Терапевтические соображения. Основная задача терапевта — добиться терапевтического эффекта при разрушении модели поведения монополиста

Основная задача терапевта — добиться терапевтического эффекта при разрушении модели поведения монополиста. Несмотря на раздражение и сильнейшее искушение наорать на пациента или приказать ему замолчать, такое нападение не принесет никакой пользы, кроме временного облегчения для терапевта. Пациенту это не поможет: он ничему не научится. Беспокойство, являющееся причиной его навязчивой речи, не исчезло и обязательно проявится в очередном потоке речи или, если не найдет выхода, заставит пациента покинуть группу. Группе это тоже не

поможет; несмотря на обстоятельства, остальные чувствуют угрозу в том, что терапевт грубо принуждает молчать одного из пациентов. Терапия начинает восприниматься как представляющая потенциальную опасность, а осторожность и страх внедряются в мысли каждого члена группы, иначе их постигнет та же участь.

Тем не менее, монополист должен перестать вести себя таким образом, и добиться этого должен терапевт. Часто терапевт с полным правом может подождать, пока группа сама не возьмется за решение своей проблемы; однако пациент-монополист — это не та проблема, с которой группа, особенно молодая группа, может справиться. Монополист представляет угрозу для фундаментального принципа групповой терапии: нужно поощрять желание пациента высказаться в группе; однако если пациент говорит чрезмерно много, его надо утихомирить. Терапевт должен сам заняться решением этой проблемы, должен предотвратить формирование препятствующих терапии норм и к тому же должен своим вмешательством спасти пациента от социального самоубийства. Двусторонний подход наиболее эффективен: терапевт должен принять в рассмотрение и монополиста, и группу, которая позволила себя монополизировать.

Принимая во внимание группу, терапевт должен помнить о том, что пациент - монополист по определению не может существовать в вакууме; он постоянно пребывает в динамическом равновесии с группой, которая допускает или поощряет его поведение. Следовательно, терапевт должен поинтересоваться, почему группа допускает или поощряет то, что один пациент тянет на себе все собрание. Такой вопрос может напугать пациентов, которые воспринимали себя исключительно в качестве пассивных жертв монополиста. После того, как их первые возражения проработаны, члены группы могут приступить к эффективному исследованию того, как они эксплуатировали монополиста; например, он мог избавлять их от необходимости принимать участие в групповых обсуждениях. Они могли оставлять монополисту все самораскрытие, позволять ему делать из себя идиота или выступать в качестве громоотвода для группового гнева, в то время как они освобождали себя от ответственности за достижение целей терапии. Когда члены группы выявили и обсудили причины своей пассивности, они приобретают большую включенность в терапевтический процесс. Они, например, могут обсудить свою боязнь проявления настойчивости, страх повредить монополисту или получить ответный удар от какого - нибудь члена группы или терапевта; они могут избегать привлечения к себе внимания группы, чтобы их жадность не была разоблачена; они могут получать удовольствие от бедственного положения монополиста и от причастности к пострадавшему и осуждающему большинству. Раскрытие этих проблем пациента, до сих пор связанных с деятельностью группы, является показателем прогресса и большей вовлеченности в терапию.

Рассмотрение этой проблемы с точки зрения группы должно быть дополнено работой с пациентом-монополистом. Основной принцип прост: терапевт не хочет заставить монополиста замолчать; он не хочет слышать от него меньше, а, наоборот, хочет слышать больше. Кажущееся противоречие исчезает, когда мы принимаем в расчет тот факт, что монополист прячется за своей навязчивой речью. Проблемы, которые пациент представляет на рассмотрение группы, не отражают его глубоко укоренившиеся личные проблемы; он выбирает их по другим причинам: чтобы развлечь группу, чтобы привлечь к себе внимание, чтобы подтвердить свое положение, чтобы пожаловаться и т. д. Этим монополист приносит в жертву возможность получения эффекта от терапии ради неутолимой потребности во внимании и руководстве. Хотя каждый терапевт по своему оформит свое вмешательство, он должен донести до монополиста главное: своей навязчивой речью он держит группу на расстоянии вытянутой руки и не позволяет остальным членам группы приобрести значимость для него. Его не отвергают, но приглашают стать полноценным членом группы. Если терапевт преследует единственную цель — заставить пациента замолчать, то этим он отказывается от достижения целей терапии, с тем же успехом он мог бы удалить пациента из группы.

Монополист не только отличается совершенно девиантным поведением, у него к тому же имеются серьезные нарушения в системе социальной чувствительности. Кажется, что он абсолютно не представляет себе, какое влияние он оказывает на окружающих и как они на него реагируют; более того, ему не хватает способности или склонности ставить себя на место другого. Данные исследований подтверждают эти выводы. Пациенты и студенты - наблюдатели должны были заполнить опросники по окончании каждого собрания группы. Исследовалась в том числе и активность; участники должны были проранжировать членов группы, включая самих себя, по количеству сказанных на собрании слов. Сходство между ранжировками пациентов и наблюдателей оказалось поразительным, только оценки активности терапевта, данные пациентами, сильно варьировались (действие функции переноса; см. главу 6) и пациенты-монополисты поместили себя на значительно более низкие позиции, чем остальные члены группы, которые единодушно назвали монополиста самым активным участником собрания.

Таким образом, терапевт должен помочь монополисту понять, что он из себя представляет, добиваясь от остальных членов группы обеспечения постоянной обратной связи; без поощрения руководителя группа может, как мы уже продемонстрировали, обеспечивать обратную связь только урывками и в виде самозащиты. Это имеет низкую терапевтическую ценность и просто резюмирует представление, в котором пациент брал на себя слишком много. Например, во время первой беседы один мужчина-монополист жаловался на свои отношения с женой, которая прибегала к «тактикам кувалды», публично унижая его или обвиняя в неверности перед их детьми. «Лобовой» подход к этому пациенту был абсолютно неэффективным; как только синяки проходили, он и его жена начинали все заново. На первых собраниях группы начало происходить нечто подобное: из - за его монополистического поведения, склонности к осуждению и неспособности слышать отклики остальных на его действия группа оказывала все усиливающееся давление до тех пор, пока его не заставили слушать, а то, что ему хотели сказать, носило жестокий и разрушительный характер.

Терапевт должен повысить восприимчивость пациента к обратной связи. Он может убеждать и направлять, например, словами: «Марк, я думаю, тебе будет лучше не говорить больше, потому что я чувствую, что в группе возникли некоторые важные чувства относительно тебя, и я думаю, тебе будет полезно услышать об этом». Терапевт также должен помочь группе раскрыть свое отношение к Марку, а не интерпретацию его мотивов. Намного более полезной и приемлемой будет фраза «Когда ты так говоришь, я чувствую...», а не «Ты ведешь себя так потому что...». Пациент может воспринимать мотивационные интерпретации как обвинение, но едва ли сможет отрицать справедливость субъективных реакций на него.

Слишком часто мы путаем или считаем равнозначными понятия «интерперсональная манифестация», «интерперсональная реакция» и «интерперсональная причина». Причины монополистического поведения могут быть абсолютно различными у разных пациентов: некоторые люди говорят для того, чтобы контролировать остальных, другие настолько боятся, что окружение может оказать на них влияние или постичь их. что они испытывают навязчивое желание отстоять свои заявления; третьи настолько переоценивают все то, что они делают, что ожидание недопустимо и все мысли должны быть немедленно высказаны. В основном, причину монополистического поведения трудно понять в начале терапии, и нахождение причины обычно не приносит особой пользы в борьбе с деструктивными поведенческими паттернами на ранних стадиях. Гораздо больший эффект принесет концентрация на том, как пациент проявляет себя в группе, и реакция остальных на его поведение. Мягко, но решительно пациента следует ставить перед лицом противоречия: несмотря на то, что он хочет, чтобы остальные члены группы приняли его и относились к нему с уважением, он ведет себя так, что вызывает только раздражение, отвержение и фрустрацию.

Клинической иллюстрацией этих проблем может послужить ситуация, сложившаяся в терапевтической группе одной из лечебниц, где содержались насильники:

Рон, пробывший в группе семь недель, долго расхваливал заметное улучшение своего состояния, достигнутое им. Он предоставил подробное описание своей главной проблемы — неспособности понять, какой вред его поведение приносило окружающим, и того, как, достигнув понимания этой проблемы, он получил возможность покинуть лечебницу. Терапевт заметил, что некоторые члены группы проявляли нетерпение, один пациент постукивал кулаком по ладони, а остальные откинулись назад, выражая безразличие и смирение. Он прервал монополиста, поинтересовавшись у членов группы, сколько раз они уже слышали отчет Рона. Те подтвердили, что слышат его на каждом собрании, фактически начиная с самого первого, на котором появился Рон; более того, они никогда не слышали, чтобы Рон говорил о чем-либо еще, и знали только эту «сказку». Члены группы обсудили раздражение, которое вызывал у них Рон, свое нежелание критиковать его из - за боязни причинить ему вред, потерять над собой контроль или получить от него сдачи. Некоторые говорили о том, что считали безнадежными попытки достучаться до Рона, и о том, что считали его просто бездушной куклой. Еще они говорили о своей боязни говорить и открывать душу перед группой; именно поэтому они приветствовали монополизацию, осуществляемую Роном. Несколько пациентов говорили об отсутствии интереса и веры в терапию; они не прерывали Рона из - за безразличия.

Таким образом, процесс получил новое обусловливание; множество взаимосвязанных факторов привели к установлению динамического равновесия под названием «монополизация». Остановив этот неизбежный процесс, выяснив и проработав его причины, терапевт добился основательного терапевтического эффекта от потенциально разрушительного группового феномена. Каждый пациент приблизился к состоянию включенности в группу; Рону больше не позволяли принимать участие в деятельности группы таким способом, так как это не могло принести пользы ни ему самому, ни группе в целом.

Необходимо завербовать пациента в качестве союзника в терапевтической работе. У него должны быть свои причины для изменения монополистических паттернов поведения, даже если не эта проблема заставила его обратиться к терапии. Например, ему можно оказать содействие в рассмотрении последовательности событий в группе. Когда он пришел в группу, какую реакцию он хотел получить от участников? А что получилось? Как он может объяснить это противоречие? Нужно помочь ему сделать соответствующие выводы. Он наверняка недооценивал важность знания о том, какую реакцию он вызывает у группы, или предполагал, что группу составляют неполноценные люди. Он может возражать: «Со мной никогда не происходило ничего подобного». Если терапевт оказался на высоте и не позволил группе сделать из монополиста «козла отпущения», это всегда не соответствует истине; пациент привычно встает в оппозицию к остальным. Но терапевтическая группа имеет существенное отличие: здесь есть правила, позволяющие остальным открыто комментировать его поведение. Позиции терапевта сильно укрепляются, если он в состоянии помочь пациенту исследовать и обсудить трудности, которые он испытывает в ситуациях межличностного взаимодействия (на самом деле, он чувствует себя одиноким, у него нет близких друзей, никто никогда его не слушает, его без причины избегают и т. д.). Когда это становится очевидным, терапевт может более убедительно продемонстрировать пациенту важность и уместность исследования своего внутригруппового поведения. Необходимо правильно выбрать время; нет смысла проводить эту работу с закрывшимся, защищающимся пациентом в крайней степени возбуждения. Многократные, легкие, разумные вмешательства — это то, что нужно.

Шизоидный пациент

Шизоидное состояние, болезнь нашего времени, поставляет больше пациентов для психотерапии, чем любая другая форма психопатологии. Это не способные испытывать эмоции, изолированные, холодные люди, которых часто заставляет обращаться за терапевтической помощью смутное ощущение, что им чего - то не хватает: они не могут чувствовать, не могут любить, не могут развлекаться, не могут плакать. Они выступают в роли сторонних наблюдателей по отношению к самим себе, они не переживают свои собственные переживания.

Сартр в «Возрасте зрелости» живо описывает основанный на опыте мир такого человека:

...Он свернул газету и начал читать репортаж специального корреспондента на первой странице. Уже насчитывалось пятьдесят убитых и триста раненых, и это было еще не все, под руинами, безусловно, оставались трупы....Тысячи французов не могли читать утренние газеты без комка ярости в горле, тысячи людей, сжимающих кулаки, шептали: «Сволочи!» Матье сжал кулаки и прошептал: «Сволочи!» — и тут же почувствовал себя еще более виноватым. Если бы он, по крайней мере, ощутил хоть какое - то живое волнение, пусть и сознающее свои пределы. Но нет: он был пуст, перед ним был великий гнев, отчаянный гнев, видимый и почти ощутимый. Но он бездействовал; чтобы пробудить его к жизни, позволить вырваться наружу и страдать, Матье должен был предоставить ему свое тело. Это был гнев других. «Сволочи!» Он сжимал кулаки, широко шагал, но это не приходило, гнев оставался где - то вовне.... Нечто готово было родиться, робкая зарница гнева. Вот оно! Но все тут же опало, иссякло, он был снова пуст, шел размеренным шагом с благопристойностью участника парижской похоронной процессии.... Промокнув лоб платком, он подумал: «Нельзя заставить себя сильно переживать». Там произошли трагические и ужасные события, которые требовали сильнейших эмоций...»Все бесполезно, это не придет...»

Шизоидный пациент часто испытывает те же трудности в терапевтической группе. Практически каждое собрание группы, если, конечно, он достаточно внимателен к происходящему, предоставляет ему доказательства того, что природа и интенсивность его эмоций и переживаний сильно отличается от того, что испытывают другие члены группы. Такое противоречие может привести пациента в замешательство, он может прийти к выводу, что остальные члены группы слишком аффектированы, чрезмерно лабильны, неискренни, слишком сильно переживают по мелочам или у них просто другой темперамент. Однако потом шизоидные пациенты начинают задумываться о том, что они из себя представляют. Подобно сартровскому Матье, они начинают понимать, что где - то внутри у них есть огромный резервуар эмоций, до которого они не в состоянии добраться.

Так или иначе, тем, что он говорит, или тем, что не говорит, шизоидный пациент демонстрирует другим членам группы свою эмоциональную изолированность. Во 2 главе описывался пациент, который не мог понять озабоченность остальных членов группы тем, что терапевт покидает группу, и навязчивые страхи одного из пациентов, который боялся, что его подругу убьют. Для него все люди равнозначны, взаимозаменяемы. У него была потребность — МДН (минимальная дневная норма) — в привязанности (при этом абсолютно не имело значения, к кому привязываться). Уход терапевта вызовет в нем напряженность, так как это замедлит его терапию. Он будет злиться на себя, так как не догадался использовать терапевта по полной. Но он не будет испытывать описываемое остальными чувство: горе, вызванное потерей человека, терапевта. В свою защиту он утверждал: «Нет особого смысла сильно переживать из - за ухода терапевта, если я ничего не могу с этим поделать». Еще один пациент, которого группа ругала за отсутствие сопереживания двум другим сильно страдающим пациентам, ответил ей: «Так, им плохо. На Земле в данный момент страдают миллионы людей. Если бы я переживал за всех, кому сейчас плохо, я бы тратил на это все свое время». Другими словами, эмоции появляются только тогда, когда их диктует рациональность; они должны иметь практическую пользу — если они бесполезны, зачем они вообще нужны?

Часто члены группы подмечают несоответствие между словами пациента, его переживаниями и эмоциональными реакциями. Один пациент, которого группа критиковала за утаивание информации, касающейся его отношений с девушкой, сдержанно поинтересовался: «А не хотели бы вы взять камеру и залезть с нами в постель?» При этом он отрицал, что испытывал какую бы то ни было злость, а саркастический тон использовал безотчетно. В других случаях группа получает информацию об эмоциях шизоидного пациента по его жестам и поведению. В самом деле, пациент может присоединиться к расследованию, оценивая сам себя и отпуская комментарии типа: «У меня так сильно бьется сердце, я, должно быть, испуган», или: «У меня кулаки сжимаются, я, наверное, злюсь». Реакция остальных членов группы весьма характерна и представляет собой результат любопытства и замешательства, вызванных сомнениями, озабоченностью, раздражением и фрустрацией. Они будут постоянно допытываться у пациента; «А что ты чувствуешь по поводу...?» — и только потом осознают, что требовали от человека, чтобы он немедленно заговорил на иностранном языке. Вскоре члены группы начнут активно помогать ему разобрать то, что сначала оказывается легким огорчением. Они начинают рассказывать ему, что ему следует чувствовать и что бы чувствовали они в подобной ситуации. В конце концов, начинается фрустрация. Группа утраивает усилия, но почти всегда это не приносит результатов. Скоро группа может начать применять лобовой подход, так как она пытается усилить эффект путем интенсификации стимулов. Собрания становятся крайне предсказуемыми и расхолаживающими. Иногда группа начинает относиться к шизоидному пациенту как к талисману: он становится источником развлечения для группы. (Генри Бергсон считал, что центральным аспектом комической ситуации является человек, ведущий себя как машина. Что - то изначально комичное несет в себе зрелище, которое представляет собой человек, действия которого шаблонны и механистичны (таким является юмор в стиле Чаплина и фарс Лорела и Харди). Я думаю, что именно это позволяет группе считать смешным то, что потом на деле окажется вовсе не смешным.)

Терапевт не должен вступать в борьбу за «озарение». Я не знаю ни одного случая, когда шизоидного пациента сколь - нибудь изменил драматический инцидент; изменение — это прозаичный процесс, тяжелая работа, одни и те же маленькие шажки и едва заметный прогресс. Для ускорения продвижения пациента вперед можно использовать некоторые активационные, невербальные или гештальт - техники. Иногда это сможет поспособствовать узнаванию и выражению пациентом зарождающихся или подавляемых эмоций; но терапевт не должен забывать о цене, которую ему придется заплатить за дополнительную направленную индивидуальную работу — группа может стать менее сильной, менее автономной, более зависимой и сосредоточенной на лидере. (Обсуждению этих проблем мы посвятим тринадцатую главу.) В пятой главе я представил несколько активационных техник «здесь – и - сейчас», которые полезны в работе с шизоидным пациентом. Добейтесь того, чтобы он видел разницу между членами группы; несмотря на свои слова, он не относится ко всем совершенно одинаково. Помогите ему прочувствовать эмоции, которые он считает нелогичными. Когда он отмечает: «Я, пожалуй, слегка раздражен или слегка обижен», посоветуйте ему остаться в таком состоянии; никто и не говорил, что он может обсуждать только сильные эмоции. «Рассмотри свою обиду через лупу; как можно точнее опиши, что это такое». Постарайтесь пресечь его привычные способы избегания: «Каким - то образом ты упустил что - то, что казалось важным. Мы можем вернуться на пять минут назад? Мне показалось, что ты почти плакал, когда ты разговаривал с Джули. У тебя внутри что - то происходило». Нужно, чтобы он научился наблюдать за своим телом; часто он не испытывает аффект, но может заметить его анатомические эквиваленты: спазмы в желудке, усиленное потоотделение, удушье, прилив крови к лицу и т. д. Постепенно группа может научить его подбирать этому соответствующие психологические состояния; они могут заметить закономерности его реакций и их проявление в связи с определенным событием в группе.

Терапевту также следует остерегаться оценивать события исключительно с точки зрения своего опыта. Как мы уже указывали ранее, пациенты могут переживать то же самое событие совершенно по-разному; событие, кажущееся одному из пациентов или терапевту совершенно незначительным, может представлять собой чрезвычайно значимое переживание для другого. Малейшее проявление раздражения сдержанным шизоидным пациентом может означать для него глобальный прорыв; возможно, это был первый случай за всю его взрослую жизнь, когда он проявил гнев, и этот случай воодушевит его применять на практике новые способы поведения как в группе, так и вне ее.

Шизоидный пациент представляет собой большую опасность для группы, но это и очень благодарный материал для работы. Если он сможет проявить настойчивость, остаться в группе, и его неспособность быстро изменить стиль отношений не заставит его сдаться, то опыт групповой терапии принесет ему огромную пользу.

Молчаливый пациент

Противоположность монополиста, молчаливый пациент, представляет собой не настолько разрушительную, но требующую столь же пристального внимания проблему для терапевте. Всегда ли молчаливый пациент представляет собой проблему для группы? Вполне возможно, что он получает пользу от терапии молча. Весьма сомнительная, возможно не соответствующая действительности история, которая ходила среди групповых психотерапевтов несколько лет, рассказывала об одном пациента, который целый год посещал собрания группы, не проронив ни единого слова. В конце пятидесятой встречи он сообщил группе, что больше не вернется; его проблемы решены, на следующий день была назначена его свадьба, и он хотел выразить свою благодарность группе за помощь, которую они ему оказали.

Некоторые скрытные пациенты могут получать пользу от косвенной вовлеченности в терапию через идентификацию с активными пациентами с такими же проблемами; возможно, что изменения в поведении и способность идти на риск могут постепенно проявляться в их отношениях вне группы, в то время как в группе они будут продолжать молчать и не будут производить впечатление изменившегося. Групповое исследование Либермана, Ялома и Майлза выявило, что некоторые из пациентов, которые претерпели наиболее значительные изменения, имели особые способности максимизировать свои возможности приобретения умений за время кратковременного курса групповой терапии (всего тридцать часов) путем присоединения к групповому опыту других участников. Хотя было получено доказательство того, что, в общем, чем более активен пациент и чем влиятельнее он в структуре группы, тем больше у него шансов выздороветь. Лундгрен и Миллер в Т-группах продемонстрировали, что, несмотря на то что говорят пациенты, чем больше они говорят, тем сильнее произошедшие в них положительные личностные изменения.

Клинические терапевты единодушны во мнении, что молчаливый пациент не получит пользы от групповой терапии. Чем больше доля речевого участия, тем сильнее ощущение вовлеченности и тем больше ценят пациента остальные члены группы, да и в конечном счете он сам. Поэтому я бы предложил не позволить неправдоподобной истории про исцеление молчаливого пациента усыпить нашу бдительность. Молчаливый пациент — проблемный пациент; крайне редко групповая терапия приносит ему пользу.

Пациенты могут иметь множество причин для того, чтобы молчать. Некоторые могут испытывать страх перед самораскрытием; каждое произнесенное слово кажется им шагом к дальнейшему раскрытию. Для других конфликтной является область агрессии, поэтому они не могут самоутверждаться за счет речи. Третьи слишком, до перфекционизма, требовательны к себе; они не открывают рот из боязни провала, в то время как кто-то еще сохраняет дистанцию между собой и группой или пытается управлять ей, сохраняя надменное высокомерное молчание. Некоторые пациенты боятся какого-то конкретного члена группы и обычно говорят только в его отсутствие. Кто - то принимает участие только в меньших собраниях или чередующихся (проходящих без руководителя) собраниях. Другие боятся проявить слабость и молчат, чтобы не впасть в истерику, не начать жаловаться, не расплакаться. Еще кто-то будет периодически дуться и обиженно замолкать, наказывая группу или пытаясь привлечь к себе ее внимание.

Важно, что молчание никогда не бывает безмолвным; эта манера поведения, и как все остальные способы поведения в группе, представляет собой одновременно структуру «здесь – и - сейчас» и показательный образец установления межличностных контактов. Таким образом, задача терапии заключается в том, чтобы не только изменить поведение (что необходимо, если пациент собирается остаться в группе), но и помочь пациенту понять себя через свое поведение.

Выбор адекватной терапии частично зависит от динамик молчания, которые терапевт может выявить индивидуально в процессе предгрупповых собеседований и анализируя невербалику пациента, так же как и его немногочисленные заявления. Необходимо найти золотую середину: нельзя оказывать чрезмерное давление на пациента и точно так же нельзя позволить ему постепенно полностью изолироваться. Терапевт при этом может позволять каждому пациенту самостоятельно определять долю своего участия в собраниях, но все же вовлекать молчаливого пациента в дискуссию, комментируя его невербальную активность, когда жестом или поведением он проявляет интерес, напряжение, грусть, скуку или заинтересованность. Хорошим способом для усиления его вовлеченности будет спровоцированный терапевтом анализ остальными членами группы их восприятия молчаливого пациента, а затем терапевт может поинтересоваться у него, насколько верны оценки. Даже если его нужно постоянно подгонять, льстить ему. приглашать вступить в разговор, можно избежать обращения с пациентом как с пассивным объектом воздействия, если постоянно контролировать процесс. «Ты хотел бы, чтобы мы подбодрили тебя именно на этой встрече? Как ты себя чувствовал, когда Майк разоблачал тебя? Он не слишком далеко зашел? Ты сообщишь нам, если мы поставим тебя в затруднительное положение? Какой вопрос нам лучше всего задать тебе сегодня, чтобы помочь тебе присоединиться к группе?» Так или иначе можно завербовать пациента в качестве активного союзника в кампании против его молчания. Если пациент, несмотря на все усилия, продолжает сопротивляться и его участие в работе группы остается минимальным через три месяца терапии, то, как подсказывает мой опыт, прогноз весьма неутешителен. Группа будет обескуражена и фрустрирована не приносящим результата упрашиванием, ободрением, провоцированием закрытого, молчаливого пациента. На фоне озадаченности и неодобрения остальных его позиция в группе становится еще более шаткой и вероятность участия все слабее. В это время могут принести пользу проведение одновременно и индивидуальных сеансов для молчаливого пациента; если же и это не помогает, терапевту следует серьезно рассмотреть возможность удаления его из группы.