каж­дую свечу держат чьи-то руки. «Но здесь же никого не было!» — потря­сенно говорю я. «Были всегда. Просто ты никого не хотела видеть, — отвечает женщина. — Ты позвала — и узрела свет. Так всегда бывает, стоит только позвать».

Да, теперь я вижу. Здесь много людей, и света становится все больше. Я уже различаю фигуры, даже лица. «Кто это?» — спрашиваю я. «Это ты. Все поймешь и узнаешь, но в свое время. А пока просто ощути, почувствуй каждой своей клеточкой: ты не одна!»

Я не одна... Боже мой, благодарю тебя — я не одна! И тьма на­чинает потихоньку отступать.

С ЧЕГО ВСЕ НАЧАЛОСЬ Евгения:

«Ирина, добрый день! Я потрясена Вашими сказками, большое спасибо за них! Если коротко, суть моего предложения такова: мне дважды не удалось нормально выносить ребенка (мои детки умерли еще во время бере­менности), и сейчас у меня есть идея, как поддержать женщин, оказавшихся в моей ситуации, пройдя которую, я смогла полностью реабилитироваться. Ваш стиль очень походит для книги, которую я Вам предлагаю написать для поддержания морального духа таких женщин. Поверьте, зачастую их поддержать совсем некому. Если идея Вам интересна, я подробнее напи­шу или готова встретиться с Вами или Вашим представителем. Женщины, потерявшие ребенка, очень, очень нуждаются в помощи! Я хороший ор­ганизатор, и уже есть идеи, как это все воплотить. С уважением, Евгения».

С этого письма все и началось. Я никогда не переживала потерю ребенка и никогда бы не взялась писать об этом, если бы не одна моя природная особенность — у меня очень развита эмпатия (сопережи­вание). Когда я пишу сказку на заказ по проблеме другого человека, я на какое-то время начинаю мыслить и чувствовать, как он. Я при­нимаю на себя его боль, чтобы через сказку собрать ее воедино, пре­вратить в слова и потом бережно вынуть и вернуть их в информаци­онное поле мира. А вместо ушедшего вселить в душу человека нечто новое — свет, надежду, веру, любовь.

Когда я прочла письмо Евгении, то по своей реакции сразу поня­ла — да, тема нужная и важная... она зацепила и вызвала душевный отклик. Явственно представила и ощутила боль, страх и вселенское одиночество, которые сопутствуют потере ребенка, и сразу сказала «да». Единственный вопрос, который я тогда задала Жене, это в чем она видит суть будущей книги.

Евгения:

«Идея поддержки женщин родилась у меня на основании своего пройдённого опыта, в тот момент, когда я поняла, что могу расска­зать об этом ВСЛУХ, ведь обычно женщины про это не рассказывают. А боль потери зачастую не лает в дальнейшем строить нормальную жизнь и разрушает отношения с родственниками, ла плюс страх, что все может повториться, и, как следствие, разводы, психологическое бесплодие и лаже суициды.

Суть книги: сказать женщине, что надо жить дальше, что есть надежа, что все будет хорошо, ЧТО ОНА НЕ В ОДИНОЧЕСТВЕ. Отвлечь от черных мыслей, от уныний ведь чтобы принять, надо сначала понять! И обязатель­но нужно влить нотку позитива, поэтому я и обратилась к Вам. Моя идея в том, чтобы написать ПОЗИТИВНУЮ книгу и чтобы ее рекомендовали прочитать специалисты в роддоме. Ведь часто женщины лежат там еще какое-то время (например, пока антибиотик проколют и хоть немного вос­становят здоровье), и это САМОЕ тяжелое время. И знаете, женщинам с нормальными ролами дарят в это время и информационный материал, и подарок от мэрии (чепчики там всякие, пеленочки и пр.), и открыточку от роддома, и родственники поддерживают. А здесь — полное безмолвие, го­ворить не с кем, ла и не хочется, с родственниками вообще не знаешь, как себя вести, как жить дальше — не понимаешь, и за что все это и что с этим делать — тоже не знаешь. Пожалуйста, напишите, что вы об этом думаете».

«Женечка, а какую поддержку Вам бы хотелось тогда получить — в первую очередь?» — спросила я и получила в ответ:

«В первую очередь мне хотелось бы, конечно же, объяснений от человека, которому я доверяю или поверю, ПОЧЕМУ ТАК ПРОИЗО­ШЛО. И еще — НАДЕЖДЫ, что так будет не всегда, и в следующий раз наверняка все получится. Хотелось, конечно, любви и поддержки от мужа (у меня с этим был полный провал, к сожалению...). Но я спра­вилась, и теперь хочу помочь многим другим. Я хочу крикнуть на весь мир, так, чтобы они услышали: «ТЫ НЕ ОДИНОКА, ДЕВОЧКА!»

«Жень... Я готова пройти с Вами через этот опыт. Но готовы ли Вы? Ведь Вам придется вспомнить все, вновь погрузиться в тот тя­желый период, „поднять" чувства и эмоции, которые были в тот мо­мент. Мне придется задавать Вам неудобные и неприятные вопросы, а Вам — заглянуть в самые темные уголки своей памяти. Это очень больно, я знаю, но без этого никак».

«Ирина, я понимаю. Я готова пережить заново всю боль, я ведь сознательно на это илу. Я позитивный и креативный человек, и от этого проекта хочу лично для себя следующего результата: я хочу убедиться, что мне досталась такая непростая судьба для того, чтобы появилась эта книга и, возможно, как продолжение, — сайт по поддержке таких женщин, а в идеале — психологическая помощь в роддомах. Начнем с книги. Я готова, спрашивайте».

А дальше началась работа. Мы с Женей шаг за шагом заново прошли весь путь — от радостного ожидания, через тревогу и ужас, через боль и опустошение, через крик и отчаяние — к принятию, по­ниманию и спокойной уверенности: это — не конец всего, это — на­чало нового. И сейчас, если вы держите эту книгу в руках, если вы тоже проходите этот нелегкий опыт, знайте, что мы, Ирина и Евгения, с вами, мы разделяем вашу боль и попытаемся вместе поискать от­веты на многие вопросы, которые так мучают вас сейчас. Вместе мы выберемся. Даже не сомневайтесь!

Глава 1. СТРАШНАЯ СКАЗКА

Мой самый страшный кошмар по законам жанра приходит по но­чам, когда мне некому помочь, в час, когда тьма спускается на землю и заливает изнутри мою душу, заставляя вновь и вновь переживать то, что случилось со мной уже во второй раз. Я почти не могу спать, но когда все-таки забываюсь в полусне-полуяви, оно и начинается...

Я слышу тоненький голос, откуда-то очень издалека, он плачет, он зовет меня. «Мама, мамочка, мне страшно, мне темно, спаси меня, мама...» — просит мой малыш, и я бросаюсь ему на помощь, но вокруг кромешная темнота и сплошные стены, я ничего не вижу и натыкаюсь на них, мне больно, но я должна, должна его найти, схватить на руки, вывести на свет... «Мама, мамочка...» — все зовет он, а я слепо мечусь из стороны в сторону, и я плачу от бессилия, от отчаяния, от щемящей жалости к своему детенышу и к себе, но стены непоколебимы, и в них нет ни окон, ни дверей, ничего нет, я не могу выбраться. ВЫХОДА НЕТ. Я всей кожей ощущаю, что стены вдруг начинают сдвигаться, насту­пать, сжимать кольцо, нависать надо мной, пространства становится все меньше, мне уже не хватает кислорода — господи, я же сейчас за­дохнусь! Я кричу — и просыпаюсь от собственного крика, с залитым слезами лицом, судорожно хватая воздух открытым ртом. Ох, слава богу, это всего лишь сон, я просто спала, а на самом деле ничего не было, не было, я уже проснулась, и все будет нормально...

«Не будет нормально, — склонившись надо мной, ухмыляется мерзкая рожа, в которой я смутно узнаю своего свекра. — Ничего и никогда не будет нормально, потому что все кончено, и его больше нет, он умер из-за тебя!» А вот и свекровь, поджав губы, осуждающе

качает головой: «Да-а-а, кто бы могу подумать, что ты такая слабенькая, не сможешь выносить, с виду-то кобыла здоровая...» «А я тебе говори­ла, что все так и закончится, что добра от вашего союза не жди!» — присоединяется мама. «Не реви, ты молодая, еще нарожаешь, — без­жалостно рубит дед. — И нечего нюни распускать!» А вот и муж. Он ничего не говорит, он пьян. В стельку, в дым, в муку пьян, и взгляд его совершенно «не здесь». «Ты не справилась... не смогла... не способна... не женщина...» — на разные голоса внушают мне они, и я понимаю, что все они правы, и мне нечего возразить, да, я виновата, я не смогла, мой малыш умер, и я хочу умереть, дайте мне умереееееть!!!!

— А ну прекрати орать! — сурово требует соседка по палате, остервенело тряся меня за плечо. — Надоела, вопишь, людям спать не даешь... Ты что думаешь, у тебя одной проблемы? У тебя вообще совесть есть? Я тебя сейчас придушу! — И она действительно выдер­гивает из-под моей головы подушку, кидает ее мне на лицо и сама на­валивается сверху, я хриплю и пытаюсь разорвать ее мертвую хватку, я сучу ногами, извиваюсь, рву подушку зубами, и мне как-то удается выскользнуть, я отбрасываю ее, пытаюсь вскочить и падаю, запутав­шись в одеяле, больно ушибаюсь коленями, и только тут окончательно прихожу в себя.

Ни в какой я и не в палате, я дома, в своей комнате и в собствен­ной постели. Вернее, сейчас рядом с ней, на полу. Никого нет, я со­вершенно одна в квартире, и дверь закрыта на оба замка. Мне про­сто снова приснился кошмар. Впрочем, такие приключения я теперь переживаю каждую ночь. И поделом мне! Я заслужила, я виновата. Я потеряла ребенка.

Сегодня мне больше не уснуть. Я встаю, зажигаю торшер, бреду на кухню, чтобы попить водички. По дороге мельком вижу себя в большом зеркале, что висит в коридоре — ой, мама... Все мои кошмары — нали­цо. Точнее, на лице. Рыдаю-то я хоть и во сне, но настоящими слезами... Невнятная фигура в измятой ночной рубашке. Лицо страшное, опухшее,

всклокоченные волосы, черные провалы глаз... И еще прихрамываю — коленками приложилась серьезно. Дряхлое, унылое привидение на по­роге полного небытия. Интересно, привидения стареют?

Я включаю холодную воду и жадно глотаю ее прямо так, из-под крана. Она остужает мое соленое, горящее лицо, и я немного прихожу в себя. Господи, так нельзя, я так разрушусь, погибну. Надо взять себя в руки и что-то делать. «Ты уже сделала все, что могла, — язвительно подсказывает мне кто-то внутри меня. — Вернее, НЕ сделала...»

— Заткнись! — яростно кричу я.

Голос испуганно замолкает, но я испугана еще больше. Я пони­маю, что вот так и сходят с ума. Препираются со своими внутренними голосами, сначала наедине, потом — и на людях, а затем кто-нибудь добросердечный отводит тебя к внимательному и вдумчивому дяде- психиатру, там тебе говорят, что надо полечиться, дают направление в стационар, где всякими препаратами помогают отупеть и забыться, разогнать мысли и чувства по углам, и потом все сочувственно взды­хают: «Да и немудрено, сломалась, бедненькая, да и то сказать — та­кое горе, такое горе! Потерять ребенка — это трагедия, да...» Да, тра­гедия! Но в психушку я не хочу. Я хочу жить. По возможности — еще и радоваться жизни. И родить ребенка — это обязательно. Но для этого мне нужно сначала прекратить бесконечный внутренний диалог, перестать рыдать по ночам и, видимо, сделать «работу над ошибка­ми». Ну, я так думаю.

Поэтому я иду в ванную, пускаю душ ледяной струей и, поскули­вая и сжавшись, становлюсь под нее. Вот так, хорошо, чем хуже — тем лучше. Тело мигом приходит в тонус, мозг вбрасывает в кровь хорошую порцию адреналина. Я пускаю то горячую струю, то снова ледяную и постепенно прихожу в себя. Я вылезаю, растираюсь жестким по­лотенцем, накидываю махровый халат и снова смотрю в зеркало. Да, не Царевна-Лебедь, но уже и не Кисель-Размазня. Просто женщина, пережившая кораблекрушение. Ключевое слово — ПЕРЕЖИВШАЯ.

— Если не умерла — то жизнь продолжается, — говорю я своему отражению. — Надо искать ориентиры. По ним куда-нибудь да придешь.

Я возвращаюсь в комнату, закидываю одеяло на кровать и реши­тельно включаю компьютер. «К черту такую жизнь, мне нужна дру­гая!» — решительно бормочу я, уставившись на экран. Какая это «дру­гая», я пока и сама не знаю. Но надеюсь, что с течением времени раз­берусь. Глупо будет сдаться, даже не попробовав что-то изменить.

И я решительно набираю слова: « S0S! Я ПОТЕРЯЛА РЕБЕНКА! ПОМОГИТЕ КТО-НИБУДЬ!»

На мой призыв о помощи откликается столько народа, что я и не ожидала. Правда, не все поняли, о чем речь (видимо, я нечетко сфор­мулировала), потому что письма и ссылки были разные. Но я все равно копировала их в отдельный документ. На меня обрушилась лавина чу­жой боли, и я была просто ошарашена этим потоком. Со всех сто­рон меня обступили чужие истории, одна страшнее другой, и их было очень много...

«Да, это страшно — терять детей. У нас был сложный порок серд­ца, операции не дождались, просто не успели, ему было всего два ме­сяца от роду. Это очень тяжело, но что поделать, так уж вышло. Мне помогла вера. Молюсь каждый день, чтобы его душе было хорошо, буду молиться и за вас. Ольга П.».

«Не отчаивайтесь. Может быть, ваш ребенок еще найдется. Моя доченька пропала пять лет назад, ей было шесть. Но мы не теряем на­дежды. И вы верьте! Татьяна».

«Я так вас понимаю. Моему Андрюше был всего месяц, и произо­шла спонтанная остановка сердечной деятельности, во сне. Причин не установили, никто не виноват. Мужайтесь! Жизнь продолжается. Живите за него и за себя».

«Мой сыночек погиб, исподняя интернациональный долг, через во­семь месяцев после призыва. Будь проклята эта война. Нам, матерям, труднее всех. Тоже думаю: зачем же я его рожала? Неужели за этим?»

«Чертова акушерка! Одно неосторожное движение — и все, нет у меня ребеночка. До сих пор не могу простить, проклинаю ее, про­клинаю себя за то, что именно в этот роддом приехала рожать, про­клинаю судьбу. Все черно, и нет просвета, только ненависть и дает силы...»

«Не плачьте. Его (или ее?) душа сейчас на небесах. Ему уже хоро­шо, он дома».

«Попробуйте обратиться в передачу «Жди меня». Вот адреса...»

«Смиритесь. Никому не дано знать, почему Господь так распоря­дился, но ему в любом случае виднее».

«Моя дочь тоже потеряла ребенка и не смогла с этим жить. Те­перь ухаживаю за двумя могилками. Пожалуйста, держитесь, не сда­вайтесь, наверное, у вас тоже есть мама. Подумайте, каково ей будет, если еще и вы...»

«Да что вы тут сопли развезли? Помогите, спасите... Ну, поте­ряли, ну, еще родите, если возраст позволяет. Это же не вы умерли? И долго вы собираетесь выть на весь белый свет? Имейте в виду, пока вы в таком состоянии, ничего в вашей жизни не изменится, так и знай­те! Клара-без-Карла».

«А я вообще против того, чтобы быть родильной машиной. Делаю успешную карьеру, получаю второе высшее, есть время и на выставки, и на салоны, выходные — для себя, любимой. А для души у меня есть Додик (породы чихуахуа). Я обязательно рожу, но попозже, лет в 35. Или не рожу. Не надо так уж зависеть от детей, в жизни еще много интересного, поверьте».

«...Его все спасали, спасали, а я все рыдала и молилась, только бы выжил. Он выжил, и что? Ему почти два года, а он еще ни разу не был дома, он в больнице, гидроцефалия головного мозга, и еще легочная недостаточность, страшное внутричерепное давление, день и ночь криком кричит, живет только потому, что подключен к аппа­ратам. Медицина бессильна, и я бессильна, я ничего не могу сделать,

и все мысль покоя не дает: зачем я ему жизнь вымолила, на мучения? Господи, за что???»

«...А все проклятые наркотики. Двоих сыновей потеряла, двоих! На старости лет совсем одна, умру — оплакать некому будет. Но живу. И вы живите».

«...Куда смотрит милиция? Сколько еще детей должны потеряться, чтобы правительство что-то начало реально делать? (аноним)».

«Я тоже потеряла ребенка, на восьмом месяце беременности, после автокатастрофы. Потом долго не могла забеременеть. Ходила, лечилась, говорили, что случился шок. Столько психологов прошла, экстрасенсов! Уже отчаялась совсем. А через пять лет поехала к свя­той Ксении Петербуржской, молилась, просила, и она мне помогла!!! Сейчас моей Ксюше пятый год, чудесная девочка, уже почти все буквы знает. Не отчаивайтесь, все у вас будет хорошо. Мисс-Кисс».

«А я пять раз беременела, и на третьем месяце каждый раз вы­кидыш — как заговоренная. Муж пить начал. Тогда я быстренько его в охапку и в детский дом, ребеночка выбирать. Усыновили, стали рас­тить, смысл жизни появился, счастье! А через два года я снова за­беременела — и выносила, даже не заметила как, ни токсикоза, ни сохранения, вы представляете? И так вот бывает. Может, и вам так же поступить? Какая разница — свой, чужой, живая же душа! Дважды Мамочка».

«И без детей жить можно. Найдите себе важное дело и занимай­тесь им не за страх, а за совесть. А дети, если суждено, так еще будут, а если не суждено, так чего и суетиться? Ф. Ф.».

«Милая моя, как же вам сейчас тяжело. Примите мои соболезно­вания, такое горе трудно пережить... Вы плачьте, легче будет. Главное, не держите в себе, а то с ума ведь можно сойти».

С ума можно сойти — это точно... А можно и не сходить. Я вдруг с удивлением осознала, что не я одна лью слезы, и не сплю ноча­ми, и мечусь, и ищу ответы. И что я далеко не самая несчастная!

Я представила, каково было тем женщинам, которые уже взрослых детей теряли — кто от наркотиков помер, кто на войне погиб. Или тот, вымоленный, с гидроцефалией — это как же страшно-то... Да... Я-то со своими детками даже познакомиться не успела — ни с одним, ни с другим, и мучений их мне видеть не пришлось. Хотя мне от этого ничуть не легче. Но то, что не только я такая, обиженная судьбой, все равно как-то поддерживает. Вроде бы уже и не одна...

Ага, вот еще одно письмо:

«Я детей не теряла, у меня другая проблема (была!!!), но я знаю, кто вам может помочь. Вам нужна Злая Сказочница. Вот ее координа­ты, напишите ей. Она поможет. Алиса».

Злая Сказочница? Это что-то новенькое... Только вот хватит с меня сказок... Я уже замучилась слушать о том, что «все будет хоро­шо», что «время лечит», что «перемелется — мука будет» и все такое прочее. Хорошо не становится, время не лечит и ничего не перемалы­вается, сказки все это. Так что, пожалуй, не буду торопиться. Подожду я со сказочницами связываться, тем более со злыми. Хватит уже зла в моей жизни...

Глава 2.

ЗЛАЯ СКАЗОЧНИЦА

Тем не менее со Злой Сказочницей мне все-таки пришлось встре­титься, причем гораздо быстрее, чем можно было ожидать.

Итак, в мою жизнь добавилось хоть что-то новое — слава Интер­нету.

Я читаю письма — в них чужие судьбы (иногда пострашнее, чем моя!), разные советы (иногда вроде бы полезные, иногда ужасно глу­пые!), но на их выполнение меня все равно не хватает. Просто нет сил. Да и желания нет, если честно. Но я уговариваю себя, что это пока, ведь все равно я сдвинулась с мертвой точки, я хоть что-то начала делать...

О советах. Наверное, они правда умные и могли бы помочь, но все скользит по краю сознания и не цепляет. Я не знаю почему. На­верное, потому, что я слишком сосредоточена на вопросах, которые крутятся у меня в голове: «За что?» и «Кто виноват?». Мне нужна какая- то встряска, которая выбила бы меня с накатанной колеи и вывела из моего полусонного состояния, и она случается.

Это произошло, когда мне позвонили из некого ток-шоу. Я была дома и, как всегда, апатично хрупала печеньем у телевизора, когда вяк­нул мобильник. Номер был незнакомый, но я почему-то ответила. При­ятный женский голос выразил мне свои соболезнования и предложил довольно приличную сумму за участие в программе. Тема — «Я потеря­ла ребенка». Я сначала даже опешила: «Предлагать ТАКОЕ? Мне???» Но она была настойчива и убедительна. Уж она-то, наверное, точно была хорошим психологом. Она увещевала меня, что, мол, моя история бу­дет исключительно полезна для других женщин, что меня услышит вся страна и даже весь мир, что будут выявлены виновные в моей трагедии и их обязательно накажут, что я могу потребовать денежной компенса­ции, и все такое прочее. На каждое мое «нет» она становилась еще на­стойчивее, и у нее находились все более веские аргументы. Когда я была уже придавлена их тяжестью и начала задыхаться, я вдруг поняла, что во мне поднимается гнев. Мне предлагают наживаться на собственном горе? В какой-то глупой передаче, которая все равно ничего не решит и, главное, не вернет? Чтобы брызжущие слюной экзальтированные тетки в студии перекрикивали друг друга, навязывая свое и только свое мне­ние? Чтобы то и дело звучала фраза «если нет детей, то зачем и жить?» Пока я пыталась прийти в себя, голос уже удвоил сумму. И тут я взор­валась. «Пошли вы в пень!!!» — заорала я так, что мобилка вздрогнула и погасла, а я еще и отшвырнула ее на диван, подальше от себя.

Я пылала холодной ненавистью. Я сразу связала концы с концами и поняла, что сведения обо мне и номер сотового они получили или в род­доме, или в консультации (а где же еще?) и что им на меня и мою беду, по сути, наплевать — им нужны лишь сюжеты и рейтинги, а самое главное, — что, ПРОДАВ свою историю, я окончательно перестану себя уважать. Ого, оказывается, остатки уважения еще плещутся где-то на дне души?

Я разозлилась. Я обрадовалась этой злости, как родной, — все- таки какое-то чувство, а я уже подумывала, что во мне все чувства умерли. Горе заставляет замирать, злость — выводит из оцепенения. Главное — не держать ее в себе, как-то реализовать. Вот сейчас мне очень пригодилась бы Злая Сказочница. Нет, даже так: ОЧЕНЬ ЗЛАЯ СКАЗОЧНИЦА!

Я кинулась к компьютеру, нашла ее адрес... Она отозвалась почти сразу (и хорошо, иначе бы я остыла и снова погрузилась в анабиоз!), и вот я с трудом проговариваю вслух фразу, которая вот уже два меся­ца меня медленно убивает:

Недавно я потеряла ребенка.

Сочувствую. Мои соболезнования.

Дальше воцаряется молчание. Я молчу — и она тоже. Почему она молчит?

Почему вы молчите? — спрашиваю я.

Жду продолжения, — сообщает она.

Что мне надо рассказать?

Для начала расскажи, чего ты от меня хочешь.

Как — чего? Я же говорю — я потеряла ребенка!

Я уже выразила соболезнования. И если у тебя ко мне все — давай прощаться.

Нет, погодите... — протестую я. — Вы что, отказываетесь мне помочь?

А ты меня пока ни о чем не просила.

Я в негодовании. Мне кажется, что она абсолютно равнодушна к моему горю. Наверное, прозвище Злая Сказочница ей не просто так дали. Ну разве не понятно, зачем я на нее вышла?

Видишь ли, я не умею читать мысли, — тем временем продол­жает она. — Пока что ты констатировала факт, и это все, что я о тебе знаю. Хочешь получить конкретный результат — делай конкретный за­прос. И не жди от других понимания, если сама не прилагаешь усилий к тому, чтобы быть понятой. Это, между прочим, раздражает.

В целом она, конечно, права. Я и сама порой бесилась, когда слы­шала от мамы: «Ты сама могла бы догадаться». Не могла. Сделать, когда попросят, — легко, а догадаться — нет. Она обижалась на меня, а я на нее. Так что да, лучше сразу формулировать четко и внятно.

Мне сейчас очень плохо. Я хочу, чтобы вы мне помогли.

Какой именно помощи ты от меня ожидаешь?

Мой ребенок... Он так и не родился. Хочу, чтобы этого не было. Или не со мной. Хочу вернуться туда, в тот момент, и все изменить.

Это не ко мне. Я не умею менять прошлое, — говорит она. — Уж извини. Все, что я могу, — это вернуться с тобой туда, чтобы еще раз вместе с тобой пройти этот путь и кое-что завершить.

Что завершить?

Помочь тебе перестать себя казнить и начать жить. Поискать ответы на кое-какие вопросы. И еще — сделать для покинувшей этотмир души то, что должно и нужно. Отпустить! А ты этого хочешь?

Не знаю. Наверное, я все-таки другого хочу. Хочу все попра­вить, — говорю я.

Что — «все»? Как — «поправить»? — продолжает меня прессо­вать она.

Не знаю. Как-нибудь. Сделать, чтобы у моей страшной сказки оказался хороший конец.

Ааааа... Ну тогда ладно, можем обсудить. Сказки — это по моей части.

Вы правда сказочница?

Правда.

А почему злая?

Потому что никого не утешаю и не говорю, что «все будет хоро­шо». Я не знаю, как там у тебя будет, может, и плохо. От тебя зависит. Зато никого и не обманываю. Режу правду-матку в глаза, а это бывает больно и неприятно. Потому честно предупреждаю — злая я. А чего это ты разговор переводишь? Я вопрос задала! Так чего хочешь?

Чего я хочу... Чтобы мой ребеночек был жив, а я сейчас была бы счастливой мамочкой. Чтобы все, что я пережила, оказалось страш­ным сном. Чтобы черствые и невнимательные врачи были чуткими и добрыми, а муж не предал бы меня в самую трудную минуту. Вот чего я хочу, если честно.

Ну, тогда и я честно. Все УЖЕ случилось, возврату и обмену не подлежит. Добавлять тебе иллюзий я не намерена, здесь ты и без меня справишься.

Погодите! — торопливо кричу я, испугавшись, что она сейчас отключится. — А тогда как? КАК МНЕ С ЭТИМ ЖИТЬ?

(2 этим жить не надо, лучше без этого, — отвечает она. —

С этим надо разобраться, учесть ошибки, чтобы больше их не допу­скать и жить дальше. Надеюсь, счастливо.

да! Да, я согласна, — говорю я. — Именно это я и хотела сказать.

__ Ну что ж, можно попробовать. Только, знаешь ли, я за тебя боту выполнять не собираюсь. Помочь — могу, да. Но имей в виду: легко не будет, — предупреждает она. — Придется тревожить болевые точки, заново переживать очень неприятные моменты, погружаться в весьма травматичные воспоминания, возможно, вскрывать нарывы, и сердце будет кровью обливаться, это я тебе обещаю. Ну и сам про­цесс выздоровления будет зависеть от того, НАСКОЛЬКО ты хочешь закрыть эту горестную страницу и начать все с чистого листа.

.— я хочу, — говорю я. — Я больше не могу так. Чем так — лучше вовсе никак.

И ещё: если ты ждешь, что я буду тебя жалеть и утешать, то это ты напрасно. И не мечтай! Тебя нужно встряхнуть.

Уже встряхнули, — вздыхаю я и рассказываю ей о настойчивом приглашении на телепередачу. Я опять начинаю закипать от негодования.

Злишься? — с любопытством спрашивает она. — Это хорошо... Значит, оживаешь потихоньку. Вот и чувства включаются... Как же мир тебя любит, я просто удивляюсь!