Односоставные и двусоставные предложения

Вежбицкая А. Русский язык // Вежбицкая А. Язык. Культура. Познание. М., 1977. С. 33-88.

Культурные темы в русской культуре и языке

<…> в наиболее полной мере особенности русского на­ционального характера раскрываются и отражаются в трех уникальных понятиях русской культуры. Я имею в виду та­кие понятия, как душа, судьба и тоска, которые постоянно возникают в повседневном речевом общении и к которым неоднократно возвращается русская литература (как «высо­кая», так и народная). <…> Здесь я хотела бы остановиться лишь на нескольких очень важных семантических характеристиках, образующих смыс­ловой универсум русского языка. Речь пойдет о тех семанти­ческих свойствах, которые становятся в особенности заметны при анализе слов душа, судьба и тоска; впрочем, проявляют­ся они и в огромном числе других случаев. Я имею в виду следующие связанные друг с другом признаки:

(1) эмоциональность — ярко выраженный акцент на чувствах и на их свободном изъявлении, высокий эмоциональный накал русской речи, богатство языковых средств для выражения эмоций и эмоциональных оттенков;

(2) «иррациональность» (или «нерациональность») — в противоположность так называемому научному мнению, которое официально распространялось советским режимом; подчеркивание ограниченности логического мышления, че­ловеческого знания и понимания, непостижимости и непред­сказуемости жизни;

(3) неагентивность — ощущение того, что людям непод­властна их собственная жизнь, что их способность контро­лировать жизненные события ограничена; склонность рус­ского человека к фатализму, смирению и покорности; недо­статочная выделенность индивида как автономного агента, как лица, стремящегося к своей цели и пытающегося ее до­стичь, как контролера событий;

(4) любовь к морали — абсолютизация моральных изме­рений человеческой жизни, акцент на борьбе добра и зла (и в других и в себе), любовь к крайним и категоричным мораль­ным суждениям.

Все эти признаки отчетливо выступают как в русском са­мосознании — в том виде, в каком оно представлено в рус­ской литературе и русской философской мысли, — так и в записках людей, оценивающих русскую культуру извне, с позиции внешнего наблюдателя, — ученых, путешественни­ков и др.

<…>

Эмоциональность

<…>

Неконтролируемость чувств

Как мы уже видели, русский язык обладает большим за­пасом средств, позволяющих носителям говорить о своих чувствах как об активных и будто бы вполне осознанных. Ниже я покажу, что русский язык располагает также бога­тым арсеналом средств, дающих людям возможность гово­рить о своих эмоциях как о независимых от их воли и ими не контролируемых.

Говоря о людях, можно при этом придерживаться двух разных ориентации: можно думать о них как об агентах, или «деятелях», и можно — как о пассивных экспериенцерах. В русском, в отличие от многих других европейских языков, обе ориентации играют одинаково важную роль. Это, в частности, означает, что пассивно-экспериенциальный спо­соб в русском языке имеет более широкую сферу примени­мости по сравнению с другими славянскими языками, еще более, нежели в немецком или французском, и значительно более широкую, чем в английском.

При экспериенциальном способе представления лицо, о котором говорится в предложении, как правило, выступает в грамматической форме дательного падежа, а предикат обыч­но имеет «безличную» форму среднего рода. Одним из основных семантических компонентов, связанных с таким способом представления, является отсутствие контроля: 'не потому, что X это хочет'. (См. раздел 3).

Безличная форма глагола и дательный падеж имени в предложениях, где идет речь о человеческих чувствах, тоже выражают отсутствие контроля. В русском языке есть целая категория эмоциональных слов (особого рода наречия и на­речные выражения), которые могут употребляться только в синтаксических конструкциях с этими формами и которые обозначают, главным образом, пассивные неволитивные эмоции. Нередко такие наречные конструкции морфологиче­ски связаны с глаголами «активных» эмоций, например:

а. Он завидовал.

б. Ему было завидно.

Аналогично:

а. Он мучился (скучал, стыдился, грустил, жалел).

б. Ему было мучительно (скучно, стыдно, грустно, жалко).

Активная глагольная схема, как мы видели, предполагает, что причиной появления у данного лица некоторого чувства является напряженное обдумывание им каких-то мыслей в течение определенного отрезка времени. Дативная (нареч­ная) схема говорит о том, что данное чувство не находится под контролем экспериенцера. Все это можно отразить в толковании таким образом:

X думал что-то о чем-то

по этой причине X чувствовал что-то

X не мог не чувствовать это

Неволитивный, неосознанный характер «дативных» эмо­ций ясно виден в следующих предложениях:

И не совестно это было ему, ему было завидно (Толстой).

Совестно мне очень перед тобой, что тебе скверно, суетно, хло­потно, а мне так прекрасно; но утешаюсь тем, что это нуж­но для моего дела (Толстой).

Неволитивный характер чувства, передаваемый дативной конструкцией, между тем не означает, что само чувство не может быть вызвано сознательно. Можно, например, ска­зать:

Как вы делаете, чтобы вам не было скучно? (Толстой).

Как вы делаете, чтобы вам было весело ?

В подобного рода предложениях вопрос, однако, относит­ся к намеренному действию, «деланию» чего-либо, что может привести к возникновению «неодолимого чувства» или, на­оборот, воспрепятствовать его возникновению. Когда же чувство уже присутствует, оно (будучи выражено дативной конструкцией) рассматривается как неволитивное.

Вместе с тем «адвербиалы эмоций» — это лишь один частный случай языкового выражения категории эмоций, категории, гораздо большей по объему, чем любое наперед заданное множество эмоциональных языковых единиц. Каж­дое наречие, которое может быть охарактеризовано как оце­ночное («хорошее» или «плохое»), может употребляться в дативно-безличной конструкции для обозначения неволитивного чувства или, еще шире, опыта. Само наречие при этом не обязано выражать чувство; это делает вся конструк­ция в целом. Например:

Ему было хорошо /прекрасно /холодно.

Английские эквиваленты для таких предложений удается подобрать далеко не всегда, поскольку в английском языке нет универсального механизма, который бы преобразовывал дескриптивные единицы в экспериенциальные. Например, предложение Ему было трудно означает, что лицо, о котором идет речь, будучи участником некоторой ситуации, испыты­вало определенные трудности и что переживаемое чувство им при этом не контролировалось. Между тем буквальный пере­вод этого предложения на английский язык практически невозможен.

В русском языке чувства людей, а также их жизненный опыт вообще обычно передаются именно таким, не перево­димым точно на английский язык, образом. Ср.:

Пастушонку Пете

Трудно жить на свете (Есенин).

О личном опыте человека, — о его жизни — можно гово­рить, используя грамматические формы инфинитива, как впредыдущем примере, или рефлексива, как в следующем:

Если бы корова

Понимала слово,

То жилось бы Пете

Лучше нет на свете. (Есенин).

В контексте нашего рассуждения важно то, что обе моде­ли, инфинитивная и рефлексивная, являются безличными и изображают людей пассивно накапливающими жизненный опыт, экспериенцерами, не способными сознательно пользо­ваться накопленным опытом, ибо тот не находится под их контролем.

Мне живется очень плохо, нас в одну комнату набито четыре че­ловека... (Цветаева).

Ей очень тяжело живется... (Цветаева).

В такого рода предложениях субъективный жизненный опыт человека изображен либо как плохой (тяжелый, труд­ный, мучительный и т. д.), либо — редко — как хороший. Внешние обстоятельства при этом могут быть упомянуты, но никогда не выступают в предложении в роли исчерпы­вающей мотивировки данной оценки. Акцент делается не на причинах и следствиях, а на субъективном чувстве. В этом отношении существует разница между номинативными (а. и б.) и дативными (в.) предложениями:

а. Моя жизнь очень плохая (Цветаева)

б. Живу дурно (Толстой).

в. Мне живется очень плохо (Цветаева).

В предложении а. жизненный опыт говорящего представ­лен как объективный, оценка дается с объективной точки зрения. Предложение б. может быть проинтерпретировано как относящееся к каким-то действиям (за которые несет ответственность некоторое лицо). Наконец, в предложении в. представлена чисто субъективная внутренняя точка зрения — субъект изображен не как активный контролер жизненных ситуаций (например, осмысления 'я живу аморально' или 'я веду распутный образ жизни' здесь совершенно исключены), а как пассивный экспериенцер. По всей видимости, русский язык всячески поддерживает и поощряет именно такую точку зрения.

<…>

Неконтролируемостъ

Инфинитивные конструкции

3.1.1 Инфинитивные конструкции с предикатами необходи­мости и возможности

Данные синтаксической типологии языков говорят о том, что существуют два разных подхода к жизни, которые в раз­ных языках играют разную роль: можно рассматривать че­ловеческую жизнь с точки зрения того, 'что делаю я', т. е. придерживаться агентивной ориентации, а можно подходить к жизни с позиции того, 'что случится со мной', следуя паци-ентивной (пассивной, связанной с пациенсом) ориентации. Агентивный подход является частным случаем каузативного <…> и означает акцентированное внимание к дей­ствию и к акту воли ('я делаю', 'я хочу'). При пациентивной ориентации, являющейся, в свою очередь, особым случаем феноменологической, акцент делается на 'бессилии' и пациентивности ('я ничего не могу <с>делать', 'разные вещи случа­ются со мной').

<…> агентивность связана обычно с номинативными и номинативоподобными конструкциями, а 'бессилие' и 'пациентивность' — с дативны­ми и дативоподобными. При этом агентивность и пациен­тивность находятся в неравном положении: если факторы воли и деятельности играют важную роль во всех языках мира, то этого нельзя сказать о 'беспомощности' или 'бесси­лии'. И в то же время языки значительно различаются по тому, какое место занимает в них элемент 'бессилия'. Одни языки в той или иной степени им пренебрегают, принимая агентивный тип предложений как модель всех или боль­шинства предложений, относящихся к людям. В других язы­ках есть два основных типа предложений о людях — номи­нативный тип, опирающийся на агентивную модель, и да­тивный, в соответствие с которым люди представлены как лица, не контролирующие события.

Синтаксис современного английского языка изобилует номинативными и им подобными конструкциями, а да­тивные и сходные с ними, такие, как, например, it occurred to me that 'мне пришло в голову <на ум>, что'; it seems to me that 'мне кажется, что' или it is necessary / impossible for me to do it 'мне необходимо / для меня невозможно сделать это', играют в нем второстепенную роль.

В разговорном английском даже такие значения, как дол­женствование и невозможность, обычно передаются с по­мощью личной, номинативоподобной модели: I have to do it 'я должен это сделать'; I cannot do it 'я не могу это сделать'. Напротив, в русском синтаксисе агентивные, личные, волитивные предложения не образуют какого-либо отдельного класса; кроме того, номинативоподобные субъектные кон­струкции не охватывают большинства семантических полей. В то же время безличные дативные предложения занимают в русском языке доминирующее положение; более того, их роль в нем постоянно возрастает (тогда как в английском все из­менения в этой области идут ровно в противоположном на­правлении <…>).

Английский язык обычно представляет все жизненные со­бытия, происходящие с нами, так, как будто мы всецело управляем ими, как будто все наши ожидания и надежды находятся под нашим контролем; даже ограничения и вы­нужденные действия представлены в нем именно с такой точ­ки зрения. В русском языке мы тоже иногда сталкиваемся с подобным выражением смыслов долженствования и невоз­можности, по-русски вполне допустимо, например, сказать Я должен это сделать или Я не могу это сделать.

Но не эти относительно редкие номинативно-субъектные высказывания определяют русскую речь; куда более типичны для нее конструкции с дательным падежом субъекта, в кото­рых все ограничения и принуждения субъекта подаются в пациентивном модусе, формально отличном от агентивного. Так, в русском языке имеется особый разряд безличных мо­дальных предикативов со значением долженствования или невозможности, требующих дательного падежа субъекта. В действительности примеры двух модальных значений, кото­рые выражаются в предложениях, построенных по личной, номинативной модели, скорее составляют исключение, чем правило. Например, значение необходимости не может быть выражено таким образом. Иными словами, чтобы дать адек­ватный перевод на русский таких английских предложений, как I must, I have to, их следует сначала представить в пациентивной перспективе, подчеркивающей тот факт, что лицо, о котором идет речь, не контролирует ситуацию.

Класс предикатов, с обязательностью требующих датива субъекта, содержит такие слова, как надо, нужно, необходи­мо, нельзя, невозможно, не полагается, следует, должно. На­пример:

Ехать мне тридцать первого, в субботу, необходимо (Цветаева).

— Беритесь-ка за лопату, — говорит Карпов.

— Всем надо браться, — усмехаюсь я (Окуджава).

Пойдем, зайдем в контору, если тебе нужно (Толстой).

Эти способы представления — агентивный и пациентив-ный — семантически не эквивалентны. Например, фраза Можно ли мне?, видимо, выражает просьбу разрешить нечто, а соответствующий ей номинативный вариант Могу ли я? является скорее риторическим вопросом о способности, во­просом, который субъект задает сам себе, что-то вроде 'смогу ли я?'. Номинативная фраза Я не могу предполагает, что причина невозможности кроется в самом субъекте, что эта невозможность у него врожденная или, на худой конец, при­обретена им в результате каких-то собственных действий. Аналогично номинативная конструкция Я должен выражает необходимость, признаваемую самим субъектом и внутренне им осознанную, тогда как фразы с дативом типа Мне нужно, Мне надо, Мне необходимо все выражают необходимость, навязанную субъекту извне.

В следующей группе примеров предложения а. и б. отно­сятся к личной, пропущенной через сознание субъекта воз­можности и построены по номинативному типу, а остальные примеры указывают на внешние обстоятельства (в.) или чью-то волю (г. и д.) и построены по дативному образцу:

а. Мне живется очень плохо, нас в одну комнату набито четыре

человека, и я совсем не могу писать (Цветаева).

б. Была бы я в России, все было бы иначе, но России (звука) нет, есть буквы: СССР, не могу же я ехать в глухое, без гласных, в свистящую гущу (Цветаева).

в. Можно ли мне надеяться, дорогая Анна Антоновна, устроиться на эти деньги в Праге? (Цветаева).

г. Можно мне вас поцеловать, Софья Николаевна? (Л. Леонов <…>).

д. Можно сесть возле вас? — спросил он наконец (Тургенев <…>).

Не думаю, однако, что личная номинативная модель се­мантически сложнее безличной дативной. Напротив, я пола­гаю, что как раз у предложений, построенных по безличной модели, в толковании имеется дополнительный по сравне­нию с личной семантический компонент 'не потому, что я это хочу'. Ср.:

Я (им. пад.) должен =

я <непременно> сделаю это

Мне должно (устар.) =

я не могу думать:

'если я не хочу это, я не сделаю это'

я знаю, что <непременно> сделаю это

Мне необходимо =

я не могу думать:

'если я не хочу это, я не сделаю это'

я знаю, что я не могу не сделать это

Не могу = я не могу

Мне невозможно =

я не могу думать:

'если я хочу это, я сделаю это'

я знаю, что я не могу не сделать это

Мне нельзя =

я не могу думать:

'если я хочу это, я сделаю это'

я знаю, что я не могу не сделать это

я знаю, что было бы плохо, если бы я сделал это

Мне надо =

Я не могу думать:

'если я не хочу это, я не сделаю это'

я знаю, что было бы плохо, если бы я не сделал это

Внешний по отношению к субъекту характер необходи­мости или невозможности, передаваемый дативно-инфинитивной конструкцией, хорошо виден в предложениях с отри­цательными местоимениями и местоименными выражениями <…>:

некогда = 'я не могу, потому что нет времени, когда бы я смог (сделать это)';

негде = 'я не могу, потому что нет места, где бы я смог (сделать это)';

некуда = 'я не могу, потому что нет места, куда бы я смог (пойти)'.

Употребление такого рода выражений иллюстрируют следующие примеры:

Просить мне не у кого (Цветаева).

Никуда не хожу, п. ч. нечего надеть, а купить не на что (Цветаева).

Знаете русское выражение: некогда о душе подумать (Цветаева).

Он ничего не говорит, потому что нечего ему сказать (Окуджава).

Важно подчеркнуть, что подобные предложения, субъект которых (в форме датива) представлен как не контролирую­щий происходящие события, в русском языке не только воз­можны, но и типичны; именно они в значительной степени определяют колорит подлинно русской речи. (Например, в знаменитом «слове к народу» А. Солженицына на трех стра­ницах содержится около двадцати таких предложений и сре­ди них само название обращения «Как нам обустроить Рос­сию?».)