Метафора и восточные мудрецы

"Как мне узреть истину?" - спросил молодой монах. "Повседневными глазами," - ответил мудрец.

Мы начали главу с восточных мудрецов, потому что их философии в метафорическом смысле воспроизводят развитие ребенка. Чтобы быть в гармонии с жизнью и природой, надо учиться взрослеть и преодолевать трудности. Главным инструментом обучения для восточных философов различных направлений была метафора. Они отдавали предпочтение этому методу косвенного воздействия, потому что понимали, что ученики воспринимают процесс обучения как нечто подчиненное законам логики и разума. Именно это обстоятельство может помешать успешному обучению. Например, Учитель Чжуан Цзы при объяснении единства человека, природы и вселенной использовал не логические построения, а истории, притчи и басни, чтобы передать это же понятие в виде метафоры.

Жил однажды одноногий дракон Куи. Его зависть к сороконожке была столь велика, что однажды он не выдержал и спросил: "Как ты только управляешься со своими сорока ногами? Мне вот и с одной трудно приходится". "Проще простого, - ответила сороконожка. - Тут и управляться нечего, они сами опускаются на землю как капли слюны".

У философов дзен-буддизма притчи и басни приобрели глубоко продуманную и отточенную форму коанов - парадоксальных загадок, неподвластных логике. Коаны одного типа представляют собой прямые, простые констатации, но от этого не менее загадочные и завуалированные.

Скажи, как звучит хлопок одной ладонью,

или

Цветок не красен, а ива не зелена.

Коаны другого типа имеют традиционную форму вопроса-ответа, но нетрадиционны по смыслу. Ученик задает вполне ожидаемый или предсказуемый вопрос, ответ учителя поражает неожиданностью и полной непостижимостью.

Молодой монах спрашивает: "В чем секрет Просветления?" Учитель отвечает: "Поешь, когда голоден; поспи, когда устал".

или

Вопрос молодого монаха: "Что значит дзен?" Ответ учителя:

"Вылить кипящее масло в бушующий огонь".

Загадочность такого подхода к обучению и является его сильной стороной, ибо побуждает ученика к поискам более глубокого знания. Росси и Джичаку (1984) объясняют ценность коанов тем, что содержащаяся в них загадка требует от ученика выхода за пределы обычного дуалистического мышления. Чтобы понять коан, надо стереть традиционную грань, разделяющую добро и зло, черное и белое, льва и ягненка. В поисках решения надо выйти за пределы собственного разума. И тогда усилия постичь смысл внезапно растворяются в потоке озарения, которое всегда в нас. Пример такого просветления приводят Росси и Джичаку, цитируя Учителя Хакуина.

"Все мои прежние сомнения растаяли, словно лед. Я громко воскликнул: "Чудо, чудо! Человек вовсе не должен проходить извечный круг рождения и смерти. Не надо стремиться к просветлению, ибо его нет. А донесенные до нас из прошлого тысяча семьсот коанов не имеют ни малейшей ценности".

"Просветление" заключается в нас самих, считают восточные мудрецы. Не надо мучиться в поисках знания, надо лишь разобрать наносы, отделяющие просветление от его восприятия человеком, и лучший для этого способ - метафора коана, притчи и басни.

Вот выразительный отрывок из "Сада историй" (Ксиань и Янг, 1981):

"Гуи Дзы вечно говорит загадками, - как-то пожаловался один из придворных принцу Ляну. - Повелитель, если ты запретишь ему употреблять иносказания, поверь, он ни одной мысли не сможет толково сформулировать".

Принц согласился с просителем. На следующий день он встретил Гуи Дзы. "Отныне оставь, пожалуйста, свои иносказания и высказывайся прямо", - сказал принц. В ответ он услышал: "Представьте человека, который не знает, что такое катапульта. Он спрашивает, на что она похожа, а вы отвечаете, что похожа на катапульту. Как вы думаете, он вас поймет?"

"Конечно нет", - ответил принц.

"А если вы ответите, что катапульта напоминает лук и сделана из бамбука, ему будет понятнее?"

"Да, понятнее", - согласился принц.

"Чтобы было понятнее, мы сравниваем то, что человек не знает, с тем, что он знает", - пояснил Гуи Дзы.

Принц признал его правоту.

Понятие "просветление" относится к миру взрослого человека и основано на его опыте. Какое же отношение оно имеет к детям? Допустимо будет сказать, что познание ребенком мира и есть просветление в чистом и непосредственном виде. В учении дзен и писаниях мистиков различных направлений именно дети считаются естественными носителями просветления. Взрослым предлагается вернуться в детское состояние, чтобы обрести познание, к которому они так стремятся. Потому что дети живут данным мгновением, погружены в него и воспринимают происходящее вокруг всем своим чувственным миром. Они не связаны поисками и тревогами взрослых (Копп, 1971):

Что касается вопросов духа, то здесь ребенок словно окутан Божьим благоволением. Он так поглощен самим процессом жизни, что у него нет ни времени, ни возможности задуматься о вопросах сущности, или целесообразности, или смысла всего окружающего.

Вот этого самого "состояния благоволения" достиг Учитель Хакуин в момент озарения, когда коаны вмиг потеряли всю свою ценность перед ценностью самой жизни. Каждому, похоже, приходится пройти полный круг: от невинности, чистоты и открытости ребенка, через трудные поиски самопознания, которыми занят разум взрослого человека, вернуться, наконец, к детской непосредственности и простоте, обогащенным сознанием и зрелостью.[2]

Согласно метафоре таоиста Хоффа, ребенка можно сравнить с "необработанным камнем".

"Принцип "необработанного камня" означает, по сути, что естественная сила вещей заключается в их первородной простоте, нарушив которую можно легко повредить или вообще утратить силу".

Эта сила простоты и составляет особый дар детского сознания, вызывая изумление у нас, современных терапевтов, воспитанных в духе взрослого превосходства. Мы теряемся, когда вдруг обнаруживаем, как легко разбирается ребенок в сложных межличностных отношениях. Мы учимся многому, но не знаем, как реагировать на такую прозорливость. А ведь предполагается, что мы, взрослые, должны знать больше, чтобы направлять и руководить. Откуда же у ребенка такая чуткость? Как сохранить эту силу (и хрупкость) детской простоты, когда мы учим наших питомцев приспосабливаться к сложностям окружающего мира? Это будет не так трудно, если мы, терапевты, поймем, что нам следует черпать знания из двух источников: из опыта, накопленного в результате эволюции представлений взрослого человека, и из того далекого детского опыта, который ждет, когда его вызовут из подсознания, а пока пребывает там в качестве ребенка внутри нас.