Абсолютная (неограниченная) виндикация государственной и кооперативно-колхозной собственности

Допуская и обосновывая добросовестное приобретение от неуправомоченного отчуждателя права собственности на вещи, вышедшие из владения собственника по его воле, советское гражданское право исключает такое приобретение в отношении государственного имущества. На основании ст. 60 ГК "...Государственные учреждения и предприятия могут истребовать от всякого приобретателя принадлежащее им имущество, незаконно отчужденное каким бы то ни было способом...". Следовательно, на основании ст. 183 ГК (в конце) государственное имущество не может быть в этих случаях приобретено в собственность добросовестным приобретателем от неуправомоченного отчуждателя.

Это правило сформулировано в действующем праве только применительно к государственной собственности. Однако есть основания для распространения этой привилегии также на кооперативно-колхозную собственность.

На каждом этапе в истории развития общества придается особое значение праву собственности, так как та или иная форма собственности дает соответствующую характеристику определенной правовой системы, а в сущности говоря, и соответствующую характеристику целой эпохи в истории человечества. Отсюда понятно то внимание, которое уделяется институту права собственности во всех системах права, и интенсивная защита этого права.

Уже постановление ЦИК и СНК СССР от 7 августа 1932 г. (СЗ СССР, 1932 г., N 62, ст. 360) признало, что "общественная собственность (государственная, колхозная, кооперативная) является основой советского строя, она священна и неприкосновенна, и люди, покушающиеся на общественную собственность, должны быть рассматриваемы как враги народа, ввиду чего решительная борьба с расхитителями общественного имущества является первейшей обязанностью органов советской власти...".

"Экономическую основу СССР составляют социалистическая система хозяйства и социалистическая собственность на орудия и средства производства, утвердившиеся в результате ликвидации капиталистической системы хозяйства, отмены частной собственности на орудия и средства производства и уничтожения эксплуатации человека человеком" (Конституция СССР, ст. 4).

При этом "социалистическая собственность в СССР имеет либо форму государственной собственности (всенародное достояние), либо форму кооперативно-колхозной собственности (собственность отдельных колхозов, собственность кооперативных объединений)" (Конституция СССР, ст. 5).

Таким образом, и закон 7 августа 1932 г. и Сталинская Конституция объединяют нашу государственную и кооперативно-колхозную собственность в едином понятии социалистической собственности.

Оба указанных закона, а также уголовные кодексы союзных республик приравнивают в отношении уголовно-правовой защиты кооперативно-колхозную собственность к собственности государственной.

В законе 7 августа 1932 г. прямо сказано: "Приравнять по своему значению имущество колхозов и кооперативов (урожай на полях, общественные запасы, скот, кооперативные склады и магазины и т.п.) к имуществу государственному и всемерно усилить охрану этого имущества от расхищения" (закон 7 августа 1932 г. II, 1).

Сталинская Конституция (ст. 131), обязывая каждого гражданина СССР "беречь и укреплять общественную, социалистическую собственность, как священную и неприкосновенную основу советского строя, как источник богатства и могущества родины, как источник зажиточной и культурной жизни всех трудящихся", и объявляя, что "лица, покушающиеся на общественную социалистическую собственность, являются врагами народа", не делает никакой разницы между двумя формами социалистической собственности - государственной и кооперативно-колхозной.

Равным образом не проводится такой разницы в Уголовном Кодексе РСФСР (ст. 162 "г", "д", 116, 131 и др.).

Все эти нормы нашего законодательства позволяют сделать вывод о необходимости приравнивания кооперативно-колхозной собственности к государственной также и в отношении гражданско-правовой защиты при помощи виндикационного иска.

К этому выводу приводит систематическое толкование действующего законодательства, позволяющее (после закона 7 августа 1932 г.) выдвинуть это положение в порядке постановки вопроса de lege lata и, совершенно бесспорно, - de lege ferenda. Отсюда следует признать в той же плоскости недопустимость добросовестного приобретения кооперативно-колхозного имущества от неуправомоченного отчуждателя в порядке ст. 183 ГК (в конце).

В итоге этих рассуждений необходимо прийти к выводу, что наша социалистическая собственность должна быть обеспечена наиболее эффективной защитой. Поэтому во всех случаях, когда истцом является государственный орган, кооперативное объединение или колхоз, незаконно лишившиеся принадлежащего им имущества, интересы любого приобретателя должны отступить перед интересами истца. Отсюда принцип неограниченной виндикации социалистической собственности в Союзе Советских Социалистических Республик.

Печатается по: Б.Б. Черепахин. Юридическая природа и обоснование приобретения права собственности от неуправляемого отчуждателя // Ученые записки Свердловского юридического института. Т. 2. Свердловск: ОГИЗ, 1947. С. 63-98.

Спорные вопросы понятия и действия исковой давности

Среди спорных вопросов теории и практики советского гражданского права видное место занимают вопросы о понятии и действии исковой давности.

Институт исковой давности устанавливает определенный срок, в течение которого допускается принудительное осуществление гражданских субъективных прав, в том числе путем использования права на иск (в материальном смысле). Истечение исковой давности погашает право принудительной защиты любыми дозволенными законом способами, хотя бы и без обращения к органам государства, например, путем зачета встречного однородного требования (ст. 129 ГК)[393]. Таким образом, исковая давность ограничивает во времени осуществление права против воли обязанного лица, в том числе с действенной помощью государства.

Право на иск, которое может быть осуществлено в пределах срока исковой давности, не является каким-то внешним придатком субъективного гражданского права. Следует принять точку зрения тех авторов, которые признают право на иск особым состоянием субъективного гражданского права, в котором оно способно к принудительному в отношении обязанного лица осуществлению. Право на иск является самим субъективным гражданским правом на определенной стадии его развития[394].

Переход субъективного права в эту стадию отнюдь не является неизбежным, так как он предполагает нарушение этого права, невыполнение положительной или отрицательной правовой обязанности. В подавляющем большинстве случаев правовые обязанности выполняются добровольно или, во всяком случае, без обращения к государственному принуждению[395]. Вместе с тем нельзя согласиться, что способность субъективного права приходить в состояние способности к принудительному осуществлению присуща всякому субъективному праву, а потому невозможно существование прав, лишенных этой способности[396].

Ниже будут приведены примеры субъективных гражданских прав, наделенных правопритязанием, но не снабженных правом на иск, т.е. не переходящих и в случае их нарушения в состояние способности к принудительному осуществлению. Будут также показаны субъективные права, не наделенные ни правопритязанием, ни правом на иск. Под правопритязанием в данном случае имеется в виду право требовать исполнения, хотя и не снабженное исковой защитой и не способное перейти в право на иск в широком смысле. Примеры эти имеются, как будет показано, также и за пределами института исковой давности.

Среди спорных вопросов исковой давности большое значение имеет, как отмечено выше, вопрос о действии исковой давности, т.е. о правовых последствиях истечения ее срока. При этом спор идет не о праве на предъявление иска, которое, по общему мнению, не ограничивается давностью, несмотря на некоторую неточность формулировки ст. 44 ГК РСФСР и соответствующих статей ГК других союзных республик, кроме Азербайджанской, Грузинской, Таджикской, Туркменской и Украинской[397] республик. В последних в тексте ст. 44 говорится, что исковой давностью погашается право на иск, а не право на предъявление иска. Погашается, таким образом, не право на иск в формальном (процессуальном) смысле, а право на иск в указанном выше материальном смысле, т.е. право на удовлетворение предъявленного иска судом, на благоприятное для истца судебное решение.

Спор идет о том, погашается ли истечением исковой давности только возможность принудительного осуществления гражданского субъективного права, в том числе исковая судебная защита с погашением права на иск в материальном смысле, или же с истечением срока исковой давности прекращает свое существование само гражданское материальное субъективное право. То или иное решение этого вопроса имеет важное теоретическое и особенно практическое значение.

Вопреки широко распространенному мнению, высказанному в русской дореволюционной[398] и советской[399] литературе, истечение исковой давности не прекращает существования гражданского субъективного права, но лишает его способности к принудительному осуществлению против воли обязанного лица.

Основной аргумент сторонников погашения исковой давностью гражданского субъективного права сводится к утверждению, что лишение управомоченного возможности принудительного осуществления своего права означает, что истечение исковой давности погашает на стороне управомоченного не только право на иск, но и само субъективное гражданское право в целом, поскольку правоотношение есть ничто без аппарата, способного принудить к соблюдению соответствующих праву обязанностей[400].

Действительно, для права как одного из элементов надстройки характерно в развитом классовом обществе наличие санкции в виде организованного государством принуждения[401]. В.И. Ленин писал, что право предполагает существование государства, ибо "право есть ничто без аппарата, способного принуждать к соблюдению норм права"[402].

Таким образом, В.И. Ленин имел в виду обусловленность существования права как совокупности правовых норм (права в объективном смысле), правовой надстройки в целом существованием соответствующей политической надстройки государства. Это положение было выдвинуто В. И. Лениным по отношению к праву буржуазному. Оно в той же мере относимо и к праву социалистическому. В такой общей постановке оно не должно вызывать никаких возражений.

Вместе с тем это не означает, что правоотношение, в том числе обязательственное правоотношение, с неизбежностью перестает существовать при временном, а при известных обстоятельствах и стойком отпадении возможности принуждения к исполнению правовой обязанности. Равным образом не исключено и существование некоторых правоотношений, не переходящих в право на иск. Было бы неверным также утверждение, что защита гражданского субъективного права государством всегда сводится именно к предоставлению права на иск, а во всех случаях предоставления права на иск последнее всегда обеспечивает возможность государственного принуждения.

В подтверждение возможности сохранения субъективного права при временном, а иногда и стойком отсутствии возможности государственного принуждения можно привести следующие факты. В период временной оккупации некоторых территорий Советского государства немецко-фашистскими захватчиками на этих территориях была приостановлена деятельность советских государственных органов, в том числе советских судов. Между тем Пленум Верховного Суда СССР правильно признал, что правоотношения советских граждан, основанные на сделках, заключенных ими во время нахождения на временно оккупированной территории, подлежат рассмотрению по советским законам и при соблюдении этих законов должны иметь полную силу, поскольку эти сделки не противоречат интересам Советского государства[403]. Не прекращается по общему правилу и правоотношение, по которому пропущен срок исковой давности, хотя в определенных случаях оно претерпевает изменение, о чем будет сказано ниже.

Надлежит признать, что субъективное право не перестает существовать только из-за того, что оно потеряло свою принудительность. Необходимым условием такого бытия субъективного права при отпадении возможности принудительного осуществления является продолжающееся признание его существования государством, которое само по себе имеет первостепенное практическое значение (например, ст. 47 и 401 ГК).

В подтверждение того, что защита субъективного гражданского права государством не исчерпывается предоставлением права на иск, следует прежде всего указать на защиту гражданских субъективных прав мерами уголовного или административного права. Например, можно сослаться на выселение в административном порядке лиц, самоуправно занявших жилую площадь[404]. Наряду с этим, должно быть отмечено, что отпадение с истечением исковой давности права на иск (активной, наступательной защиты) сочетается с сохранением у субъекта задавненного гражданского субъективного права права на возражение против обратного истребования исполненного после истечения исковой давности (пассивной, оборонительной защиты). Таким образом, отпадение права на иск равносильно отпадению всякой защиты права государством при сохранении государственного признания существования этого права.

Для обоснования того, что предоставление права на иск далеко не всегда обеспечивает государственное принуждение, необходимо обратить внимание на существование, кроме исков о присуждении, также исков о признании (установительных). Не всякая исковая защита направлена на принуждение к исполнению гражданско-правовой обязанности. Защита путем иска о признании не направлена на принуждение к исполнению, не обеспечивает государственного принуждения для восстановления нарушенного права. Между тем это бесспорно защита со стороны государства. Она сводится к властному признанию, подтверждению правомочным органом государева (судом) наличия или отсутствия определенных юридических фактов или правоотношений, находящихся в споре[405]. Для признания юридических фактов, не находящихся в споре, существует особое производство по установлению фактов[406]. В этих случаях обеспечивается превентивная защита основанных на признанных юридических фактах субъективных гражданских прав, также не направленная на принуждение.

Приведенные соображения позволяют сделать вывод, что широко распространенное представление о значении организованного государственного принуждения для бытия гражданских субъективных прав является несколько упрощенным и чрезмерно обобщенным. Оно ошибочно отказывает в признании существования некоторых исключений из общего правила о принудительности прав. Властная поддержка последних со стороны государства не исчерпывается случаями прямого и косвенного принуждения к исполнению гражданско-правовой обязанности. Деятельность государства по созданию и санкционированию правовых норм и их применению является весьма сложной, многообразной и гибкой. Она проявляется с учетом государственной целесообразности в соответствии с целевым назначением и служебной ролью отдельных правовых институтов. Эти соображения необходимо учитывать также и при рассмотрении проблемы так называемых безысковых прав, в том числе так называемых задавненных правомочий собственника и кредитора по обязательству.

Как уже отмечено, на основании ст. 47 ГК исполнение обязательства должником по истечении давности не дает ему права требовать обратно уплаченное, хотя бы в момент уплаты он не знал об истечении исковой давности. Ст. 401 ГК распространяет это положение на исполнение любого обязательства, хотя бы лишенного исковой силы, но не являющегося недействительным в силу закона. В литературе было высказано мнение, что "хотя ст. 401 ГК изложена в общей форме, но, кроме случая исполнения обязательства по истечении срока исковой давности, никому еще не удалось привести другого примера ее применения"[407]. С этим утверждением нельзя согласиться.

Еще в 1923 г. III отдел НКЮ РСФСР разъяснил НКЮ Якутской АССР, что "требования уплаты денег или иных ценностей, проигранных в карты или в иные игры, или на пари.., лишены исковой силы, как не могущие способствовать развитию производительных сил страны (ст. 4 ГК). Однако лицо, уплатившее проигранную сумму, не вправе требовать возврата уплаченного (ГК РСФСР, ст. 401)..."[408].

Значительно существеннее примеры, взятые из действующего законодательства. Так, например, все споры между государственными, кооперативными (кроме колхозов) и другими общественными организациями на сумму до тысячи рублей изъяты из ведения народных судов и вообще из судебной подведомственности Указом Президиума Верховного Совета СССР "Об изъятии из ведения народных судов дел по спорам между государственными, кооперативными (кроме колхозов) и другими общественными организациями на сумму до тысячи рублей" от 14 марта 1955 г.[409] Эти споры разрешаются вышестоящими по отношению к должникам органами. Таким образом, эти правоотношения лишены исковой защиты, хотя их юридическая сила, и в частности действительность соответствующих обязательственных требований, не могут быть поставлены под сомнение, несмотря на такое явное ослабление их защиты.

Такое ослабление защиты нельзя признать целесообразным. Споры на сумму до тысячи рублей не могут быть огульно признаны малозначительными. Эти споры имеют во многих случаях прецедентное значение и уже поэтому не должны недооцениваться. Следует также учитывать, что очень многие из этих споров касаются требований об уплате штрафных санкций по хозяйственным договорам. Требования эти имеют своей целью обеспечение договорной дисциплины по договорам поставки, подряда на капитальное строительство и др. Значение взыскиваемых при этом санкций определяется значением обеспечиваемых ими хозяйственных договоров, а не суммой иска. Данные соображения заставляют высказать пожелание об отмене упрощенного порядка разрешения этих споров, не обеспечивающего должную объективность, и о восстановлении по ним исковой судебной (или арбитражной) защиты.

Сходные правила установлены для взаимных претензий грузоотправителей, грузополучателей и органов транспорта Уставом железных дорог СССР 1954 г. и Уставом внутреннего водного транспорта СССР 1955 г.

Большой интерес представляет изъятие из судебной подведомственности всех претензий о переборах провозных платежей, а также о премиях, предусмотренных тарифами. Эти претензии, согласно ст. 228 Устава железных дорог СССР 1954 г. и ст. 231 Устава внутреннего водного транспорта СССР 1955 г., не подлежат судебному рассмотрению и разрешаются управлением железной дороги (пароходства). При этом решение начальника железной дороги (пароходства) по претензиям о переборах и премиях на сумму до тысячи рублей является окончательным. Это означает, что требование обращается к должнику и им самим разрешается в окончательном порядке. Только по претензиям о переборах и премиях на сумму более тысячи рублей решение начальника дороги (пароходства) может быть обжаловано Министерству путей сообщения (министерству, ведомству, которому подчинено пароходство), решение которого является окончательным. Таким образом, и в этих случаях кредитору по обязательственному требованию предоставляется такая же ослабленная защита, какая предусмотрена по спорам между социалистическими организациями (кроме колхозов) на сумму до тысячи рублей. Вместе с тем в этих случаях кредитору предоставляется право предъявления претензии (правопритязание), хотя и не переходящее в право на иск.

Еще дальше идет ст. 218 Устава железных дорог СССР, на основании которой "не допускается предъявление претензий о недоборе, переборе, просрочке в доставке груза и других видов претензий грузоотправителей, грузополучателей и железных дорог на сумму менее 25 рублей по каждой накладной. Не допускается предъявление претензий о возмещении суммы недобора по тем грузовым перевозочным документам, по которым общая сумма причитающихся согласно тарифам платежей и сборов не превышает 100 рублей, а также предъявление претензий о переборе и просрочке в доставке груза в тех случаях, когда общая сумма взысканных по документам платежей не превышает 100 рублей". Такое же правило предусмотрено ст. 220 Устава внутреннего водного транспорта 1955 г. для отношений с пароходствами.

Следует одобрить недопущение предъявления претензий и исков по мелким требованиям клиентуры и органов транспорта друг к другу, так как этим бесспорно достигается разгрузка претензионных и судебных органов от мелких дел. К тому же это положение установлено на равных началах для обеих сторон. Существенные сомнения вызывает, однако, передача руководству органов транспорта окончательного решения по требованиям о переборах провозных платежей и премиях, предусмотренных тарифами. Следует восстановить общий претензионный и судебный порядок разрешения по этим спорам.

Поименованные мелкие требования не обеспечены не только правом на иск, но также и правом на предъявление претензии (вообще правопритязанием). Вместе с тем не должно вызывать сомнений, что и в этих случаях не снимается обязанность железной дороги (пароходства) произвести соответствующие выплаты и право грузополучателя (грузоотправителя) на получение этих сумм, а также в соответствующих случаях обязанности клиентуры и права железной дороги (пароходства).

Таким образом, необходимо признать, что сведение безысковых обязательств, предусмотренных ст. 401 ГК, только к задавненным требованиям является ошибочным.

Правило, установленное ст. 47 ГК, по буквальному тексту относится к обязательственным требованиям, но оно должно быть распространено также и на абсолютно-правовые, в том числе вещные правомочия, в частности, на истребование собственником своей вещи от незаконного владельца (ст. 59 и 60 ГК).

Вопреки мнению И.Б. Новицкого[410], для этого вовсе не нужно подводить право собственности под термин "обязательство". Речь идет лишь о сопоставлении правомочия собственника требовать возврата вещи от незаконного владельца с обязательственным требованием. Это правомочие собственника по субъекту обязанности не отличается от обязательственного требования. В этом смысле и обязанность незаконного владельца возвратить вещь собственнику не отличается от обязательственного долга. Как мною уже дважды отмечено[411], с момента нарушения права собственности (вообще всякого абсолютного субъективного права) между потерпевшим собственником и нарушителем его права создается столь же конкретная правовая связь, характеризующаяся определенностью обоих субъектов правоотношения, как и в обязательстве. Это положение отнюдь не исключает тех потенциальных правопритязаний, которые и при наличии данного конкретного нарушения, и в дальнейшем остаются у собственника против всякого и каждого. Таким образом, абсолютное субъективное право не обращается в целом в относительное, хотя и выделяет из себя относительные правомочия. Именно этими соображениями обосновывается широкое понимание терминов "обязательство", "должник", имеющихся в ст. 47 ГК[412].

В связи с этим надлежит признать, что исполнение всякой гражданско-правовой обязанности после истечения срока исковой давности есть именно исполнение правовой обязанности, а не дарственный акт, совершаемый во исполнение моральной обязанности или правил социалистического общежития, и не новое основание нового правоотношения, как это полагают М.М. Агарков и некоторые другие авторы[413].

Для того, чтобы не возникали сомнения в правильности такого понимания нормы ст. 47 ГК, надлежит придать соответствующей статье в новом Гражданском Кодексе следующую редакцию: "В случае исполнения гражданско-правовой обязанности обязанным лицом по истечении срока давности, это лицо не вправе требовать обратно исполненного, хотя бы в момент исполнения ему не было известно об истечении давности". При такой редакции этой статьи будет правильно решен вопрос также и об исполнении обязанности в абсолютном правоотношении, будут сняты неосновательные утверждения о бесхозяйственности вещей, на истребование которых собственник пропустил срок исковой давности. Возврат вещи собственнику незаконным владельцем и до и после истечения давности должен рассматриваться как исполнение правовой обязанности.

Признание того положения, что истечение исковой давности погашает лишь право на иск в материальном смысле и не прекращает существования гражданского субъективного права, уже содержит в себе ответ на вопрос о правовом положении задавненного имущества и задавненных обязательственных требований. Задавненное имущество продолжает принадлежать на праве собственности истцу и находиться в незаконном владении ответчика или третьего лица[414].

Это положение дает прямой ответ на вопрос о правовом основании поступления платежа или иного исполнения обязательства от должника кредитору. Ю.К. Толстой, М.П. Ринг и другие авторы, признавая вслед за М.М. Агарковым, что истечение исковой давности прекращает существование также и самого гражданского субъективного права, а не только права на иск, вынуждены прибегнуть для истолкования ст. 47 и 401 ГК к весьма сложным и искусственным рассуждениям. Они считают, что переход имущества от "бывшего" должника к "бывшему" кредитору признается обоснованным в силу прямого указания закона (ст. 47 ГК). Ю.К. Толстой формулирует этот ответ следующим образом: "...Потому, что такое основание, исходя из соображений целесообразности, признал закон". Это верно, но закон (ст. 47 и 401 ГК) называет это основание "исполнением обязательства". Мы не должны брать под сомнение прямое указание закона, к тому же находящееся в полном соответствии с нашим правосознанием, под тем предлогом, что в ст. 47 ГК будто бы допущено "неточное обозначение"[415].

Таким образом, вопреки широко распространенному мнению, задавненное обязательство отнюдь не является единственным примером безыскового обязательства в советском гражданском праве. Интересно отметить, что другие приведенные случаи еще дальше отходят от основного положения о способности субъективных гражданских прав к принудительному осуществлению. В случаях, предусмотренных Указом Президиума Верховного Совета СССР от 14 марта 1955 г., ст. 218 и 228 Устава железных дорог 1954 г. и ст. 220 и 231 Устава внутреннего водного транспорта 1955 г., обязательства с самого своего возникновения лишены исковой (судебной или арбитражной) защиты, являются безысковыми, а между тем едва ли кто-нибудь сомневается в их действительности, в их юридическом характере. Едва ли кто-либо будет утверждать, что и в этих случаях основанием перехода имущества от должника к кредитору являются только правила социалистического общежития, а не нормы права.

Общее положение о роли принуждения в праве претерпевает в этих случаях известное ограничение, не подрывающее основополагающего значения санкции в виде государственного принуждения для бытия правоотношений в советском гражданском праве.

Своеобразное изъятие из общего правила ст. 47 и 401 ГК предусмотрено ст. 53 Положения о бухгалтерских отчетах и балансах государственных, кооперативных (кроме колхозов) и общественных предприятий и организаций, утвержденного постановлением Совета Министров СССР 12 сентября 1951 г. (с изменениями, внесенными в соответствии с распоряжением Совета Министров СССР от 21 февраля 1955 г.)[416].

Это Положение обязывает хозорган-дебитор вносить в доход союзного бюджета не позднее 15 числа месяца, следующего за тем, в котором истекли сроки исковой давности, суммы кредиторской и депонентской задолженности, по которым истекла исковая давность. За просрочку этих взносов взыскивается пеня в размере 0,05% за каждый просроченный день. Суммы дебиторской задолженности, по которым истекла исковая давность, списываются в убыток с разрешения руководителя предприятия или организации с сообщением об этом в 10-дневный срок вышестоящей организации, в ведении которой это предприятие или организация находится.

По господствующему мнению, ст. 53 Положения снимает сомнения в том, что в предусмотренных ею случаях исковая давность погашает само материальное гражданское субъективное право и прекращает существование обязательственного правоотношения. С этим нельзя полностью согласиться. Возложение на дебитора обязанности внести в бюджет задавненную задолженность предполагает сохранение обязанности должника исполнить обязательство, по которому кредитором пропущен срок исковой давности. Обязательственное правоотношение не прекращается, но изменяется: в силу прямого указания ст. 53 Положения право требовать исполнения - платежа долга - переходит к государству (союзному бюджету)[417]. Происходит, таким образом, замена кредитора и изменение характера требования с его переходом к бюджету. Если бы обязательство прекратилось, не было бы обязанности внесения в бюджет, так же, как в тех случаях, когда этого обязательства не было вовсе (имеется в виду случай предъявления иска с пропуском давностного срока и к тому же необоснованного по существу).

Эта преобразованная обязанность вытекает из обязанности по отношению к бывшему кредитору и существует только в том объеме, в каком она существовала по отношению к этому кредитору. Изменение порядка взыскания этой задолженности не относится к существу вопроса, не устраняет производного характера соответствующего правомочия союзного бюджета.

Вместе с тем не приходится отрицать, что в отношениях, предусмотренных ст. 53 Положения, ст. 47 ГК не применяется. Правомочие бывшего кредитора прекратилось с момента истечения срока исковой давности, а потому исполнение в его пользу уже недопустимо. Если же оно все же последует, будет иметь место платеж недолжного, а на стороне бывшего кредитора неосновательное обогащение (ст. 399 ГК).

Еще более серьезное отступление от правила ст. 47 ГК содержится в ст. 54 Положения, устанавливающей, что "суммы кредиторской задолженности по расчетам между кооперативными и общественными предприятиями и организациями, по которым истекли сроки исковой давности, подлежат зачислению в прибыль кооперативных и общественных предприятий и организаций не позднее месяца по истечении указанных сроков". Таким образом в этих случаях происходит прекращение обязательства в целом как на активной стороне (право требования), так и на пассивной стороне (долг, обязанность).

Необходимо при этом отметить, что указанное Положение не распространяется на колхозы, учреждения банков и бюджетные учреждения и организации (кроме МТС и специализированных станций). Поэтому было бы неправильным делать чрезмерно обобщенные выводы из установленных Положением изъятий из общих правил о действии исковой давности. Статья 44 ГК и др., в том числе ст. 47, продолжают действовать в большом масштабе также и между социалистическими организациями. По этим соображениям было бы неправильным утверждение о различном действии исковой давности по спорам между социалистическими организациями и по спорам граждан с социалистическими организациями и граждан между собой.

Печатается по:
Б.Б. Черепахин.
Спорные вопросы понятия и действия исковой давности //
Советское государство и право. 1957. N 7. С. 62-70.

Примечания:

[393] Ср. И.Б. Новицкий. Сделки. Исковая давность, Госюриздат, М., 1954, с. 151, где сказано о распространении принципа погашения принудительной защиты права истечением давности толькo на исполнительные надписи нотариуса.

[394] См. М.А. Гурвич. Право на иск, АН СССР, М. – Л., 1949, с. 143, 145, а также С.Н. Братусь. Субъекты гражданскою права, Госюриздат, М., 1950, с. 9;М.П. Ринг.Исковая давность и ее значение в укреплении хозяйственного расчета ("Вопросы советского гражданского права", Госюриздат, М., 1955, с. 73); его же. Действие исковой давности в coветском гражданском праве ("Советское государство и право", 1953, N 8, с. 79).

[395] Ср. М.П. Ринг. Исковая давность и ее значение в укреплении хозяйственного расчета ("Вопросы советского гражданского права", с. 73). Непонятно, однако, почему автор считает, что этому положению противоречит признание права на иск особым моментом в развитии субъективного права. Поэтому он прелагает рассматривать право на иск как субъективное право после нарушения. Остается неясным, чем эта характеристика отличается от точки зрения М.А. Гурвича.

[396] Ср. М.А. Гурвич. Право на иск, с. 145.

[397] В редакции 20 апреля 1951 г.

[398] См., в частности, Г.Ф. Шершеневич. Учебник русского гражданского права, изд. 11, т. 1, М., 1914, с. 231; иначе: В.И. Синайский. Русское гражданское право, вып. 1, изд. 2, Киев, 1917, с. 122–123.

[399] См. М.М. Агарков. Обязательство по советскому гражданскому праву, Юриздат, М., 1940, с. 56–60; М.А. Гурвич. Право на иск, с. 172; М.П. Ринг. Исковая давность и ее значение в укреплении хозяйственного расчета ("Вопросы советского гражданского права", с. 77); Ю.К. Толстой. Содержание и гражданско-правовая защита права собственности в СССР, изд. ЛГУ, 1955, с. 164; А.Н. Арзамасцев. Охрана социалистической собственности по советскому гражданскому праву, изд. ЛГУ, 1956, с. 69 и сл.

[400] Ср. Ю.К. Толстой. Содержание и гражданско-правовая защита права собственности в СССР, с. 159.

[401] Сказанное не относится к ранним этапам в развитии государства и права, когда государство еще не сосредоточило в своих руках монополию организованного государственного принуждения, когда оно еще не исключало широкого применения самопомощи в защите права. Ср. И.А. Покровский. История римского права, изд. 3, Петроград, 1917, с. 45–48, 300; R. Monier. Manuel elémentaire de droit Rоmain, t. I, 5-е ed., Montchrestien, 1945, p. 146–150.

[402] В.И. Ленин. Соч., т. 25, с. 442.

[403] См. постановление Пленума Верховного Суда СССР от 1 декабря 1944 г. ("Сборник постановлений Пленума и определений коллегий Верховного Суда Союза ССР. 1944 год", Юриздат, М., 1948, с. 8–9).

[404] См. постановление СНК СССР от 1 июля 1943 г. (СП СССР, 1943, N 10, ст. 165).

[405] Непонятно, почему М.П. Ринг считает, что основанием иска о признании служит "возможный в будущем спор между сторонами…" ("Вопросы советского гражданского права", с. 72).

[406] См. постановление Пленума Верховного Суда СССР "О судебной практике по делам об установлении фактов, от которых зависит возникновение, изменение или прекращение личных или имущественных прав граждан" от 7 мая 1954 г. ("Судебная практика Верховного Суда СССР", 1954, N 4, с. 3–7) и дополняющее его постановление от 12 октября 1956 г. ("Судебная практика Верховного Суда СССР", 1956, N 6, с. 2–3). См. также К.С. Юдельсон. Советский гражданский процесс, Госюриздат, М., 1956, с. 324, 326–329 и приводимую им литературу.

[407] И.Б. Новицкий. Сделки. Исковая давность, с. 224.

[408] ГК с постатейно-систематизированными материалами, изд. 2 под ред. Бранденбургского, 1926, с. 748.

[409] См. "Ведомости Верховного Совета СССР", 1955, N 5, ст. 116.

[410] См. И.Б. Новицкий. Сделки. Исковая давность, с. 159.

[411] См. Б. Черепахин. Приобретете права собственности по давности владения ("Советское государство и право", 1940, N 4, с. 53); его же. Виндикациоиные иски в советском праве ("Ученые записки" Свердловского юридического института, т. 1, Свердлгиз, 1945, с. 50 и сл.).

[412] С этим пониманием согласны Ю.К. Толстой. Содержание и граждаиско-правовая защита права собственности в СССР, с. 148 и А.Н. Арзамасцев. Охрана социалистической собственности по советскому гражданскому праву, с. 69.

[413] См. М.М. Агарков. Обязательство по советскому гражданскому праву, Юриздат, М., 1940, с. 59 и 60; Ю.К. Толстой. Содержание и гражданско-правовая защита права собственности в СССР, с. 151; М. Ринг, Действие исковой давности в советском гражданском праве ("Советское государство и право", 1953, N 8, с. 84); А.Н. Арзамасцев. Охрана социалистической собственности по советскому гражданскому праву, с. 69–71.

[414] Вместе с тем для устранения существующей неопределенности правового положения фактического владельца задавненного имущества необходимо ввести институт приобретения права собственности по давности владения. См. Б. Черепахин. Приобретение права собственности по давности владения ("Советское государство и право", 1940, N 4).

[415] М. Ринг. Действие исковой давности в советском гражданском праве ("Советское государство и право", 1953, N 8, с. 84). В пользу точного понимания текста ст. 47 и 401 ГK очень убедительно пишет И.Б. Новицкий. Сделки. Исковая давность, с. 225.

[416] "Бюллетень исполнительного комитета Ленинградского городского Совета депутатов трудящихся", 1955, N 13 (833), с. 13.

[417] Cp. И.Б. Новицкий. Сделки. Исковая давность, с. 229.